– Почти уверен, друзья, – вдруг резко остановился он, – что знаю, к кому Шадиман направил тайного гонца.– К кому, Георгий?! Неужели полагаешь…– Да, ты угадал, Даутбек, к шакалу!– Но вряд ли он не знает о прибытии Теймураза в горы Тушети, и тогда непонятно…– Что-то еще понадобилось Метехи от Зураба Арагвского!– Не натравить ли на нас?– Без помощи Шадимана натравил бы изменник на нас всех шакалов, если бы принимал нас за птичек, полтора ишака ему на закуску!– Так вот, друзья мои, предлог я уже нашел.Придвинув к себе серебряную чернильницу, Саакадзе углубился в размышления. Глубокое молчание нарушалось лишь поскрипыванием гусиного пера. Пануш недружелюбно поглядывал на бесцеремонно прыгающих по тахте солнечных зайчиков.Внезапно молчание чуть было не нарушилось: Гиви припомнил, как на него обрушился кое-кто из умных «барсов» за поручение купить плетку, – а вот сейчас видно, у кого пустая башка.Взглянув на рассвирепевшего Димитрия, хладнокровный Даутбек тихо посоветовал Гиви отложить опасный спор до вечерней еды.Георгий поднялся. Он закончил послание к Шадиману. Отдав должное дружеским излияниям, Саакадзе просил главного везира, князя Шадимана Бараташвили, указать, куда направить надоевшее ему, Георгию Саакадзе, хуже ослиного крика, жалкое семейство мелика-атабага Лорийского. «Приходится признаться, сколько „барсы“ ни искали, не могли найти этого сторонника Иса-хана. Очевидно, храбрец, чье хвастливое оружие покрыто мною ржавчиною бесславья и обречено на долгое бездействие, отсиживается в неведомой норе, залечивая прищемленный ядовитый язык. Это почетное занятие надолго отвлечет его от мысли пленить Георгия Саакадзе. Но если и Метехи не знает, как напасть на след беглеца, то, быть может, знает, где зализывает свой прищемленный хвост великий мудрец Сакум? И лишь только князь Шадиман с помощью Сакума пожелает ответить, пленники будут направлены в указанное князем место. Рассчитываю, что жена проявит снисходительность к бывшему атабагу, утратившему в бегах свою боевую мощь…» Заразительнее всех хохотал Папуна. Затем стали обдумывать, кого же послать. Конечно, не для того, чтобы выведать, куда направляли Вардана, – об этом и так догадались, – а теперь важно разведать, что ответил на послание Метехи арагвский шакал.– Одно думаю, притворяетесь или забыли, что лучше меня не найдете?– Шутишь, Папуна! Кто тебя отпустит?– Э, Дато, мне бояться не пристало. Ведь, раньше чем князья стали моими врагами, они ухитрились враждовать с моим отцом, дедом и святым духом.– Если твердо, друг, решил…– Тверже нельзя, мой Георгий, давно хотел Арчила повидать. Боюсь, не страдает ли он животом: легкое ли дело пятого царя дожевывать?– Неужели прямо с короной глотает? – под хохот «барсов» наивно вопросил Гиви.– Продолжай недоумевать, Гиви, – поощрительно подмигнул Георгий, – ты помогаешь мне обдумывать поездку Папуна. Лучше даже каджи не подскажет. Папуна может жить у Арчила, все слуги сбегутся повидать веселого гостя, а кто из грузин не знает: тунга вина лучше раскаленных клещей развязывает язык… Потом, кто без подарков возвращается домой? Значит, майдан…– Для хождения по майдану нужны если не цаги, то ноги непременно.– А что, если Шадиман тоже захочет сделать нам подарок и наденет на шею Папуна цепь?– Э, Даутбек, неужели думаешь, у Арчила не найдется способ вовремя предупредить Шадимана, что он опоздал, так как я уже ускакал?– Вернее, уполз?– Поставлю свечку святому Або, если «змеиный» князь оставит тебе хоть полторы ноги. Я не согласен.– Согласись, Димитрий. Если верить нашему Кериму, то аллах не имеет стражи у ворот своего милосердия. К вечеру, после тунги вина, выеду. Вам ли неизвестно, друзья мои: тот, кто спешит навстречу опасности, всегда избегает ее.– Тогда, друг, ты должен вернуться с большой прибылью… Твоя мудрость победила меня.– Ты угадал, Дато, прибыль зависит от мудрости, – и, видя, как «барсы» удручены, Папуна удивленно вскрикнул: – Как, вы не знаете историю пастуха и святого пророка?! Тогда что же вы, одичалые «барсы», знаете?.. Дорогой Георгий, не шагай так тяжело, пол провалишь!.. Так лучше, – добавил Папуна, когда Саакадзе, усмехнувшись, опустился на тахту. – Так вот, друзья мои, слушайте о мудрости. Однажды у молодого пастуха, который славился на много агаджа своею честностью и умением оберегать достояние деревни, пропал бык, – не просто бык, а надежда всего стада. «О, горе мне! – завопил после тщетных поисков пастух. – Как вернусь в деревню?! И захотят ли люди после такого позора доверить мне свое богатство?! А главное, что будет с коровами, ведь из-за сумасшедшей ревности проклятый сластолюбец не допускал в стадо не только другого быка, но и бычков изгонял, как только они начинали проявлять неуместную, по его мнению, резвость». Так, стеная и разрывая на себе одежду, убивался пастух. Вдруг перед ним, опираясь на посох, предстал старец и участливо спросил, что за горе заставило пастуха изодрать в клочья еще приличное рубище. Выслушав, старец сказал: «Я помогу тебе, о пастух, ибо аллах отпустил на мою долю достаточно мудрости, а люди, признав надо мною благословение неба, прозвали святым пророком. Но мудрость без трудов не дается, и я потратил много лет на приобретение благосклонности аллаха и поклонения людей… Поэтому за поимку быка последует награда». – «О святой пророк! – не подумав вскрикнул пастух. – Проси, что хочешь, ибо бык не только радость всего стада, но и моя честь!» Не успел пастух закончить свое признание, как пророк удалился в лес; но не прошло и часа, вернулся старец, ведя за рога быка, отоспавшегося после ночной оргии. Не дав пастуху опомниться, пророк тут же потребовал за труд две коровы, не преминув выбрать самых красивых. Содрогнувшись от слишком явной беззастенчивости пророка, пастух сослался на то, что коровы еще не удостоились внимания быка, а потому могут остаться бесплодными. Подняв глаза к небу, пророк кротко изрек: «Не останутся, я сам об этом позабочусь». Пастух в ужасе посмотрел на белую бороду пророка, доходящую до пояса, и такое начал: «Во имя Аали, как мог подумать о моей неблагодарности? Лучше мне самому подвергнуться насмешкам и проклятиям и даже потерять любовь молодой жены, чем затруднять тебя!» Пока они принялись состязаться в великодушии и вежливо кланяться друг другу, обе коровы неожиданно родили по теленку, прекрасных, как луна в четырнадцатый день ее рождения. Это сильно озадачило пастуха, ибо бык без всякого смущения смотрел на него странно-невинным взглядом и усиленно раздувал ноздри, вдыхая аромат сочных трав. Тогда пастух предложил пророку двух новорожденных телят, прекрасных, как луна в четырнадцатый день ее рождения.Но пророк признался: «Этого мало, ибо бык тут ни при чем. Лишь ниспосланный мне небом незримый сосуд, наполненный живительной влагой, мог совершить чудо из чудес, и…» Пастух поспешно перебил пророка! «Поскольку телята родились чудом, то нет сомнения, молоко телячьих матерей целебно, и к владельцам потянутся паломники. А всем известно, от богатства отказываются одни черти, ибо своего некуда девать… Может, пророк согласится взять черную корову? Все равно хозяева решили ее продать из-за отсутствия у нее стыда: вот уже год, кроме непозволительного пожирания корма, с ней ничего не случилось. А если аллах одарил тебя, кроме мудрости, и другим волшебным качеством…»Тут пророк с негодованием принялся упрекать пастуха в неблагодарности и, дернув себя за бороду, напомнил: «Не ты ли, пастух, в отчаянии умолял: „Проси что хочешь!“?» В свое оправдание пастух заявил, что он опрометчиво принял нечестивца за святого, а святые, как всем известно, творят не только чудо, но имеют совесть. На что пророк не замедлил возразить: «Мудрость подсказывает: уговор дороже совести».Пока они изощрялись в знании мудрых законов неба и земли, наступил вечер, потом ночь. Встревоженные коровы сгрудились и начали совещаться, что делать. Но сколько ни спорили, следуя примеру пастуха и святого, не могли принять решение. Тут бык врезался в середину и довольно недвусмысленно расхохотался: «Что делать? О аллах, где еще найдутся такие дуры, которые при наступлении ночи не знали бы, что им делать!» И, выступив вперед, повел покорное стадо в гарем, именуемый сельчанами хлевом.Тут только пророк счел уместным оглянуться, и, узрев опустевшее пастбище, он заподозрил противоестественную хитрость и разразился такою бранью, что пастух от изумления разинул рот. А раз рот он разинул, то язык начал делать свое дело – изверг такое, что все вокруг содрогнулось. Пророк, словно подкошенный, свалился и проворно закрыл уши, дабы зловонный поток не проник через них внутрь головы и не отравил бы мудрость, которую он много лет укладывал между мозгами правильной квадратной кладкой. Оставив поверженного врага корчиться на поле битвы, пастух поспешил в деревню и потребовал устроить празднование в честь не совсем обычно рожденных телят. И все согласились назвать одного – «Мудрость», ибо это была она, а второго – «Стойкий», ибо это был он… Что же касается дальнейшего, то с той поры пастух и пророк больше не встречались, ибо между ними все было досказано…Я возьму пример с пастуха и постараюсь досказать все Шадиману, чтобы больше незачем было встречаться.Насмеявшись вдоволь, «барсы» вернулись к серьезному разговору.К вечеру, несмотря на уговоры подождать утра, Папуна выехал. Он смолоду любил в темные ночи предоставлять буйволам или коню полную свободу отыскивать дорогу, а самому блуждать в поисках истины по извилистым путям неизвестности.С утра в замке водворилась глубокая тишина. Несмотря на то, что комната Георгия была на самом верху отдаленной башни, все говорили вполголоса. Коней на водопой водили не иначе, как обвязав им копыта. Дружинники старались не бряцать оружием.Склонившись над вощеной бумагой, Георгий писал послание католикосу. Его победа в Месхети должна убедить главу церкови в уязвимости персов, которых еще есть время изгнать испытанным мечом Саакадзе: «Прошу одного, святой отец, – войска! И церковь будет возвеличена…» Георгий проникновенно описывал страдания народа, беспощадно разоряемого врагом: «…Но сыны Картли продолжают сражаться, ибо лучше погибнуть на поле чести, чем под копытами вражеских коней. Здесь, на отуреченной грузинской земле, я до конца осознал страшную опасность, которая неумолимо надвигается на Грузию. Еще несколько десятков лет назад Лазистан был надежным передовым рубежом грузинского царства на южном берегу Понтийского моря, а лазы – красивое боевое грузинское племя – вскинутым щитом сдерживали Трабзон. А теперь? Лазы круто повернули щит против Грузии. Пройдет еще полвека, и лазы с криками: „Во имя аллаха!“ начнут топтать землю своих прадедов. Ты спросишь, святой отец: кто виноват? Я опять отвечу: князья! Ибо своей алчностью, вековыми междоусобицами и стяжательством они не перестают раздроблять и ослаблять царство, а этим пользовались и будут пользоваться неистовые шахи и султаны. Почему же церковь упорно не желает предотвратить опасность? А опасность велика, она растет с каждым часом, угрожая своим обвалом придавить и церковь. Если раньше шахи довольствовались вассальной зависимостью грузинских царей, то теперь стремятся оперсичить Грузию. И если Симон глуп и не может перекроить Грузию на персидский лад, то Хосро-мирза слишком умен и сумеет внедрить магометанство в самом сердце царства, как этого возжелал шах Аббас. Наш святой долг – крестом и мечом отстоять основы национальной жизни: веру, закон и обычай…»
Послание было готово; казалось, оно способно было растопить даже каменное сердце. Задумавшись над свитком, Саакадзе внезапно до боли ощутил запах крови, захлестывающей грузинскую землю. На миг какое-то бессилие, граничащее с отчаянием, охватило его.Шум. Приветственные возгласы. И Автандил ворвался в комнату:– Отец! Дорогой отец! Радость великая осветила наш дом! Кайхосро Мухран-батони пожаловал, с ним пятьдесят дружинников!..На ходу застегивая куладжу, Саакадзе спешил вниз. Только важное событие могло вынудить Кайхосро оставить замок Мухрани. Но дедовский обычай требовал не оглушать гостя нетерпеливым вопросом: «Что случилось?!»По этой причине, выполняя приказание Русудан, слуги в один миг подняли из подвалов сундуки. И пока Кайхосро в комнате для почетных гостей смывал над серебряным тазом дорожную пыль и надевал перед индусским зеркалом свежую шелковую рубашку, в дарбази были разостланы ковры, Автандил сам развесил оружие, а на столе уже сверкали чаши и кувшины.За праздничной едой вся «Дружина барсов» шумно выражала искреннюю радость встречи с любимым Кай-хосро Мухран-батони.И лишь после краткого отдыха Кайхосро и Георгий, сопровождаемые «барсами», поднялись наверх. Едва Эрасти прикрыл дверь, Кайхосро торопливо выговорил:– Дорогой Георгий, будь готов к самому худшему: Зураб Эристави в Метехи…На мгновенье ностевцы онемели, и слышно стало, как где-то вдали чабан играл на рожке веселый турецкий напев.Подойдя к столу, Саакадзе взял послание католикосу и разорвал на четыре части:– Не думаешь ли ты, любезный моему сердцу Кайхосро, что шакал, присоединив войско Хосро-мирзы к своим арагвским дружинам, пойдет на нас?– Это могло бы уже случиться, если бы я, как только выслушал о вероломстве шакала, не предпринял две вылазки и не угостил арагвинцев так, что они, оставив на долинах Мухрани сорок убитыми и сто семьдесят ранеными, бежали от меня без оглядки. Я приказал вокруг стоянок арагвинцев вырыть волчьи ямы, и там, где башибузуки, почти у порога наших владений, нагло разжигали костры и жарили джейранов на вертелах, теперь непроходимые завалы из камней, бревен и колючего кустарника. Раненых я пленил, вылечил и послал в подарок: сто двадцать Левану Дадиани, – владетель Самегрело любитель подобных шуток, а пятьдесят не замедлил отправить гурийскому князю. Этот подарок даст возможность отвергнутому жениху позлорадствовать над соперником.– Как, гуриец покушался на дочь Теймураза Нестан-Дареджан?!– Нет, мой Дато, покушался Зураб на дочь Шадимана, прекрасную Магдану.– Магдану?! – Даутбек хотел еще что-то сказать, но волнение, словно железными прутьями, сжало его горло.Кайхосро счел нужным подробно передать все слышанное им от Магданы.Создавшееся положение обсуждали долго. И то, в чем Саакадзе колебался еще сегодня утром, сейчас требовало неотложных действий. Он оповестил друзей о своем замысле:– Другого исхода нет, друзья мои… Без согласия церкови Зураб Эристави не осмелился бы даже подумать о расторжении брака с дочерью царя Теймураза. Выходит, и он и церковь разуверились в возвращении кахетинца на престол и потому склоняются признать Симона Второго царем Картли и распахнуть перед ним двери Мцхетского собора, а Зураба Эристави венчать на престол горских племен. Коварные решения – гибель для Картли! Неужели допустим?– Но если церковь заодно с шакалами, чем объяснить заточение Дионисия и бегство Трифилия?– Хитростью, мой Дато. Перед князьями хитрят: вот, смотрите, как мы, отцы церкови, стеснены персами! Во имя спасения божьего дома мы вынуждены идти на уступки!– Только одно думаю, Георгий, не оказались бы турки в полтора раза хуже персов!– Я намерен просить у султана только войско, янычар, но без полководцев, – их я сам назначу. Впрочем, на такое решусь, если Мухран-батони и Ксанские Эристави согласятся. И еще: если съезд азнауров утвердит мой замысел.– О Мухран-батони могу сказать: привыкли всецело полагаться на Моурави. Если меня лично спросишь, отвечу: поступил бы так же, как и ты… Когда на тебя несется смерч, не приходится выбирать, куда лучше отскочить.Нежно, по-отечески, Саакадзе обнял Кайхосро за плечи и поцеловал в шелковистые волосы… Потом приказал Эрасти срочно созвать азнауров на важный азнаурский съезд.– Светлый князь, – вдруг заговорил все время погруженный в тяжелые мысли Даутбек. – Хочу спросить… княжна… О Магдане говорю… у тебя осталась?..– У моей матери, мой Даутбек. Как только представится возможность, выполню желание княжны – отправлю к братьям.Тяжело молчали «барсы»: им больше Магдана не доверяет. Нерадостные думы владели и Георгием. Он неожиданно тихо обронил:– Не пожелает ли шакал, по имени Зураб, обрадовать нас головой Папуна?– Об этом не думай, – поспешно возразил Дато, – Шадиман не позволит. По древним обычаям, жизнь гонца неприкосновенна… Тем более ты предлагаешь без всякого выкупа вернуть семью его единомышленника… Другим озабочен: князь Газнели и мой сын в Тбилиси.– Очень упрям старый князь: сколько просили покинуть Тбилиси – одно твердит: «В родовом замке еще опаснее». А теперь? – Ростом развел руками.– Может, «барсы», поскачем на помощь?– Не доскачешь, дорогой Димитрий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86