— Дженкинс далеко подался вперед и понизил голос. — Если бы вы только могли быстро получить разрешение возвратиться в Англию, я мог бы снабдить вас крепким стотонным нефом и доверенностью, составленной на одного генуэзского банкира в Лондоне.
— Как вы можете быть уверены, дружище Дженкинс, что такие пушки не найдут до меня?
Торговец промычал от нетерпения.
— Их не найдут — королевские адмиралы захватывают всю артиллерию в королевстве. Теперь вот что можно сделать: один мой друг, он же и мой агент, некий Ричард Кэткарт, живет в Санто-Доминго и там руководит моей торговлей с испанскими владениями. — Он заговорил с пылом. — Вы могли бы погрузить эти пушки на мой неф и держать курс прямо на Санто-Доминго, но под английским флагом первую половину пути и под испанским — остальную. Подумайте, молодой человек, какую огромную прибыль мы извлечем, покупая в Англии и продавая здесь; королевский губернатор в Санто-Доминго также заплатит большую премию — уж так он боится, что с востока нагрянут англичане. Ну, что скажете? — Странно было слышать, как этот хэмпширец обращается к своим соплеменникам как к иностранцам.
— Я должен как следует обмозговать это дело, — тянул время Уайэтт. — Ведь то, что вы предлагаете, похоже на очень многообещающее дельце.
— Пока «эль Драго», о, простите, сэр Френсис Дрейк находится здесь, прошу считать мой дом своим собственным. — Дженкинс подмигнул. — Пожелаете развлечься на берегу, как это принято у моряков, тогда что ж, только дайте знать и скажите, каких девчонок предпочитаете: белых, коричневых или цыганок. Из-за этой адской засухи порт кишит милашками, с радостью готовыми пойти с вами в постель за один лишь сытый желудок.
Глава 9
РАЗВЕДКА НЕ ДРЕМЛЕТ
Адмирал сэр Френсис Дрейк на борту своей личной гребной галеры получил дурные новости, вслед за инспекцией своей эскадры. Лично он желал убедиться, что все бочонки наполнены пресной водой. Его сторожевому кораблю, несшему дозор близ входа в бухту, удалось перехватить и доставить к нему каперское судно, шедшее с юга, из Сан-Лукара, в порт Сан-Себастьян близ французской границы.
Захваченный капитан, свирепый, с оливковым оттенком кожи житель города Малаги, отказался продавать свой груз соленой рыбы, поэтому его конфисковали. Тогда возмущенно орущего испанца доставили на маленькую галеру, где Дрейк, сидя на алой подушке, изучал списки личного состава, представленные ему старшиной Пауэллом. Испанец поддразнивал тех, кто его пленил, новостью, от которой лица англичан вытянулись так, словно их целый день заставили голодать без крошки хлеба.
— Сэр! Сэр! Новости чрезвычайной важности, — прокричал Томас Дрейк.
— Да? Что случилось? Не видишь, я занят, — набросился Дрейк на молодого капитана галиота «Томас», словно тот и не был его собственным братом.
— Сэр, у нас на борту иностранная обезьяна, злорадствующая по поводу кое-каких недобрых для вас вестей.
— Ну что же ты, Томас? Что медлишь? Давай сюда этого пентюха.
Когда упирающегося и брыкающегося испанского капитана привели к Дрейку, тот с вызовом плюнул на палубу возле ног Дрейка. Адмирал вскочил на ноги и, схватив испанца за бороду, раза три-четыре резко дернул взад и вперед, а затем отвесил ему по щекам две звонкие пощечины. Потом, не произнеся ни слова, Дрейк снова сел на свою подушку.
Юный Томас Дрейк заставил пленника опуститься на колени и, приставив острие испанского кинжала сзади к его продубленной шее, прорычал:
— А ну, злобный пес, выкладывай все, что знаешь!
Глаза пленника ошарашенно завращались в глазницах, но он, задыхаясь, произнес:
— Дьявольское проклятие на всех вас, чертовых англичан! Вы, проклятые еретики, зря сюда плыли. Наши берега охраняют Святая Дева и ее ангелы.
С развевающейся на ветру косматой седой бородой на своем баркасе подошел Мартин Фробишер.
— О чем визжит эта мартышка?
Юный Дрейк не мог уже больше сдерживаться.
— Этот трепач говорит, что на прошлой неделе в гавань Сан-Лукар благополучно зашла флотилия из Мексики, груженная серебром.
Лицо Дрейка вспыхнуло, и он весь напрягся, словно ужаленный острием копья.
— Невозможно! Эта свинья лжет! Флотилия вице-короля должна выйти в море не раньше, чем недели через две. Скорее всего, я перехвачу ее у берегов Барбарии.
Том Дрейк был воплощением уныния; несмотря на темные волосы и худобу, он глазами и ртом немало походил на своего знаменитого брата.
— Боюсь, сэр, что этот пожиратель чеснока говорит правду. Я и мои офицеры допросили по отдельности некоторых из членов его экипажа. Описание галионов, их названия и точный час прибытия флотилии — все совпадает.
Крепки были проклятия, прокатившиеся по английской армаде. А сэр Френсис Ноллис превзошел самого себя; разве не был он чемпионом по ругани? Что до Дрейка, он уставился в море, лежащее за бухтой Виго, а сильные загорелые руки сжались так крепко, что многочисленные кольца на них врезались в плоть.
— Господи, — взмолился он дрогнувшим голосом, — если бы не эти проволочки из-за чертова щеголя Сиднея, я бы вовремя подошел к Сан-Лукару.
Он поднялся и сплюнул за борт.
— Увы, джентльмены, что сделано, того не воротишь, а неудачу не поправишь, как не вложишь мудрые слова в рот дураку.
Мало кто догадывался, что для Дрейка новость, принесенная жителем Малаги, явилась особо тяжелым ударом. Возможно, неосознанно он рассчитывал на захват этой флотилии, чтобы потом финансировать строительство нескольких новых торговых судов.
И потом, его доля сокровищ флотилии помогла бы ему к тому же рассчитаться за большие расходы того богатого домашнего хозяйства, которым заправляла его новая жена Элизабет, урожденная Сайденхэм. Кроме того, гораздо дороже, чем он предполагал, обходились ему его пажи, секретари и слуги меньшего чина вдобавок к богатому гардеробу и обильному столу, который накрывали по его настоянию.
Как только плохая новость распространилась на берегу, в Байоне восторженно забили церковные колокола.
Поэтому для Генри Уайэтта вряд ли это был самый подходящий момент, чтобы просить о встрече с адмиралом; откуда ему было знать, что сэр Френсис погружен в одно из тех черных, чреватых взрывами настроений, которые овладевали им, слава Богу, довольно редко? Генри был полон энтузиазма: он подробнейшим образом разработал на удивление смелый проект. Он принес с собой доверенность от богача Роджера Дженкинса и письменное разрешение купца воспользоваться быстроходнейшим нефом для плавания в Англию. Там будут закуплены пушки в интересах губернатора Санто-Доминго, но пушки бракованные, которые разорвутся при первом же выстреле. Это был глубоко продуманный и хитроумный план, и Уайэтт в глубине души очень надеялся, что адмирал сразу же с воодушевлением одобрит его.
К его великому изумлению, эти проникающие насквозь синие глаза враждебно поблескивали, словно острия двух шпаг.
— Ну, сэр, что это опять вы так бесцеремонно лезете ко мне? Черт возьми! Разве я мало оказал вам услуг, чтобы вы вторгались и выклянчивали еще?
Уайэтт оторопел — не на такой он рассчитывал прием.
— Я сожалею, ваше превосходительство, что отнимаю у вас время и доброе расположение духа, но, находясь на берегу, я узнал кое-что интересное и разработал план для вашего одобрения.
— Разработал план? Кто просил вас, дурья башка, навязывать мне свои дурацкие планы?
Грозен был Дрейк в своей холодной ярости. Адмирал ощетинился бородой, а ноздри его раздувались, словно жабры у вытащенной из воды рыбы.
Хотя обида перехватила ему дыхание, Уайэтт стиснул челюсти и терпеливо стоял на своем.
— И все же я прошу о снисхождении, сэр. Мне кажется, вы должны знать, что оборонные сооружения Санто-Доминго на Эспаньоле…
— Чума вас побери, сэр! Я знаю, где находится Санто-Доминго. Вы что, собираетесь учить меня географии?
Уайэтт в отчаянии замотал рыжеволосой головой.
— Нет, сэр, вовсе нет, но мне сказали, что форты, охраняющие Санто-Доминго, лишены всех видов тяжелых орудий…
— Рассказывайте мне сказки! Ступайте прочь и без спросу больше ко мне не врывайтесь.
Вопиющая несправедливость, с какой Дрейк принимал его, вызвала на глазах Уайэтта слезы гневной обиды, впервые с того ужасного, будоражащего его по ночам события на рыночной площади в Хантингдоне.
Одному Богу было известно, какие меры мог бы теперь принять мастер Дженкинс, неудачно выступив в роли дезертира. Молча, угрюмо Уайэтт вновь приступил к своим обязанностям помощника штурмана, и 8 октября 1585 года английская флотилия подняла якоря, поставила паруса и растворилась в бескрайних просторах Атлантического океана.
Глава 10
ДНЕВНИК ХЬЮБЕРТА КОФФИНА
Несмотря на непривычное ощущение апатии и пульсирующую головную боль, сквайр Хьюберт Коффин приготовился внести очередную запись в дневник, который он поклялся вести на протяжении всего плавания. Писатель он был никудышный, и это мог бы с радостью засвидетельствовать любой из его учителей в Итонском колледже, как и то, что его правописание всегда оставалось безобразным в глазах образованного человека. Тем не менее Коффин открыл маленький свинцовый пузырек с чернилами, выбрал гусиное перо из латунного ящичка, хранимого им на дне его морского сундучка, и, пользуясь столом, за которым обычно обедали джентльмены рангом пониже, трудолюбиво начал писать.
«Третье декабря. Вечером шестнадцатого ноября наша эскадра встала на якорь в бухте Сантьяго на островах Зеленого Мыса, принадлежащих португальской короне, но теперь узурпированных этим парнем Филиппом. Той же ночью наш главный адмирал приказал генерал-лейтенанту Карлейлю высадить свыше тысячи солдат на маленьком мысе, лежащем немного восточнее города Сантьяго. Этот отряд он потом разделил на несколько небольших подразделений, которые отправились маршем на возвышенность, лежащую милях в двух от города. Здесь наш генерал-лейтенант дал передохнуть своим солдатам до утренней зари, а затем, перестроив их в три колонны, повел в атаку с фланга на город, защищенный многими сильными батареями и высокими стенами. К громадному нашему удивлению, с зубчатых городских стен не раздалось ни одного выстрела и никто нас не окликнул. Должно быть, враг бежал с очень сильных позиций и бросил свою артиллерию — отличные длинноствольные и 42-фунтовые пушки из бронзы; и что странно — они были заряжены. Именно так. Полевые капралы Бартон и Симпсон были посланы с небольшим отрядом на разведку. Они установили, что город и форты пусты, поэтому генерал Карлейль приказал водрузить большой флаг Святого Георгия, с тем чтобы его видели на кораблях и знали, что город у нас в руках.
Так как это было 17 ноября — день рождения нашей любезнейшей королевы, — мы произвели салют из всех орудий, обнаруженных в покинутом городе. На что эскадра ответила бортовыми залпами. В наших рядах было много разочарования от того, что враг оказался таким трусливым!»
Юный Коффин сделал остановку, провел по глазам рукой и заметил, что на тыльной стороне ладоней выступил пот. Он поднялся и отыскал ближайший бочонок, откуда зачерпнул кружку воды, взятой на островах Зеленого Мыса. Завернувшись в плащи, двое или трое свободных от вахты офицеров спали прямо на палубе, подложив под головы флотские мешки. Их оружие и доспехи, висящие на колышках, вбитых в фальшборт «Бонавентура», тихонько позвякивали под монотонное покачивание галиона.
Тяжело вздохнув, Хьюберт Коффин снова взялся за перо и решил писать покороче, опустив упоминание о том, что добычи, взятой в Сантьяго, оказалось столь же мало, как и жителей.
«Мы искали губернатора, епископа и жителей в городе Сан-Доминго, лежащем в глубине континента. Город оказался покинутым. Наш главный адмирал отправил послание с требованием выкупа, но, не получив никакого ответа, приказал предать город Сан-Доминго огню.
В городе мы обнаружили большие запасы вина и провизии, и сэр Френсис мог бы его пощадить, если бы ночью не убили юнгу, притом самым отвратительным образом. Это сильно разъярило нашего адмирала, и тогда он приказал предать огню Сантьяго. Утром город весело заполыхал. Так как моряки не разжились до сих пор никакой добычей, среди них и солдат стало зреть недовольство, достигшее апогея в последний день нашего пребывания на этих бесприбыльных островах. Поэтому адмирал выстроил всех солдат и экипажи кораблей и заставил их принести присягу верности делу ее величества и власти, которой она его наделила».
В горле Коффин почувствовал усиливающееся ощущение тошноты, которое досаждало ему уже несколько часов. Сильно потея, он заставил себя писать.
«И вот 26 ноября мы погрузили на нашу армаду все хорошие орудия, обнаруженные на португальских островах. Некоторые говорят, что теперь мы поплывем в Вест-Индию, но так ли это, известно только Господу Богу и нашему адмиралу».
Коффину потребовалось довольно значительное усилие, чтобы убрать футляр с перьями, пузырек чернил и рукопись, но только он это сделал, как его вдруг стошнило на палубу.
— Проклятье! Ну и насвинячил, болван! — прорычал, пробудившись, один из спящих.
Вскоре и другие, почувствовав тошноту от исходящего от палубы зловония, присоединили свои голоса к его брани. Коффин уцепился за поручни и жалобным голосом стал оправдываться:
— Извините, джентльмены. Странно, но руки у меня как из песка и… и… — Его снова стошнило.
— Ясно, у вас лихорадка, — наконец пробормотал Натаниэль Годвин, врач флагманского корабля, — и, боюсь, она осложнена патологическим течением.
Помимо рвотных судорог заболевшего молодого человека стал еще мучить понос, удвоив его несчастье и исходившее от него зловоние. По истечении нескольких часов у Коффина стали путаться мысли. Сначала он бредил, что отливает чудовищно огромные кулеврины и изготавливает зернистый порох, потом слабо забормотал о Байдфорде в Девоншире, где по белым утесам, увенчанным зеленью, прыгают кролики.
Изрытое оспой лицо доктора Годвина вытянулось еще сильнее, когда та же самая лихорадка поразила еще двоих джентльменов, около дюжины матросов на полубаке и солдат.
— Я встречался с этой чертовой лихорадкой Зеленого Мыса и раньше, — заявил штурман. — В большинстве случаев она смертельна, а из тех, кто выздоравливает, многие бывают повредившимися в уме. Бог знает, почему адмиралу пришло в голову стать на прикол именно здесь.
— Ради воды, — пояснил Уайэтт — он прикладывал мокрые тряпки к горячему лбу Коффина.
— Да, но вода-то оказалась плохой, — угрюмо комментировал боцман. — Я заметил, что речка пробегает там ниже города и она очень грязная.
Уайэтт был теперь более обычного молчалив, поглощенный мыслями о Кэт, беременной, одинокой и почти без гроша в кармане. Еще хуже было то, что, хотя эскадра Дрейка вот уже свыше двух месяцев находилась в плавании, кошелек помощника штурмана ничуть не стал от этого тяжелее и сам он тоже не стал владельцем даже пинассы. Учитывая свой последний разговор с адмиралом, мало, казалось, оставалось вероятности надеяться на такое развитие дела, хотя Дрейк, по своему обычаю, взял себе за правило всегда здороваться по имени не только со своими офицерами, но даже с самыми незаметными из корабельных юнг. Сейчас один из этих несчастных парней, умирая, лежал на мокром брезенте, тяжело и хрипло дыша, с ужасным желтовато-зеленым лицом. Уайэтт подошел к нему и поднес к его дрожащим губам тыквенную бутыль с водой, хоть и знал, что чуть позже его будет рвать этой несущей краткое облегчение жидкостью.
День за днем под пылающим солнцем охваченная эпидемией армада продвигалась на запад. Ветер сопутствовал эскадре. Эпидемия распространялась до тех пор, пока незатронутыми этой таинственной и свирепой болезнью оставались только два судна — обе маленькие каравеллы. Теперь уже люди умирали почти ежечасно, потому что из-за тесноты внизу и на палубе невозможно было держать корабли в какой-то хотя бы относительной чистоте. В конце недели «Бонавентур» издавал такую невыносимую вонь, что даже слабый нюх мог бы распознать его присутствие с расстояния в полмили.
Вначале мертвецов отправляли за борт после похоронной службы, прочитанной капелланом флагманского корабля, каким-нибудь из офицеров или даже самим Дрейком, но потом, как только заболевший испускал дух, здоровые матросы волокли его труп по палубе и выкидывали в искрящееся голубое море.
В конце двухнедельного плавания вице-адмирал Фробишер, до крайности обеспокоенный, прибыл на борт «Бонавентура»и предложил прекратить свободное плавание и изменить курс эскадры так, чтобы ветер с бимса продувал между палубами и, возможно, тем самым ослабил
бы эпидемию.
Сэр Френсис Дрейк внимательно выслушал его, но потом покачал выгоревшей на солнце тяжелой головой: — Нет, Мартин, я и раньше встречался с такими лихорадками, и не выдуть ее ветрами, какими бы свежими и крепкими они ни были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57