Причем не каких-нибудь, начатых по заказу из Москвы, а самых что ни на есть настоящих, пахнущих улицей и весельем. И ладно бы речь шла только о Кубе или Конго, нет! Тучи собирались непосредственно над Штатами и Европой.
Общество, которое еще вчера казалось таким монолитным, стало вдруг разваливаться. Вместо белой протестантской Америки возникло несколько дюжин америк помельче. Выяснилось, что меньшинства бывают самые разные: религиозные, сексуальные, политические… А главное – национальные. И если, выглядывая сегодня в окно, вы увидите, как по улицам российских столиц бродят граждане полусотни разных национальностей, причем две трети из них даже не говорят по-русски, то, думаю, поймете чувства тогдашних американцев.
Капитализм, который американцы строили по всей планете, был устроен совсем не так же, как тот, что существовал лет сто назад. Тогда буржуи во фраках богатели за счет того, что на заводах вкалывали граждане их собственных государств. Теперь все (ну почти все) американцы и европейцы богатели за счет того, что на благо их стран вкалывали все (ну почти все) жители третьего мира. В самих Штатах и Европе никаких заводов давно уже и не осталось. В Детройте в бывших автомобильных цехах теперь устраивались танцы и жили наркоманы, а машины собирались не здесь, а где-нибудь в Корее. Ну а поскольку кое-какую работу кому-то нужно было выполнять и дома, то некоторому количеству цветных рабочих было дозволено въехать и в сами страны первого мира.
Сперва этих гастарбайтеров было совсем чуть-чуть. Перед Второй мировой арабы во Франции составляли меньшинство в доли процента. Причем каждый из них должен был носить на шее железную бирку с указанием предприятия, к которому приписан. Негры в Америке не рисковали поднимать на белых глаза, а латиносов и вовсе почти не было. Зато после Второй мировой поток иммигрантов в США и страны Европы вырос даже не в разы, а в десятки раз. Сегодня в Штаты ежедневно въезжает почти пять тысяч нелегальных гастарбайтеров. И каждый десятый американец почти не говорит по-английски. Белый средний класс чувствовал, что для него не остается места в той самой стране, которую он привык считать своей.
5.
Ямайские модники, как и все прочие жители третьего мира, перебирались в Штаты и тоже включались в борьбу за выживание. Пуэрториканцы и колумбийцы брали на себя торговлю наркотиками. Кубинцы и мексиканцы – рэкет и проституцию. Ямайцам остались танцы. Это делать они умели и именно на этом решили специализироваться.
Когда бунтовать начали не белые подростки, а реальные меньшинства, на смену сгнившему буржуйскому рок-н-роллу тут же пришла совсем другая музыка. Сам рок давно был мертв: простеньких Rolling Stones сменили заумные Jethro Tull и Pink Floyd. Вместо музыки для танцев рок-н-ролльщики сочиняли рокоперы и выступали вместе с симфоническими оркестрами. Рок теперь исполнялся в театрах и на громадных стадионах. Ну и реальная музыка бунта тут же ушла назад в клубы.
Клубы диско-эры были не просто местом, где можно скоротать вечерок. Они стали партизанскими базами: платишь за вход, проходишь внутрь и выпадаешь в иную реальность. В этих прокуренных подвалах ты имеешь право на то, на что не имеешь прав снаружи. На стене знаменитого нью-йоркского панк-клуба CBGB висело объявление: «Разденешься – рюмка бесплатно. Трахнешься – бесплатно вся бутылка!» Посетители отгораживались от мира и делали все, что заблагорассудится: спали с мужиками, лизали кислоту, слушали любую музыку, ходили голыми и думали любые мысли, которые приходили им в голову.
Всего в нескольких кварталах от «Стоунуолл Инн» находилась полуразвалившаяся старинная церковь. Когда-то она принадлежала немецкому католическому приходу Нью-Йорка. В 1971-м ее выкупили, подремонтировали и открыли внутри самую первую дискотеку мира, клуб Sanctuary (Святилище). Правда, ничего святого в этом месте больше не было. Даже наоборот. На стене за алтарем новые хозяева помещения изобразили громадного дьявола, а вокруг – спаривающихся ангелов с гигантскими половыми органами.
Посетителями клуба были самые что ни на есть меньшинства: исключительно геи и исключительно черные. Они желали танцевать и каждую ночь набивались внутрь в таком количестве, что когда кто-нибудь из посетителей терял сознание, то бедняге было просто некуда упасть, и он оставался зажатый соседскими телами висеть над танцполом. При вместительности помещения человек в четыреста каждый вечер пятницы внутрь бывшей церкви набивалось по полторы тысячи мужиков, которые выходили наружу в лучшем случае после полудня в воскресенье.
Первое время танцоры лезли друг другу в ширинку, едва начинала звучать музыка. К полуночи весь танцпол был усеян сотнями спаривающихся мужчин. Администрация запретила делать секс в зале и принялась гнать нарушителей из клуба. Тогда геи стали на минутку выбегать из клуба в соседние подъезды, а потом, даже не застегнув брюк, бегом возвращаться обратно. Бывший охранник Sanctuary рассказывал потом, что заглянул как-то в подъезд и увидел, что от первого этажа и до пятого абсолютно на каждой ступеньке лестницы кто-нибудь делал секс и (если не был занят рот) при этом громко подпевал доносящимся из клуба песням.
На том месте храма, где когда-то стоял алтарь, теперь находилась будка диджея. Парня, сводившего в Sanctuary пластинки, звали Френсис Грассо. Колонки его саундсистемы были самыми огромными в Нью-Йорке, а может быть, и в мире. Рок-н-ролл умер вместе с культовыми музыкантами 1960-х и новым кумиром был DJ. Наглядной иллюстрацией этого стало то, что после смерти легендарного рок-гитариста Джима Хендрикса его вдова ушла жить как раз к DJ Грассо.
Для того времени Френсис был фигурой ничуть не менее культовой, чем бывший муж его девушки. Весь современный диджеинг это в общем-то его изобретение. На танцах додискотечной эры диджей ставил пластинку, ждал, пока песня проиграет до самого конца, а потом объявлял следующую. Грассо отказался от этой системы и предложил свою. Именно он первым научился микшировать треки.
Выглядело это так. На длинном проигрыше, там, где четко был слышен ритм, Грассо ставил вторую пластинку с таким же ритмом. Некоторое время слушатель ощущал лишь ритм («бам-бам-бам-бам»), а потом волшебным образом одна песня вдруг превращалась совсем в другую. Сегодня такой трюк – общее место, но тридцать лет назад то, что делал Френсис, казалось революцией и волшебством.
6.
Клуб Sanctuary сделал диско повальной модой. Клубы теперь возникали на каждом углу и на любой вкус. Правда, имелась и одна проблема: непонятно было, где брать пластинки, которые станет проигрывать клубный DJ. Окончательно сбрендившие от наркотиков и индийской философии рок-звезды играли такое, что особенно и не потанцуешь. И тут ямайцы со своими саунд-системами пришлись как нельзя кстати.
Диджеи с Ямайки привезли в Штаты несколько невиданных прежде приемчиков. Во-первых, в паузах между треками они стали бубнить в микрофон куплетики собственного сочинения. Из этого их бубнежа со временем вырос весь хип-хоп. А во-вторых, именно они первыми научились резать готовые песни на отдельные составляющие и склеивать в совершенно новом порядке.
Прежде песня воспринималась, как все-таки вполне готовое произведение. Теперь диджеи поняли: перед ними болванка для еще более готового. Песню можно крутить, выворачивать наизнанку, проигрывать по частям, смешивать с другими или вырезать из нее понравившийся проигрыш, и двадцать раз подряд на большой скорости прокрутить его через колонки большой мощности. В общем, в руках опытного диджея пластинка – это такой пластилин, из которого можно лепить сколько угодно веселья.
Начиная с середины 1960-х среди геев Нью-Йорка и Калифорнии входит в моду оттопыриваться по выходным на танцах в ямайском стиле. Слившись вместе два меньшинства (геи и жители Ямайки) породили ох какой взрывоопасный коктейль. Все вокруг орали «Рок-нролл! Рок-н-ролл!», да только кому он нужен, этот рок-н-ролл, когда вокруг происходят вещи в сто раз интереснее? Уже к началу 1970-х создатели саунд-систем вовсю крутили песни в стиле диско, еще пять лет спустя в негритянских районах Восточного побережья стали проходить первые рэп-баттлы, а еще через полдесятилетия в Британии грохнули первые залпы рейв-революции.
Для шоу-бизнеса начиналась совсем иная эпоха.
7.
Но все это происходило очень далеко от наших краев. В СССР в 1970-х было тихо. Гомосексуалисты прятались по мужским туалетам, на негров на улицах показывали пальцами, а тот, кто хотел потанцевать и вообще весело провести вечерок пятницы, должен был взвесить: насколько велики шансы проснуться потом в реанимации.
В принципе проблем с танцами в СССР никогда не было. Другой вопрос, на каком уровне все это пребывало. В любой уик-энд в районных Домах культуры или заводских клубах проводились «Вечера отдыха». Из алкогольных напитков шире прочего там был представлен портвейн. В те годы его предпочитали пить из стаканов в подстаканниках и с ложечками, чтобы было похоже на чай. В дурнопахнущих уборных молодые люди угрюмо били друг дружке лица. Под конец вечера обязательно объявлялся «белый танец», во время которого дамы приглашали кавалеров. Это был пик вечера, и обычно сразу после этого по всему залу начинались масштабные драки: парни выясняли, кто кого и почему пригласил.
Несколько приятнее атмосфера была в диско-барах. Шанс схлопотать в бубен имелся и тут, но в диско-барах (в отличие от танцев в Домах культуры) эта фаза уже не была обязательной. Все-таки это были коммерческие учреждения, с которых организаторы пытались получать прибыль. Вход стоил рубль-три. Под потолком вертелись зеркальные шарики. На стойке бара стоял телевизор, на экране которого демонстрировались клипы немецкой звездульки Си-Си-Кетч.
Каждую худо-бедно приличную дискотеку обслуживала собственная бригада: дискжокей, световик, звукорежиссер. Все это был хоть и хиленький, но вполне работающий шоу-бизнес. Организаторы дискотек были заинтересованы в том, чтобы первыми, обскакав конкурентов, поставить у себя какую-нибудь модную музыкальную новинку. Именно они первыми экспортировали в СССР итальянскую эстраду, немецкую группу Modern Talking и даже Depeche Mode.
Легенды о тех давних командах ходят до сих пор. К началу 1980-х гремел коллектив «Три по двадцать три». Странное название означало всего-навсего, что троим участникам коллектива было по двадцать три года. Еще были знаменитая группа «Диско Семь» откуда-то из Московской области и дуэт «Легкий бум», члены которого первыми в СССР додумались накладывать на иностранные треки речевки собственного сочинения. Песня звучала вроде иностранная, а на проигрышах диск-жокей по-русски читал что-то вроде хип-хопа.
И уж совсем запредельный уровень был у дискотек в «интуристовских» гостиницах или при дорогих ресторанах. В Москве это были кафе «Марика» или «Дискотека Молоко». В Петербурге – диско-бар «Вена» и кафе «Ровесник». Перед входом в такие места всегда стояла километровая очередь, люди сжимали в кулаках мятые купюры, да вот только деньги вряд ли помогли бы им попасть внутрь. В по-настоящему крутых местах внутрь попадали не те, кто больше платил, а «свои». Завсегдатаи там знали друг друга, за руку здоровались с обслуживающим персоналом и всегда могли получить в баре небольшой кредит. С барменом и диск-жокеем было принято здороваться отдельно. Это тоже было одним из принципов солидных заведений: гость должен знать бармена, бармен – гостя.
Официально все эти места закрывались ровно в десять вечера. Ну от силы в одиннадцать. Но это официально. На самом деле после закрытия все продолжалось. Посторонних просто выпроваживали на улицу, а для постоянных клиентов веселье продолжалось хоть до утра. Услужливый персонал отгонял вашу машину во двор, и вы могли спокойно пить, пока не кончатся наличные.
Организаторам всех этих дискотек было тесно в рамках тогдашней системы. Все они зарабатывали уже вполне серьезные деньги, однако по советским законам в любой момент могли все потерять и отправиться в тюрьму.
К середине 1980-х и им, и многим другим надоело бояться. Все хотели новых правил игры. И вскоре эти правила появились.
Глава VI
Paradise garage
(Бронкс, Нью-Йорк)
На самом деле все, что я говорил выше, было всего лишь очень длинным предисловием к настоящей истории клубного движения, потому что до самых 1970-х нормальных клубов нигде в мире не было. Были танцплощадки, были джазовые подвальчики, были места, где модники поражали девушек лихими танцевальными выкрутасами, были провонявшие пивом и окурками рок-н-ролльные залы. Но вот нормальных клубов не было. Да и в 1970-х появились они тоже не сразу.
1.
10 октября 1976 года штатный работник крупнейшей в мире звукозаписывающей компании EMI Терри Слейтер зашел после работы хлопнуть пивка в лондонское местечко «10 °Club». Располагалось оно на той же Оксфорд-стрит, что и легендарный клуб Marquee. Но в отличие от Marquee, «100» еще не успел превратиться в забронзовевший памятник самому себе. Считалось, что атмосфера тут что надо. Случаются даже вечера почти без драк. Всю осень по Лондону ползли слухи, что, мол, в клубах последнее время играют очень веселые ребята. Называются «панки». Что именно значит это слово и что за музыку панки играют, никто еще толком не понимал, но слухи ходили самые интригующие. А поскольку Терри получал зарплату именно за поиск новых талантов, то в тот вечер решил совместить приятное с полезным. И вечерок скоротать, и глянуть, что из себя представляет этот новорожденный «панк».
Придя в «100», он купил кружечку, сделал большой глоток у стойки, а потом сел за столик и приготовился слушать. Выступала в тот вечер группа с ничего не говорящим названием Sex Pistols. Вернее, не выступала, а творила такое, чего прежде Терри не мог даже представить. Едва взобравшись на сцену, солист засветил кулаком в глаз собственному басгитаристу. Тот в ответ выбросил инструмент и на сцене больше не появлялся. Публика верещала так, что расслышать хоть одну ноту было невозможно, зато было прекрасно слышно, как музыканты громко, через микрофоны обзывают собравшихся самыми грязными матюгами английского языка. Кто-то прямо в зале вмазывался наркотиками, кто-то мочился под стол, кто-то терял сознание от духоты, а остальные танцевали «пого»: танец, заключавшийся в хаотических прыжках, сопровождаемых плевками.
Все это настолько поразило Слейтера, что свое пиво в тот вечер он так и не допил. Зато уже на следующее утро, заручившись поддержкой руководства, предложил группе контракт.
2.
История рок-н-ролла уложилась в полтора десятилетия: с 1964-го по 1979-й. От первого громкого успеха The Beatles до смерти Сида Вишеза. Каких-то несчастных пятнадцать лет – и все. Эта музыка так и не сумела изменить мир к лучшему. Да в общем-то и не пыталась. Как и все предыдущие, как и все последующие музыкальные стили, рок-н-ролл был всего лишь недолгой модой. Музычкой, под которую здорово потрясти патлатой головой.
На протяжении этих пятнадцати лет хозяевам звукозаписывающих компаний казалось, будто они нарвались на пещеру Аладдина. Прямо у себя под боком они открыли волшебный мир: оказывается, в прокуренных кабачках Лондона, Нью-Йорка и Лос-Анджелеса существует музыка, за которую все подростки мира готовы отдать не то что последние деньги, а даже и свои невинные души. После безумного успеха The Beatles рецепт был ясен даже ребенку: берем первого попавшегося дикаря, показываем по ТВ и дальше гребем бабло лопатой.
Важно не то, что представляет из себя исполнитель, а то, сколько денег вложено в рекламу. Продюсеры хватали первую попавшуюся под руку длинноволосую лягушку, целовали ее в губы, и лягушки послушно превращались в сказочных принцев. Берем лондонского бабника Мика Джаггера – поцелуй! – и получаем «самую известную рокзвезду ХХ века». Берем калифорнийского алкаша Джима Моррисона – чмок! – и получаем «последнего проклятого поэта». Продюсеры чувствовали себя будто царь Мидас, который обращал в золото все, к чему прикасался.
Правда, чем дальше, тем чаще система начала давать сбои. Белые подростки наигрались в революцию. Им хотелось не свободы и расширения сознания, а хорошей работы и незапятнанной кредитной истории. Платить за пластинки типов, едва ворочающих языком от наркотиков, им больше не хотелось. А уж когда на сцену повалили по-настоящему опасные подонки, типа всех этих лондонских и нью-йоркских панков, продюсеры испугались уже всерьез.
Не знаю, существует ли в больших британских звукозаписывающих компаниях такая штука, как «строгий выговор», но если существует, то вряд ли Терри Слейтер смог ее избежать. Всего через два месяца после подписания контракта с Sex Pistols представитель EMI заявил, что с их стороны это было «ужасной ошибкой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Общество, которое еще вчера казалось таким монолитным, стало вдруг разваливаться. Вместо белой протестантской Америки возникло несколько дюжин америк помельче. Выяснилось, что меньшинства бывают самые разные: религиозные, сексуальные, политические… А главное – национальные. И если, выглядывая сегодня в окно, вы увидите, как по улицам российских столиц бродят граждане полусотни разных национальностей, причем две трети из них даже не говорят по-русски, то, думаю, поймете чувства тогдашних американцев.
Капитализм, который американцы строили по всей планете, был устроен совсем не так же, как тот, что существовал лет сто назад. Тогда буржуи во фраках богатели за счет того, что на заводах вкалывали граждане их собственных государств. Теперь все (ну почти все) американцы и европейцы богатели за счет того, что на благо их стран вкалывали все (ну почти все) жители третьего мира. В самих Штатах и Европе никаких заводов давно уже и не осталось. В Детройте в бывших автомобильных цехах теперь устраивались танцы и жили наркоманы, а машины собирались не здесь, а где-нибудь в Корее. Ну а поскольку кое-какую работу кому-то нужно было выполнять и дома, то некоторому количеству цветных рабочих было дозволено въехать и в сами страны первого мира.
Сперва этих гастарбайтеров было совсем чуть-чуть. Перед Второй мировой арабы во Франции составляли меньшинство в доли процента. Причем каждый из них должен был носить на шее железную бирку с указанием предприятия, к которому приписан. Негры в Америке не рисковали поднимать на белых глаза, а латиносов и вовсе почти не было. Зато после Второй мировой поток иммигрантов в США и страны Европы вырос даже не в разы, а в десятки раз. Сегодня в Штаты ежедневно въезжает почти пять тысяч нелегальных гастарбайтеров. И каждый десятый американец почти не говорит по-английски. Белый средний класс чувствовал, что для него не остается места в той самой стране, которую он привык считать своей.
5.
Ямайские модники, как и все прочие жители третьего мира, перебирались в Штаты и тоже включались в борьбу за выживание. Пуэрториканцы и колумбийцы брали на себя торговлю наркотиками. Кубинцы и мексиканцы – рэкет и проституцию. Ямайцам остались танцы. Это делать они умели и именно на этом решили специализироваться.
Когда бунтовать начали не белые подростки, а реальные меньшинства, на смену сгнившему буржуйскому рок-н-роллу тут же пришла совсем другая музыка. Сам рок давно был мертв: простеньких Rolling Stones сменили заумные Jethro Tull и Pink Floyd. Вместо музыки для танцев рок-н-ролльщики сочиняли рокоперы и выступали вместе с симфоническими оркестрами. Рок теперь исполнялся в театрах и на громадных стадионах. Ну и реальная музыка бунта тут же ушла назад в клубы.
Клубы диско-эры были не просто местом, где можно скоротать вечерок. Они стали партизанскими базами: платишь за вход, проходишь внутрь и выпадаешь в иную реальность. В этих прокуренных подвалах ты имеешь право на то, на что не имеешь прав снаружи. На стене знаменитого нью-йоркского панк-клуба CBGB висело объявление: «Разденешься – рюмка бесплатно. Трахнешься – бесплатно вся бутылка!» Посетители отгораживались от мира и делали все, что заблагорассудится: спали с мужиками, лизали кислоту, слушали любую музыку, ходили голыми и думали любые мысли, которые приходили им в голову.
Всего в нескольких кварталах от «Стоунуолл Инн» находилась полуразвалившаяся старинная церковь. Когда-то она принадлежала немецкому католическому приходу Нью-Йорка. В 1971-м ее выкупили, подремонтировали и открыли внутри самую первую дискотеку мира, клуб Sanctuary (Святилище). Правда, ничего святого в этом месте больше не было. Даже наоборот. На стене за алтарем новые хозяева помещения изобразили громадного дьявола, а вокруг – спаривающихся ангелов с гигантскими половыми органами.
Посетителями клуба были самые что ни на есть меньшинства: исключительно геи и исключительно черные. Они желали танцевать и каждую ночь набивались внутрь в таком количестве, что когда кто-нибудь из посетителей терял сознание, то бедняге было просто некуда упасть, и он оставался зажатый соседскими телами висеть над танцполом. При вместительности помещения человек в четыреста каждый вечер пятницы внутрь бывшей церкви набивалось по полторы тысячи мужиков, которые выходили наружу в лучшем случае после полудня в воскресенье.
Первое время танцоры лезли друг другу в ширинку, едва начинала звучать музыка. К полуночи весь танцпол был усеян сотнями спаривающихся мужчин. Администрация запретила делать секс в зале и принялась гнать нарушителей из клуба. Тогда геи стали на минутку выбегать из клуба в соседние подъезды, а потом, даже не застегнув брюк, бегом возвращаться обратно. Бывший охранник Sanctuary рассказывал потом, что заглянул как-то в подъезд и увидел, что от первого этажа и до пятого абсолютно на каждой ступеньке лестницы кто-нибудь делал секс и (если не был занят рот) при этом громко подпевал доносящимся из клуба песням.
На том месте храма, где когда-то стоял алтарь, теперь находилась будка диджея. Парня, сводившего в Sanctuary пластинки, звали Френсис Грассо. Колонки его саундсистемы были самыми огромными в Нью-Йорке, а может быть, и в мире. Рок-н-ролл умер вместе с культовыми музыкантами 1960-х и новым кумиром был DJ. Наглядной иллюстрацией этого стало то, что после смерти легендарного рок-гитариста Джима Хендрикса его вдова ушла жить как раз к DJ Грассо.
Для того времени Френсис был фигурой ничуть не менее культовой, чем бывший муж его девушки. Весь современный диджеинг это в общем-то его изобретение. На танцах додискотечной эры диджей ставил пластинку, ждал, пока песня проиграет до самого конца, а потом объявлял следующую. Грассо отказался от этой системы и предложил свою. Именно он первым научился микшировать треки.
Выглядело это так. На длинном проигрыше, там, где четко был слышен ритм, Грассо ставил вторую пластинку с таким же ритмом. Некоторое время слушатель ощущал лишь ритм («бам-бам-бам-бам»), а потом волшебным образом одна песня вдруг превращалась совсем в другую. Сегодня такой трюк – общее место, но тридцать лет назад то, что делал Френсис, казалось революцией и волшебством.
6.
Клуб Sanctuary сделал диско повальной модой. Клубы теперь возникали на каждом углу и на любой вкус. Правда, имелась и одна проблема: непонятно было, где брать пластинки, которые станет проигрывать клубный DJ. Окончательно сбрендившие от наркотиков и индийской философии рок-звезды играли такое, что особенно и не потанцуешь. И тут ямайцы со своими саунд-системами пришлись как нельзя кстати.
Диджеи с Ямайки привезли в Штаты несколько невиданных прежде приемчиков. Во-первых, в паузах между треками они стали бубнить в микрофон куплетики собственного сочинения. Из этого их бубнежа со временем вырос весь хип-хоп. А во-вторых, именно они первыми научились резать готовые песни на отдельные составляющие и склеивать в совершенно новом порядке.
Прежде песня воспринималась, как все-таки вполне готовое произведение. Теперь диджеи поняли: перед ними болванка для еще более готового. Песню можно крутить, выворачивать наизнанку, проигрывать по частям, смешивать с другими или вырезать из нее понравившийся проигрыш, и двадцать раз подряд на большой скорости прокрутить его через колонки большой мощности. В общем, в руках опытного диджея пластинка – это такой пластилин, из которого можно лепить сколько угодно веселья.
Начиная с середины 1960-х среди геев Нью-Йорка и Калифорнии входит в моду оттопыриваться по выходным на танцах в ямайском стиле. Слившись вместе два меньшинства (геи и жители Ямайки) породили ох какой взрывоопасный коктейль. Все вокруг орали «Рок-нролл! Рок-н-ролл!», да только кому он нужен, этот рок-н-ролл, когда вокруг происходят вещи в сто раз интереснее? Уже к началу 1970-х создатели саунд-систем вовсю крутили песни в стиле диско, еще пять лет спустя в негритянских районах Восточного побережья стали проходить первые рэп-баттлы, а еще через полдесятилетия в Британии грохнули первые залпы рейв-революции.
Для шоу-бизнеса начиналась совсем иная эпоха.
7.
Но все это происходило очень далеко от наших краев. В СССР в 1970-х было тихо. Гомосексуалисты прятались по мужским туалетам, на негров на улицах показывали пальцами, а тот, кто хотел потанцевать и вообще весело провести вечерок пятницы, должен был взвесить: насколько велики шансы проснуться потом в реанимации.
В принципе проблем с танцами в СССР никогда не было. Другой вопрос, на каком уровне все это пребывало. В любой уик-энд в районных Домах культуры или заводских клубах проводились «Вечера отдыха». Из алкогольных напитков шире прочего там был представлен портвейн. В те годы его предпочитали пить из стаканов в подстаканниках и с ложечками, чтобы было похоже на чай. В дурнопахнущих уборных молодые люди угрюмо били друг дружке лица. Под конец вечера обязательно объявлялся «белый танец», во время которого дамы приглашали кавалеров. Это был пик вечера, и обычно сразу после этого по всему залу начинались масштабные драки: парни выясняли, кто кого и почему пригласил.
Несколько приятнее атмосфера была в диско-барах. Шанс схлопотать в бубен имелся и тут, но в диско-барах (в отличие от танцев в Домах культуры) эта фаза уже не была обязательной. Все-таки это были коммерческие учреждения, с которых организаторы пытались получать прибыль. Вход стоил рубль-три. Под потолком вертелись зеркальные шарики. На стойке бара стоял телевизор, на экране которого демонстрировались клипы немецкой звездульки Си-Си-Кетч.
Каждую худо-бедно приличную дискотеку обслуживала собственная бригада: дискжокей, световик, звукорежиссер. Все это был хоть и хиленький, но вполне работающий шоу-бизнес. Организаторы дискотек были заинтересованы в том, чтобы первыми, обскакав конкурентов, поставить у себя какую-нибудь модную музыкальную новинку. Именно они первыми экспортировали в СССР итальянскую эстраду, немецкую группу Modern Talking и даже Depeche Mode.
Легенды о тех давних командах ходят до сих пор. К началу 1980-х гремел коллектив «Три по двадцать три». Странное название означало всего-навсего, что троим участникам коллектива было по двадцать три года. Еще были знаменитая группа «Диско Семь» откуда-то из Московской области и дуэт «Легкий бум», члены которого первыми в СССР додумались накладывать на иностранные треки речевки собственного сочинения. Песня звучала вроде иностранная, а на проигрышах диск-жокей по-русски читал что-то вроде хип-хопа.
И уж совсем запредельный уровень был у дискотек в «интуристовских» гостиницах или при дорогих ресторанах. В Москве это были кафе «Марика» или «Дискотека Молоко». В Петербурге – диско-бар «Вена» и кафе «Ровесник». Перед входом в такие места всегда стояла километровая очередь, люди сжимали в кулаках мятые купюры, да вот только деньги вряд ли помогли бы им попасть внутрь. В по-настоящему крутых местах внутрь попадали не те, кто больше платил, а «свои». Завсегдатаи там знали друг друга, за руку здоровались с обслуживающим персоналом и всегда могли получить в баре небольшой кредит. С барменом и диск-жокеем было принято здороваться отдельно. Это тоже было одним из принципов солидных заведений: гость должен знать бармена, бармен – гостя.
Официально все эти места закрывались ровно в десять вечера. Ну от силы в одиннадцать. Но это официально. На самом деле после закрытия все продолжалось. Посторонних просто выпроваживали на улицу, а для постоянных клиентов веселье продолжалось хоть до утра. Услужливый персонал отгонял вашу машину во двор, и вы могли спокойно пить, пока не кончатся наличные.
Организаторам всех этих дискотек было тесно в рамках тогдашней системы. Все они зарабатывали уже вполне серьезные деньги, однако по советским законам в любой момент могли все потерять и отправиться в тюрьму.
К середине 1980-х и им, и многим другим надоело бояться. Все хотели новых правил игры. И вскоре эти правила появились.
Глава VI
Paradise garage
(Бронкс, Нью-Йорк)
На самом деле все, что я говорил выше, было всего лишь очень длинным предисловием к настоящей истории клубного движения, потому что до самых 1970-х нормальных клубов нигде в мире не было. Были танцплощадки, были джазовые подвальчики, были места, где модники поражали девушек лихими танцевальными выкрутасами, были провонявшие пивом и окурками рок-н-ролльные залы. Но вот нормальных клубов не было. Да и в 1970-х появились они тоже не сразу.
1.
10 октября 1976 года штатный работник крупнейшей в мире звукозаписывающей компании EMI Терри Слейтер зашел после работы хлопнуть пивка в лондонское местечко «10 °Club». Располагалось оно на той же Оксфорд-стрит, что и легендарный клуб Marquee. Но в отличие от Marquee, «100» еще не успел превратиться в забронзовевший памятник самому себе. Считалось, что атмосфера тут что надо. Случаются даже вечера почти без драк. Всю осень по Лондону ползли слухи, что, мол, в клубах последнее время играют очень веселые ребята. Называются «панки». Что именно значит это слово и что за музыку панки играют, никто еще толком не понимал, но слухи ходили самые интригующие. А поскольку Терри получал зарплату именно за поиск новых талантов, то в тот вечер решил совместить приятное с полезным. И вечерок скоротать, и глянуть, что из себя представляет этот новорожденный «панк».
Придя в «100», он купил кружечку, сделал большой глоток у стойки, а потом сел за столик и приготовился слушать. Выступала в тот вечер группа с ничего не говорящим названием Sex Pistols. Вернее, не выступала, а творила такое, чего прежде Терри не мог даже представить. Едва взобравшись на сцену, солист засветил кулаком в глаз собственному басгитаристу. Тот в ответ выбросил инструмент и на сцене больше не появлялся. Публика верещала так, что расслышать хоть одну ноту было невозможно, зато было прекрасно слышно, как музыканты громко, через микрофоны обзывают собравшихся самыми грязными матюгами английского языка. Кто-то прямо в зале вмазывался наркотиками, кто-то мочился под стол, кто-то терял сознание от духоты, а остальные танцевали «пого»: танец, заключавшийся в хаотических прыжках, сопровождаемых плевками.
Все это настолько поразило Слейтера, что свое пиво в тот вечер он так и не допил. Зато уже на следующее утро, заручившись поддержкой руководства, предложил группе контракт.
2.
История рок-н-ролла уложилась в полтора десятилетия: с 1964-го по 1979-й. От первого громкого успеха The Beatles до смерти Сида Вишеза. Каких-то несчастных пятнадцать лет – и все. Эта музыка так и не сумела изменить мир к лучшему. Да в общем-то и не пыталась. Как и все предыдущие, как и все последующие музыкальные стили, рок-н-ролл был всего лишь недолгой модой. Музычкой, под которую здорово потрясти патлатой головой.
На протяжении этих пятнадцати лет хозяевам звукозаписывающих компаний казалось, будто они нарвались на пещеру Аладдина. Прямо у себя под боком они открыли волшебный мир: оказывается, в прокуренных кабачках Лондона, Нью-Йорка и Лос-Анджелеса существует музыка, за которую все подростки мира готовы отдать не то что последние деньги, а даже и свои невинные души. После безумного успеха The Beatles рецепт был ясен даже ребенку: берем первого попавшегося дикаря, показываем по ТВ и дальше гребем бабло лопатой.
Важно не то, что представляет из себя исполнитель, а то, сколько денег вложено в рекламу. Продюсеры хватали первую попавшуюся под руку длинноволосую лягушку, целовали ее в губы, и лягушки послушно превращались в сказочных принцев. Берем лондонского бабника Мика Джаггера – поцелуй! – и получаем «самую известную рокзвезду ХХ века». Берем калифорнийского алкаша Джима Моррисона – чмок! – и получаем «последнего проклятого поэта». Продюсеры чувствовали себя будто царь Мидас, который обращал в золото все, к чему прикасался.
Правда, чем дальше, тем чаще система начала давать сбои. Белые подростки наигрались в революцию. Им хотелось не свободы и расширения сознания, а хорошей работы и незапятнанной кредитной истории. Платить за пластинки типов, едва ворочающих языком от наркотиков, им больше не хотелось. А уж когда на сцену повалили по-настоящему опасные подонки, типа всех этих лондонских и нью-йоркских панков, продюсеры испугались уже всерьез.
Не знаю, существует ли в больших британских звукозаписывающих компаниях такая штука, как «строгий выговор», но если существует, то вряд ли Терри Слейтер смог ее избежать. Всего через два месяца после подписания контракта с Sex Pistols представитель EMI заявил, что с их стороны это было «ужасной ошибкой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14