— Как у вас тут шли без меня дела?
— Нормально, — ответил он. — Когда вас нет, приходится не так уж много ездить, — он взглянул на меня. — Я читал в “Энквайрер”, что девчонки на французских дискотеках танцуют с голым верхом, это правда?
— Правда, — ответил я.
— Ну и дела! — воскликнул он. — Как же вы это выносили? Да если бы я пришел туда потанцевать, у меня бы так встал, что молния бы на ширинке лопнула!
Я рассмеялся.
— У меня таких проблем нет. Не забывай, хоть я хожу уже неплохо, но до танцев дело еще не дошло.
Там, где мы ехали, были пробки, и Эд, ехавший другой дорогой, оказался у меня дома раньше. Он сидел в баре, потягивая шотландское виски с водой. Пока я подходил к нему, он внимательно смотрел на меня.
— Ты в самом деле отлично ходишь, старина, — сказал он, вставая и обнимая меня.
Я тоже обнял его.
— Я хорошо себя чувствую.
— Тогда зачем трость? — спросил он, беря ее у меня и осматривая.
— Когда я сильно устаю, нога немного побаливает.
— Это нормально, — заметил он. Его пальцы наткнулись на металлический набалдашник трости. — Настоящее золото?
Я кивнул.
— А ты что думал? Нержавеющая сталь? Это нанесло бы моей репутации непоправимый ущерб.
— Где ты взял эту трость?
— Ее подарила мне во Франции одна женщина, — сказал я.
— Лаура? — спросил он.
— Кто же еще? — ответил я вопросом на вопрос.
Он вернул мне трость. Зайдя за стойку бара, я смешал себе шотландского виски с водой, потом уселся на табуретку рядом с Эдом.
— Твое здоровье! — провозгласил я.
— Твое здоровье! — ответил он. — Как прошло лето во Франции?
— Нормально, — сказал я. — Я-то думал, ты туда ко мне приедешь.
— Не получилось, — ответил он — Я был слишком занят.
— Я слышал, ты развелся, — заметил я. — Ты вечно занят разводами.
— Черт возьми, — сказал он. — Не везет мне с бабами.
— Если посмотреть с другой стороны, то можно считать большим везением, что ты наконец-то избавился от одной, — сказал я. — Смотри на это так.
— Я предпочел бы встретить симпатичную леди и жить с ней счастливо, — проворчал он.
— Это нетрудно, — заметил я. — Но только совсем не обязательно на них жениться.
— Ты-то все еще женат. Не знаю, как это тебе удается, со всеми историями, в которые ты впутываешься.
В ответ на его слова я улыбнулся.
— Я всегда возвращаюсь домой к маме, — сказал я. — И она это знает.
— У тебя одышка, — сказал он.
— Восемнадцать часов в самолете и то дерьмо, которое здесь называют воздухом, могут доконать кого угодно. Особенно меня с моей астмой.
Он достал из кармана стетоскоп.
— Снимай рубашку, я тебя прослушаю.
— Опять играем в доктора? — поддразнил я его.
— Я действительно доктор, — с убийственной серьезностью ответил он. — Делай, что тебе говорят.
Я снял рубашку, и мы сыграли в “сделай-вдох-а-теперь-выдох”.
— Кстати, — заявил он. — Я по-прежнему считаю, что это не астма, а эмфизема. Ты все еще куришь?
— Да.
— Бросай сейчас и проживешь на пять лет больше. Я это тебе гарантирую.
— Я получу пять лет или пятьдесят тысяч лишних миль? — засмеялся я.
— Я говорю серьезно, — сказал он. — Сейчас еще ничего, но ведь может наступить ухудшение.
— Обдумаю твои слова, — ответил я, надевая рубашку. — Но как только я начинаю писать, рука сама тянется к сигарете.
— Расслабься, — посоветовал он. — Работай меньше. Тебе не нужно так напрягаться. Деньги не настолько важны для тебя теперь. Я же знаю, у тебя все хорошо налажено.
— Ты не понимаешь, — сказал я. — Писатель не может перестать работать — не может, пока у него в голове есть хоть одна идея. И я никогда не проживу достаточно долго для того, чтобы написать все то, что бы мне хотелось написать. Даже если доживу до ста пятидесяти лет.
Выражение его лица смягчилось.
— Ты знаешь, что ты сумасшедший?
— Да, — ответил я. — Но передо мной всегда встает еще одна вершина, на которую нужно вскарабкаться. В любом случае спасибо за то, что попробовал меня уговорить.
— Подходи ко мне в офис в пятницу, — сказал он. — На обычный регулярный осмотр.
— Договорились.
— Увидимся вечером, — он встал. — Постарайся немного поспать перед праздником. У тебя и так уже был длинный день.
Выглянув в окно, я увидел, как его машина удаляется от дома по подъездной аллее. Потом я поднялся в спальню, лег на кровать и закрыл глаза. Спалось мне неплохо, только в ушах продолжал звучать рев реактивных двигателей.
* * *
Я ощутил на своем плече легкое прикосновение чьей-то руки.
— Привет, детка, — пробормотал я, не двигаясь. — Я сплю.
Ее мягкая щека прижалась к моей.
— Прости, любимый, мне не хотелось тебя будить, но сейчас уже шесть, ты проспал четыре часа Тебя уже ждут парикмахер и маникюрша. Мы должны быть в ресторане раньше восьми, когда начнут съезжаться гости.
— Пошли бы они к черту, — отмахнулся я, и тут мои ноздри уловили незнакомый аромат. — Господи! — воскликнул я. — Я по ошибке попал не в тот дом.
Она рассмеялась.
— Я решила попробовать новые духи. А теперь перестань дурачиться и слезай с кровати, — она взяла меня за руку и положила ее себе между ног. — Ну-ка, повтори, что ты попал не в тот дом.
Я притянул ее к себе и поцеловал.
— Здравствуй, мама.
— Ты уже совсем проснулся? — осведомилась она.
— Да, — ответил я.
Она встала.
— Тогда начинай собираться. Если уж на то пошло, это все-таки твой праздник.
Я прошел за нею в ванную комнату. Она разделась. Я в удивлении уставился на нее.
— Что ты с собой сделала? — спросил я. — Я же видел тебя только три дня назад во Франции, и вдруг ты так отощала.
— Я не отощала, — засмеялась она. — Это во Франции я раздулась от обжорства и от того, что слишком много пила. И вот, вернувшись, я надела пояс для похудения. Он буквально творит чудеса — я скинула девять фунтов. Тебе нравится?
— У нас есть время потрахаться? — поинтересовался я.
Она рассмеялась.
— После праздника, — сказала она. — А теперь отправляйся к себе в ванную, и пусть над тобой поработают парикмахер и маникюрша.
* * *
Большой зал, расположенный на втором этаже “Бистро”, весь сверкал серебром и ослепительной белизной Даже цветы посыпали серебряными блестками. На карточках, указывавших место каждого гостя за столами, было серебряное тиснение, белые и серебряные ленты украшали потолок. Выходя из столовой, вы оказывались в просторном баре, где на расположенном за стойкой зеркале было написано серебряными буквами:
СЕРЕБРЯНЫЙ ЮБИЛЕЙ
ДЖО КРАУН
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ В СПИСКЕ БЕСТСЕЛЛЕРОВ
Джин, занимавшийся моими связями с обществом, улыбнулся мне.
— Это будет лучший из ваших приемов. Будут играть оркестр и рок-группа. После обеда — шоу с дюжиной девочек, которых мы специально выписали из “Казино де Пари” в Лас-Вегасе. И у нас самый лучший список гостей во всем городе. Начиная с кино — и телезвезд и кончая политиками и великосветскими львами. Сотня приглашенных. Мне даже удалось втиснуть два столика для представителей средств массовой информации. Этот прием будет освещен везде — в газетах, по радио и по телевидению. Мы с Лаурой чуть головы себе не сломали, раскладывая карточки на нужные столики.
Рассмеявшись, я обнял его.
— Ты даже не поздороваешься?
Взглянув на меня, он тоже засмеялся.
— Вы отлично выглядите. Что вы с собой сделали?
Я улыбнулся.
— Грим, — ответил я. — Но ты совершенно прав. Лучше ничего и быть не может.
Три четверти отведенного на обед времени я только и делал, что оглядывался вокруг. Джин не лгал мне — здесь были все. И мой голос охрип и почти сел от всех приветствий, которыми я обменивался с гостями, и от интервью, которые мне пришлось давать. Я уже начал уставать — долгий день давал о себе знать.
Я видел, как на другом конце зала Курт Никлас что-то шепчет на ухо Джину, потом Джин направился ко мне. Наклонившись ко мне поближе, он рассказал, понизив голос.
— Курт сказал мне, что там, внизу — очень странный пожилой негр. Говорит, он ваш старый друг Курт еще сказал, что на старике безукоризненный смокинг, а на его перстнях и запонках самые крупные бриллианты, какие только можно себе представить. Он говорит, он с Ямайки или что-то вроде этого.
— Джамайка? — заинтересованно переспросил я.
Джин кивнул.
— Веди его сюда, — распорядился я.
— С ним ужасающая чернокожая цыпочка, — заметил Джин.
— Веди сюда их обоих и скажи официанту, чтобы принес сюда еще два стула и поставил их рядом с моим, — заявил я.
— Кто это? — спросила Лаура, когда Джин отошел.
— Один мой очень старый друг, — ответил я — Не помню, говорил ли я тебе о нем.
Официанты накрывали на столики десерт и кофе, когда Джин подвел Джамайку и девушку к моему столу Я вскочил. Мы обнялись. Я вгляделся в его лицо. Странно, но в нем ничего не изменилось — не появилось ни одной морщины. Только целая копна курчавых иссиня-черных волос стала абсолютно белой. Я взглянул ему в глаза. Он плакал.
— Джамайка, — прошептал я.
— Джо, — тихо произнес он. — Джо, мой мальчик. Я даже не знал, узнаешь ли ты меня.
— Вы с ума сошли, — сказал я. — Как же я мог вас не узнать? — Я повернулся к Лауре. — Лаура, это мой старый друг, Джамайка. Джамайка, это моя жена, Лаура.
Она встала, протягивая ему руку. Он осторожно взял ее в свои и, наклонившись, поцеловал.
— Лаура, спасибо вам за то, что делаете добро моему мальчику. Он был хорошим парнем, и я всегда любил его.
— Я счастлива с вами познакомиться, — ответила Лаура. — Пожалуйста, присаживайтесь к нам.
— Нет, нет, — запротестовал Джамайка. — Я не хочу вторгаться на ваш праздник. Я только хотел еще раз увидеть моего мальчика и сказать ему, как я горжусь им.
— Пожалуйста, садитесь, — настаивала Лаура. — Свет гаснет, сейчас начнется шоу. Садитесь вот здесь, рядом с Джо.
Джамайка поклонился.
— Благодарю вас, Лаура, — он повернулся к девушке, которую привел с собой. — Это моя младшая, Лолита.
— Привет, — небрежно бросила девушка.
Я прекрасно помнил, как временами в голосе Джамайки звучали металлические нотки. Годы на них не подействовали.
— А теперь, Лолита, — спокойно произнес он, — ты вежливо скажешь “как поживаете” моим друзьям, как тебя учила твоя мама.
— Как поживаете, мистер Краун, миссис Краун? — сказала Лолита. Кажется, она даже сделала книксен.
Когда они садились, я улыбался. Все лампы в зале погасли. Потом на маленькую сцену вышел молодой человек в бело-серебряном фраке.
— Леди и джентльмены, так как мистер Краун только сегодня приехал из Франции, “Казино де Пари” имеет честь представить вам своих девочек, которые исполнят для вас оригинальный вариант канкана.
Грянула музыка, и девочки выпорхнули на сцену. Я прошептал Джамайке:
— Откуда, черт возьми, вы появились?
— Я удалился от дел и теперь живу в Кливленде, — тоже шепотом ответил старик. — Зиму провожу в своей квартире в Гонолулу. Эти старые кости не выносят холода. Я услышал о твоем празднике по телевизору в гостинице. Мой рейс задержали, вот я и пришел сюда.
— Как я счастлив вас видеть, — сказал я.
— Я прочитал все твои книги, — рассказал он. — Теперь у меня достаточно времени для чтения. Даже самую первую, где написано обо мне.
— Смотрите шоу. — Я рассмеялся. Найдя в темноте руку Лауры, я крепко сжал ее. — Я работал на него, когда ты продала мой первый рассказ.
— Значит, он...
— Да, — шепнул я. — Тот самый, в книге.
Тут протрубили фанфары и начался стандартный финал танца. Девушки взяли друг друга под руки и стали с неправдоподобной согласованностью вскидывать ноги, потом вдруг повернулись спинами к публике, высоко задрав юбки. Зрители неистово хлопали в ладоши. Каждая голая попка была разрисована — по букве на каждой ягодице, а на последней из них красовался сверкающий восклицательный знак — вместе эти блестящие серебряные буквы составляли слова:
ПОЗДРАВЛЯЕМ ДЖО КРАУНА!
Потом сцена погрузилась во тьму, и девочки убежали за кулисы.
Когда зажегся свет, аплодисменты все еще продолжали греметь. Я наклонился к Лауре, целуя ее, поблагодарил: “Спасибо тебе”, — и сразу же повернулся к Джамайке. Но старик уже ушел.
Я начал было вставать, чтобы догнать, но Лаура удержала меня за руку.
— Пусть идет, — мягко сказала она. — Он хотел разделить с тобой память, и вы это сделали. Теперь позволь ему уйти.
— Но...
Лаура не дала мне договорить.
— То был другой мир. Не порти его для Джамайки. Это не его мир.
Я помолчал.
— Разве он мой? — наконец спросил я.
— Твой мир, любимый, — ответила она, — всегда будет таким, каким ты захочешь его сделать.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29