Обширный тенистый сад оберегал хоромы от уличного гомона, а многочисленные службы уходили в глубь двора.Юрий Хворостинин торопливо откинул пышный полог, конец атласного одеяла скользнул на персидский ковер. Он пересел на бархатный столец и окинул взглядом опочивальню. Окованные тяжелые сундуки, полные соболей и черных лисиц, прочно стояли на месте, в иных сундуках хранились кафтаны, ферязи, однорядки, а от моли и затхлости спасала кожа водяной мыши. В шкафах покоились парчи и бархаты. По углам в ларцах хранились кисы с ефимками. И шелковые наоконники, наполовину отдернутые, пропускали мягкий, успокаивающий свет.Боярин поднялся, как всегда, до ранней обедни, и не успел открыть глаза, как его охватило какое-то беспокойство. «К чему бы?» – удивился всегда веселый боярин и принялся вспоминать последние дни. Они были радостны, как красное солнышко: государь милостиво пожаловал его в ближние бояре и воеводством на Терках. По этому случаю да еще по случаю спасения племянницы двойной сегодня у него, Хворостинина, великий пир. Вот-вот, тут-то и загвоздка! Не забыл ли он чего? Всех ли именитых бояр лично объехал с приглашением? Господь миловал, всех. А ко всем ли менее почетным направил холопов? И здесь господь миловал – все чисто, с боярыней подсчитал. Может, с ключником не все кладовые и погреба обошел? Куды там, всю снедь и питие в беременных и полубеременных бочках верно на глаз прикинул: и простое вино, и боярское, и даже тройное, наибольшей крепости, уже разлито по ендовам и ведеркам, а заморские – мальвазия, бастр и алкан – дожидают кубков. А может, с дворецким чего недоглядел? Куда ж дальше доглядывать: холопов приказал вырядить в разноцветные кафтаны и желтые сапоги. И встречи наметил: боярину Ордын-Нащокину три встречи – у ворот подсобит ему выйти из рыдвана дворецкий Ивашка, посеред двора в пояс поклонится племянник Матвей, а на крыльце сам хозяин окажет почет. И разметил, каким боярам полагаются две встречи. Может, помолиться, так и блажь пройдет?Наскоро накинув однорядку, боярин вышел через малую приемную в молельню. Здесь ради дня воскресения собралась вся семья и, по заведенному обычаю, приживалки, захребетницы, ближние холопы и холопки. Домовый поп в праздничной ризе дожидался боярина.Быстрым взглядом окинув икону «Тайная вечеря». Хворостинин вдруг понял причину своего беспокойства и постарался молитвой отогнать тревожную думу. Но, неистово крестясь перед образом в дорогом киоте, украшенном каменьями и жемчугами, он мрачно вместе с молитвой повторял: «Если посадить Стрешневых и Хитровых по правую руку, а Милославских и Толстых по левую… опять грузины позади останутся. А рядом, упаси бог, – Хованские обидятся. Одежка-то на свитских грузинах грошовая, и сами бог весть какого рода… Пристав сказывает – дворянского, а где слыхано, чтобы дворяне пешим ходом Москву колесили?.. Может, с Языковым посоветоваться? Кум… Боярыня уговаривает помешать их с молодью – Лопухиными. Долго ли до греха, задорны больно, – хотя и сами выползли, бают, из худородного дворянства, а, поди, ниже Языковых не садятся… И что это нечистая сила дернула меня звать на пир неведомо кого? Ну, храбры грузинцы, приятны, слов нет, – так непременно звать? А потом изводиться, как их рассаживать…»Напоследок размашисто перекрестив лоб, Хворостинин поспешил вниз, откуда доносился звон расставляемой посуды.В хоромах Хворостинина с утра сумятица. На дубовые длинные столы набрасываются бархатные подскатерники с золотой швейной каймой. Все богатство хором выставляется напоказ. «Чистые холопы» ставят в ряд серебряные тарели, кованые чаши, фаянсовые кувшины. Особенно бережно устанавливают в кубках из зеленого стекла водку царского «Данилова кабака».Наблюдая, как покрывались широкие скамьи праздничными налавочниками, как придвигались к узким столам с фигурными ножками стольцы-табурцы, украшенные кусками яркой материи, как расставлялись стольником фигурные подсвечники с восковыми и сальными свечами, как через шесть тарелей клался один нож, оправленный золотом и камнями для красоты, а через две тарели двузубые вилки, богатства ради, Хворостинин продолжал мучиться: «Ежели Нарышкиных посадить выше Пушкиных, то грузинцы опять попадут ниже Ртищевых, что не гоже…»Выслушав дворецкого, что махальщики уже разосланы до самого конца проулка, а сто разодетых холопов посланы выкрикивать встречу, Хворостинин с сердцем наказал: «Не прозевать кого, а то батогами забью!» – и, измученный до предела, решил не определять грузинам места, а ежели полезут выше Нарышкиных, сослаться на дикость иверских дворян, кои не блюдут старшинства, а скопом к столу устремляются.А в терему боярыня сбила с ног мамушек, кумушек и златошвеек. Открыты все сундуки и ларцы, вынуты сарафаны и уборы, серьги и жемчужные подвески. Боярин еще с вечера наказал, чтобы в полпира боярыня ко всякому в ином уборе выходила. Поди сорок разов придется кику скидывать…Хворостинин надел желтые атласные штаны, с помощью постельничего натянул зеленые сафьяновые сапоги, поправил ворот с дорогими запонами на красной шелковой рубахе, подтянул кованый кушак черкесской работы и прицепил к нему поясной нож с самоцветами на рукоятке.За окном раздался надрывной выкрик махальщика: «Едут!»Поспешно застегнув тонкосуконную однорядку и накинув на голову бархатную скуфейку, шитую жемчугом, Хворостинин важно направился к выходу.Боясь приехать первыми, гости подъезжали медленно, осмотрительно. Двор наполнялся возками, рыдванами, конями. По указанию дворецкого, одних гостей холопы вели под руки, другие шли сами, а третьи – целовальники, подьячие, разная мелкая сошка – толпились у крыльца, ожидая, пока дворецкий позовет их на пир.Хворостинин лобызался с равными себе. Они оставляли верхнее платье в передних комнатах, но брали с собой шапки, а в них – тафтяные носовые платки с золотою бахромою.– Коням твоим не изъезживаться! Цветному платью не изнашиваться! – говорили хозяину гости, входя через низенькие, обитые войлоком двери в сени.Будто все приглашенные в сборе, но Хворостинин тревожился – грузинцев нет… Ну и господь с ними! И тут же сожалел: или прохладно звал? Или дорогу не нашли? Послать разве навстречу челядинцев с фонарями?Но тут крыльцовая дверь распахнулась, и, сбрасывая белые с золотыми позументами абы, торопливо вошли Дато и Гиви.От неожиданности бояре на миг застыли и без стеснения стали разглядывать грузин. Каких только алмазов, яхонтов, изумрудов не сверкало на диковинных, отороченных мехом коротких кафтанах, у одного цвета спелой малины, у другого цвета подсолнуха. Искры сыпались с перстней, унизывавших пальцы. Жемчуг вперемежку с яхонтом вился вокруг шеи. Пластины из чеканного золота горели на их поясах. Мягкие сапоги из голубого и красного сафьяна сверкали сапфировыми звездочками, а над ними задорно подпрыгивали золотые кисти. Но еще больше дивились бояре на невиданное оружие – кунды, индийские сабли с замысловатым сочетанием камней на слоновой кости.Изящные поклоны, которые посольские дворяне отвешивали сначала хозяину, а потом, по старшинству, боярам, совсем расположили к ним именитую знать.«Но откуда проведали, что Стрешневы выше Лопухиных?!» – поражался Хворостинин.И вдруг ни с того ни с сего шепнул надменному и строптивому боярину Милославскому:– Из знатных князей, царю иверскому ближние люди, только блюдятца шаховых посланцев, оттого и рядятся в простое платье и на коней не саживаются.И пока Милославский делился новостью с соседями, а те с другими боярами, Хворостинин подхватил «барсов» и усадил рядом с собою по правую и левую руку.Наступало время полпира.Широко распахнулась дверь, вошла боярыня в темно-зеленом сарафане и жемчужной кике, держа поднос с кубком. За нею следовали пестрой толпой сенные девушки. Подойдя к старшему Морозову, боярыня низко ему поклонилась. Поклонился ему и подошедший Хворостинин, в голос с женой проговорив:– Не откажи в чести вина пригубить!– За тобой следом, боярин! – ответил с поклоном Морозов, принял кубок и осушил его. – Счастья и богатства дому вашему, а вам во здравие!Застучали кубки. Боярыня вышла и вскоре вернулась, но уже в синем атласном сарафане и в другом кокошнике. Снова пенился на подносе золоточеканный кубок. Как раньше к Морозову, подошла она к Нарышкину и поднесла ему кубок:– Не откажи в чести вина пригубить!И опять ушла, и опять вернулась, но уже в вишневом сарафане и новом уборе. С поясным поклоном поднесла она кубок Долгорукому. А там снова ушла и снова вернулась, но уже в голубом сарафане с серебряными лилиями по полю. С поясным поклоном поднесла она кубок Ромодановскому. И вновь уходила, и вновь возвращалась – каждый раз в сарафане другого цвета, в другом кокошнике, – подходила с кубком к каждому гостю, пока не обошла всех.Как только Хворостинин опустился на свое место, стряпчий тотчас поднес каравай черного хлеба, нарезанный ломтями. Хворостинин нарезал ломти на маленькие кусочки и каждый кусочек особо передавал гостю:– По примете дедовской: хозяйский хлеб злых духов отгоняет!Покончив с последним ломтем, Хворостинин ударил в ладоши.Вереницею, один за другим, вошли слуги, неся в руках дымящиеся мисы с лапшою, со щами, с рассольником, со всевозможной ухой: и черной – с гвоздикой, и белой – с перцем, и просто голой. Поначалу ели степенно, но по мере освобождения жбанов, ковшей, кружек, чарок, многофунтовых кубков, достаканов, овкачей и болванцев все веселели, чаще взлетало над столами:– Отведай!– Пригуби!Пока бояре со всем рвением управлялись с мисами, стряпчий опустил перед Хворостининым опричное – особое блюдо: огромный курник. Важно разрезал его боярин на куски, разложил на блюдца и подал дворецкому знак. По наказу Хворостинина дворецкий подносил эти блюдца гостям, соблюдая старшинство, и низко кланялся:– Жалует тебя боярин опричным блюдом. Сделай милость, порадуй хозяина!Вставали Стрешнев, Пушкин, Лопухин, отвешивали поклон:– Благодарствую за честь!– На здравие! – отвечал Хворостинин, одаривал гостей посланными блюдами и присоединял к дару кубки и стопы.Гиви сосредоточенно считал по-грузински: «Раз суп, два суп, три суп…» А когда досчитал до двадцати, боярин Милославский, ухнув, отвалился от стола. И следом пошли пироги: слоеные, подовые, белые, с говяжьей начинкой, с заячьим мясом, смешанным с кашей и лапшой, с рыбьей начинкой. Пробовал Гиви считать и пироги, но сбился со счета. Зато осетра пудового, белугу, налимов, карпов, стерлядь паровую, рыбу тельную с приправою в огромных чашах Гиви решил крепко запомнить, чтобы вконец поразить Папуна.И наверху, в терему у боярыни, тоже веселились. Помахивая платочком, плавно шла по кругу княжна Хованская, полуопустив густые ресницы, певуче выводила: Травушка-муравушка, зеленый лужок,Молодец боярышню взглядом обжег,Подбоченился, смех задористый,Удалой Иван да напористый.Обернулась лебедем боярышня та,Крыльями ударила… Где красота?!В золотой заре растворилася,Легким облаком вмиг прикрылася.Нет ее не озере, ищи в облаках!Нет ее на небе, ищи на лугах!Пригорюнился… Не с кручиною,Красоту ищи ты с лучиною!И под смех сережку как бросит ему: –Ты, Иван боярышню ищи в терему!Белолицую, чернобровую!Выбей плечиком дверь дубовую! Подвыпившие боярыни уже смеялись громко, заливисто. У одной – белесые ресницы и брови набелены, у другой черные – начернены; у одной шея раскрашена голубым, а руки красным, у другой щеки полыхают багрянцем, а лоб отсвечивает мрамором. И у всех на зарукавьях-браслетах горят камни и жемчуг, на шеях поблескивают золотые мониста, кресты, образки и переливаются радуги-платья.– Хороши у тебя настойки на корице, боярыня, больно хороши! – проговорила Нарышкина, потягивая из чарки. – И зверобой на померанцах зело хорош!– Чарочка за чарочкой, что ласточки весною, так и упархивают! – подхватила Лопухина, опоражнивая ковшик.Приоткрыв дверь, сенная девушка поманила княжну Хованскую. Пошептавшись, они выскользнули в сени, где в углу притаился Меркушка. В новом стрелецком кафтане он казался осанистым, даже чуть важным.– Спасибо тебе, стрелец, – мягко проговорила княжна. – Боярин, дядя мой, сказывал – в путь долгий идешь. Жалую тебя образком для бережения от нечистой силы да пищалью завесною для брани с недругами. – И, взяв у девушки оправленную в серебро и украшенную резьбой пищаль, протянула Меркушке, а на шею ему застенчиво надела позолоченный образок на цепочке.Исчезла княжна, а Меркушка все стоит, как зачарованный, сжимая завесную пищаль.Окончился полупир, и начался пир разливанный, разгульный. Холопы вторично внесли длинные палки с фитилями из пакли и стали зажигать свечи в паникадилах. Свет сотен восковых свечей ярко озарил пирующих.Хворостинин вышел из-за стола с кубком романеи, зычно произнес:– За здоровье царя нашего батюшки, благоверного Михаила Федоровича, государя всея Руси, великия и малыя, царя Сибирского, царя Казанского, царя Астраханского. – Проговорив полный титул, осушил кубок до дна.Бояре в свой черед повторяли ту же здравицу и неторопливо выпивали кубки и братины.А над головами бояр продолжали плыть чеканные блюда с куриными пупками, с перепелами и жаворонками, журавлями и рябчиками. Резво лилось боярское вино – простая водка, настойка на разных травах. По лицам гостей катился крупный пот, шел смутный говор. Высоко поднятый на огромном блюде, вплывал в полном оперении жареный лебедь.Пока бояре расправлялись с лебедем, стряпчий опустил перед Хворостининым опричное блюдо – огромный пряженый пирог с налимьей печенкой. Важно разрезал его боярин на куски, разложил на блюда и подал дворецкому знак. По наказу Хворостинина дворецкий поднес первое блюдо Гиви, уже задыхавшемуся от еды, и низко поклонился:– Жалует тебя боярин опричным блюдом. Сделай милость, порадуй хозяина!Гиви побледнел. А рядом уже вставали Ромодановский, Долгорукий, Толстой, отвешивали поклон:– Благодарствую за честь!– На здравие!..И уже исчезли жаркие, отпенилось ренское вино, бастр, а на смену им заполнили столы блюда и тарели со всякими сластями, от смоквы и маковок до мазюни из редьки.– Не настал ли час потехи, милостивые гости? – пряча в бороде улыбку, спросил Хворостинин.– Ох, как настал! Чай, уж опорожнили и беременные бочки и полубеременные! В самый раз! – закричали захмелевшие бояре.Хворостинин подал знак. Распахнулись двери, и с гиком ввалились скоморохи, кривляясь и приплясывая.– Играй плясовую! – закричали бояре. Загремели бубны, раздался свист. Скоморохи вынеслись на середину: Таракан дрова рубил,Себе голову срубил,Забежал в свой закутокБез рубахи и порток.Комарики ух-ух,Комарище бух-бух!.. – Помощь эта – братская, – продолжал Дато вполголоса убеждать Хворостинина. – На земли грузинские надвигаются шаховы полчища. У нас, кроме собственной груди, стрел да шашек, ничего нет. Шах Аббас у себя с помощью голштинцев пушек наотливал множество. А чем преградить дорогу врагу, владеющему пушками? Шах ядовитую пакость в рыбьих пузырях возит, ослепляет в битве, заразных верблюдов на противника гонит. Устрой, воевода, хоть семь пушек, если больше не можешь.– Э, для милого дружка и сережка из ушка! Да вот посол свейский сказывал царю-батюшке, будто немцы Габсбурги на нас ополчились, а союзников у них больше, чем капель в море. Не хотят смириться к поляки, их-то Сигизмунд в короли всея Руси нарекался… И намедни на сидении боярском много говорили о неспокойстве на украинах наших… В бунтовское время казаки попривыкли к разбойной вольности, и невтерпеж им порядок царский… Комар летом лес грузил,В грязи ноги завязил;Его кошка подымала,Свое брюхо надорвала!Комарики ух-ух,Комарище бух-бух!.. К восторгу горланивших бояр, скоморохи подпрыгивали, кувыркались, ходили вприсядку. Гусляры все быстрее проводили по струнам.– У Хворостинина гостьба толстотрапезна! – надрывался Пушкин.…хошь денно и нощно на Пушечном дворе отливают и выковывают пушки, но врагов у Руси немало, а рубежей неспокойных и того больше. Царь и патриарх ныне замыслили ратных людей против ляхов да немцев собирать, а снаряжать придется в первую голову пушками и пищалями, и их, того и гляди, в обрез придется.– Пусть по-твоему, боярин, но вера у нас одна? Вы на поляков и немцев идете, а шах Аббас кто? В какой церкви крещен? Или не он христианского царя Луарсаба в башне заточил? Или не он грузинское царство пеплом засыпал? Так почему отказываете нам в помощи против нехристя?– Чего не ведаешь, о том не суди. Государь-царь наш и святейший патриарх Филарет против всех врагов греческой веры великий заслон строят, а пока не выстроен – терпи!– Нет, боярин, терпеть нам некогда, иначе заслонять вам нечего будет. Давно бы Грузии не стало, если бы мы с древних времен не вели войн против магометан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86