– Тогда буду говорить напрямик. Я сам выберу себе жену, когда придет время.
– Мы не выбираем любовь. Любовь выбирает нас, – поправила его Адди. – А когда это случится, она скрутит тебя в бараний рог, и ты ничего не сможешь поделать.
– Ну уж нет, я не допущу, чтобы мной распоряжалась какая-то любовь, – возразил Лахлан.
– Я тоже собираюсь подыскать себе приличную жену, которая мне подойдет и будет хорошо мне служить. А я ей, – вставил и Артэр.
Каван захохотал. Когда-то он и сам так думал. Жена – это просто средство достижения цели. Женщина, которая будет обеспечивать его потребности и рожать ему наследников. Разумеется, сам он будет к ней хорошо относиться. Однако больше он так не думает. В супружестве очень важна любовь. Она связывает двоих людей вместе и помогает им жить и благоденствовать.
– Мне просто не терпится увидеть, как вы оба подавитесь собственными словами, – хохотал Каван.
Адди встала позади Артэра и Лахлана, положила руки сыновьям на плечи и улыбнулась:
– Я на стороне Кавана и тоже жду не дождусь этого дня.
Каван продолжал улыбаться, а сердце его просто пело от облегчения. В первый раз за месяц, прошедший после гибели отца, мама улыбнулась! Он очень надеялся, что это только начало и что ее прелестная улыбка будет появляться все чаще.
Мама всегда была очень красивой и энергичной женщиной, но после смерти мужа вся ее энергия куда-то испарилась. Каван эгоистично хотел вернуть свою маму – ту, которая улыбкой приветствовала каждый новый день, которая всегда находила доброе слово, которая умела упорядочить любой хаос, которая в самые трудные времена была вместе со своими сыновьями.
И сейчас, когда она улыбнулась, Каван увидел тень той женщины и понадеялся, что она уже готова вернуться к жизни.
– Гонора, – сказала Адди, продолжая улыбаться, – ты не хочешь сходить со мной за сосновыми ветками, чтобы положить их в комнатах для приятного запаха?
– С удовольствием, – ответила Гонора.
– Я думала, что мы с тобой прогуляемся до того лесочка на вересковой пустоши.
– Эй-эй, погодите! – воскликнул Лахлан.
– Это не лучшее место для прогулок, – поддакнул Артэр.
– Сосновая роща у конюшни – самое подходящее для вас место, чтобы собирать ветки, – заявил Каван приказным тоном.
Адди взяла Гонору под руку и, широко улыбаясь, посмотрела на сыновей:
– Вы же не думаете, что вам позволено указывать мне, что я могу и чего не могу делать, правда?
Лахлан и Артэр разом посмотрели на Кавана.
– Трусы, – пробормотал он себе под нос, испепеляя их взглядом.
– Ты что-то сказал, Каван? – осведомилась Адди.
Каван покачал головой, адресуясь вовсе не к матери.
Он качал головой сам себе, понимая, что он точно такой же трус, как и братья. Он не мог запретить матери делать то, что она хочет; кроме того, она бы его все равно не послушалась. Она бы все равно поступила так, как считала нужным!
– Гонора хорошо знает этот лес. Я уверен, что с вами там все будет в порядке, – ответил Каван, сдаваясь. И обрадовался, когда жена поцеловала его в щеку, потому что смог улучить момент и шепнуть ей на ухо: – Не больше двух часов, или я организую поиски.
Гонора улыбнулась, прижалась к нему щекой и прошептала в ответ:
– Не советую. Колдовская сила леса может проглотить тебя целиком.
Каван смотрел им вслед, пока мать с женой, весело щебеча, снимали с колышков плащи и исчезали за дверью.
– Мама всегда поступает по-своему, – почтительно улыбаясь, произнес Артэр.
– Сдается мне, что и Гонора тоже, – поддразнил брата Лахлан, ухмыляясь.
– Погодите. Вы оба просто погодите, – доверительно сказал Каван. – Погодите, пока ваши жены не начнут проделывать то же самое с вами.
– Это вряд ли, – хмыкнул Лахлан.
– Вот именно, – поддакнул Артэр. – Моя жена не посмеет ослушаться моих приказов, хотя, конечно, я всегда буду стараться переубедить ее.
– Есть кое-что, о чем вы двое должны узнать прямо сейчас, – натянуто хмыкнул Каван. – Когда дело касается женщин, на свете отменяется понятие «убедить». Вы никогда и ни в чем не сумеете убедить ни одну женщину на свете. Это невозможно.
– Ты просто не знаешь, как это делается, – заявил Лахлан.
Каван помотал головой.
– Лахлан прав, – сказал Артэр. – Ты просто не знаешь как. Женщины могут быть разумными созданиями.
– Скорее, сговорчивыми, – фыркнул Лахлан. – Просто нужно знать, как заставить их подчиниться. Будь более гибким, и они непременно уступят.
Каван громко захохотал:
– Да, вас обоих ждет большой сюрприз. Нет, точнее сказать – потрясение.
– Посмотрим, – самонадеянно заявил Артэр.
– Обязательно посмотрим, – отозвался Каван, поднял кружку с элем и выпил за глупость своих братьев. Впрочем, вслух он об этом не сказал.
Гонора поняла, что отчим идет за ней и Адди от самого замка. Вряд ли кто-нибудь это заметил – скорее, решили, что он просто прогуливается и приветственно машет рукой знакомым, но она знала точно. Он что-то задумал, и ей совсем не нравилось неприятное ощущение, возникшее у нее в животе.
Калум показался им на глаза, только когда они добрались до конца деревни, и потрясенная Гонора увидела у него в руках букет цветов. Казалось, он даже попытался привести себя в порядок – одежда сидела на нем довольно неплохо, если не обращать внимания на несколько пятен и отсутствие пуговицы на жилете.
– Это для вас, – произнес Калум и, едва заметно поклонившись, протянул букет Адди. – Но эти прекрасные цветы меркнут перед вашей красотой.
Гонора чуть не задохнулась от негодования. Это просто несерьезно! Неужели отчим собрался ухаживать за ее свекровью? Даже мысль об этом была возмутительной. Впрочем, Адди слишком умна, чтобы попасть под влияние Калума.
– Благодарю, – произнесла Адди. – Вы очень заботливы.
Гонора потрясенно молчала. Адди улыбнулась и понюхала несколько полевых цветочков, туго завернутых в зеленые листья. Только самые стойкие цветы сумели дожить до начала зимы.
Гонора в ужасе думала: «А вдруг Адди надумает принять этот подарок? Ведь это все равно что вслух объявить – я готова принимать ухаживания других мужчин. Это как раз в духе Калума – делать все публично, чтобы каждый мог видеть его уважительные и честные намерения».
Калум горделиво выпятил грудь, и Гонора с растущим негодованием увидела, что несколько жителей деревни уже наблюдают за разговором. Скоро длинные языки сплетников будут очень заняты!
Адди вздохнула и вернула букет Калуму:
– Я не могу его принять, да и не хочу. Единственный мужчина, даривший мне цветы, это мой возлюбленный супруг, Тавиш. Я никогда не приму ни единого цветочка от другого мужчины. Надеюсь, я выразилась достаточно ясно, Калум?
Гоноре хотелось крепко обнять Адди и радостно завопить от восторга. Вместо этого она просто просияла, стоя рядом со свекровью.
И ничуть не удивилась, увидев, как щеки отчима побагровели от стыда. Впрочем, он заслуживает такого позора за одну только мысль о том, что Адди может заинтересоваться мужчиной после недавней кончины мужа. Но отчим, верный своей эгоистической натуре, продолжил попытки.
– Может быть, со временем… – заявил Калум.
– Нет! – оборвала его Адди. – Никакое время не исцелит моего разбитого сердца. Тавиш был любовью всей моей жизни, и другого мужчины в ней не будет. Не нужно бесчестить меня и позорить себя новыми попытками. В следующий раз я не буду столь любезной.
Адди повернулась и пошла прочь. Гонора сделала то же самое, но ей пришлось резко остановиться, потому что кто-то схватил ее за руку.
Она знала, кто, и в бешенстве обернулась к Калуму:
– Убери руку.
– Да как ты смеешь…
– Нет! – закричала Гонора. – Как смеешь ты прикасаться ко мне?!
– Тихо, – хрипло предупредил он. – Или ты заплатишь за свою наглость.
Адди остановилась, повернулась и теперь смотрела на них, не делая никаких попыток вмешаться. Очевидно, чувствовала, что невестка справится с Калумом сама.
– Убери от меня руку, Калум, предупреждаю в последний раз, – твердо произнесла она.
– Я твой отец…
Гонора вырвала руку, хотя ей было больно. Но все же она почувствовала себя хорошо, словно вырвалась не только из его хватки, но вообще стала свободной от него, а ведь об этом она мечтала так давно!
– Ты мне не отец и никогда им не был.
– Ты будешь меня слушаться…
– Никогда! – отрезала Гонора. – Ни сейчас, ни потом!
Калум кинулся к ней, но Гонора сжала кинжал, висевший в ножнах у нее на поясе. Отчим остановился так резко, что чуть не упал.
– Ты не посмеешь, – сдавленным голосом произнес он.
– Ты уверен? – спокойно спросила Гонора.
Калум побагровел:
– Ты еще пожалеешь!
– Я уже жалею.
Он самодовольно хмыкнул.
– Жалею, что не дала тебе отпора раньше. И не вздумай снова попадаться на моем пути.
– Только твой муж может выгнать меня из клана! – злобно заорал он.
– Ты хочешь, чтобы я это сделал, жена? Выгнать его?
Гонора улыбнулась мужу. Тот приближался неторопливо, чтобы дать ей возможность ответить, зная при этом, что он тут и готов защищать ее. Калум, вздрогнув, обернулся.
– Решать тебе, – сказал Каван, проходя мимо Калума и остановившись рядом с Гонорой.
– Выгонять ни к чему, но я не буду плакать, если больше никогда его не увижу, – ответила Гонора, сердито посмотрев на Калума.
– Вон как ты храбро заговорила, когда муж рядом! – бросил Калум, но тут же прикусил язык. Слишком поздно.
Каван потер подбородок.
– Думаю, ты должен заработать свое право жить здесь, Калум. – Каван обернулся к Гоноре: – Можешь использовать его вместо мишени, когда будешь упражняться в стрельбе из лука.
Гонора с трудом удержалась от смеха.
– Это будет нечестно. Он такой жирный, что я ни за что не промахнусь.
Калум выглядел так, словно вот-вот взорвется, и снова побагровел. Гонора внезапно насторожилась. Отчим не тот человек, который легко сдается. Он всегда находил способ отомстить тем, кто, по его мнению, заслуживал его гнева, и Гонора прекрасно это знала, потому что большую часть жизни его гнев был направлен на нее. Неужели она и вправду решила, что он не отплатит ей за такое унижение?
– Оставь его, – отрывисто произнесла она, чувствуя, как терзают ее воспоминания.
Каван кивнул:
– Тебе решать. – Он посмотрел на Калума: – Держись подальше от моей жены и от матери.
– Как прикажешь, – ответил Калум и почтительно поклонился, не отрывая злобного взгляда от Гоноры.
Она чувствовала, как взгляд этих злобных глазок медленно вонзается в нее, словно острие кинжала, постепенно проникая все глубже и глубже. Калум заставит ее заплатить за это, Гонора ничуть не сомневалась, и тогда ей придется в последний раз дать ему отпор и освободиться от него навсегда.
Глава 31
Каван крепко обнял спящую жену; несмотря на пылающее в очаге пламя, в комнате было довольно прохладно – зима. Он улыбнулся, вспомнив, как всего пару часов назад они отлично согрели воздух в комнате, неистово занимаясь любовью. Довольно горячо поспорив, они сорвали друг с друга одежду и сплелись в жарких объятиях, завершившихся сразу несколькими безумными оргазмами.
Тело Кавана мгновенно ожило при этом воспоминании, словно его не удовлетворило их соитие. Однако Каван все же предпочел просто уютно прижаться к жене, наслаждаясь тем, что она рядом.
Последние несколько недель оказались сложными – все пытались приспособиться к своему новому положению, в том числе и он сам. Ему пришлось переселиться в покои отца. Голова была забита срочными неотложными делами, и он время от времени безнадежно надеялся, что отец вдруг войдет в комнату и ответит на все вопросы или хотя бы даст совет – а потом боль утраты вновь обрушивалась на Кавана, и он садился не на стул отца за его столом, а в кресло, в котором любил сидеть, когда разговаривал с Тавишем по душам.
Он все еще пытался примириться с мыслью, что отца больше нет, а он, Каван Синклер, теперь лэрд клана. И хотя эта мысль постоянно терзала его, Каван не оставлял попыток выяснить, кто убил Тавиша – ради памяти отца и спокойствия клана, чтобы сплетни наконец улеглись, а клан зажил прежней мирной жизнью.
Гонора очень помогала ему в поисках убийцы. Она перезнакомилась почти со всеми жителями деревни и быстро выявила тех из них, кто убить никак не мог. Они подозревали даже ее отчима, но быстро отвергли эту мысль. В конце концов, он добился того, чего хотел, женив Кавана на своей падчерице. И чем глубже супруги копали, тем короче становился список подозреваемых. Они уже начали подумывать, не совершил ли убийство какой-нибудь прохожий – например, торговец, остановившийся в деревне, чтобы продать свои товары, усталый путник, искавший ночлега, или человек, специально посланный, чтобы убить Тавиша. Но зачем?
Каван с Гонорой, а также с братьями бесконечно обсуждал всевозможные варианты. Никто из них не мог успокоиться, пока этого человека не найдут и не покарают за его преступление. Но проходили недели, и казалось все менее вероятным, что мерзавца когда-нибудь отыщут.
Одна мысль терзала и Кавана, и Гонору. Им казалось, что Тавиш либо хорошо знал своего убийцу, либо не думал, что от этого человека может исходить угроза. Отец был слишком искушенным воином, чтобы не суметь отразить даже внезапное нападение, значит, он не почувствовал никакой опасности. Супруги никак не могли совместить эти противоречия, но предполагали, что именно тут и кроется разгадка убийства.
Гонора тревожно зашевелилась. Каван ласково погладил ее обнаженное тело, и она снова успокоилась. После смерти отца они сблизились еще больше – может быть, потому что Каван особенно сильно в ней нуждался, а она любила его безо всяких условий.
Она любила его просто и безыскусно. Не важно, задумался он или улыбается, жалуется или ликует – ее любовь оставалась неизменной. Гонора понимала мужа, и, как ни странно, он тоже ее понимал. Он знал, что иногда ей необходимо прогуляться по вересковым пустошам или по лесу. Знал, что она редко говорила о ком-либо дурное слово и не сетуя выслушивала любые жалобы. Она всегда находила время для Адди и не забывала упражняться в стрельбе из лука, хотя Кавану не хватало времени, чтобы и дальше учить ее самообороне. И всегда, всегда она откликалась, если он интимно прикасался к ней.
Каван глубоко и страстно любил свою жену и все же до сих пор не сумел сказать ей об этом.
Почему?
Хотел бы он это понять. Это казалось полной бессмыслицей. Ему так легко любить Гонору, и слова должны так же легко сорваться с его губ. Но каждый раз, когда он пытался их произнести, слова словно застревали в горле. Они легко слетали с его губ, когда Гонора спала и не могла его слышать, а все остальное время оставались словно взаперти, и Каван не мог подобрать ключ, чтобы отпереть эту дверь.
Гонора снова пошевелилась, повернулась и обвилась вокруг мужа, прижавшись к нему своей пышной грудью. Она быстро привыкла к своей наготе рядом с ним, ей это нравилось, и они так и спали.
Обнаженные, переплетясь телами.
Ему повезло, ему так повезло, что он оказался обвенчанным с нею! Когда Гонора призналась, что Тавиш считал ее хорошей партией для Кавана с того самого раза, когда Калум предложил этот брак, Каван очень удивился. А с другой стороны, отец был очень мудрым вождем и хорошо знал своего сына. Он сразу разглядел в Гоноре то, чего Каван разглядеть не сумел. Тавиш сразу увидел драгоценный камень. И Каван каждый день благословлял отца за то, что тот свел их вместе.
Каван зевнул и устроился поудобнее, готовый уснуть – готовый быть хорошим мужем, готовый возглавить клан, готовый любить.
Следующие несколько часов Гонора решила посвятить себе. Муж совещался с братьями в своих покоях, Адди в кухне с помощью стряпухи пекла какое-то угощение для своих сыновей, и хотя она спросила невестку, не хочет ли та помочь, Гонора понимала, что для Адди будет лучше, если она порадует сыновей сама. Это материнское угощение, что-то, что Адди пекла для них много лет, и Гонора не хотела вмешиваться. Впрочем, все вышло к лучшему, потому что Адди попросила ее увести из кухни Смельчака – он бы только путался под ногами, да еще непременно слопал бы там все, до чего смог дотянуться.
Поэтому Гонора взяла Смельчака и решила прогуляться по деревне и навестить ее жителей. Вдруг удастся услышать какие-нибудь новые сплетни? Однако у пса имелись совершенно другие планы. Он прямиком помчался в конюшню, к своим братьям и сестрам.
Гонора пошла следом. Из пяти щенков в конюшне осталось только два, остальных разобрали жители деревни. Гонора считала, что двух последних (обе девочки, и обе очень красивые) должны забрать Артэр и Лахлан. Смельчак был совершенно черным, а у одной из его сестер, тоже черной, лапы были коричневыми, и это придавало ей царственный вид. И хотя она казалась послушной, но настоять на своем умела. Прекрасная спутница для Артэра. Вторая собака – черно-коричневого окраса, обладала ярко выраженной индивидуальностью, не признавала никаких команд и делала только что, что хотела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29