Княжна говорит – Зураб с большим войском въехал в Тбилиси.В дверях показался Эрасти. «Как вовремя, – подумал Саакадзе, – оборвется тяжелая беседа». Эрасти, заметив, как озабочен Саакадзе, нарочито беспечно заговорил:– Госпожа Русудан просит пожаловать на вечернюю еду. Два вертела с пережаренными ягнятами отправлены на черную кухню.Хоть мужчины и старались скрыть плохие настроение, но Русудан и Хорешани тотчас заметили и просили объяснить причину, разве хуже того, что есть, может быть? Мужчины молчали.– Может! – вдруг выпалил Гиви. – Зураб, шакал из шакалов, пожаловал в Метехи к змею из змей.– Что?! Почему, Дато, молчишь?! – вскрикнула, сильно побледнев, Хорешани.Русудан незаметно придержала рукой похолодевшее сердце.– Что так испугалась, моя Хорешани? Разве мало шакалов съезжалось в Метехи?– Притворяешься или правда не понимаешь, что мой маленький Дато и отец в смертельной опасности? На рассвете выеду в Тбилиси.– Ты?! Смеешься над нами? Или хочешь подчеркнуть наше временное бессилие?Разом вскочили «барсы», готовые броситься к коням.– Плохо обо мне думаешь, Дато. И вы успокойтесь, друзья. Даже младенец понял бы, что, только обезумев, вы могли бы решиться на осаду Тбилиси. Я другое дело – еду в гости к отцу… И не противься, Дато, я должна их спасти.– А о своей безопасности не вспомнила, дорогая Хорешани?– Пока Хосро-мирза в Тбилиси, мне ничто не угрожает.– Как ты сказала?! – побагровев, Дато вскочил.– Хорошо сказала, – вдруг поднял голову Саакадзе, – все равно нельзя удержать мать, если возможно спасти дитя. Заблуждаться вредно, мой Дато. Арагвинский князь… – он хотел сказать «шакал», но, взглянув на белое, как мел, лицо Русудан, сказал «князь», – не преминет нанести тебе рану в самое сердце. Я и так удивляюсь, почему Гульшари до сих пор не уничтожила строптивого князя Газнели, наверно, очень занята… И еще: права Хорешани – можно много плохого сказать о Хосро, но до последнего времени не было слышно, чтобы он оскорблял грузинских женщин. Вспомните Циалу, разве он сразу не догадался, кто обезглавил хана? А к Хорешани он проявит царское рыцарство, – приехала, не устрашась ничего, повидать сына.– И не только ради этого еду. О Папуна забыли? И такое добавлю: лучше меня никто не увидит, чем дышит Метехи.– Как, для моего удовольствия и Метехи собираешься посещать?!– Думаю, и ты, Дато, не поступил бы по-иному, – такая вежливость будет оценена Шадиманом… Если положение вынуждает очутиться в царстве хищников, лучше держаться между змеей и коршуном. К тому же гостьей приеду, а не молить о пощаде, – это не пристало мне, да и не безопасно.– Я отправлюсь с тобой, дорогая Хорешани! Этот свирепый «барс» одному мне доверяет…– Ты все перепутал, дорогой Гиви, это я одному тебе доверяю свирепого «барса»… Оставайся и следи, чтобы не искусал от ревности кого не следует.– Кто еще, кроме нашей Хорешани, может так умно все придумать! – тихо проговорил Даутбек.Молча поднялся Кайхосро, преклонил колено перед Хорешани и почтительно поцеловал край ее поясной ленты.И снова ночь опустила бархатный покров над заглохшим садом. Лишь хруст леска нарушал тишину. В бессильной ярости метались «барсы». Где их удаль? Где бесстрашие? Не лучше ли с обнаженными шашками мчаться на опоясанный камнем Тбилиси? Пусть гибель, но доблестная… О сатана, страшнее тишины ничего нет на земле!..Саакадзе отодвинул чернильницу с орешковыми чернилами, перечел послание к Шадиману и запечатал свиток воском.Где-то предупреждающе прокукарекал петух.«Напрасно трудишься, батоно, – усмехнулся Арчил, – в эту ночь будить некого. Даже мой конь нетерпеливо бьет копытами – знает: поедем сопровождать бесстрашную Хорешани… Только обещаю, если вернемся, – во что пока не верю, – с удовольствием первый отзовусь на твое прекрасное пение и за труды насыплю лучшего зерна».Арчил распахнул окно, глубоко вдохнул ночную свежесть, бесшумно открыл дверь и, войдя в оружейную, выбрал колчан со стрелами, на которых красовались крестики, поставленные рукой Хорешани.Прислонившись к остывшей стене сторожевой башни, Русудан, как всегда, когда провожала близких, пристально вглядывалась в даль, где чуть заметно розовело небо…
Азнауры съехались так поспешно, как только съезжаются на свадьбу или на бой. Каждый понимал, что в такое неурочное время попусту Саакадзе не сзывал бы соратников.Первыми прискакали Квливидзе с Нодаром, хотя жили они дальше всех. Вслед за ними – неразлучные Гуния и Асламаз, потом остальные – всего двадцать.Саакадзе вздохнул: все они вместе могут выставить не более пятисот дружинников… многие погибли, многие еще не выросли. Разве это войско? Тогда как у Иса-хана и Хосро, несмотря на значительный урон, разбросано по всей Картли не менее двадцати тысяч сарбазов, а арагвская конница предателя Зураба стоит десятка тысяч красных шапок.Ничего не приукрашивая и ничего не преувеличивая, Саакадзе подробно изложил положение дел Картли. Оставшись по просьбе Саакадзе на съезд, Кайхосро с уважением оглядывал рубцы на лицах суровых воинов.– Ты… ты… уверен… – загремел ножнами шашки Квливидзе, – что Зураб предался персам?!– Царю Симону тоже! – буркнул Даутбек.Азнауры невольно подались вперед, вот-вот вскочат на коней и разлетятся по домам спасать что можно. Саакадзе слегка коснулся усов, словно хотел скрыть усмешку:– Напрасно волнуетесь, друзья. Если бы Зураб был в силах – сразу с персами начал бы нападать на азнаурские владения, раньше всего на мое Носте. Очевидно, наша победа в Месхети и увеселительная прогулка Кайхосро Мухран-батони в логово арагвинцев заставили шадимановскую клику совместно с персами вести сейчас в Метехи жаркие споры и изыскивать способ, как изничтожить азнауров. И прежде всего – как добраться до меня, а затем как расправиться с поддерживающими нас Мухран-батони и Ксанис-Эристави. Мы же страшны для Метехи объединением наших общих сил.– Тогда что предлагаешь, Георгий? – почти успокоившись, спросил Квливидзе.– Опередить змей и коршунов и самим договориться с султаном.Квливидзе вскочил и шумно сел обратно на тахту. Многие азнауры схватились за шашки, другие недоуменно уставились на Саакадзе, словно чего-то недопоняли. Заговорил Гуния, глаза его полыхали возмущением:– Неужели замыслил повторить персидское кровавое неистовство?!!– Твоя правда, Гуния!– Довольно помощи мусульман!– Она подобна кости, застрявшей в горле!– Вспомни Упадари!– Греми!– Гори!Азнауры возмущенно вскочили, но топтались на месте: и уйти страшно, и остаться опасно. Говорили наперебой, жестикулировали, распаляясь от своих выкриков, хотя никто их не оспаривал. Квливидзе сидел молча, обхватив голову руками.– Вспомни, Георгий, кровавые воды Иори! – хрипло выкрикнул Асламаз. – Дорогу трупов, по которой возвращался шах Аббас!– А никто не хочет вспомнить битву на Марткобской равнине?! – прорычал Даутбек и с такой силой стукнул ножнами по столику, что тот разлетелся в щепки.На какое-то мгновение Саакадзе стало страшно: «Стольких трудов стоило создать Союз азнауров, нескончаемых войн, явных и тайных, с князьями и царями! И все для того лишь, чтобы в один час, так бессмысленно просто, распался этот Союз? Чего тогда он стоит? Горсти золы! Вот амкары веками вместе, дружно закаливают свое братство труда. И ничто не может их разъединить. Ни властелины, ни время. Выходит, не все я продумал. Нет, все! Только Союз не может зиждиться на разуме и мече одного предводителя. Через сто, двести лет Союз азнауров должен остаться незыблемым. Если выпадет звено из обшей цепи, тотчас должно замениться новым».Саакадзе раскрыл окно и крикнул:– Иорам, ты опять забыл накинуть на Джамбаза свежий потник?! – и обернулся. – Я без вашего согласия, азнауры, ничего не предприму. Поэтому и просил пожаловать… Слово Союза азнауров должно быть словом одной силы, одного устремления. И сердца, при обсуждении дел Грузии, должны биться одним ударом… Хочу, чтобы вы крепко осознали опасность, а потом вынесли решение.– Говори, Георгий, до конца… как мыслишь помощь султана? Может, обещаешь пол-Картли? – сухо спросил пожилой азнаур.– Я собираю Картли, а не раздаю, – ты обязан был заметить это, азнаур!.. Но… или вы все ничего не замечаете?! Может, перед вами не растерзанная хищными князьями Картли, а могучее грузинское царство, расстилающееся «от Никопсы до Дербента»?! Может, перед вашими глазами не развалины и не прах, а города, где процветают торговля и зодчество, а на полях и долинах народ славит свой мирный труд?! И звучит пандури и благоухают розы… И вдруг почему-то является изменник Георгий Саакадзе и просит турецкого султана проглотить цветущую Картли… Мираж! Мираж в пустыне!!! – громовым голосом закричал Саакадзе. – Вы все вместе можете выставить пятьсот дружинников! Не их ли вы намерены противопоставить войску шаха Аббаса и войску князей, примкнувших к персам?! Вы помните прошлое, но забыли подумать о настоящем. Я помню прошлое, вижу настоящее – и хочу подумать о будущем!..Никто не нарушал молчания, Квливидзе выпрямился и подкрутил ус, Нодар ласково гладил свою шашку, а Кайхосро смотрел на вазу, стоявшую в нише, и удивлялся, сколько оттенков рождает одно движение солнечного луча.Саакадзе тяжело прошелся по дарбази, словно делал смотр ушедшим годам. И вдруг совсем спокойно заговорил:– Султана сейчас тяготит соглашение с шахом о Грузии. Багдад ему нужен больше, чем утренний намаз, – так убеждал меня предусмотрительный Сафар-паша. Оказав помощь азнаурам, восставшим против царя Симона, султан разъярит «льва Ирана», и полумесяц сочтет удобным вновь засиять над минаретами Багдада…– И над Тбилиси тоже?! – не сдавался Гуния.– Не дотянется, ибо я намерен просить султана оказать мне помощь не войском, а только янычарами.– Не совсем понимаю: по-твоему, янычары не турецкое войско?– Без сераскера, пашей и беков – не войско, а дружинники, сражающиеся под начальством азнауров-беев и под знаменем Моурав-бека. Такой ход подсказала мне игра в «сто забот» с шахом Аббасом.– И рассчитываешь, что султан ничего от тебя не потребует?– Потребует, иначе он не был бы султаном; и я обещаю ему, – иначе я не был бы Георгием Саакадзе, – пограничную с Ираном Ганджу. А кто не знает, что две собаки беспрестанно дерутся из-за этой кости? И сейчас босфорская собака стремится преградить персидскому псу легкий путь в Грузию.– Выходит, вобьешь гвоздь между Ираном и Турцией на грузинском рубеже? – недоверчиво покачал головой пожилой азнаур.– Когда изгоним персов, уничтожим Арагвское княжество, чтобы впредь не угрожало царству, разрушим совиные гнезда клики Шадимана, – тогда найдем подходящие клещи и выдернем заржавелый гвоздь!– А католикос?– Повелит во всех храмах служить благодарственный молебен в честь Георгия Саакадзе, верного сына святой церкови, избавившего удел иверской божьей матери от магометанского ига.Невольно все рассмеялись. А совсем повеселевший Квливидзе, подкрутив второй ус и закатав рукава, как перед битвой, вскрикнул:– В чем дело, азнауры? Лев рычит на полумесяц? Возьмем за рога полумесяц и начнем колоть льва в обстриженную…– Непременно так! – торопливо перебил отца Нодар. – Пусть, Моурави, я у тебя умру без глотка вина, если уже не веду янычар на Ананури!И азнауры оживленно заговорили о грядущей победе, лишь бы султан согласился на условия Моурави.– В послании, Моурави, намекнешь султану, что персидский пилав часто застревает в горле, если даже он обильно приправлен бараньим жиром, или Дато на словах такое подскажет? – прищурился Асламаз.– А почему, думаешь, я, а не ты, удостоюсь лицезреть «средоточие вселенной»?– Без ошибки замечу: ты рожден для беседы с царями. Скажешь, не ты уговорил Теймураза надеть две короны на одну голову?Под смех азнауров Дато с притворной суровостью отрезал:– Тебе, Асламаз, царскому азнауру, стыдно не помнить, что даже три короны царю не тяжелы, ибо князья для устойчивости услужливо подставляют свои головы.– Не богохульствуй, сын мой! Не богохульствуй! – под раскатистый хохот Квливидзе, подхваченный всеми, выпалил Гиви, в совершенстве подражая архиепископу Феодосию.– Теперь лишь как следует осознал, от каких метких азнаурских стрел я избавил свою голову, – смеялся Кайхосро.И как-то само собой произошло избрание Дато послом в Константинополь. И азнаурам вдруг показалось, что медлить с отъездом невозможно – дорог каждый день. Сгруппировавшись у окна и окружив Саакадзе, азнауры о чем-то тихо переговаривались.Кайхосро опустился на тахту рядом с «барсами», негромко сказал:– Раз уже решили, прошу тебя, Дато, и тебя, Гиви, оказать мне услугу и доставить княжну Магдану в Константинополь к братьям, князьям Бараташвили; таково ее твердое решение. Но в моем послании к старшему князю пишу: если княжне не придется по вкусу жизнь в турецком городе, то пусть знает – дом Мухран-батони всегда гостеприимно открыт для прекрасной Магданы.Даутбек, побледнев, молча, слегка шатаясь, словно от чрезмерно выпитого вина, вышел из дарбази.Тихо спустился вечер. Слуги зажгли светильники. За окном призывно заржал конь.– Это мой, – обрывая молчание, улыбнулся Дато, – чувствует коричневый черт большую дорогу!
Было чудное утро. Легкая прохлада еще покоилась на влажных листьях, хлопотливо перекликались птицы, приветствуя наступающий день. Русудан и Георгий сидели, обнявшись, под диким каштаном и говорили. Нет, никогда не утолить жажду, никогда словами не высказать тревогу и радость. Радость улетучивается как фимиам, развеянный ветром. И тогда вступает в свои права тревога, рисуя страшные узоры.Но о чем тревога? Разве не посвятили они жизнь свою высшему чувству?.. Что? Русудан не верит пашам, боится западни? Напрасно. Еще не все сказал он, Георгий, о Бенари, не хотел излишне волновать, и выбран им Бенарийский замок не из-за одного потайного хода, а больше из-за свободной тропы, ведущей на Зекарский перевал, откуда близок путь в Имерети и Самегрело. А на стоянке в Самухрано, где он, Саакадзе, сговорился встретиться с Кайхосро и Ксанским Эристави, будет решаться ход дальнейших военных действий, на случай, если султан согласится оказать помощь или откажет в ней.Издали донесшийся голос Эрасти напомнил о часе утренней еды.Говорили о предстоящем выезде Ростома с двумя оруженосцами в Ахалцихе, где он должен и поблагодарить Сафар-пашу за девять мушкетов и передать ответный подарок от Русудан старшей жене Сафар-паши – ожерелье из девяти золотых звезд, в которых, как в гнездах, сверкают девять разных драгоценных камней. В любезном письме Русудан описывала незнакомой ханум целебное свойство каждого из этих камней. Лишь один камень – изумруд, имеющий свойство предвиденья, – был заменен, по предложению Саакадзе, лунным камнем, имеющим свойство переносить человека из того места, где ему хочется быть, в то место, где ему быть не хочется. Это явилось шутливой местью Саакадзе хитроумному Сафару, который, прислав в дар девять мушкетов, отсыпал в пороховницы пороху ровно на девять залпов. Саакадзе надеялся, что Ростому удастся раздобыть запас пороха для огненного боя, без этого девять мушкетов превратятся даже не в девять эллинских муз, а в девять египетских мумий.Не успел Димитрий, за неимением Гиви под рукой, излить свой гнев на Сафар-пашу, который умышленно обесценил свой щедрый подарок, как вбежал страж и сообщил, что прискакали два хевсура и просят немедленной встречи с Моурави…Сначала в дарбази было совсем тихо. Саакадзе внимательно выслушивал Мамука Каландаури и синеглазого Батира, железным нарядом напоминавших, что они уже находятся в состоянии войны.Хевсуры начали разговор издалека: христиане трех стран, Тушети, Хевсурети и Пшави, поклялись и согласились, что они признают одного бога, а царем только Теймураза. И именно они, Мамука из Барисахо и Батир из Шатиля, явились как независимые послы от царя Теймураза и отдельно от хевис-тави хевсурских теми. Царь Теймураз просит забыть Великого Моурави, что иногда над ним хмурилось небо. В дальнейшем, после изгнания Исмаил-хана из Кахети, над Моурави будет сиять, подобно солнцу, милость и любовь царя Теймураза. Старейший хевис-тави просит Великого Моурави возглавить хевсурское войско, став под знамя царя Теймураза.– Брат для брата в черный день! – сведя брови в одну грозную черту, проговорил Саакадзе. – Хевсуры – мои братья. Вы знаете, что я не допустил Зураба Эристави, возжелавшего стать вашим царем, идти войной на Хевсурети, пугая поражением, ибо готов был подняться вам на помощь. Вы тоже не отказывали мне в своей помощи, спускаясь в долины, где кипел бой. И сейчас готов я возглавить хевсурское рыцарство, но не под знаменем царя Теймураза.– Царь положил на нас счастливую руку и так сказал: «Будьте мне сыновьями, а я буду вашим отцом». Как можем сражаться мы не под знаменем нашего отца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Азнауры съехались так поспешно, как только съезжаются на свадьбу или на бой. Каждый понимал, что в такое неурочное время попусту Саакадзе не сзывал бы соратников.Первыми прискакали Квливидзе с Нодаром, хотя жили они дальше всех. Вслед за ними – неразлучные Гуния и Асламаз, потом остальные – всего двадцать.Саакадзе вздохнул: все они вместе могут выставить не более пятисот дружинников… многие погибли, многие еще не выросли. Разве это войско? Тогда как у Иса-хана и Хосро, несмотря на значительный урон, разбросано по всей Картли не менее двадцати тысяч сарбазов, а арагвская конница предателя Зураба стоит десятка тысяч красных шапок.Ничего не приукрашивая и ничего не преувеличивая, Саакадзе подробно изложил положение дел Картли. Оставшись по просьбе Саакадзе на съезд, Кайхосро с уважением оглядывал рубцы на лицах суровых воинов.– Ты… ты… уверен… – загремел ножнами шашки Квливидзе, – что Зураб предался персам?!– Царю Симону тоже! – буркнул Даутбек.Азнауры невольно подались вперед, вот-вот вскочат на коней и разлетятся по домам спасать что можно. Саакадзе слегка коснулся усов, словно хотел скрыть усмешку:– Напрасно волнуетесь, друзья. Если бы Зураб был в силах – сразу с персами начал бы нападать на азнаурские владения, раньше всего на мое Носте. Очевидно, наша победа в Месхети и увеселительная прогулка Кайхосро Мухран-батони в логово арагвинцев заставили шадимановскую клику совместно с персами вести сейчас в Метехи жаркие споры и изыскивать способ, как изничтожить азнауров. И прежде всего – как добраться до меня, а затем как расправиться с поддерживающими нас Мухран-батони и Ксанис-Эристави. Мы же страшны для Метехи объединением наших общих сил.– Тогда что предлагаешь, Георгий? – почти успокоившись, спросил Квливидзе.– Опередить змей и коршунов и самим договориться с султаном.Квливидзе вскочил и шумно сел обратно на тахту. Многие азнауры схватились за шашки, другие недоуменно уставились на Саакадзе, словно чего-то недопоняли. Заговорил Гуния, глаза его полыхали возмущением:– Неужели замыслил повторить персидское кровавое неистовство?!!– Твоя правда, Гуния!– Довольно помощи мусульман!– Она подобна кости, застрявшей в горле!– Вспомни Упадари!– Греми!– Гори!Азнауры возмущенно вскочили, но топтались на месте: и уйти страшно, и остаться опасно. Говорили наперебой, жестикулировали, распаляясь от своих выкриков, хотя никто их не оспаривал. Квливидзе сидел молча, обхватив голову руками.– Вспомни, Георгий, кровавые воды Иори! – хрипло выкрикнул Асламаз. – Дорогу трупов, по которой возвращался шах Аббас!– А никто не хочет вспомнить битву на Марткобской равнине?! – прорычал Даутбек и с такой силой стукнул ножнами по столику, что тот разлетелся в щепки.На какое-то мгновение Саакадзе стало страшно: «Стольких трудов стоило создать Союз азнауров, нескончаемых войн, явных и тайных, с князьями и царями! И все для того лишь, чтобы в один час, так бессмысленно просто, распался этот Союз? Чего тогда он стоит? Горсти золы! Вот амкары веками вместе, дружно закаливают свое братство труда. И ничто не может их разъединить. Ни властелины, ни время. Выходит, не все я продумал. Нет, все! Только Союз не может зиждиться на разуме и мече одного предводителя. Через сто, двести лет Союз азнауров должен остаться незыблемым. Если выпадет звено из обшей цепи, тотчас должно замениться новым».Саакадзе раскрыл окно и крикнул:– Иорам, ты опять забыл накинуть на Джамбаза свежий потник?! – и обернулся. – Я без вашего согласия, азнауры, ничего не предприму. Поэтому и просил пожаловать… Слово Союза азнауров должно быть словом одной силы, одного устремления. И сердца, при обсуждении дел Грузии, должны биться одним ударом… Хочу, чтобы вы крепко осознали опасность, а потом вынесли решение.– Говори, Георгий, до конца… как мыслишь помощь султана? Может, обещаешь пол-Картли? – сухо спросил пожилой азнаур.– Я собираю Картли, а не раздаю, – ты обязан был заметить это, азнаур!.. Но… или вы все ничего не замечаете?! Может, перед вами не растерзанная хищными князьями Картли, а могучее грузинское царство, расстилающееся «от Никопсы до Дербента»?! Может, перед вашими глазами не развалины и не прах, а города, где процветают торговля и зодчество, а на полях и долинах народ славит свой мирный труд?! И звучит пандури и благоухают розы… И вдруг почему-то является изменник Георгий Саакадзе и просит турецкого султана проглотить цветущую Картли… Мираж! Мираж в пустыне!!! – громовым голосом закричал Саакадзе. – Вы все вместе можете выставить пятьсот дружинников! Не их ли вы намерены противопоставить войску шаха Аббаса и войску князей, примкнувших к персам?! Вы помните прошлое, но забыли подумать о настоящем. Я помню прошлое, вижу настоящее – и хочу подумать о будущем!..Никто не нарушал молчания, Квливидзе выпрямился и подкрутил ус, Нодар ласково гладил свою шашку, а Кайхосро смотрел на вазу, стоявшую в нише, и удивлялся, сколько оттенков рождает одно движение солнечного луча.Саакадзе тяжело прошелся по дарбази, словно делал смотр ушедшим годам. И вдруг совсем спокойно заговорил:– Султана сейчас тяготит соглашение с шахом о Грузии. Багдад ему нужен больше, чем утренний намаз, – так убеждал меня предусмотрительный Сафар-паша. Оказав помощь азнаурам, восставшим против царя Симона, султан разъярит «льва Ирана», и полумесяц сочтет удобным вновь засиять над минаретами Багдада…– И над Тбилиси тоже?! – не сдавался Гуния.– Не дотянется, ибо я намерен просить султана оказать мне помощь не войском, а только янычарами.– Не совсем понимаю: по-твоему, янычары не турецкое войско?– Без сераскера, пашей и беков – не войско, а дружинники, сражающиеся под начальством азнауров-беев и под знаменем Моурав-бека. Такой ход подсказала мне игра в «сто забот» с шахом Аббасом.– И рассчитываешь, что султан ничего от тебя не потребует?– Потребует, иначе он не был бы султаном; и я обещаю ему, – иначе я не был бы Георгием Саакадзе, – пограничную с Ираном Ганджу. А кто не знает, что две собаки беспрестанно дерутся из-за этой кости? И сейчас босфорская собака стремится преградить персидскому псу легкий путь в Грузию.– Выходит, вобьешь гвоздь между Ираном и Турцией на грузинском рубеже? – недоверчиво покачал головой пожилой азнаур.– Когда изгоним персов, уничтожим Арагвское княжество, чтобы впредь не угрожало царству, разрушим совиные гнезда клики Шадимана, – тогда найдем подходящие клещи и выдернем заржавелый гвоздь!– А католикос?– Повелит во всех храмах служить благодарственный молебен в честь Георгия Саакадзе, верного сына святой церкови, избавившего удел иверской божьей матери от магометанского ига.Невольно все рассмеялись. А совсем повеселевший Квливидзе, подкрутив второй ус и закатав рукава, как перед битвой, вскрикнул:– В чем дело, азнауры? Лев рычит на полумесяц? Возьмем за рога полумесяц и начнем колоть льва в обстриженную…– Непременно так! – торопливо перебил отца Нодар. – Пусть, Моурави, я у тебя умру без глотка вина, если уже не веду янычар на Ананури!И азнауры оживленно заговорили о грядущей победе, лишь бы султан согласился на условия Моурави.– В послании, Моурави, намекнешь султану, что персидский пилав часто застревает в горле, если даже он обильно приправлен бараньим жиром, или Дато на словах такое подскажет? – прищурился Асламаз.– А почему, думаешь, я, а не ты, удостоюсь лицезреть «средоточие вселенной»?– Без ошибки замечу: ты рожден для беседы с царями. Скажешь, не ты уговорил Теймураза надеть две короны на одну голову?Под смех азнауров Дато с притворной суровостью отрезал:– Тебе, Асламаз, царскому азнауру, стыдно не помнить, что даже три короны царю не тяжелы, ибо князья для устойчивости услужливо подставляют свои головы.– Не богохульствуй, сын мой! Не богохульствуй! – под раскатистый хохот Квливидзе, подхваченный всеми, выпалил Гиви, в совершенстве подражая архиепископу Феодосию.– Теперь лишь как следует осознал, от каких метких азнаурских стрел я избавил свою голову, – смеялся Кайхосро.И как-то само собой произошло избрание Дато послом в Константинополь. И азнаурам вдруг показалось, что медлить с отъездом невозможно – дорог каждый день. Сгруппировавшись у окна и окружив Саакадзе, азнауры о чем-то тихо переговаривались.Кайхосро опустился на тахту рядом с «барсами», негромко сказал:– Раз уже решили, прошу тебя, Дато, и тебя, Гиви, оказать мне услугу и доставить княжну Магдану в Константинополь к братьям, князьям Бараташвили; таково ее твердое решение. Но в моем послании к старшему князю пишу: если княжне не придется по вкусу жизнь в турецком городе, то пусть знает – дом Мухран-батони всегда гостеприимно открыт для прекрасной Магданы.Даутбек, побледнев, молча, слегка шатаясь, словно от чрезмерно выпитого вина, вышел из дарбази.Тихо спустился вечер. Слуги зажгли светильники. За окном призывно заржал конь.– Это мой, – обрывая молчание, улыбнулся Дато, – чувствует коричневый черт большую дорогу!
Было чудное утро. Легкая прохлада еще покоилась на влажных листьях, хлопотливо перекликались птицы, приветствуя наступающий день. Русудан и Георгий сидели, обнявшись, под диким каштаном и говорили. Нет, никогда не утолить жажду, никогда словами не высказать тревогу и радость. Радость улетучивается как фимиам, развеянный ветром. И тогда вступает в свои права тревога, рисуя страшные узоры.Но о чем тревога? Разве не посвятили они жизнь свою высшему чувству?.. Что? Русудан не верит пашам, боится западни? Напрасно. Еще не все сказал он, Георгий, о Бенари, не хотел излишне волновать, и выбран им Бенарийский замок не из-за одного потайного хода, а больше из-за свободной тропы, ведущей на Зекарский перевал, откуда близок путь в Имерети и Самегрело. А на стоянке в Самухрано, где он, Саакадзе, сговорился встретиться с Кайхосро и Ксанским Эристави, будет решаться ход дальнейших военных действий, на случай, если султан согласится оказать помощь или откажет в ней.Издали донесшийся голос Эрасти напомнил о часе утренней еды.Говорили о предстоящем выезде Ростома с двумя оруженосцами в Ахалцихе, где он должен и поблагодарить Сафар-пашу за девять мушкетов и передать ответный подарок от Русудан старшей жене Сафар-паши – ожерелье из девяти золотых звезд, в которых, как в гнездах, сверкают девять разных драгоценных камней. В любезном письме Русудан описывала незнакомой ханум целебное свойство каждого из этих камней. Лишь один камень – изумруд, имеющий свойство предвиденья, – был заменен, по предложению Саакадзе, лунным камнем, имеющим свойство переносить человека из того места, где ему хочется быть, в то место, где ему быть не хочется. Это явилось шутливой местью Саакадзе хитроумному Сафару, который, прислав в дар девять мушкетов, отсыпал в пороховницы пороху ровно на девять залпов. Саакадзе надеялся, что Ростому удастся раздобыть запас пороха для огненного боя, без этого девять мушкетов превратятся даже не в девять эллинских муз, а в девять египетских мумий.Не успел Димитрий, за неимением Гиви под рукой, излить свой гнев на Сафар-пашу, который умышленно обесценил свой щедрый подарок, как вбежал страж и сообщил, что прискакали два хевсура и просят немедленной встречи с Моурави…Сначала в дарбази было совсем тихо. Саакадзе внимательно выслушивал Мамука Каландаури и синеглазого Батира, железным нарядом напоминавших, что они уже находятся в состоянии войны.Хевсуры начали разговор издалека: христиане трех стран, Тушети, Хевсурети и Пшави, поклялись и согласились, что они признают одного бога, а царем только Теймураза. И именно они, Мамука из Барисахо и Батир из Шатиля, явились как независимые послы от царя Теймураза и отдельно от хевис-тави хевсурских теми. Царь Теймураз просит забыть Великого Моурави, что иногда над ним хмурилось небо. В дальнейшем, после изгнания Исмаил-хана из Кахети, над Моурави будет сиять, подобно солнцу, милость и любовь царя Теймураза. Старейший хевис-тави просит Великого Моурави возглавить хевсурское войско, став под знамя царя Теймураза.– Брат для брата в черный день! – сведя брови в одну грозную черту, проговорил Саакадзе. – Хевсуры – мои братья. Вы знаете, что я не допустил Зураба Эристави, возжелавшего стать вашим царем, идти войной на Хевсурети, пугая поражением, ибо готов был подняться вам на помощь. Вы тоже не отказывали мне в своей помощи, спускаясь в долины, где кипел бой. И сейчас готов я возглавить хевсурское рыцарство, но не под знаменем царя Теймураза.– Царь положил на нас счастливую руку и так сказал: «Будьте мне сыновьями, а я буду вашим отцом». Как можем сражаться мы не под знаменем нашего отца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86