Мари прошла к дальнему концу длинного стола и принялась мыть стакан, которым бесчисленное множество раз отмеряла порции серого порошка и воды. Взглянув на танцующую сестру, она не смогла сдержать улыбки. Безграничное жизнелюбие Вероники было довольно заразительно.
И Мари уже почти поверила в то, во что не верила никогда. В мечту.
Богатое приданое... Бог с ним, с приданым. А вот новенькие, без единой трещины, стаканы, колбы... Как приятно было бы работать с ними. И можно было бы купить новые воздуходувные мехи. А уж если они очень разбогатеют, то можно будет даже приобрести микроскоп Эйскафа.
При этой мысли она грустно улыбнулась. Ах, что это за чудо, микроскоп Эйскафа!
Вероника, запыхавшись и хохоча, закончила танец и присела в реверансе перед несуществующим партнером.
– Мари, все будет так, как я говорю. Вот увидишь. Уж я-то знаю. – Она подбежала к сестре. – Мы обязательно разбогатеем, и у нас будут толпы красивых поклонников.
– Это у тебя будут толпы поклонников, – поправила Мари, орудуя ершиком в U-образной трубке, на стенках которой осел налет фосфора. – Лично я, основываясь на своих наблюдениях, считаю, что все мужчины – это страшно самодовольные и властолюбивые создания, – продолжила она таким тоном, словно читала лекцию по химии. – И чем дольше я проживу без мужа, тем счастливее буду. Мне уже двадцать три года, и, как видишь, я благополучно хожу в старых девах и не имею ни малейшего желания менять свою жизнь. Наоборот, я сделаю все, чтобы как можно дольше оставаться в этом положении. Ну, хотя бы еще десяток-другой лет. Вероника нахмурила брови:
– Ты просто еще не встретила своего мужчину – да и то только потому, что вообще не видишься с мужчинами. Когда ты встретишь его, ты поймешь, как это... как это...
– Чудесно, восхитительно, а главное – романтично, – насмешливо подсказала Мари и, шумно вздохнув, отвела глаза.
– Да, – спокойно подтвердила Вероника. – Именно так и даже более того.
Мари улыбнулась, взяла со стола стакан и молча продолжила работу. Занимаясь наукой, она привыкла опираться на факты, а факт состоял в том, что будь она даже сказочно богата, ни один мужчина не обратит на нее внимания.
Ее внешность, мягко говоря, ничем не примечательна. Самые обычные, каштанового цвета, волосы, невыразительные карие глаза, простые черты лица. Чересчур простые. Нос великоват, зубы отнюдь не идеально ровные, тяжелый подбородок с маленькой ямкой посередине. Черты, делающие Армана невыразимо привлекательным, в женском исполнении явно проигрывают.
Но ее устраивает ее внешность. Главное – иметь на плечах голову, а не смазливую мордашку.
Мать частенько повторяла эти слова.
– Придет день, Мари, – зашептала Вероника, глядя на ее руки, орудующие щеткой, – придет день, и ты...
Из ящика на другом конце стола послышалось шипение.
Сестры застыли.
Они не успели вымолвить ни слова, как из ящика вырвалось белое пламя. Секундой позже раздался взрыв, и небывало яркая вспышка осветила зал.
Вероника вскрикнула и попятилась. Мари, ослепленная светом, инстинктивно закрыла ладонью глаза, но не могла двинуться с места – казалось, дыхание и сердце остановились. Перед глазами мелькали слепящие, яркие круги света.
Вероника схватила ее за руку и оттащила в сторону.
– Что это? – кричала она, потирая глаза, щурясь и кашляя от едкого дыма, заполнившего зал. – Я думала, ты работаешь над удобрением! Что случилось?
Мари не могла говорить. Не могла даже дышать. Она не знала, радоваться ей или ужасаться. Вероника продолжала сжимать ее локоть, но Мари выдернула руку и бросилась к ящику.
Или вернее будет сказать – туда, где раньше был ящик. Огонь уже потух – потух так же внезапно, как вспыхнул, – но он не оставил после себя ничего. Не было даже пепла. Он в считанные секунды уничтожил деревянный ящик и рассаду. Даже почву. На столешнице красного дерева дымилась черная, тлеющая по краям дыра.
Мари охватил ужас. Она использовала лишь несколько гранул удобрения, а взрыв получился невероятной силы – его вспышка осветила зал так, словно над головой разом зажглись все шесть люстр.
Подавленная, уничтоженная, она медленно повернулась и посмотрела на стоявший в углу огромный сосуд, в котором хранилось ее «волшебное» удобрение. Если оно попадет на поля Франции... Нет, этого допустить нельзя!
Ее колотила дрожь. Она пыталась все обдумать, все взвесить, призывая на помощь логику и хладнокровие ученого, но все усилия были тщетны, ей становилось хуже и хуже.
Как же так получилось, что она, Мари Николь ле Бон, создала столь страшную, столь разрушительную смесь?
– Мари? Что с тобой?
Мари ошеломленно взглянула на сестру и попыталась взять себя в руки.
– А? А-а... нет... ничего. Я в порядке. Вот я и узнала, в чем причина возгорания. Лужи. – Она хрипло засмеялась. – Теперь остается только сделать так, чтобы удобрение не реагировало на стоячую воду. Я должна, – она сглотнула, – должна начать все сначала.
– Давай завтра, – мягко сказала Вероника. – Тебе нужно немного поспать. А завтра начнешь все сначала.
Мари решительно помотала головой. Она допустила ужасную ошибку, которая будет терзать ее всю ночь и не даст заснуть. Она подняла с пола стеклянную чашу.
– Нет, Вероника. Я поработаю. А ты иди...
Кто-то постучал в окно. Мари, вздрогнув, замолчала и вгляделась в темноту за окном. Мужчина. Чаша выскользнула у нее из рук. Вероника вскрикнула.
Мужчина, неподвижно и молча постоял в темноте, а затем снова забарабанил по стеклу.
За одно мгновение между двумя ударами учащенно забившегося сердца в голове Мари пронеслась мысль о том, что Арман был прав: это безрассудство, когда две молодые женщины живут одни в опустевшей усадьбе. Последние деньги следовало потратить на слуг, а не на покупку лабораторного оборудования...
Но тут она узнала мужчину.
– Арман! – воскликнула Мари и бросилась к окну. Ото двинув засов, она распахнула окно, Вероника уже стояла рядом. – Что ты здесь делаешь? Ты напугал нас до смерти!
Арман перепрыгнул через подоконник и, тяжело дыша, предстал перед ними. Выглядел он каким-то помятым и всклокоченным.
– Мари, Вероника! Слава Богу, вы обе здесь. У нас нет времени...
– Почему ты не вошел в дверь? – перебила его Вероника. – И откуда у тебя такой роскошный наряд?
Арман был одет в расшитый золотом парчовый камзол и бриджи. Из-под камзола выглядывала белая рубашка из тончайшего батиста, пенящаяся рюшами и кружевами, а на ногах сияли новенькие кожаные сапоги.
Где ты взял деньги? – продолжала допытываться Вероника.
– Сейчас не время объяснять! – Арман быстро прошел к столу и сгреб со стенной полки тетради, в которых Мари делала свои записи. – Мы должны уехать! Меня преследуют...
– Преследуют? – удивленно повторила Мари. Ее братец, так же как и сестра, всегда отличался излишней горячностью. – Кто это преследует тебя? Арман, о чем ты говоришь?
– Мари, послушай меня. – Сжимая в руке ее записи, он подбежал к стоявшим у окна сестрам. – Мы должны немедленно бежать отсюда. Мари, где твоя формула? В которой из тетрадей? Мы должны взять ее с собой. Это единственное, что может помочь нам сторговаться.
На этот раз Мари пришла в замешательство, даже испугалась, но попыталась отобрать у брата драгоценные записи.
– С кем нам торговаться? Арман, ты пьян? Будь добр, объясни, что происходит?
Но брат неожиданно бросил тетради на пол и схватил Мари за плечи. Он безжалостно встряхнул сестру и вскричал:
– Где формула?
– Арман! – выдохнула Вероника.
Увидев отчаяние, застывшее в его глазах, и ощутив железную хватку его пальцев, Мари перестала спорить, она смогла только испуганно прошептать:
– Она... она у меня в голове. В тетрадях только краткие заметки. Но... Арман, все полетело к чертям! – Она посмотрела на зиящую в столе черную дыру. – Мне очень жаль, но удобрение оказалось неустойчивым к воде.
– Это не просто жаль, – с жаром воскликнул Арман и, развернув ее, подтолкнул к окну. – Я-то уж было подумал, что твои чудачества наконец принесут нам хоть какие-то деньга, а они принесли только беду. – Не обращая внимания на разбросанные по полу тетради, он повернулся к Веронике и схватил ее за руку. – Чем дольше мы будем спорить, тем большей опасности мы подвергаем себя. Нас ждет экипаж. Вылезай в окно. Живо!
Вероника мгновенно выполнила его приказ.
– А что за опасность? – только спросила она. Мари нерешительно переминалась с ноги на ногу.
– Арман, я останусь. Я не могу никуда ехать. Я должна...
Но она не успела договорить. Из дома донесся шум, кто-то колотил в наружную дверь. Послышались крики, а затем раздался грохот.
Там выламывали дверь.
Арман побледнел. Схватив Мари за локоть, он потащил ее к окну, за которым их ждала Вероника.
– Вылезай! Быстро! Бегите к карете!
Больше убеждать ее не пришлось. Мари не знала, что за люди ломились в их дом, но опасность, о которой говорил Арман, стала вполне реальной.
Выбравшись наружу, они бросились к стоявшему в нескольких ярдах от дома изящному ландо. Арман усадил сестер в коляску, а сам прыгнул на место кучера.
– Арман, Бога ради, объясни наконец, что происходит? – потребовала Мари, перебравшись через приспущенный кожаный верх и усаживаясь рядом с братом. Арман щелкнул кнутом, и лошади – пара превосходных гнедых жеребцов, взмыленных и нетерпеливо гарцующих – сорвались с места.
Они помчались в темноту, в сторону крутых холмов, вместо того чтобы свернуть на окружную дорогу.
– А к-к-куда мы едем? – спросила Вероника, когда их тряхнуло на ухабе.
– Вероника, помолчи! – Мари, полуобернувшись, двумя руками держалась за дверцу ландо. От бешеной скачки у нее перехватило дыхание. – Арман, коляска развалится от такой тряски...
– Нам нужно держаться в стороне от дорог. Там полно людей, встречаться с которыми нам совсем не стоит.
Он посмотрел назад, словно желая проверить, нет ли за ними погони, и Мари обеспокоенно проследила за его взглядом. Погони не было. Пока.
– Каких людей? – прокричала Мари, из-за свиста в ушах не слыша своего голоса.
Арман взмахнул кнутом, подгоняя лошадей и бросил виноватый взгляд на Мари, которая едва удерживалась на месте.
– Нашелся один господин, которого страшно заинтересовало мое – то есть твое – изобретение, – прокричал он. – Он предложил за него кругленькую сумму. Ему нужен был только образец...
– Что? – Мари задохнулась. – Арман! Скажи, ты не отдал его? Если отдал, то мы должны немедленно вернуть его! Возникли сложности...
– Я знаю, Мари. Все знаю. Но этот человек...
Сзади раздался выстрел. Арман, неистово закричав, стегнул лошадей.
– Что это? Там стреляют? – в ужасе закричала Вероника. – В нас стреляют!
И в ту же секунду прогремело еще несколько выстрелов. Арман обернулся и напряженно всмотрелся в темноту.
– Стреляют не в нас, – заверил он сестер. – Я нужен им живым. Они палят друг в друга.
Мари, открыв рот, смотрела на него.
– Ст-т-реляют? – заикаясь, проговорила она. – Стреляют! Арман, кому ты отдал образец?
– Он сказал, что он королевский министр, а что за министр, я не спрашивал. Какая разница! Будь он даже министром королевского ночного горшка, я бы все равно продал ему образец. В конце концов, нам нужны деньги. А потом, позже, я узнал, что он министр королевского флота...
– При чем тут флот? Зачем флоту удобрения?
Выстрелы звучали, не прекращаясь, один за другим, и где-то совсем рядом. Вероника, забившись в угол коляски, отчаянно визжала.
– Мне кажется, он прослышал о полевых опытах, – прокричал Арман. – Я отдал ему тот образец, который был у меня, а через несколько дней он вдруг объявился снова и потребовал продать ему все. Взывал к патриотизму. Говорил, что грядет расцвет Франции. Пугал меня непрошеными гостями, имея в виду англичан. Потом дал мне охрану и пистоль. Сказал, чтобы я был осторожен.
Коляска угодила в рытвину и накренилась так, что все трое едва не выпали.
Перепуганная Мари вцепилась в сиденье.
– Арман, не гони лошадей! Мы же перевернемся!
– Ты не знаешь этих людей. Они способны на все. Когда они рассказали мне, как они использовали твою смесь, у меня волосы встали дыбом. Они...
Сзади раздался мощный грохот. Это был явно не выстрел. Скорее это походило на взрыв.
Мари посмотрела назад, туда, где остался их дом. В небе полыхало красное зарево.
– Огонь! – закричала она, охваченная гневом и страхом. – Они подожгли наш дом!
Арман тихо выругался.
– Болваны! О чем они думают! Там же лаборатория! Он рванул поводья, но лошади, не слушаясь, неслись во весь опор.
– Ложитесь! – закричал Арман. – На пол! Закройте головы руками!
Но они не успели.
Грохот невиданной силы прокатился в ночи – словно мир разорвался на кусочки.
Мари не слышала своего вопля. Только почувствовала взрывную волну. А еще увидела небывало яркое свечение, озарившее ночную мглу. Она видела его сквозь ладони, прижатые к векам плотно закрытых глаз..
Потом, когда к ней вернулся слух, она услышала ржание обезумевших лошадей. Ландо стремглав неслось вниз по холму, затем, на полном ходу зацепившись колесом за огромный булыжник, опрокинулось на бок. Мари испытала головокружительное чувство полета, ощутила удар о землю, а потом жгучую боль в голове.
Больше она ничего не чувствовала.
ГЛАВА 2
Лондон
Приходите один, говорилось в письме.
Лорд Максимилиан д'Авенант в наглухо застегнутом пальто вышел из наемного экипажа в непроглядную темноту причалов. Треуголка, низко надвинутая на глаза, оставляла видимой лишь двухдневной давности щетину на щеках и подбородке. Рука сжимала полупустую бутылку с мадерой. Только сейчас, когда теплый весенний воздух дохнул ему в лицо, он почувствовал, как холодит ногу стальное лезвие ножа, спрятанного в голенище правого сапога.
Стояла ночь новолуния – такая же черная, как его пальто, – и он понимал, что день и час встречи выбраны не случайно. По телу пробежал холодок страха. Нащупав пистоль, спрятанную в потайном кармане пальто, он почувствовал себя увереннее.
Намного увереннее.
Человек, приславший это загадочное письмо, не настаивал на том, чтобы Макс пришел безоружным; но если бы такое требование было выдвинуто, он проигнорировал бы его. Он не так глуп, чтобы оставить оружие дома, пусть и не слишком искушен в делах подобного рода.
Совсем не искушен в интригах, уныло подумал Макс.
Кучер, открывший ему дверь, вежливо молчал в ожидании своих денег, но было ясно, что ему не терпится поскорее убраться отсюда. Макс стряхнул с себя оцепенение, вынул из кармана несколько гиней и щедро наградил старика.
– Благодарствуем, ваша светлость. – Старик приподнял шляпу. – Премного благодарны.
Он закрыл дверь, влез на козлы, и карета, громыхая колесами по булыжной мостовой, скрылась в ночи.
Макс остался один на темной, безлюдной улице.
Он постоял несколько минут, пытаясь сориентироваться в темноте, затем повернул налево и зашагал размеренным, осторожным шагом. За те два года, которые он чувствовал себя здоровым, он исследовал каждый уголок Лондона, но в этой части города бывал редко. Он хорошо изучил доки, принадлежащие Ост-Индской компании, но в районе Южных доков, мрачном и опасном, чувствовал себя неуютно.
Пройдя несколько шагов, он остановился и, секунду подумав, зашагал дальше, неуверенно и шатко, изображая молодого повесу, уже изрядно подвыпившего, но продолжающего совершать обход пивных. Вот и представился случай излить свою тайную страсть к лицедейству, мрачно усмехнувшись, подумал Макс. Хотя это отнюдь не та роль, о которой он мечтал.
Время от времени он останавливался, трясущейся рукой подносил бутылку ко рту и вливал в себя немного вина, в то время как глаза его, спрятанные под полями шляпы, читали названия таверн в поисках упомянутого в письме. А еще он старался заметить и запомнить каждую деталь, каждую мелочь, и при этом не привлечь внимания к себе.
Тусклый свет фонарей желтил лужи по обочинам улицы. Фонари горели через один. В этот час улица была почти безлюдна; только усталый матрос или милующаяся парочка изредка проходили мимо. Люди предавались своим нехитрым заботам и радостям и не обращали никакого внимания на жалкого, едва стоящего на ногах пьяницу. Макс вышел из хилой полоски света, прочерченной по мостовой, и оказался в темноте.
Странное чувство охватило его. Безлунная ночь казалась неестественно тихой и какой-то пустой. Из многочисленных пивных и таверн не доносилось ни звука – ни хриплого хохота, ни непристойных песенок, которые обычно разносит соленый морской ветер. Ужас и отчаяние ощущались даже здесь.
На его лице снова мелькнула мрачная усмешка. До не давнего времени война с Францией шла довольно успешно, настолько успешно, что в них взыграло высокомерие победителей. Но две недели тому назад все изменилось. Всеобщий восторг сменился отчаянием. И сам он не исключение – сначала вместе со всеми испытывал радостное головокружение, а теперь переживает отчаяние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42