Уважаемый господин консул! Из прилагаемых телеграмм Вы увидите, что наша экспедиция, о которой Вы уже могли слышать, терпит притеснение со стороны китайских властей Хатона. Мы уверены, что во имя культурной цели экспедиции Вы не откажете в своем просвещенном содействии. Не найдете ли возможности сообщить соответственно власти Урумчи, а также послать прилагаемые телеграммы через Москву…
Помощь и содействие оказаны быстро и решительно, Еще бы! Макс Франкович, агент ОГПУ по совместительству с дипломатической деятельностью, получил из «центра» соответствующие директивы. Потом, когда экспедиция достигнет Кашгара, шестого декабря 1925 года, Николай Константинович горячо поблагодарит «нового друга» за оказанную помощь.
Во всех переговорах с властями, хлопотах, конфликтах, которые возникают в пути с местными жителями — вплоть до вооруженных стычек, — постоянно участвует «китайский купец из Яркенда» — Яков Григорьевич Блюмкин, действуя умело, энергично, иногда в открытую, чаше тайно. «Политкомиссар» экспедиции постепенно превращается в телохранителя всех троих Рерихов, но прежде всего — Николая Константиновича; в одной из директив, полученных «ламой», говорится: «Он национальная ценность страны. Беречь как зеницу ока». И действительно, путь, которым следует экспедиция, опасен. Правда, пока еще не смертельно опасен…
Но — дальше, дальше! Скорее! Через Аксу, Куча, Карашар, Токсун — в Урумчи.
Одиннадцатого апреля 1926 года экспедиция Рериха прибыла в столицу Западного Китая. Ее уже ждали в советском консульстве, и прежде всего с нетерпением ждал лично консул товарищ Быстрое, Александр Ефимович Быстров-Запольский. С ним Николай Константинович тоже состоял в переписке, да и из Москвы соответствующие директивы были получены: «консул» являлся резидентом советской разведки в провинции Синьцзян (или в Западном Китае, что одно и то же). Но главная цель этой части Трансгималайской экспедиции еще не достигнута: в Урумчи, проводя свободное время в советском консульстве в дружеских беседах с Александром Ефимовичем и его коллегами, Рерихи, скрывая нетерпение, ждут. Ждут скорейшего оформления виз в Советский Союз. Да! Их заветная цель — попасть на родину! «В Москву, в Москву!» — мысленно произносят они вслед за чеховскими тремя сестрами.
И тут нам необходимо вернуться к одному прерванному диалогу.
Седьмое января 1925 года. Завтра пароход «Катари Мару» бросит якорь в порту Коломбо. А пока за иллюминатором каюты, которую занимают Рерих и его «научный секретарь» Шибаев, простирается безбрежный океан, и на нем полный штиль.
— Итак, Николай Константинович, — говорит Горбун, — наша цель может быть решена двояко, в зависимости от того, как будут складываться обстоятельства…
— Понятно! — раздраженно перебивает Николай Константинович. — Вы мне уже все это растолковали. И вот я вам отвечаю: я готов к дальнейшему сотрудничеству, к достижению этой вашей цели. Но при выполнении одного моего условия.
— В чем оно заключается?
— Оно заключается в следующем. Маршрут экспедиции по Северной Индии и Западному Китаю, как вам известно, завершается в Урумчи, а дальше — Монголия… Ну и по согласованному с китайскими и индийскими властями пути…
— Вы хотите сказать — с британскими властями, — усмехается Владимир Анатольевич. — Когда речь идет об Индии…
— Да, да! — Рерих раздражается все больше. — Так вот. Из Урумчи… Словом, надо изменить маршрут…
— Каким образом?
— Мы хотели бы попасть в Россию…— голос Николая Константиновича прерывается от волнения, — на родину.
— В Москву?
— Да, в Москву. Повидать родных, друзей… и…— живописец умолкает ненадолго. — У нас есть кое-что для передачи от индийского народа… Или… Впрочем, это уже на месте. Если… Если визит состоится. У нас есть также серьезные предложения для руководства страны. — Рерих прямо смотрит в глаза своего «научного секретаря». — Словом, таково мое условие дальнейшего сотрудничества с вами: сначала в Россию.
— Я думаю, — после некоторого раздумья отвечает Горбун, — ваше условие будет принято.
Итак, в Урумчи Рерихи ждут оформления советских виз. Горбун оказался прав: их условие принято. Они коротают свободное время в консульстве родной страны. Каково же их настроение, духовное самочувствие, о чем они говорят с любезным хозяином Александром Ефимовичем Быстровым-Запольским?
Обратимся к некоторым документам и текстам того времени.
Елена Ивановна пишет в одном из «китайских» писем, отправленных в Советский Союз, с четким пониманием, что письмо будет перлюстрировано:
С восторгом читали «Известия», прекрасно строительство там, и особенно тронуло почитание, которым окружено имя учителя — Ленина. Очень поучительно после безумия и пошлости Запада. Воистину это новая страна, и ярко горит звезда учителя над нею.
За вечерним чаем в консульстве Рерихи читают свое, еще не законченное произведение (это «Община», скоро книга увидит свет в Монголии), над которым они сейчас работают. Вот цитата из него:
Ленин — это действие. Он ощущал непреложность нового строения. Монолитность мышления Ленина делала его бесстрашным, и не было другого, кто ради общего блага мог бы принять на себя большую тяготу.
Приближается Первомай. К весеннему празднику трудящихся в Урумчи привезли бюст Ленина — для того, чтобы установить его перед зданием консульства. Но не было постамента. Николай Константинович делает искусный эскиз, постамент устанавливают, но водрузить на него бюст вождя мирового пролетариата запрещают местные китайские власти. Рерих уязвлен и ироничен:
Перед юртами сиротливо стоит усеченная пирамида — подножие запрещенного памятника. Невозможно понять, почему все плакаты Ленина допустимы, почему китайские власти пьют за процветание дела Ленина, но бюст Ленина не может стоять на готовом подножии.50
Тогда же Николай Константинович создал такой панегирик товарищу Ленину:
«Он вмещал и целесообразно вкладывал каждый материал в мировую постройку. Именно это вмещение открывало ему путь во все части света. И народы складывают легенду не только по прописи его поступков, но и по качеству его устремления. За нами лежат двадцать четыре страны, и мы сами в действительности видели, как народы поняли притягательную мощь коммунизма. Друзья, самый плохой советчик — отрицание. За каждым отрицанием скрыто невежество. И в невежестве — вся гидра контрреволюции».
Каково! А вообще, ожидаючи виз, прямо-таки заклинились Рерихи на Владимире Ильиче. Как это еще Юрий Николаевич удержался? Неспроста все это. Неспроста…
Раньше виз принесли с почтой письмо младшего брата Николая Рериха — Владимира Константиновича, отправленное из Харбина. Оно причудливым образом совершило путешествие за Рерихами: Из Китая в Индию, и опять в Китай, настигнув их в Урумчи. Вот фрагменты из этого письма, написанного 14 августа 1925 года:
«…Но меня очень огорчило Ваше сообщение, что это будет последнее письмо из Индии, и если Вы даже адреса не даете, значит, ни мы не сможем вам писать, ни вы нам. Ваши оке письма я всегда ждал с нетерпением. Неужели Вы задумали идти через Гималаи, прямо почти на север? По Индии, конечно, пройдете, хотя этот путь очень тяжелый, но как пойдете по Монголии? Теперь монголы про-„товарищеского“ отношения стали другие, хотя, конечно, там, в глуби страны, куда их влияние не могло так сильно проникнуть, может быть, и остались прежние. Этим путем я очень интересовался в Чугучаке, чтобы выйти оттуда, но не имею средств на покупку верблюдов, мы отказались от этого пути и пошли по Монголии на своих лошадях, и на них же великолепно перешли Алтай от Широ-Сумэ до Кобдо, а там три снежных перевала. И если бы я знал, что Вы хотите сделать такое большое путешествие, то просил бы Вас взять меня с собою, хотя бы простым рабочим в Ваш караван, так как путешествовав столько, я мог бы быть полезным Нам в пути, а не обременительным.
Работать с Вами в Сибири я согласен, но когда это может быть? Только тогда, когда возродится Россия, не в СССРии. Меня очень удивили в письме слова Елены Ивановны: «Если бы Вы знали, как мы приветствовали бы возможность Вашего соглашения с новыми приехавшими monagr'aмu51. Из раздоров никогда никакого строительстве не выходило».
Эти слова можно объяснить только тем, что Вы все время были далеко от «товарищей» и Вы их совершенно не знаете, и что творилось, и еще сейчас творится и бедной России.
Из раздоров строительства не выходило — с этим я вполне согласен, но и из сплошного и постоянного разрушения строительства быть не может. Мне вспомнился рас сказ одного господина В.Г. Ш-ва (лично его знаю), как 1-го мая 1920 года Лейба Троцкий на митинге в Екатеринбурге предложил устроить субботники, чтобы разрушишь до основания старый Верхне-Жацкий завод как построенный руками империализма и капитала, и что после разрушении они, живые люди, коммунисты, выстроят чудо техники, новый завод.
…Везде ложь и везде обман! Сюда все время просачиваются люди из бывшей России, и приходится слышать их рассказы, и в общем жизни там нет — одно прозябание, все забиты и запуганы до невероятия. А что делается и как воспитывают и развращают ребятишек в своих приютах — это сплошной кошмар. Как будто специальная подготовка уголовных преступников. А потом, не странно ли — неужели пропали все русские люди, потому что почти везде стоят во главе или евреи, или инородцы?
Дай Боже, чтобы прошел скорее этот ужасный красный кошмар, и чтобы скорее возродилась Россия! Я ни одной минуты не задумываюсь отправиться, хоть верхом, опять тысячи верст, и согласен терпеть всякие лишения, чтобы работать на пользу России. Простите меня за это марание, но слишком все это наболело на душе.
Еще раз очень и очень прошу Вас — пишите чаще и подробнее.
…Если бы вы знали, как хочется с Вами увидеться!
Дай Бог, чтобы это скорее было, и дай Бог Вам счастливого пути, и от души желаю всего хорошего, крепко, крепко целую Вас всех, не забывайте!
Ваш Володя
P.S. Возрождение России и плодотворная там работа возможна только при удалении той кучки, которая царствует в СССР и которой нет никакого дела до блага Родины, они преследуют только свои интересы. Как они разоряют всех крестьян налогами, и этим всех обрекают на полуголодное существование, и какое развели шпионство и предательство, что мы, не живущие там, трудно даже себе это представляем. Если скоро должно быть возрождение Новой России, то следовательно, должны скоро придти и новые люди, вместо этой кучки коммунистов-грабителей.
А тогда и наше возвращение на Родину в Россию будет возможно, и всех возвращающихся на Родину будет ждать работа, а не тюрьма, как теперь!»
И все-таки — что так неудержимо влечет Рерихов в Москву?
Первый свет на эту интригу проливает генеральный консул СССР в Урумчи Александр Ефимович Быстров-Запольский. В своем дневнике 19 апреля 1926 года он записывает:
«Сегодня приходил ко мне Рерих с женой и сыном. Рассказывал много интересного из своих путешествий. По их рассказам, они изучают буддизм, связаны с махатмами, очень часто получают от махатм директивы, что нужно делать. Между прочим, они заявили, что везут письма махатм на имя тт. Чичерина и Сталина. Задачей махатм будто выявляется объединение буддизма с коммунизмом и создание великого восточного союза республик. Среди тибетцев и индусов-буддистов ходит поверье (пророчество) о том, что освобождение их от иностранного ига придет именно из России от красных (северная красная Шамбала). Рерихи везут в Москву несколько пророчеств такого рода».
Действительно… С такой, можно сказать, планетарной миссией будешь рваться в столицу первого в мире государства рабочих и крестьян.
2 мая 1926 года наконец пришли долгожданные визы… оказавшиеся просроченными. Из Москвы в Чугу-чаг (на эту железнодорожную станцию, с которой была телеграфная связь) трехдневные визы телеграммой поступили еще 2 апреля. Ее уже через сутки можно было нарочным доставить в Урумчи, но китайский чиновник на почтамте задержал ее ровно на месяц. Причина? Тут можно строить разные предположения…
Предстояли нелегкие хлопоты и переговоры с властями провинции Синьцзян: нужно было получить китайские паспорта, чтобы реанимировать право на выезд из страны с просроченными визами.
Генеральный консул Быстрое нервничал: из Москвы он получил строжайшую директиву — отправить «к нам» Рерихов как можно скорее.
Этого ни Николай Константинович, ни его спутники, естественно, не знали: игра сторон велась «под ковром».
В дело активно включился «политкоммисар» экспедиции, товарищ Блюмкин.
На семейном совете — председательствовала на нем Елена Ивановна — было принято решение: подстегнуть «новых друзей» в их хлопотах, да и в Москве об этом узнают быстро.
8 мая 1926 года появился на свет уникальный в своем роде документ — в его рождении и редактуре самое активное участие принимал Яков Григорьевич.
Он был написан Николаем Константиновичем от руки, под копирку, в трех экземплярах. Вот его текст.
Завещание
Настоящим завещаю все мое имущество, картины, литературные права, как и шеры52 американских корпораций, в пожизненное пользование жене моей Елене Ивановне Рерих. После же ея все указанное имущество завещаю Всесоюзной Коммунистической партии. Единственная просьба, чтобы предметам искусства было дано должное место, соответствующее высоким задачам комунизма53. Этим завещанием отменяются все ранее написанные. Прошу товарища Г. В. Чичерина, И. В. Сталина и А. Е. Быстрова, или кого они укажут, распорядиться настоящим завещанием.
Художник Николай Рерих
На втором листе, тоже от руки, разными почерками: «Собственноручная подпись художника Николая Рериха совершена в нашем присутствии.
Драгоман генерального консульства в СССР в Урумчи
А. Зинькевич
Делопроизводитель генерального консульства в Урумчи
3. Яковлева
Настоящее завещание художника Николая Рериха явлено в генеральном консульстве СССР в Урумчи 8 мая 1926 года и записано в книгу духовных завещаний под № 1.
Консульский сбор по ст. 13 в сумме 17 лан 64 фына и 10 проц. т.е. 1 лан 76фын в пользу РОКК3, а всего девятнадцать лан 40 фын (19 лан 40 фын) взысканы по квитанции № 108.
Секретарь Генерального Консульства СССР в Урумчи
П. Плотников
Один экземпляр «Завещания» остался у Николая Константиновича Рериха. Два других Быстрое переслал в ОГПУ Трилиссеру, тот оставил «у себя» один, а другой был направлен в Нью-Йорк Буддисту, то есть Луису Хоршу, директору чикагского института искусств, который ведал всеми финансовыми делами Рериха в Америке, на всякий непредвиденный случай: согласитесь — под Трансгималайскую экспедицию деньги давались просто огромные. Это не только американский миллион долларов, но и то, что получал — и не раз — глава грандиозной культурной миссии и от Горбуна, своего «научного секретаря», и от «ламы», политкомиссара экспедиции, товарища Блюмкина; через них финансировалась экспедиция с Лубянки.
…Китайские паспорта были получены, все формальности улажены. Дело в том, что власти Китая не хотели продвижения рериховского каравана через свою территорию в Монголию: чутье им подсказывало, что во всей этой истории есть что-то, чреватое политическими осложнениями, и, может быть, не только политическими. Так что поскорее бы эти не то американские, не то русские «исследователи старины» отправились куда угодно из страны, которую и без них сотрясает гражданская война.
16 мая 1926 года Рерихи покидали Урумчи.
Пасторально-идиллическая запись в дневнике Hиколая Константиновича:
Все хорошие люди из Урумчи провожают нас. Прав да, сердечные люди. Точно не месяц, а год прожили с нами. Посидели с нами на зеленой лужайке за городом. Еще раз побеседовали о том, что нас трогает и ведет. Почувствовали, что встретятся с нами еще раз, и разъехались.
Налево лиловели и синели снежные хребты Тянь-Шаня. За ними осталась Майтрея. Позади показался Богдо-Ула во всей своей красоте. В снегах сияли три вершины, и было так радостно и светло, и пахло дикой мятой и полынью. Было так светло, что китайская мгла сразу побледнела54.
Путь до озера Зайсан, расположенного на китайско-советской границе, занял две недели.
Из Зайсана берет начало река Иртыш. Тут уже свои; пограничные формальности позади. Надо добираться до Тополева мыса, там причал. По Иртышу ходят пассажирские пароходики до Семипалатинска. Оттуда идут к Омску уже солидные двух— и трехпалубные пароходы. Так и решили достигнуть Омска — по Иртышу.
Путешественников четверо: семейство Рерихов и политкомиссар Блюмкин, который наконец представился:
— Константин Константинович Владимиров, прошу любить и жаловать.
Он заправляет всем: билетами, извозчиками, проводниками, размещением на ночлег. Вокруг него еще несколько человек, пять или шесть — появляются, исчезают, что-то приносят, во время долгих переходов до озера Зайсан они были в охране, впереди и позади, но на некотором расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65