— Джентльмены, — бодро заговорил Дрейк, — вы возьмете курс на Кабо-Сан-Антонио, что на западной оконечности Кубы. Там мы запасемся свежей провизией и водой. Оттуда, — он окинул взглядом продубленные красно-коричневые лица окруживших его офицеров, — мы пойдем во Флориду в Северной Америке и там вынудим к сдаче испанские форты в Сент-Августине и Святой Елене.
Я ничего сейчас не знаю ни об их силе, ни об их значимости; знаю только, что по своему местоположению они держат под обстрелом пролив Флориды, по которому обычно проходят суда короля Филиппа, груженные деньгами и сокровищами, по пути в Испанию.
Ярко-синие глаза адмирала быстро пробежали по лицам собравшихся, заметили, как загорелись взоры при словах «суда… груженные деньгами и сокровищами».
— А позже, даст Бог, я нанесу визит колонии, основанной сэром Уолтером Ралеем на острове Роанок. В ответ на кое-какую информацию, чрезвычайно полезную для нашей нынешней экспедиции, я дал сэру Уолтеру обещание, что дойду туда, чтобы узнать, как там поживают его люди, и помочь им в чем можно.
В памяти Уайэтта промелькнуло видение той неряшливой таверны в Лондоне, где Питер Хоптон так ярко расписывал ему обширную землю, становящуюся теперь известной англичанам как «Виргиния». Бедный Питер! Что с ним стало?
Возвращаясь к себе на «Надежду», которая, как и остальные суда эскадры, угрюмо, монотонно переваливалась с бока на бок над наплывающими одна за другой маслянистыми волнами, Уайэтт бросил тревожный взгляд на тошнотворный оттенок неба и твердо решил, что, ступив на борт, он позаботится о том, чтобы все пушки и весь такелаж были крепко привязаны: возможно, придется выдержать еще одну бурю из тех грозных штормов, что испанцы называют «tornados» — торнадо.

Книга третья
ИНДЕЙЦЫ
Глава 1
НАСТАВНИЦА ГОСПОЖИ ДЕКСТЕР
Миссис Кэт Уайэтт казалось, что никогда в своей жизни она не чувствовала себя более слабой, изможденной и павшей духом, чем в тот момент, когда, поднявшись на вершину холма, она увидела башни и каминные трубы Лондона. Она опустилась на заросший травой камень, лежавший возле дороги, и попыталась найти утешение в мысли, что ей не придется шагать до города в собственном смысле этого слова. После длительного тяжелого испытания, сопровождающего рождение маленькой Генриетты одной очень холодной ночью месяца два назад, ей так и не удалось восстановить свои силы. И это ее тревожило.
Первый ребенок, кудахтала повивальная бабка, всегда бывает самым тяжелым. И Кэт убедилась в этом на деле, ведь до сих пор ее передергивало при воспоминании о тех ужасных, жгучих, разрывающих тело болях, о миссис Фостер и ее очень старой и грязной подруге-акушерке, снующей вокруг и бормочущей бесполезные слова ободрения.. В конце концов последовал ряд кровотечений, едва не унесших ее навсегда из этого мира — и от Генри Уайэтта.
Кэт глубоко вздохнула, с усилием поднялась на ноги и снова взялась за узел, в котором несла остатки со стола веселой и взбалмошной леди Декстер. Вскоре показалась соломенная крыша маленького дома, в котором она жила вместе с вдовой мастера Фостера. Выстроенный много лет назад, еще перед тем, как Лондон стал расширяться, поглощая поле за полем и рощу за рощей, этот старинный коттедж осел своими стенами, и в его замшелой соломенной крыше роились целые колонии мышей столь плодовитых, что даже длинношерстный турецкий кот не мог с ними справиться.
«Господи! — задала она себе вопрос. — Неужели мне уже больше никогда не насладиться тишиной?»
Всю неделю она трудилась, уча искусству игры на лютне и виолончели высокомерных и шумливых потомков лорда Энтони и леди Гвиневры Декстер. Казалось, они никогда не перестанут визжать, реветь или мучить друг друга. А теперь ей для разнообразия предстояло снова выносить шум уже новых детей — пяти сирот Джона Фостера, старшей из которых, девочке, еще не исполнилось и восьми лет.
В этом двухкомнатном, продуваемом сквозняками дряхлом домишке негде было укрыться, чтобы обрести личный покой. Кэт со своей малюткой и двое самых младших Фостеров должны были жить в одной комнате, в то время как Полли Фостер со своей крохой и двое старших детей спали в разных углах той комнаты, что служила одновременно гостиной, столовой и кухней. Боже, как пронизывающе холодно было в этом коттедже, несмотря на то, что старшие дети терпеливо обшаривали берега Темзы и всевозможные запруды в поисках плавника.
Пока не пришло известие, что могучий, энергичный Джон Фостер сражен в столкновении с французскими каперами у берегов Кале, Кэт и представления не имела, какой это страшный удар для женщины, когда у нее отнимают кормильца семьи.
Всего за несколько недель скромное, но беззаботное житье Полли Фостер превратилось в жалкое существование, средства на которое она добывала стиркой и ремонтом одежды кое-кого из товарищей Джона по плаванию, которые, прослышав о ее бедственном положении, тащились за полторы мили из Биллингсгейта, чтобы дать ей работу.
На этот раз, в виде чудесного исключения, дети Фостеров не носились вокруг, хоть во второй половине дня прояснилось после чуть ли не целой недели туманов и холодных гнетущих дождей. Кэт повеселела при мысли, что скоро ее малютка Генриетта, такая вся приятно розовая, ляжет ей на руки, нежно воркуя или похныкивая. Подарком судьбы явилось ей то, что вдова Джона Фостера все еще кормила грудью маленького Тимоти, в то время как собственные ее груди почти сразу же отказали: акушерка объясняла это чрезмерной потерей крови во время родов.
Увы, и на Генриетте остался отпечаток их совместных родильных мук: на одной из ее ручонок краснело пятно, которое никак не хотело исчезать; а образовалось оно оттого, что повитуха слишком сильно тянула за крошечную ручку. К тому же у Кэт появился еще один страх: ей стало казаться — и она надеялась, что это только ее воображение, — будто одна из ножек малышки слегка повернута носочком внутрь. Когда бы она ни купала ребенка, она все надеялась, что ножка станет прямее, но правая ступня все так же упрямо, под тревожным углом смотрела носочком внутрь.
«И только подумать, что я вся так ослабла и дрожу, хотя прошла всего-то четыре мили, — упрекала она себя, с трудом волоча ноги, зачастую по щиколотку в грязи. — Господи, а ведь раньше мне ничего не стоило за один день сходить пешком в Хантингдон и вернуться назад».
Кэт остановилась, чтобы передохнуть и сорвать цветущую веточку яблони, которую она хотела было воткнуть в свои светлые волосы, но веточка оказалась слишком мокрой, и она сунула ее в узелок вместе с колокольчиками, кивавшими ей головками над семейством фиалок. После дождя они казались удивительно свежими и пахучими.
Вздохнув, она в который уже раз просунула пальцы под узел, скрепляющий ее ношу. На этой неделе ей необычайно повезло: она приобрела большой кусок сахара, полкуска соленого бекона и две целых чуть залежалых булки ржаного хлеба, помимо обычных яиц и овощей, преподнесенных ей добрым садовником из поместья Декстеров. Маленькие Фостеры, несомненно, быстро разделаются с ними.
Над заплесневелой, поросшей травой соломенной крышей коттеджа в небо поднималась извилистая струйка серовато-голубого дыма, а за домом смутно вырисовывались отталкивающие очертания Тауэра и менее суровые — башни обители Святой Катерины. По желтоватым водам Темзы два высокобортных военных галиона упорно продвигались против течения к своей якорной стоянке у Лайон-Ки — Львиной отмели. Разбирающаяся теперь в таких делах, Кэт узнала в них низкобортные удобные в управлении суда из тех, что сэр Джон Хоукинс проектировал специально для военных действий против испанцев и прочих врагов ее милостивейшего величества королевы Елизаветы.
«Должно быть, что-то случилось, — забеспокоилась Кэт и заставила свои ноги идти быстрее. — Иначе бы ребятишки возились и играли во дворе, как двуногие щенята».
Слегка вспотев, молодая женщина преодолела невысокий подъем по расползшейся от грязи коровьей тропе, ведущей к коттеджу. И тут ее сердце подскочило, как у оленя, раненного стрелой: она услышала низкий и плотный голос мужчины и сразу же узнала его.
«Генри, Генри! — ударила в голову мысль. — Мой Генри вернулся!»
Бросив узел, она пустилась бежать, все время выкрикивая его имя и сдерживая слезы охватившей ее радости.
При звуке ее голоса появились одетые в лохмотья чумазые юные Фостеры, а с ними мужчина — темнобородый парень, нисколько не похожий на ее мужа. Кэт остановилась, закрыла лицо руками и от горького разочарования зарыдала. Она бы этого не сделала, не будь она такой измученной и расстроенной. Распрямясь, Кэт овладела собой, помахала детям рукой и, повернувшись, пошла назад, чтобы забрать свой узел. Вторично приближаясь к коттеджу, она уже почти не плакала.
Сияя от гордости, к ней выскочила Полли, шлепками прогоняя со своего пути путающихся под ногами малышей.
— Ой, голубушка, это мой брат, Гарольд. Вчера только прибыл в порт.
Кэт попыталась прореагировать соответствующим образом на дородного черноглазого парня с чересчур большой черной бородой, внешность которого из-за отсутствия левого уха казалась несколько перекошенной. К ее удивлению, Гарольд Мэтсон ухмыльнулся, подошел и дружелюбно, словно тисками, сдавил ее пальцы, после чего освободил ее от узла.
— Дядя Хэл был в Новом Свете, в Новом Свете, — пропел старший из мальчиков.
— …в Новом Свете, в Новом Свете, — хором подхватил выводок миссис Фостер. — Он нам рассказывал о туземцах. Дядя Хэл говорит, что там, в Америке, все дети, даже девочки, ходят голые, голые, голые.
— В Америке? — Кэт вызвала улыбку на губах, уже утративших свой темно-вишневый цвет, который так нравился Генри Уайэтту. — В испанских колониях, хотите вы сказать?
— Нет, — вступил в разговор Мэтсон, ведя за собой стайку племянников и племянниц, — я говорю об острове Уоккокан, который я посетил, когда служил у сэра Ричарда Гренвилля. — Он пожал плечами и шлепнул сестру по обширному заду. — Уоккокан, в моем представлении, — всего лишь бедная земля, поэтому, поскольку мы не встретили ни одного испанского судна, Пол, я привез тебе только парочку маленьких жемчужин. Правда, блеск у них что надо. Эх, как бы хотелось привезти тебе их целый мешок, теперь, когда бедняги Джона уже нет с нами.
— Жемчужины! — ахнула Полли Фостер. — Ты сказал «жемчужины»?
— Ну да. Вот они.
Обе женщины и четверо малышей с восхищением уставились на эти радужные кремового цвета шарики, одиноко лежащие на широкой мозолистой просмоленной ладони.
— Как же красиво! — выдохнула Кэт, в то же самое время воображая себе, что, может, и ее Генри раздобыл теперь что-нибудь подобное, где бы он ни был. Похоже, никто не слыхал, куда направился Дрейк после того, как покинул острова Зеленого Мыса.
По всему Лондону и по Гринвичу ходили слухи, и было их много. Вот Золотой адмирал нападает на богатые португальские колонии в Индийском океане. А вот он идет курсом на Молуккские острова, где лежат обширные богатства Португальской Ост-Индии. С такой же торжественностью распространялись слухи, что Дрейк идет к Магелланову проливу с намерением повторно добиться ослепительного успеха, сопутствовавшего ему при нападении на владения короля Филиппа в Западном океане. Многие уверенно провозглашали, что армада сэра Френсиса пошла в Карибское море. Определенно никто ничего не знал, заключил свой рассказ Гарольд Мэтсон.
— Дай Бог тебе счастья, Хэл, — вздохнула Полли. — Эти жемчужины дадут мне огонь и еду на много недель вперед. Ты очень добр к своей бедной сестре. — Поцеловав смущенного брата в загорелую обветренную щеку, она заплакала слезами благодарности. Но, заметив удрученное лицо Кэт, засияла улыбкой.
— Голубушка, гляди веселей. Скоро вернется твой Генри, до отказа нагруженный богатствами и украшениями.
— Почему ты так уверена? — поневоле спросила Кэт.
— Да что ты! Никто еще из плававших с сэром Френсисом не возвращался с пустыми руками, коль служил ему верно и хорошо.
— Ей-богу, я бы лучше пошел с Дрейком вместо этого скряги сэра Ричарда Гренвилля, — проворчал Мэтсон, усаживаясь перед крошечным очагом, в котором горел сырой плавник, давая мало тепла, зато наполняя комнату едким голубоватым дымом.
Моряк пошарил в кошельке, прикрепленном к поясу отрезком просмоленной веревки, и извлек крошечную серебряную монетку. Он жестом подозвал к себе самого старшего паренька, Джона, сопливого мальчугана лет семи.
— А ну-ка сбегай вместе с Хелен на перекресток и купи мне на эти шесть пенсов нежную и сочную курочку. Погоди-ка! — придержал он мальчишку рукой. — И пусть трактирщик наполнит до краев — запомни, до краев — вон тот кувшин лучшим что ни на есть элем.
Глава 2
И ДОМОЙ ВОЗВРАТИЛСЯ МОРЯК, ДОМОЙ С МОРЯ
В тот вечер в доме Фостеров пировали, и младшие вместе со старшими, вытаращив глаза, слушали рассказ Мэтсона о том, как он в качестве помощника капитана одного из семи судов, отправленных сэром Уолтером Ралеем к берегам Нового Света под командованием сэра Ричарда Гренвилля, совершил плавание к тому же участку побережья, где за год до этого некий капитан Амадас со своим экипажем встретил самый дружелюбный прием со стороны туземцев, населяющих остров Роанок.
Пока этот чернобородый малый все дальше углублялся в свой рассказ, самый большой чугунок Полли Фостер мирно булькал на огне, и когда густой желтый жир от курицы всплыл на поверхность, она удалила его и всыпала в прозрачный бульон смесь бобов и гороха.
— А вы откуда будете, мэм? — спросил Хэл Мэтсон Кэт, разрезавшую на бутерброды одну из принесенных ею булок. Кусочек сыра она, к счастью, тоже припасла еще заранее.
— Я-то? Я из небольшой деревушки, о которой вы вряд ли слышали, она в Хантингдоншире.
— В Хантингдоншире?
— Да, из поселения Сент-Неотс.
Дым, выбивавшийся в комнату из плохо сложенного очага, до слез разъедал ей глаза.
Мэтсон поднес к заросшим усами и бородой губам наполненный элем коровий рог.
— Сент-Неотс? Постойте-постойте! Где же я слышал это название? — Волосатый кадык Хэла трижды дернулся, прежде чем он опустил рог на стол. — Боже мой, теперь вспоминаю. От одного из колонистов, когда мы высадились на одной из скверных песчаных отмелей у берегов Виргинии. Он был родом из того же местечка. Может, припомните такого могучего светловолосого парня, вечно готового шутить и смеяться?
— А имени его вы не припомните? — спросила Кэт, наморщив гладкий белый лоб. Она ведь если и не знала, то хотя бы слышала обо всех, кто жил в том уголке Хантингдона лет пятнадцать, а может, и больше.
Хэл с надеждой глянул на чугунок, вытянул ноги — теперь уже босые, так как новые сапоги жали, — к камину, на котором сидел длинношерстный турецкий кот, взирая на них не слишком одобрительно.
— Нет, хоть умри, не помню. Видите ли, мэм, их там было не меньше сотни. Поторговали с ними немного, высадили бедолаг на берег и помогли им в схватке с туземцами, а там уж поплыли домой.
Кэт быстро перебирала в уме всех, кто мог бы действительно уехать из Сент-Неотса в Америку. И вдруг ее осенило.
— Вы сказали, этот парень светловолос и необычайно силен?
— Да, пожалуй, он самый сильный в новой колонии губернатора Лейна.
— Тогда, — заявила она убежденно, — вы говорите о Питере Хоптоне.
Моряк уставился на нее во все глаза, затем ощерился.
— В самую точку, мэм. Именно о Хоптоне я и говорю.
— Эх, был бы здесь Генри! — хлопнула в ладоши Кэт в сдержанном приливе энтузиазма. — Видите ли, мастер Мэтсон, этот Питер Хоптон, о котором вы говорите, приходится моему мужу двоюродным братом. Расскажите мне о нем. Здоров ли он? Женат ли? Взял ли он себе большой земельный надел, какие предлагают поселенцам?
— Ну, женат он или нет, за это я не ручаюсь, но твердо знаю одно: ни он, ни кто другой на этой проклятой земле не стал еще помещиком, когда мы оттуда отплывали.
Он жадно принюхался и задвигал волосатыми челюстями, заставив детишек так и взвизгнуть от смеха.
— Ради глотки Господней, Пол, неужели эта несчастная курица все еще не готова? Я мог бы сейчас слопать целую лошадь, а потом уже гоняться за ее возницей.
После ужина наступил самый волнующий момент этого памятного вечера, когда из небольшой матросской сумки, которую Хэл до этого хранил в своем сундучке в Лондоне, он извлек маленький кожаный мешочек, наполненный чем-то вроде мелко нарубленных коричневатых листьев, и странный белый предмет, вылепленный из глины. Набив коричневое вещество в шаровидный конец с одной стороны этой таинственной штуки, моряк пальцами с загрубелой кожей выхватил уголек из камина, подержал его над глиняным инструментом, пососав другой его узкий конец, затем глубоко затянулся и выпустил из ноздрей большущее облако серовато-белого дыма. Дети встревоженно завизжали.
— Боже милостивый!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57