А ты скучал по мне?
– Скучал.
Решительная невозмутимость этого слова обрадовала ее. Она рассмеялась тихим счастливым смехом.
Они спускались по лестнице, Аарон через несколько ступенек после них с миссис Галлатин. Он не мог слышать, о чем они говорили, но он слышал смех Тео и видел, как она смело потребовала, чтобы капитан сопровождал ее. Его глаза сузились. Он не успел прореагировать на историю, которую миссис Галлатин рассказывала о своем маленьком умненьком сыне, и эта матрона была удивлена. Кем бы ни был полковник Бэрр, она прежде всегда считала его образцом внимательной учтивости.
Оказавшись за столом, Тео обнаружила, что сидит между Льюисом и Педерсеном. Маркиз и маркиза де Каса-Ирухо сидели вместе в надменном неодобрении в конце стола. Аарон восседал рядом с маркизом, которого, он думал, нужно время от времени обрабатывать. Из этого положения он мог также следить за Тео.
– Какая замечательная комната, – заметил Педерсен, пытаясь привлечь ее внимание. – Вы были здесь прежде, миссис Элстон?
Она неохотно отвернулась от Мерни.
– Нет, не была. А что, собственно, такого замечательного в ней? – Она в действительности не обратила на комнату никакого внимания. Окружающее перестало для нее существовать. Даже Аарон пропал из поля зрения. Она совершенно не замечала, что он осторожно наблюдает за ней.
– Взгляните вокруг себя, прекрасная леди, – сказал датчанин. – Цветы в горшках, птицы, можно подумать, что находишься в оранжерее. И масса механических приспособлений. Смотрите-ка, стена открывается!
Действительно, стена открывалась, вернее, вращалась между кухней и столовой, открывая полки, заполненные различными блюдами, вытащенными из плиты.
– Я думаю, у него много таких изобретений, – продолжал Педерсен. – Говорят, что у него есть подъемник, который действует посредством блока, и он способен поднять человека на два или три этажа. Хотя я его не видел.
– Как интересно, – заметила Тео прохладно. Какое ей дело до выдумок президента, до его птиц и цветов, когда драгоценные моменты проходят; Мерни сидел так близко от нее, но они не могли сказать друг другу ни единого слова.
Обед был прекрасным, а вина замечательными. Страсть мистера Джефферсона к простоте резко исчезала, когда дело касалось кулинарии. После рисового супа подали тарелки с мясом, ветчиной, телятиной, бараньи котлеты, утку, жареные яйца и новое итальянское блюдо, называемое «макароны», прекрасно приправленные луком и сыром. Эти деликатесы наконец отвлекли Педерсена, который затих с полным ртом. Тео придвинула к себе очередную нетронутую тарелку и повернулась к Мерни. Он ожидал этого.
– Тео, – прошептал он, – это ужасный фарс. Я должен еще раз увидеть тебя наедине.
Ее лицо побледнело. Она подняла испуганные глаза:
– Еще раз? Что ты имеешь в виду? Я попытаюсь выскользнуть из дома. Это трудно теперь, так как отец здесь, но я постараюсь. Мы можем встретиться у реки.
– Нет, дорогая. – Его губы едва двигались. – Мы не можем. Нас видели. Один из слуг Джефферсона. Мне удалось заткнуть ему рот, я надеюсь. Но могут быть и другие. Мне не хотелось бы, чтобы ты рисковала. Кроме того, я…
Он и все остальные за столом неожиданно замерли и подались вперед. Джефферсон говорил, повысив голос, чтобы все его слышали. Тео рассеянно слушала фразы, не понимая и не желая их понимать.
– В этом небольшом обществе я могу сказать открыто то, что многие из вас уже знают. Мы объявим об этом публично в День независимости… Удачное приобретение территории без единого выстрела… Наша замечательная сестра Франция… Испания, наша прославленная соседка на юге…
Аарон, уверенный в своем слушателе, прошептал Каса-Ирухо:
– Он, как кот с тарелкой сметаны, не правда ли, милорд?
Испанец скривил губы:
– Но эта так называемая покупка не разрешена нашей конституцией. Он игнорирует это. Это – беззаконие с самого начала и до конца. Испания не разрешит этого. Это означает войну.
– Вы так думаете? – сказал Аарон мягко, надеясь выудить больше интересующей его информации. Но маркиз опустил глаза и в гневном молчании забарабанил по набалдашнику своей трости.
Джефферсон продолжал:
– Это давно уже было моей мечтой – послать экспедицию через западные земли к другому морю. Мы три раза пытались, но все заканчивалось провалом. Теперь, когда эти земли перешли к нам, я чувствую, как необходима такая экспедиция. Все уже готово, и на этот раз, думаю, она не провалится, поскольку возглавлять ее будут два молодых человека: мой помощник и секретарь, капитан Льюис, и его друг и товарищ по оружию, капитан Вильям Кларк, который присоединится к нему позже.
Все, кроме Теодосии, посмотрели на Льюиса. Она сидела неподвижно, уставившись на скатерть.
– Леди и джентльмены, – сказал Джефферсон, поднимаясь, – я предлагаю тост за успех экспедиции и за ее главу. – Он послал покрасневшему Мерни искреннюю улыбку и продолжал: – Он обладает неустрашимой храбростью, стойкостью. Заботливый, как отец, к тем, кто находится у него в подчинении, и в то же время сам очень дисциплинированный, он знаком с характером, обычаями и законами индейцев. Он привык к кочевой жизни. Это честный и бескорыстный человек. Леди и джентльмены, рекомендую вам, капитан Меривезер Льюис!
Все разом стали поздравлять капитана, в то время как Аарон думал: «Это все деревенскому парню из лесной глуши, который будет навсегда поглощен пустыней. Скатертью дорога!» Он был раздражен выражением лица Теодосии и обнаружил, к своему удивлению, что он правильно оценил свою прошлую неприязнь к Льюису. Она поднялась в нем с новой силой.
Разговор стал общим на конце стола, где сидел президент. Мэдисон задавал Льюису вопросы относительно экспедиции, а Долли бесконечно высказывала свои замечания и восторги.
– Какое это будет замечательное приключение, капитан Льюис! Какая смелость! Я не могу не думать об этом без содрогания, как представлю, какие трудности вас ожидают!
Джефферсон развалился в кресле, глядя с сияющей улыбкой на своего протеже, и расслабился, как это всегда было, от радостной болтовни Долли.
Секретарь казначейства занялся десертом. Нежно любимый Джефферсоном проект абсолютно не интересовал его, и ввиду того, что его финансирование составляло всего две тысячи пятьсот долларов, секретарь не чувствовал ни желания, ни необходимости препятствовать ему.
Теодосия улыбалась, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Она чувствовала себя одинокой и покинутой. Мерни не принадлежал ей. Чудесное время, которое они провели вместе, не имело ничего общего с его реальной жизнью; хотя для нее это стало практически самой жизнью.
Чувство боли завладело ею. Она почувствовала, что как бы отделяется от этой комнаты, полной людей. На мгновение она увидела их всех реально, каждого со своей господствующей мыслью, явно написанной на лице. Они были как герои в нравственной пьесе: Джефферсон – самодовольство, Долли Мэдисон – общественное приличие, де Каса-Ирухо – оскорбленное негодование, миссис Тюро, которая не произнесла ни единого слова, с тех пор как она села, – Тревога, а ее муж – Грубость. Медленно ее взгляд переходил от одного к другому: Педерсен – Обжорство, Галлатин – Проницательность. Даже Мерни был за пределами и далеко от нее. Его лицо ничего не выражало, кроме «решительности и упорства», о которых говорил Джефферсон.
Только лицо Аарона она не могла прочитать. Она знала его очень хорошо и, тем не менее, не могла сказать, какие мысли скрывались за этой вежливо улыбающейся маской.
Она умоляюще посмотрела на Мерни. «Вернись ко мне, вернись», – мысленно закричала она ему. Но он ее не слышал.
Только когда миссис Мэдисон дала дамам знак подняться, он обернулся к ней.
– Назначь какое-нибудь безопасное место для встречи, – быстро прошептал он. – Я встречу тебя, где и когда ты захочешь. Пошли свою служанку с запиской. Я ее получу.
– Когда ты уезжаешь? – спросила она безнадежно.
– Во вторник на рассвете. Вторник, а сегодня был вечер пятницы.
– Пойдем, дитя мое. – Долли Мэдисон обняла ее за талию своей нежной рукой. – Мы должны оставить джентльменов одних. Боюсь, что они горят желанием избавиться от нас, бедных женщин.
Тео разрешила увести себя наверх. Ее темные прекрасные глаза были пусты и неподвижны. Казалось, она не слышала, когда миссис Галлатин обратилась к ней с каким-то незначительным замечанием. Добрейшее сердце Долли было тронуто. Она прижимала Теодосию к себе, заслоняя поведение девушки изящной ширмой тактичной болтовни.
Когда остальные дамы немного отошли, она мягко потрепала Тео по руке.
– Ты несчастна, дорогая. В чем дело? Могу я помочь?
Тео вздрогнула, ее маленькое лицо задрожало.
– Счастлива! – воскликнула она с горечью. – Разве кто-нибудь счастлив?
Долли улыбнулась:
– Я. Ты не поверишь мне, дорогая, ты еще слишком молода, но счастье, приходит от прекращения борьбы с вещами, которые ты не можешь изменить. И оно состоит из маленьких незначительных радостей: красоты цветов, чашки чая у камина с подругой, радости хорошего разговора, музыки, – она говорила с непривычной серьезностью, но видела, что это было бесполезно. Девушка была в глубоком эмоциональном кризисе. Долли проницательно догадалась о причине волнения: отношения Льюиса и Теодосии были достаточно очевидны для ее мудрых глаз. Но она ничем тут не могла помочь. Это пройдет. Нужно переболеть, чтобы обрести покой.
– Во всяком случае, улыбайся, Теодосия, – убеждала они нежно. – Ты никогда не должна показывать свою боль, что бы это ни было. Обнажение чувств на публике более непристойно, чем обнажение тела.
Теодосия покраснела. Мягкое замечание было заслуженным.
– Извините. Вы правы.
Долли кивнула одобрительно, вытащила изящную золотую табакерку из своей сумочки.
– А теперь я позволю себе одну из маленьких радостей, о которых я говорила, – она засмеялась. – Полагаю, что многие шокированы этим, но это доставляет мне удовольствие, и я упряма.
Она положила по маленькой щепотке в каждую ноздрю и чихнула с некоторым шуточным сладострастием. Теодосия слегка улыбнулась.
– Вот и прекрасно, дитя мое. У тебя такая чудесная улыбка. Теперь давай присоединимся к другим дамам, которые, как я слышу, болтают по-французски, чтобы помочь бедной миссис Тюро. Я знаю, что в языках ты очень умела, а я, Аллах, нет. Поэтому ты должна помочь мне.
Она потащила Тео за собой, и они присоединились к другим дамам.
XVII
Так случилось, что на следующий день у Аарона была назначена встреча в таверне «Юнион» в Джорджтауне, и, хотя это был чисто мужской обед, он настаивал, чтобы Теодосия сопровождала его. Но она так успешно ссылалась на головную боль и усталость, что он неохотно должен был уступить.
Его отсутствие дома было очень кстати. Было несколько свободных часов, которые она могла провести с Мерни. Но, как и где? Дождь продолжался. У реки невозможно. Она подумала, что можно было бы позвать его в меблированные комнаты, но отвергла это сразу же. Хозяйка была известной сплетницей и проявляла необыкновенное любопытство относительно поведения своих постояльцев.
Она закрыла дверь спальни и нервно ходила взад и вперед. «Не может же это прекратиться так просто, – думала она. – Если бы мы могли еще раз побыть одни, то я бы смогла перенести это потом. Мы еще так много не сказали друг другу. Только еще один раз – пожалуйста. Затем я буду хорошая, я обещаю это».
Выход из положения помогла найти Элеонора. Она постучала в дверь, чтобы спросить, как одевать ребенка, и когда Тео наконец открыла, подбежала к своей хозяйке.
– Боже мой, мадам, что случилось?
Скоро она знала обо всем. «Какая жалость! – думала она. – Итак, теперь ее красавец любовник должен был уехать. Папа вернулся, муж должен скоро прибыть, а любовник должен уехать. Мадам хочет попрощаться наедине: вполне естественно».
– Но это же очень просто, мадам. В лесу около Рок-Крик есть дом, где принимают парочки, которые оказались в таком же положении. Хозяин очень осторожен. Никто не будет знать, – сказала Элеонора.
Теодосия покраснела:
– Ты имеешь в виду, что это дом свиданий?
Служанка пожала своими крепкими плечами:
– Можете называть это как хотите. Но когда кто-то умирает с голоду, он не будет разглядывать ломоть хлеба очень внимательно, не правда ли?
– Полагаю, что да, – медленно сказала Тео. И какое это имело значение, если они будут вместе?
Она написала короткую записку и вручила ее Элеоноре, дав инструкции.
– Не беспокойтесь, мадам. Я все улажу. Как славно, что монсеньор, ваш отец, сегодня будет отсутствовать. Без кота мышам раздолье.
Теодосия вскочила на ноги.
– Придержи свой язык! – вскипела она. Элеонора от удивления открыла рот и замерла на месте.
Тео упала в свое кресло и закрыла лицо руками.
– Извини, Элеонора, иди теперь.
Она не могла объяснить, что грубые слова, сказанные служанкой, напомнили ей об умышленном обмане Аарона и принесли ей неожиданную и сильную боль. Ей становилось плохо от отвращения к себе; но еще больше была тоска по Мерни.
Мерни первым прибыл в дом около Рок-Крика и, пройдя необходимые формальности, с холодным отвращением снял комнату. Он знал репутацию этого места и был удивлен запиской Теодосии, в которой она указывала место их встречи. В первый момент он почувствовал триумф. Определенно, это могло означать только одну вещь: молчаливая капитуляция. Приглашение провести их последние часы вместе, не в романтической дымке их дней около реки, а в откровенном осуществлении их страсти. Но после размышления он понял, что ошибался. Она выбрала это место потому, что не могла найти ничего другого. А другого и не было. Но затхлая и злобная атмосфера этого дома отталкивала его.
Он стоял у грязного разбитого окна в голой комнате, которую им предоставили, и увидел, как Теодосия, спрятав лицо под темной вуалью, вышла из кареты и неуверенно пошла к двери внизу. При ее появлении она тихо открылась.
«Это как в отвратительной французской пьесе, – подумал он с негодованием, – интрига и дрянное ухаживание. Фу!»
Комната пахла немытыми человеческими телами. Обстановка, откровенно практичная, состояла из кровати, стола и помойного ведра. Через тонкую перегородку, которая отделяла эту комнату от соседней, доносился визгливый смех, прерываемый мужским мычанием.
Мерни открыл дверь на резкий стук. Толстый хозяин вошел ухмыляясь. Теодосия, закутанная в плотную накидку, вошла за ним.
– Вот ваша маленькая дама, сэр. Вам нужно что-нибудь еще?
Мерни прижал Тео к себе.
– Да, разожгите огонь, – сказал он резко. – В этой дыре холоднее, чем в погребе.
Человек покачал головой:
– Не могу, сэр. У меня нет дров. Не было денег, чтобы нарубить летом. Тем не менее, людям, которые приходят сюда, огня не требуется. У них есть кое-что получше, чтобы согреться.
Мерни сжал кулаки, почувствовав, как Тео задрожала у него на груди.
– Убирайся! – закричал он яростно. Человек стремительно вышел. Дверь захлопнулась.
Тео отстранилась и жалобно посмотрела на него:
– О, Мерни, это ужасно. Я и не думала, что это будет так.
– Я знаю, – сказал он спокойно. – Что теперь об этом говорить. – Он развязал ленты на ее мокром плаще и положил его на источенную червями спинку кровати.
Она стояла молчаливо, еще более красивая, чем он когда-либо видел. На ней было простое платье из темно-голубого шелка, с которого Элеонора убрала все украшения, чтобы в случае неудачи его нельзя было узнать. Ее кожа на фоне темно-голубого отливала белым, как блеск на лепестках кизила, только щеки от волнения были слегка окрашены розовым. Ее бронзовые волосы свободно спускались на плечи, а маленькие пряди на висках завились от влаги.
Ее красота лишила его присутствия духа. Сладкая усталость разлилась по телу. Его руки внезапно задрожали. Он нахмурился и, резко повернувшись, зажег свечу на столе, намеренно возясь с кремнем и огнивом. Потом он вернулся к ней и потянул ее к кровати. Она застенчиво села.
– Здесь больше не на что сесть, моя дорогая, – сказал Мерни с мрачным юмором.
Она осмотрела грязную комнату. Колеблющееся пламя свечи освещало балки, с которых длинными клочьями свисала паутина и пыль. По полу бегали тараканы. Парочка в соседней комнате разразилась хриплой песней. Затем последовал звон бутылок. Глаза Тео наполнились слезами.
– Я хотела, чтобы все было красиво, Мерни, это наши последние часы вместе. Это должно было быть как прежде: солнце, деревья, река, которую мы любили. Я никогда не испытывала там неловкости. А здесь…
Он молча прижался губами к ее волосам.
– Не уезжай на запад, – прошептала она. – Я не дам тебе уехать. Оставайся около меня, мой любимый. Ты будешь в безопасности. И иногда мы сможем встречаться.
Он приподнял ее голову и посмотрел ей в глаза.
– Иногда мы можем встречаться, – повторил он горько. – Как, Теодосия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Скучал.
Решительная невозмутимость этого слова обрадовала ее. Она рассмеялась тихим счастливым смехом.
Они спускались по лестнице, Аарон через несколько ступенек после них с миссис Галлатин. Он не мог слышать, о чем они говорили, но он слышал смех Тео и видел, как она смело потребовала, чтобы капитан сопровождал ее. Его глаза сузились. Он не успел прореагировать на историю, которую миссис Галлатин рассказывала о своем маленьком умненьком сыне, и эта матрона была удивлена. Кем бы ни был полковник Бэрр, она прежде всегда считала его образцом внимательной учтивости.
Оказавшись за столом, Тео обнаружила, что сидит между Льюисом и Педерсеном. Маркиз и маркиза де Каса-Ирухо сидели вместе в надменном неодобрении в конце стола. Аарон восседал рядом с маркизом, которого, он думал, нужно время от времени обрабатывать. Из этого положения он мог также следить за Тео.
– Какая замечательная комната, – заметил Педерсен, пытаясь привлечь ее внимание. – Вы были здесь прежде, миссис Элстон?
Она неохотно отвернулась от Мерни.
– Нет, не была. А что, собственно, такого замечательного в ней? – Она в действительности не обратила на комнату никакого внимания. Окружающее перестало для нее существовать. Даже Аарон пропал из поля зрения. Она совершенно не замечала, что он осторожно наблюдает за ней.
– Взгляните вокруг себя, прекрасная леди, – сказал датчанин. – Цветы в горшках, птицы, можно подумать, что находишься в оранжерее. И масса механических приспособлений. Смотрите-ка, стена открывается!
Действительно, стена открывалась, вернее, вращалась между кухней и столовой, открывая полки, заполненные различными блюдами, вытащенными из плиты.
– Я думаю, у него много таких изобретений, – продолжал Педерсен. – Говорят, что у него есть подъемник, который действует посредством блока, и он способен поднять человека на два или три этажа. Хотя я его не видел.
– Как интересно, – заметила Тео прохладно. Какое ей дело до выдумок президента, до его птиц и цветов, когда драгоценные моменты проходят; Мерни сидел так близко от нее, но они не могли сказать друг другу ни единого слова.
Обед был прекрасным, а вина замечательными. Страсть мистера Джефферсона к простоте резко исчезала, когда дело касалось кулинарии. После рисового супа подали тарелки с мясом, ветчиной, телятиной, бараньи котлеты, утку, жареные яйца и новое итальянское блюдо, называемое «макароны», прекрасно приправленные луком и сыром. Эти деликатесы наконец отвлекли Педерсена, который затих с полным ртом. Тео придвинула к себе очередную нетронутую тарелку и повернулась к Мерни. Он ожидал этого.
– Тео, – прошептал он, – это ужасный фарс. Я должен еще раз увидеть тебя наедине.
Ее лицо побледнело. Она подняла испуганные глаза:
– Еще раз? Что ты имеешь в виду? Я попытаюсь выскользнуть из дома. Это трудно теперь, так как отец здесь, но я постараюсь. Мы можем встретиться у реки.
– Нет, дорогая. – Его губы едва двигались. – Мы не можем. Нас видели. Один из слуг Джефферсона. Мне удалось заткнуть ему рот, я надеюсь. Но могут быть и другие. Мне не хотелось бы, чтобы ты рисковала. Кроме того, я…
Он и все остальные за столом неожиданно замерли и подались вперед. Джефферсон говорил, повысив голос, чтобы все его слышали. Тео рассеянно слушала фразы, не понимая и не желая их понимать.
– В этом небольшом обществе я могу сказать открыто то, что многие из вас уже знают. Мы объявим об этом публично в День независимости… Удачное приобретение территории без единого выстрела… Наша замечательная сестра Франция… Испания, наша прославленная соседка на юге…
Аарон, уверенный в своем слушателе, прошептал Каса-Ирухо:
– Он, как кот с тарелкой сметаны, не правда ли, милорд?
Испанец скривил губы:
– Но эта так называемая покупка не разрешена нашей конституцией. Он игнорирует это. Это – беззаконие с самого начала и до конца. Испания не разрешит этого. Это означает войну.
– Вы так думаете? – сказал Аарон мягко, надеясь выудить больше интересующей его информации. Но маркиз опустил глаза и в гневном молчании забарабанил по набалдашнику своей трости.
Джефферсон продолжал:
– Это давно уже было моей мечтой – послать экспедицию через западные земли к другому морю. Мы три раза пытались, но все заканчивалось провалом. Теперь, когда эти земли перешли к нам, я чувствую, как необходима такая экспедиция. Все уже готово, и на этот раз, думаю, она не провалится, поскольку возглавлять ее будут два молодых человека: мой помощник и секретарь, капитан Льюис, и его друг и товарищ по оружию, капитан Вильям Кларк, который присоединится к нему позже.
Все, кроме Теодосии, посмотрели на Льюиса. Она сидела неподвижно, уставившись на скатерть.
– Леди и джентльмены, – сказал Джефферсон, поднимаясь, – я предлагаю тост за успех экспедиции и за ее главу. – Он послал покрасневшему Мерни искреннюю улыбку и продолжал: – Он обладает неустрашимой храбростью, стойкостью. Заботливый, как отец, к тем, кто находится у него в подчинении, и в то же время сам очень дисциплинированный, он знаком с характером, обычаями и законами индейцев. Он привык к кочевой жизни. Это честный и бескорыстный человек. Леди и джентльмены, рекомендую вам, капитан Меривезер Льюис!
Все разом стали поздравлять капитана, в то время как Аарон думал: «Это все деревенскому парню из лесной глуши, который будет навсегда поглощен пустыней. Скатертью дорога!» Он был раздражен выражением лица Теодосии и обнаружил, к своему удивлению, что он правильно оценил свою прошлую неприязнь к Льюису. Она поднялась в нем с новой силой.
Разговор стал общим на конце стола, где сидел президент. Мэдисон задавал Льюису вопросы относительно экспедиции, а Долли бесконечно высказывала свои замечания и восторги.
– Какое это будет замечательное приключение, капитан Льюис! Какая смелость! Я не могу не думать об этом без содрогания, как представлю, какие трудности вас ожидают!
Джефферсон развалился в кресле, глядя с сияющей улыбкой на своего протеже, и расслабился, как это всегда было, от радостной болтовни Долли.
Секретарь казначейства занялся десертом. Нежно любимый Джефферсоном проект абсолютно не интересовал его, и ввиду того, что его финансирование составляло всего две тысячи пятьсот долларов, секретарь не чувствовал ни желания, ни необходимости препятствовать ему.
Теодосия улыбалась, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Она чувствовала себя одинокой и покинутой. Мерни не принадлежал ей. Чудесное время, которое они провели вместе, не имело ничего общего с его реальной жизнью; хотя для нее это стало практически самой жизнью.
Чувство боли завладело ею. Она почувствовала, что как бы отделяется от этой комнаты, полной людей. На мгновение она увидела их всех реально, каждого со своей господствующей мыслью, явно написанной на лице. Они были как герои в нравственной пьесе: Джефферсон – самодовольство, Долли Мэдисон – общественное приличие, де Каса-Ирухо – оскорбленное негодование, миссис Тюро, которая не произнесла ни единого слова, с тех пор как она села, – Тревога, а ее муж – Грубость. Медленно ее взгляд переходил от одного к другому: Педерсен – Обжорство, Галлатин – Проницательность. Даже Мерни был за пределами и далеко от нее. Его лицо ничего не выражало, кроме «решительности и упорства», о которых говорил Джефферсон.
Только лицо Аарона она не могла прочитать. Она знала его очень хорошо и, тем не менее, не могла сказать, какие мысли скрывались за этой вежливо улыбающейся маской.
Она умоляюще посмотрела на Мерни. «Вернись ко мне, вернись», – мысленно закричала она ему. Но он ее не слышал.
Только когда миссис Мэдисон дала дамам знак подняться, он обернулся к ней.
– Назначь какое-нибудь безопасное место для встречи, – быстро прошептал он. – Я встречу тебя, где и когда ты захочешь. Пошли свою служанку с запиской. Я ее получу.
– Когда ты уезжаешь? – спросила она безнадежно.
– Во вторник на рассвете. Вторник, а сегодня был вечер пятницы.
– Пойдем, дитя мое. – Долли Мэдисон обняла ее за талию своей нежной рукой. – Мы должны оставить джентльменов одних. Боюсь, что они горят желанием избавиться от нас, бедных женщин.
Тео разрешила увести себя наверх. Ее темные прекрасные глаза были пусты и неподвижны. Казалось, она не слышала, когда миссис Галлатин обратилась к ней с каким-то незначительным замечанием. Добрейшее сердце Долли было тронуто. Она прижимала Теодосию к себе, заслоняя поведение девушки изящной ширмой тактичной болтовни.
Когда остальные дамы немного отошли, она мягко потрепала Тео по руке.
– Ты несчастна, дорогая. В чем дело? Могу я помочь?
Тео вздрогнула, ее маленькое лицо задрожало.
– Счастлива! – воскликнула она с горечью. – Разве кто-нибудь счастлив?
Долли улыбнулась:
– Я. Ты не поверишь мне, дорогая, ты еще слишком молода, но счастье, приходит от прекращения борьбы с вещами, которые ты не можешь изменить. И оно состоит из маленьких незначительных радостей: красоты цветов, чашки чая у камина с подругой, радости хорошего разговора, музыки, – она говорила с непривычной серьезностью, но видела, что это было бесполезно. Девушка была в глубоком эмоциональном кризисе. Долли проницательно догадалась о причине волнения: отношения Льюиса и Теодосии были достаточно очевидны для ее мудрых глаз. Но она ничем тут не могла помочь. Это пройдет. Нужно переболеть, чтобы обрести покой.
– Во всяком случае, улыбайся, Теодосия, – убеждала они нежно. – Ты никогда не должна показывать свою боль, что бы это ни было. Обнажение чувств на публике более непристойно, чем обнажение тела.
Теодосия покраснела. Мягкое замечание было заслуженным.
– Извините. Вы правы.
Долли кивнула одобрительно, вытащила изящную золотую табакерку из своей сумочки.
– А теперь я позволю себе одну из маленьких радостей, о которых я говорила, – она засмеялась. – Полагаю, что многие шокированы этим, но это доставляет мне удовольствие, и я упряма.
Она положила по маленькой щепотке в каждую ноздрю и чихнула с некоторым шуточным сладострастием. Теодосия слегка улыбнулась.
– Вот и прекрасно, дитя мое. У тебя такая чудесная улыбка. Теперь давай присоединимся к другим дамам, которые, как я слышу, болтают по-французски, чтобы помочь бедной миссис Тюро. Я знаю, что в языках ты очень умела, а я, Аллах, нет. Поэтому ты должна помочь мне.
Она потащила Тео за собой, и они присоединились к другим дамам.
XVII
Так случилось, что на следующий день у Аарона была назначена встреча в таверне «Юнион» в Джорджтауне, и, хотя это был чисто мужской обед, он настаивал, чтобы Теодосия сопровождала его. Но она так успешно ссылалась на головную боль и усталость, что он неохотно должен был уступить.
Его отсутствие дома было очень кстати. Было несколько свободных часов, которые она могла провести с Мерни. Но, как и где? Дождь продолжался. У реки невозможно. Она подумала, что можно было бы позвать его в меблированные комнаты, но отвергла это сразу же. Хозяйка была известной сплетницей и проявляла необыкновенное любопытство относительно поведения своих постояльцев.
Она закрыла дверь спальни и нервно ходила взад и вперед. «Не может же это прекратиться так просто, – думала она. – Если бы мы могли еще раз побыть одни, то я бы смогла перенести это потом. Мы еще так много не сказали друг другу. Только еще один раз – пожалуйста. Затем я буду хорошая, я обещаю это».
Выход из положения помогла найти Элеонора. Она постучала в дверь, чтобы спросить, как одевать ребенка, и когда Тео наконец открыла, подбежала к своей хозяйке.
– Боже мой, мадам, что случилось?
Скоро она знала обо всем. «Какая жалость! – думала она. – Итак, теперь ее красавец любовник должен был уехать. Папа вернулся, муж должен скоро прибыть, а любовник должен уехать. Мадам хочет попрощаться наедине: вполне естественно».
– Но это же очень просто, мадам. В лесу около Рок-Крик есть дом, где принимают парочки, которые оказались в таком же положении. Хозяин очень осторожен. Никто не будет знать, – сказала Элеонора.
Теодосия покраснела:
– Ты имеешь в виду, что это дом свиданий?
Служанка пожала своими крепкими плечами:
– Можете называть это как хотите. Но когда кто-то умирает с голоду, он не будет разглядывать ломоть хлеба очень внимательно, не правда ли?
– Полагаю, что да, – медленно сказала Тео. И какое это имело значение, если они будут вместе?
Она написала короткую записку и вручила ее Элеоноре, дав инструкции.
– Не беспокойтесь, мадам. Я все улажу. Как славно, что монсеньор, ваш отец, сегодня будет отсутствовать. Без кота мышам раздолье.
Теодосия вскочила на ноги.
– Придержи свой язык! – вскипела она. Элеонора от удивления открыла рот и замерла на месте.
Тео упала в свое кресло и закрыла лицо руками.
– Извини, Элеонора, иди теперь.
Она не могла объяснить, что грубые слова, сказанные служанкой, напомнили ей об умышленном обмане Аарона и принесли ей неожиданную и сильную боль. Ей становилось плохо от отвращения к себе; но еще больше была тоска по Мерни.
Мерни первым прибыл в дом около Рок-Крика и, пройдя необходимые формальности, с холодным отвращением снял комнату. Он знал репутацию этого места и был удивлен запиской Теодосии, в которой она указывала место их встречи. В первый момент он почувствовал триумф. Определенно, это могло означать только одну вещь: молчаливая капитуляция. Приглашение провести их последние часы вместе, не в романтической дымке их дней около реки, а в откровенном осуществлении их страсти. Но после размышления он понял, что ошибался. Она выбрала это место потому, что не могла найти ничего другого. А другого и не было. Но затхлая и злобная атмосфера этого дома отталкивала его.
Он стоял у грязного разбитого окна в голой комнате, которую им предоставили, и увидел, как Теодосия, спрятав лицо под темной вуалью, вышла из кареты и неуверенно пошла к двери внизу. При ее появлении она тихо открылась.
«Это как в отвратительной французской пьесе, – подумал он с негодованием, – интрига и дрянное ухаживание. Фу!»
Комната пахла немытыми человеческими телами. Обстановка, откровенно практичная, состояла из кровати, стола и помойного ведра. Через тонкую перегородку, которая отделяла эту комнату от соседней, доносился визгливый смех, прерываемый мужским мычанием.
Мерни открыл дверь на резкий стук. Толстый хозяин вошел ухмыляясь. Теодосия, закутанная в плотную накидку, вошла за ним.
– Вот ваша маленькая дама, сэр. Вам нужно что-нибудь еще?
Мерни прижал Тео к себе.
– Да, разожгите огонь, – сказал он резко. – В этой дыре холоднее, чем в погребе.
Человек покачал головой:
– Не могу, сэр. У меня нет дров. Не было денег, чтобы нарубить летом. Тем не менее, людям, которые приходят сюда, огня не требуется. У них есть кое-что получше, чтобы согреться.
Мерни сжал кулаки, почувствовав, как Тео задрожала у него на груди.
– Убирайся! – закричал он яростно. Человек стремительно вышел. Дверь захлопнулась.
Тео отстранилась и жалобно посмотрела на него:
– О, Мерни, это ужасно. Я и не думала, что это будет так.
– Я знаю, – сказал он спокойно. – Что теперь об этом говорить. – Он развязал ленты на ее мокром плаще и положил его на источенную червями спинку кровати.
Она стояла молчаливо, еще более красивая, чем он когда-либо видел. На ней было простое платье из темно-голубого шелка, с которого Элеонора убрала все украшения, чтобы в случае неудачи его нельзя было узнать. Ее кожа на фоне темно-голубого отливала белым, как блеск на лепестках кизила, только щеки от волнения были слегка окрашены розовым. Ее бронзовые волосы свободно спускались на плечи, а маленькие пряди на висках завились от влаги.
Ее красота лишила его присутствия духа. Сладкая усталость разлилась по телу. Его руки внезапно задрожали. Он нахмурился и, резко повернувшись, зажег свечу на столе, намеренно возясь с кремнем и огнивом. Потом он вернулся к ней и потянул ее к кровати. Она застенчиво села.
– Здесь больше не на что сесть, моя дорогая, – сказал Мерни с мрачным юмором.
Она осмотрела грязную комнату. Колеблющееся пламя свечи освещало балки, с которых длинными клочьями свисала паутина и пыль. По полу бегали тараканы. Парочка в соседней комнате разразилась хриплой песней. Затем последовал звон бутылок. Глаза Тео наполнились слезами.
– Я хотела, чтобы все было красиво, Мерни, это наши последние часы вместе. Это должно было быть как прежде: солнце, деревья, река, которую мы любили. Я никогда не испытывала там неловкости. А здесь…
Он молча прижался губами к ее волосам.
– Не уезжай на запад, – прошептала она. – Я не дам тебе уехать. Оставайся около меня, мой любимый. Ты будешь в безопасности. И иногда мы сможем встречаться.
Он приподнял ее голову и посмотрел ей в глаза.
– Иногда мы можем встречаться, – повторил он горько. – Как, Теодосия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37