Я – советник, раньше надо выслушать…– Как, к серной бане гнал тебя Саакадзе?!– До меня дошло, что однажды возвращался с неудачной охоты на барса один родовитый князь, обильно поливаемый мутным соусом из дождевых капель, ибо небесный повар принял его за пережаренного фазана. А когда родовитый долетел до своего гнезда, то и птенчика там не оказалось…– Да поможет тебе аллах просветить смиренного Хосро. Что еще дошло до советника, пока он из жирного барана превращался в общипанного петуха?– Еще дошло, царевич из царевичей, что первое посещение одного высокорожденного Георгием Саакадзе пришлось как раз в то утро, когда у богоравного из конюшни последний слуга вывел на продажу последнего коня… Раньше надо выслушать…– Если до тебя больше ничего не дошло, то думай о настоящем, ибо сказано: дешевле верблюжьей слюны стоит заносчивость, исходящая из опустошенного бурдюка… Говори! И не стой! Ибо если табурет нельзя будет отмыть в серной бане, то сатана не воспретит подарить его слуге.Как пойманный в капкан, озирался Сакум: неужели это с ним так обращаются? Не эти ли лисицы лебезили перед ним, распустив льстивые слова, как пушистые хвосты? Разве не они хвалили его за советы и действия, обогатившие владетеля Лоре? А как перед Сакумом, знатным и могущественным, трепетали пригнутые им к земле подданные владетеля Лоре! Каким богатством сверкал его дом!.. Сакум опустился на подставленный чубукчи табурет и внезапно ощутил, что его былой блеск безвозвратно потерян, он лишь жалкий проситель… И потянулись слова его нудной, серой нитью.– Сначала рыжебородому лазутчику во всем сопутствовала удача. Притворившись больным, – так Сакума уверил рыжебородый, – он стал следить за берлогой хищника. Все высмотрел верный лазутчик: в замке двести дружинников, почти половина без коней. Стены хотя и высокие, но что для владетеля Лоре недоступно?! Сам Саакадзе куда-то скрылся со своей сворой, очевидно готовится к осаде Тбилиси: как хвастал младший сын Саакадзе. И вдруг не на Тбилиси, а на Лоре бросил сатана своих головорезов, и не двести, а две тысячи. Но Лорийская крепость, окованная железом, как ястребиное гнездо, нависла над лесистыми, а частью безлесными высотами. Можно еще прорваться на замкнутую поляну, примыкающую к подножию крепостной горы, но никак не вырваться: поляна пристреляна, и там царствует смерть. Владетель смеялся: пусть десять дней попрыгают, пусть повоюют у моего порога, охрипнут, а за это время Хосро-мирза минбаши с пушками пришлет. От воя и визга «барсов», от ударов в сатанинское дапи жители в ужасе затыкали уши и метались по улицам, не зная, кого молить о помощи… Уже ночь побледнела, когда, наконец, – как тогда условились в Метехи, – у южных ворот громко пять раз прокричала кукушка. И сразу по ту сторону стены раздались вопли: «Назад! Спасайтесь! Персы! Пушки везут! Пушки!» И такой конский топот, такое ржание потрясло воздух, что владетель не только уши – глаза зажал. Наверно, поэтому и крикнул неосмотрительно: «Открой, Сакум, скорей ворота. Пожаловал сам Иса-хан с грозными тысячами. Еще бы! Он лично хочет изловить ностевского зверя с его хвостовой свитой. Не следует и нам фазанить. Немедля отправь в погоню за „барсами“ наше войско, ибо шах Аббас за поимку хищника одарит и меня и тебя!» Но лишь только по моему приказу открылись ворота, в них лавиной хлынули проклятые саакадзевцы… Едва я успел кинуться к владетелю, как следом ворвался сам «барс». Раздумывать было не время. Через тайный ход я и владетель Лоре, отважный мелик-атабаг, бежали к горным расселинам. О, горе нам! Саакадзе пленил жену и детей владетеля! Город Лоре разграблен и разрушен. «Сундук пошлин», наполненный золотом и серебром, тоже захвачен разбойниками. Особенно свирепствовали оборванные ополченцы. Откуда он их столько взял?! И мой дом дотла разграблен! На моих же коней взвалили сундуки, ковры, посуду, шелковые одеяла. Тащили все, что под руку попадалось. Кричали: «Трофеи! Трофеи! Все берите!» Унесли даже алый бархатный нагрудник, который я сам отнял у шемахинского караван-баши. Подбитый ватой, этот нагрудник для большей крепости был обит золочеными гвоздиками и предохранял не только грудь, но и затылок. Я счел недостойным прикрывать эту часть головы и спасался скачками. О разорении Лоре рассказал позднее, не скрывая истины, догнавший меня у ворот Тбилиси тот самый рыжебородый лазутчик, который удостоился получить от вас пояс с тайным запором. Да будет над тобой благожелательное небо, Хосро-мирза, окажи помощь нам, вырви из лап «барса» семью владетеля! Ты храбр, как лев, тебе сопутствует удача!– Не пой соловьем! Храбрость тут ни при чем! – оборвал Хосро льстивую речь. – Ты уверен в своем рыжем шайтане?– Я?! Да станет мне свидетелем мой ангел, я и сейчас доверяю ему свою жизнь! Пояс он передал мне целым.– А не потерял ты и пояс, как и нагрудник?– Нет, доблестный Хосро-мирза, я сохранил его, как и твое распоряжение… Позволь продолжить о рыжем шайтане: дом его тоже чуть не растащили, и только потому уцелел, что жена догадалась крикнуть: «Эй, рыжий сатана! Почему из ада не вызовешь свое войско?» Тут веселый «барс» расхохотался и говорит другим: «Оставим этот дом в покое, он достоин нашего снисхождения, а его жена, наверно, кудиани, если нас не испугалась. Э… э!.. Красавица, передай рыжему сатане, пусть меньше шляется около азнаурских владений, иначе остаться ему без хвоста, а заодно и без рогов!» Бедный мой лазутчик, трясясь от страха, вынужден был выслушать все насмешки, спрятавшись в стенной нише, а когда, слава богу, снова настала ночь, выскользнул через собачью лазейку из Лоре и сломя голову, не замечая Шулавери, кинулся в Тбилиси.Сакум продолжал униженно вымаливать помощь владетелю Лоре, пострадавшему из-за верности шах-ин-шаху.Но не до того было Хосро-мирзе, все мрачнее становились его мысли. И Шадиман торопился отделаться от назойливого просителя. Снова вызвав чубукчи, он приказал проводить советника в дом азнаура Дато Кавтарадзе.Хосро передернулся: «Бисмиллах, в дом прекрасной Хорешани! Может, там остались ее любимые сосуды для цветов? Может, мантилья небрежно брошена на тахту?..» И Хосро холодно оборвал:– Дом азнаура Дато мною занят.Шадиман хотел возразить, но, взглянув на упрямые скулы царевича Багратида, промолчал.– Может, светлый князь, – чубукчи низко поклонился, – проводить советника в дом ностевца Даутбека: тоже просторный, с длинноносым драчуном занимал.Но мысли Шадимана уже были далеко: всеми мерами надо отвлечь тбилисцев от опасных разговоров.А Сакум все тянул просьбу – помочь владетелю Лоре вернуть семью.Оценив в советнике свойство породистого мула – лягаться, даже будучи взнузданным, Хосро-мирза приказал чубукчи приготовить Сакуму одежду, коня и марчили и посоветовал ему отдохнуть, обещая подумать о помощи…
Кто первый оповестил? Кто обронил, словно искру, слово, упавшее в самую гущу майдана? Неизвестно. Но тотчас восторженные возгласы: «Ваша! Ваша победителям!» громом ударили в стены Метехи.– Всеми мерами! – кричал Шадиман.– Где? Где рыжий сатана?! Пусть повторит весть о победе азнауров над Лоре! – злорадно потирал руки амкар Сиуш.И рыжего сатану хватали, тащили в духан, угощали, одаривали, заставляя без конца излагать подробности разгрома Лоре.Приверженцы Шадимана, Хосро и царя Симона держались отдельно, нащупывая на поясах кинжалы. Им преувеличенно вежливо кланялись приверженцы Саакадзе, похлопывая по кинжалам, висящим на поясах.Внезапно глашатай огорошил майдан новостью о празднике для горожан на аспарези. Будет джигитовка!– Бежан, выпьем!– Выпьем!– Роин, выпьем!– Выпьем!– Будет состязание в лело, будут для женщин танцы!– О!.. О Эсабер, выпьем! Чей праздник – того вино!Внезапно на площадь майдана ворвалась группа с зурначами. Образовали круг, и два марабдинца, оголенные по пояс, схватились в отчаянной борьбе.Гогот. Шум. Подзадоривающие крики:– Э-э! За живот хватай! Ого-го!.. Бросай, бросай Сакума!– Хо-хо-хо!.. Владетеля тоже бросай!– Вай ме!.. Кто внизу ляжет?– Владетель Лоре!– Хо-хо-хо!.. А сверху кто?– Победитель!Озлобленные марабдинцы предпочли исчезнуть с майдана. И тотчас снова заиграла зурна. Какие-то гуляки, с бурдючками под мышкой, горланя и распевая хвалу царю Симону, угощали всех красным вином.– Пейте, люди! За царя царей!– Эго-го!– Ваша, ваша победителям! – хватая чаши, орали развеселившиеся подмастерья.– Ваша! Ваша Хосро-мирзе! – провозглашали приверженцы Метехи.– Победа! Победа Георгию… – увидав начальника гзири, Сиуш закончил: – …Победоносцу!И с хохотом подхватили молодые амкары:– Победа – победоносцу!.. О-о, Бакар, выпьем!.. Э-э, Сумбат, выпьем! Вы-пь-е-м!– За кого, ишачий сын, пьешь?! – заорал начальник гзири.– Непременно за победителя, батоно гзири!– За какого победителя, ишачий хвост?!– Как за какого? Разве в Картли нет победителей?– Ваша! Ваша, батоно гзири!– Чтоб длинный черт подавился таким весельем! – угодливо крикнул приверженец Шадимана.– Как ты сказал?! – начальник гзири угрожающе придвинул коня.– Хорошо Реваз сказал, – подхватил приверженец Хосро-мирзы: – Слезы в чашу сами падают…– Уксусом в горле вино свертывается! – выкрикнул третий, подымая пенящуюся чашу.И наперебой группа гуляк разразилась криками:– Правду! Правду сказал Сумбат!– Черту на ужин победителей!– Ваша! Ваша тому, кто явился, облепленный грязью!– В яму ишачьих прославителей! – под хохот толпы надрывался осатанелый начальник гзири. – Э, гзири, ломайте плети о спины свиней!.. Чье вино пьете, дырявые шкуры? Уксус? Попробуй перец, верблюжий помет!И на спины ничего не понимающих приверженцев царя посыпались удары плетей.Хохот захлестывал майдан.– Победа! Победа начальнику гзири!Под неистовый свист амкаров, под свист нагаек гзири кричал озорной подмастерье:– Где? Где рыжебородый сатана?! В духан, друзья! В «Золотой верблюд» тащите гонца радостной вести!– Выпьем! Выпьем!– Выпьем, Сиуш!Вардан усмехнулся и, прикрыв дверь своей лавки, сел за стойку. И он немало способствовал веселью майдана, но осторожность – аршин, отмеряющий бархат. Не то, чтобы ему было безразлично происходящее или бы он надеялся на приход покупателя, но, по совету Нуцы, держался в стороне: по ее мнению, в подобных случаях лучше ложиться посередине тахты, – пусть те, кто ляжет по бокам, тянут каждый к себе одеяло, все равно тепло достанется догадливому… "Неужели Хосро и сейчас не выйдет из-за прилавка Метехи отмерить азнаурам десять батманов пороха за Лоре? Похоже, что нет. Все царство Симона в одном Тбилиси замкнулось. Князья ворами о Метехи пробираются, больше ради милостей шаха Аббаса рискуют. А Моурави? По всей Картли скачет его конь! Если кто из князей слишком дерзко высунет уши из своего замка, Моурави одним взмахом шашки загонит обратно. Нуца права, это настоящий царь! Эх, Моурави, Моурави, почему не прислушался к желанию народа? Почему отверг мудрый совет старцев гор? А может, сейчас нападет и освободит нас от мусульманского рая? Нет, не подвергнет Моурави опасности жителей. Едва к стенам приблизится, сарбазы радостно ринутся грабить город. Прав Моурави, и так Тбилиси освободится. Царство – не лавка, не может долго царь в одном городе торговать обещаниями милостей шаха Аббаса. А правда, что «барсы» переодели дружинников в русийское платье? Любит Моурави путать мысли врагам. Умная Нуца, видя мое беспокойство, сварила гозинаки и отнесла смотрителю царских конюшен… Арчил тоже умный – догадался, для кого готовлю караван сведений, тайком рассказал: «Пожелтел Хосро-мирза, узнав о новом нападении Моурави на селение Лиси. И стоило – совсем рядом, два агаджа от Тбилиси. Из тысячи сарбазов минбаши спас только триста. А в Цадарети? Не успел стоявший на страже сарбаз крикнуть: „Непобедимый!“, как юзбаши с сарбазами, бросив награбленное, в ужасе разбежались». Уменьшив еще на пол-аршина голос, Арчил такое отмерил Нуце: «Не решается царевич Хосро рассылать кизилбашей для сбора еды… А кормить надо?..»– …Не время торговать!.. Пануш-джан, угощаю, люля-кебаб! Выпьем! Выпьем!..Вардан теснее прижался к стене. Голоса, шумные, задорные, то удалялись, то приближались. Опасно, но если не я, Вардан, дам знать Моурави о Тбилиси, тогда кто?Скрипнула дверь. «Нездешний», – определил Вардан вошедшего, оценивая в четыре пятака старенькую рясу.– Недорогую парчу? А разве парча сейчас не дороже человеческой жизни?– Да защитит меня святая матерь, такая и даром не нужна!.. Сотворил господь человека по подобию своему…– Масхара! Ты как смеешь смеяться?! – орал за дверью начальник гзири.– Ваша! Ваша, батоно гзири!..– …и жизнь его да возвысится над суетой сует, – продолжал, несмотря на шум улицы, священник.– Хорошие слова, божьи, говоришь, но время сейчас скорее для рыка каджи.– Веруй, сын мой, веруй – и придут к тебе…– …тащи, тащи в «Золотой верблюд»!.. Го… го… го!..– …"Все от Савы приидут, носяще злато, и ливан принесут… и дом молитвы моея прославится…"– Э, Гурген-джан! Что, как столб, стоишь? Пойдем выпьем!– Где наш староста? Где Вардан-джан?.. Что?.. В лавке?! Не время торговать!..– Из далекого места изволил прибыть, преподобный?– Из Самцхе-Саатабаго.Вардан насторожился.Внезапно ватага подмастерьев ворвалась в лавку:– Выпьем, Вардан-джан, не время торговать!Увидев священника, рванулись к нему:– Благослови, отец, веселое вино! Выпьем!Наполнив две чаши, поднесли Вардану и священнику:– Мравалжамиер!.. Таши! Таши!Кто-то пустился в пляс. Притворно хмурясь, Вардан подбородком кивал на священника. Ватага с выкриками «таши! таши!» вывалилась из лавки. Вардан, будто от досады, поморщился и поплотнее прикрыл дверь.– Наверно, серьезное дело, отец, имеешь, раз так рискнул… Не для всех здесь ворота без скрипа отворяются…– Дщерь князю Шадиману привез и письмо к нему от благочестивой госпожи Хорешани. Осенило ее дар уготовить церкви. Изрекла чистыми устами: "Нет благолепия в служении, если ряса не отвечает величию неба… и дерзаю думать, богу смиренная молитва во всякой одежде угодна, но прекословить не решился.– Удостоился и я знать добрую княгиню Хорешани. Жаль, за азнауром замужем… долго ее отец, князь Газнели, не смирялся.– Суета сует! Лучше азнаурского не создал господь сословия, – врагов Христа сражают. Да ниспошлет господь бог им удачу!..– Э-э, люди, на аспарези спешите! – надрывался глашатай.– Такое, отец, не советую здесь громко говорить, можешь себе повредить.– Истинно, жизнь моя в божьих руках. Правду никто не принудит сокрыть… Уразумел я, нет у тебя дешевой парчи.– Пусть у врагов Христа ни дешевой, ни дорогой не будет!Вардан запер на задвижку дверь, вышел в темный чуланчик, открыл ключом нишу и, выбрав три куска парчи, вернулся к прилавку. Под доносящиеся крики и чьи-то вопли священник с восхищением смотрел на переливавшуюся золотом и серебром парчу:– Благодать господня! Умудрил людей вездесущий сотворять подобную красоту! Но, мой сын, богатство сие не мне предназначено…– Еще цену не узнал, отец, уже недоволен… Парча стоит ровно половину монет, пожертвованных княгиней Хорешани…Немало удивился священник, узнав стоимость парчи: действительно, можно вернуть княгине почти четверть полученного. Он сказал об этом Вардану как раз в тот миг, когда купец со вздохом вычислял убыток от этой продажи.«Но Хорешани направила ко мне не в меру честного священника, – размышлял Вардан, – значит, еще поручение есть. Все же с ним осторожность, больше, чем с мошенником, нужна, – слишком открытый». И Вардан равнодушно спросил, не имеет ли еще какие-либо желания служитель неба.Обрадованный вопросом священник переждал, пока мимо дверей не промчалась ватага орущих подмастерьев, и извлек из кармана рясы свернутый платок.Вардан и бровью не повел, но был ему слишком хорошо знаком орнамент осколка. "Следовательно, Моурави знак посылает, что получил кальян и еще нуждается в сведениях о тбилисских делах. Знает ли священник об этом? Нет, робко просит достать кувшин такой же расцветки… «Сам нигде не нашел…» Еще бы!– Твоя правда, отец, я всех знаю, может, и помогу. Но почему только такой расцветки? Можно лучше найти.– Нет, нет, сын мой, не ищи лучшей! – священник, краснея, путано объяснил: – Разбила она… и непременно такой просила отыскать…– Отыщу… Долго пробудешь здесь?– Князь Шадиман сказал, после вторичной беседы отпустит… Еще надеюсь сподобиться святого отца лицезреть… Вот, сын мой, хула с твоих уст сорвалась на азнауров, а благодаря им церковь моя первой стала.– Об этом, отец, тоже советую не рассказывать, особенно у святого отца… Царю не покорны – значит, враги. Наверно, тебя будут спрашивать о… о жизни Саакадзе…– Если спросят, не оскверню уста ложью.– Прошу, отец, – взмолился Вардан, – никому не рассказывай, что у меня парчу нашел!.. Узнают в Метехи, княгини потребуют на каба себе, а цену половинную платят, убыток мне большой… лишь для церкови решил эти три куска держать… Я отмерю тебе, отец, сколько сторговал… Но советую взять вместе с кувшином – в день, когда покинешь Тбилиси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Кто первый оповестил? Кто обронил, словно искру, слово, упавшее в самую гущу майдана? Неизвестно. Но тотчас восторженные возгласы: «Ваша! Ваша победителям!» громом ударили в стены Метехи.– Всеми мерами! – кричал Шадиман.– Где? Где рыжий сатана?! Пусть повторит весть о победе азнауров над Лоре! – злорадно потирал руки амкар Сиуш.И рыжего сатану хватали, тащили в духан, угощали, одаривали, заставляя без конца излагать подробности разгрома Лоре.Приверженцы Шадимана, Хосро и царя Симона держались отдельно, нащупывая на поясах кинжалы. Им преувеличенно вежливо кланялись приверженцы Саакадзе, похлопывая по кинжалам, висящим на поясах.Внезапно глашатай огорошил майдан новостью о празднике для горожан на аспарези. Будет джигитовка!– Бежан, выпьем!– Выпьем!– Роин, выпьем!– Выпьем!– Будет состязание в лело, будут для женщин танцы!– О!.. О Эсабер, выпьем! Чей праздник – того вино!Внезапно на площадь майдана ворвалась группа с зурначами. Образовали круг, и два марабдинца, оголенные по пояс, схватились в отчаянной борьбе.Гогот. Шум. Подзадоривающие крики:– Э-э! За живот хватай! Ого-го!.. Бросай, бросай Сакума!– Хо-хо-хо!.. Владетеля тоже бросай!– Вай ме!.. Кто внизу ляжет?– Владетель Лоре!– Хо-хо-хо!.. А сверху кто?– Победитель!Озлобленные марабдинцы предпочли исчезнуть с майдана. И тотчас снова заиграла зурна. Какие-то гуляки, с бурдючками под мышкой, горланя и распевая хвалу царю Симону, угощали всех красным вином.– Пейте, люди! За царя царей!– Эго-го!– Ваша, ваша победителям! – хватая чаши, орали развеселившиеся подмастерья.– Ваша! Ваша Хосро-мирзе! – провозглашали приверженцы Метехи.– Победа! Победа Георгию… – увидав начальника гзири, Сиуш закончил: – …Победоносцу!И с хохотом подхватили молодые амкары:– Победа – победоносцу!.. О-о, Бакар, выпьем!.. Э-э, Сумбат, выпьем! Вы-пь-е-м!– За кого, ишачий сын, пьешь?! – заорал начальник гзири.– Непременно за победителя, батоно гзири!– За какого победителя, ишачий хвост?!– Как за какого? Разве в Картли нет победителей?– Ваша! Ваша, батоно гзири!– Чтоб длинный черт подавился таким весельем! – угодливо крикнул приверженец Шадимана.– Как ты сказал?! – начальник гзири угрожающе придвинул коня.– Хорошо Реваз сказал, – подхватил приверженец Хосро-мирзы: – Слезы в чашу сами падают…– Уксусом в горле вино свертывается! – выкрикнул третий, подымая пенящуюся чашу.И наперебой группа гуляк разразилась криками:– Правду! Правду сказал Сумбат!– Черту на ужин победителей!– Ваша! Ваша тому, кто явился, облепленный грязью!– В яму ишачьих прославителей! – под хохот толпы надрывался осатанелый начальник гзири. – Э, гзири, ломайте плети о спины свиней!.. Чье вино пьете, дырявые шкуры? Уксус? Попробуй перец, верблюжий помет!И на спины ничего не понимающих приверженцев царя посыпались удары плетей.Хохот захлестывал майдан.– Победа! Победа начальнику гзири!Под неистовый свист амкаров, под свист нагаек гзири кричал озорной подмастерье:– Где? Где рыжебородый сатана?! В духан, друзья! В «Золотой верблюд» тащите гонца радостной вести!– Выпьем! Выпьем!– Выпьем, Сиуш!Вардан усмехнулся и, прикрыв дверь своей лавки, сел за стойку. И он немало способствовал веселью майдана, но осторожность – аршин, отмеряющий бархат. Не то, чтобы ему было безразлично происходящее или бы он надеялся на приход покупателя, но, по совету Нуцы, держался в стороне: по ее мнению, в подобных случаях лучше ложиться посередине тахты, – пусть те, кто ляжет по бокам, тянут каждый к себе одеяло, все равно тепло достанется догадливому… "Неужели Хосро и сейчас не выйдет из-за прилавка Метехи отмерить азнаурам десять батманов пороха за Лоре? Похоже, что нет. Все царство Симона в одном Тбилиси замкнулось. Князья ворами о Метехи пробираются, больше ради милостей шаха Аббаса рискуют. А Моурави? По всей Картли скачет его конь! Если кто из князей слишком дерзко высунет уши из своего замка, Моурави одним взмахом шашки загонит обратно. Нуца права, это настоящий царь! Эх, Моурави, Моурави, почему не прислушался к желанию народа? Почему отверг мудрый совет старцев гор? А может, сейчас нападет и освободит нас от мусульманского рая? Нет, не подвергнет Моурави опасности жителей. Едва к стенам приблизится, сарбазы радостно ринутся грабить город. Прав Моурави, и так Тбилиси освободится. Царство – не лавка, не может долго царь в одном городе торговать обещаниями милостей шаха Аббаса. А правда, что «барсы» переодели дружинников в русийское платье? Любит Моурави путать мысли врагам. Умная Нуца, видя мое беспокойство, сварила гозинаки и отнесла смотрителю царских конюшен… Арчил тоже умный – догадался, для кого готовлю караван сведений, тайком рассказал: «Пожелтел Хосро-мирза, узнав о новом нападении Моурави на селение Лиси. И стоило – совсем рядом, два агаджа от Тбилиси. Из тысячи сарбазов минбаши спас только триста. А в Цадарети? Не успел стоявший на страже сарбаз крикнуть: „Непобедимый!“, как юзбаши с сарбазами, бросив награбленное, в ужасе разбежались». Уменьшив еще на пол-аршина голос, Арчил такое отмерил Нуце: «Не решается царевич Хосро рассылать кизилбашей для сбора еды… А кормить надо?..»– …Не время торговать!.. Пануш-джан, угощаю, люля-кебаб! Выпьем! Выпьем!..Вардан теснее прижался к стене. Голоса, шумные, задорные, то удалялись, то приближались. Опасно, но если не я, Вардан, дам знать Моурави о Тбилиси, тогда кто?Скрипнула дверь. «Нездешний», – определил Вардан вошедшего, оценивая в четыре пятака старенькую рясу.– Недорогую парчу? А разве парча сейчас не дороже человеческой жизни?– Да защитит меня святая матерь, такая и даром не нужна!.. Сотворил господь человека по подобию своему…– Масхара! Ты как смеешь смеяться?! – орал за дверью начальник гзири.– Ваша! Ваша, батоно гзири!..– …и жизнь его да возвысится над суетой сует, – продолжал, несмотря на шум улицы, священник.– Хорошие слова, божьи, говоришь, но время сейчас скорее для рыка каджи.– Веруй, сын мой, веруй – и придут к тебе…– …тащи, тащи в «Золотой верблюд»!.. Го… го… го!..– …"Все от Савы приидут, носяще злато, и ливан принесут… и дом молитвы моея прославится…"– Э, Гурген-джан! Что, как столб, стоишь? Пойдем выпьем!– Где наш староста? Где Вардан-джан?.. Что?.. В лавке?! Не время торговать!..– Из далекого места изволил прибыть, преподобный?– Из Самцхе-Саатабаго.Вардан насторожился.Внезапно ватага подмастерьев ворвалась в лавку:– Выпьем, Вардан-джан, не время торговать!Увидев священника, рванулись к нему:– Благослови, отец, веселое вино! Выпьем!Наполнив две чаши, поднесли Вардану и священнику:– Мравалжамиер!.. Таши! Таши!Кто-то пустился в пляс. Притворно хмурясь, Вардан подбородком кивал на священника. Ватага с выкриками «таши! таши!» вывалилась из лавки. Вардан, будто от досады, поморщился и поплотнее прикрыл дверь.– Наверно, серьезное дело, отец, имеешь, раз так рискнул… Не для всех здесь ворота без скрипа отворяются…– Дщерь князю Шадиману привез и письмо к нему от благочестивой госпожи Хорешани. Осенило ее дар уготовить церкви. Изрекла чистыми устами: "Нет благолепия в служении, если ряса не отвечает величию неба… и дерзаю думать, богу смиренная молитва во всякой одежде угодна, но прекословить не решился.– Удостоился и я знать добрую княгиню Хорешани. Жаль, за азнауром замужем… долго ее отец, князь Газнели, не смирялся.– Суета сует! Лучше азнаурского не создал господь сословия, – врагов Христа сражают. Да ниспошлет господь бог им удачу!..– Э-э, люди, на аспарези спешите! – надрывался глашатай.– Такое, отец, не советую здесь громко говорить, можешь себе повредить.– Истинно, жизнь моя в божьих руках. Правду никто не принудит сокрыть… Уразумел я, нет у тебя дешевой парчи.– Пусть у врагов Христа ни дешевой, ни дорогой не будет!Вардан запер на задвижку дверь, вышел в темный чуланчик, открыл ключом нишу и, выбрав три куска парчи, вернулся к прилавку. Под доносящиеся крики и чьи-то вопли священник с восхищением смотрел на переливавшуюся золотом и серебром парчу:– Благодать господня! Умудрил людей вездесущий сотворять подобную красоту! Но, мой сын, богатство сие не мне предназначено…– Еще цену не узнал, отец, уже недоволен… Парча стоит ровно половину монет, пожертвованных княгиней Хорешани…Немало удивился священник, узнав стоимость парчи: действительно, можно вернуть княгине почти четверть полученного. Он сказал об этом Вардану как раз в тот миг, когда купец со вздохом вычислял убыток от этой продажи.«Но Хорешани направила ко мне не в меру честного священника, – размышлял Вардан, – значит, еще поручение есть. Все же с ним осторожность, больше, чем с мошенником, нужна, – слишком открытый». И Вардан равнодушно спросил, не имеет ли еще какие-либо желания служитель неба.Обрадованный вопросом священник переждал, пока мимо дверей не промчалась ватага орущих подмастерьев, и извлек из кармана рясы свернутый платок.Вардан и бровью не повел, но был ему слишком хорошо знаком орнамент осколка. "Следовательно, Моурави знак посылает, что получил кальян и еще нуждается в сведениях о тбилисских делах. Знает ли священник об этом? Нет, робко просит достать кувшин такой же расцветки… «Сам нигде не нашел…» Еще бы!– Твоя правда, отец, я всех знаю, может, и помогу. Но почему только такой расцветки? Можно лучше найти.– Нет, нет, сын мой, не ищи лучшей! – священник, краснея, путано объяснил: – Разбила она… и непременно такой просила отыскать…– Отыщу… Долго пробудешь здесь?– Князь Шадиман сказал, после вторичной беседы отпустит… Еще надеюсь сподобиться святого отца лицезреть… Вот, сын мой, хула с твоих уст сорвалась на азнауров, а благодаря им церковь моя первой стала.– Об этом, отец, тоже советую не рассказывать, особенно у святого отца… Царю не покорны – значит, враги. Наверно, тебя будут спрашивать о… о жизни Саакадзе…– Если спросят, не оскверню уста ложью.– Прошу, отец, – взмолился Вардан, – никому не рассказывай, что у меня парчу нашел!.. Узнают в Метехи, княгини потребуют на каба себе, а цену половинную платят, убыток мне большой… лишь для церкови решил эти три куска держать… Я отмерю тебе, отец, сколько сторговал… Но советую взять вместе с кувшином – в день, когда покинешь Тбилиси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86