«И я должна научиться любить это место. В конце концов, по-своему оно так же красиво, как Север».
В первый раз Тео без предубеждения огляделась вокруг. Весна усеяла лес цветами – ароматным желтым жасмином, дикими фиалками и алым багряником. Пересмешник высоко в орешнике выводил свои разнообразные трели, и она слушала зачарованно. Даже вечный мох не казался сегодня таким угрюмым, поскольку солнечный свет окрасил его в ярко-зеленый цвет.
Она встала и пошла, наслаждаясь теплым воздухом и покоем, разводя свисающие перед нею ветви, пока не увидела через их кружево просторы света. Внизу лежала Вэккэмоу – огромная, спокойная река. Она была окружена рисовыми полями, изумрудными сейчас от колышущегося несозревшего риса.
Тео собрала горсть фиалок и окунула в них лицо, вдыхая нежный аромат. Затем, увидев какие-то красивые красные ягоды, она заткнула фиалки за корсаж и метнулась через спутанные кусты к ним. Когда она уже протянула руку, чтобы сорвать их, послышался странный шум – резкий сухой звук рядом с ее ногой, полушуршание и полугрохот. Озадаченная, она стала искать источник этого звука. Снова раздался тот же шум, и, повернув голову, она застонала от страха. Сердце ее, казалось, замерло в груди, пот выступил на лбу: не больше чем в двух футах от нее лежала, свернувшись кольцами, огромная пестрая змея. Тео замерла от ужаса, неподвижная, как деревья вокруг. И это спасло ее. Гремучая змея медленно развернулась и ускользнула в подлесок.
Рыдая и спотыкаясь, она бросилась назад к безопасной пыльной главной дороге. Когда ее ужас утих, она почувствовала сильную ненависть к этой предательской стране. Единственная попытка оценить ее красоты оказалась слишком жестоко отвергнутой. Ей придется вынести еще несколько таких лет, смириться с этим непривычным краем и даже до некоторой степени считать его своим домом. Но особенно чувствительная к своему окружению, она почувствовала с первого взгляда, что Вэккэмоу-Нек враждебен ей, и теперь она была уверена в этом. Она никому не рассказала об этом случае, слишком хорошо понимая, что сочувствия будет мало, а что касается Джозефа, то страх за ее безопасность вызовет у него гнев. Но она больше никогда не гуляла в лесу одна.
Тео сбежала в то лето, как и планировала, и провела несколько счастливых недель с Аароном в Ричмонд-Хилле. Вскоре после ее приезда Натали уплыла во Францию навестить свою мать, которую не видела шесть лет. Тео скучала по своей сводной сестре, однако была счастлива, что осталась одна с Аароном. Вэккэмоу-Нек казался таким далеким. В августе, однако, приехал Джозеф в собственном экипаже, и на этот раз с полной свитой слуг. Он сильно скучал по ней и, казалось, даже начал понимать, что она не была всецело счастлива в Вэккэмоу. Поэтому он съездил в Оукс, отметил, что необходимо улучшить, и отдал приказ начать работу.
– Когда мы вернемся на Юг, мы переедем в Оукс, – сказал он ей. – Я велел расширить дом, чтобы он соответствовал нашему положению.
– О, я так рада, – воскликнула она, благодарно целуя его.
Тео представляла себе большой свободный особняк, изысканно обставленный, так как Джозеф уверил ее, что мебель там нуждалась лишь в небольшой полировке и ремонте, чтобы соответствовать обстановке Ричмонд-Хилла. Она видела себя спокойной и изящной, разумно руководящей работами, помогающей Джозефу в его честолюбивых политических стремлениях радушным гостеприимством. У них будет хорошо подобранная библиотека, а по вечерам в доме будут звучать музыка, смех и вестись умные беседы. «Салон, возможно, маленький центр утонченности и культуры», – думала Тео, в энтузиазме забывая об отсутствии в Вэккэмоу подходящей для этого публики. «С энергией и честолюбием все возможно», – разве Аарон не говорил так много раз?
После этих романтических снов реальность оказалась горькой. Тео и Джозеф приехали в Оукс в ноябре, и она не смогла скрыть своего разочарования. Она старалась не замечать нескошенную траву, выбоины на дороге к плантации, но, увидев дом, в недоумении повернулась к Джозефу:
– Но он такой маленький, едва ли больше, чем коттедж нашего садовника, и что случилось с крышей?
Крыша, наполовину покрытая старой кровельной дранкой и наполовину новыми сосновыми ярко-желтыми некрашеными досками, представляла собой пятнистое и особенно вульгарное зрелище.
– Они еще не закончили ее, – ответил Джозеф несчастно.
На самом деле они еще ничего не закончили.
Крыльцо по-прежнему было покосившимся, две из шести маленьких комнат были завалены бревнами и горшками с краской, и Теодосия начала подозревать в тот вечер – в чем впоследствии постоянно убеждалась, – что пятьдесят рабов были не в состоянии сделать того, что мог выполнить один квалифицированный рабочий-янки.
Однако они переехали. Тео решительно отвергла предложение Джозефа пожить в Клифтоне до тех пор, пока «поместье не будет готово». «Нет. Мы обязательно должны быть здесь, чтобы наблюдать», – возразила она, и Джозеф, пристыженный провалом своего плана, согласился.
Дом постепенно становился пригодным для жилья. Она послала отцу в Нью-Йорк заказ на украшения и мебель. Наследство Джозефа оказалось небольшим и шатким.
«С энергией все возможно». Да. Но что делать, если энергия иссякает? Цветущее здоровье и энтузиазм, с которыми она приехала в Вэккэмоу, таяли день ото дня.
К концу ноября Тео поняла, что у нее будет ребенок, и сразу же написала Аарону. Он был в восхищении, писал ей письмо за письмом. Отец убеждал ее соблюдать диету, следить за зубами и заниматься физическими упражнениями.
«Ты должна много гулять пешком. Я умоляю тебя достать крепкую пару ботинок или коротких сапог с одной пуговицей, чтобы они не свалились, достаточно толстые, чтобы не пропускать воду… Гуляй, чтобы быть в форме, с десятком негров по пятам»
Тео пыталась следовать его совету, но это оказалось трудным. Не только ее тело стало вялым и тяжелым, но и ее разум. Каждое движение, каждая мысль требовала расхода сил, что пугало ее. Она все чаще лежала на софе в своей спальне, глядя из окна на бесконечные пространства серого мха. Книги больше не интересовали ее, она постепенно бросила попытки выполнять свои обязанности хозяйки плантации. Даже первый месяц в Оуксе, до того как ее здоровье ухудшилось, она не в состоянии была справляться с этими обязанностями удовлетворительно.
Рабы, внешне послушные, реагировали на ее приказы с вежливым безразличием. Феба, толстая повариха, выслушивала запланированное Тео меню, говорила: «Да, миссис», – и готовила то, что хотела. К тому же она была неважной поварихой, неряшливой и неумелой.
Хозяйка плантации должна приказывать и управлять слугами, должна распределять запасы, посещать больных негров и давать им лекарства, должна разбирать споры женщин и иногда наказывать. Это она знала от Джозефа и также из наблюдений в Клифтоне. Тео пыталась следовать этой программе. Но, когда она приближалась к негритянским хижинам, смех или пение сразу смолкали, двери быстро закрывались, и на ее стук обычно высовывалась детская курчавая голова, объяснявшая, что мамми, или бабули, или сестры нет дома. Тео чувствовала, что непрошенно вторгается в их жизнь и совершенно не нужна им.
Управлять домом она тоже не смогла. Она пыталась ввести некоторые реформы. Каждое утро около одиннадцати часов под окнами раздавался страшный грохот. Это три служанки толкли неочищенный рис в деревянных ступах, сделанных из стволов деревьев. Каждый день они толкли дневную порцию для белых хозяев и домашней прислуги.
– В понедельник утром, – наставляла Тео, – позовите больше девушек и заготовьте риса на всю неделю. Мы избавимся от этого ежедневного грохота, и не будет постоянно летающей шелухи и пыли в доме.
Они тупо таращились на нее, но самая умная наконец кивала. На следующее утро грохот продолжался, как обычно. Тео резко протестовала. На следующий день не было грохота, но на столе не было и риса. Тео было все равно, но Джозеф был в ярости.
Когда она объяснила ему свой план, он раздраженно возразил:
– Оставь их в покое. Они всегда толкут рис каждый день.
– Ну, тогда они могли бы делать это не под моими окнами.
– Конечно, камни за кухней – вполне подходящее место.
Так что они толкли рис каждый день, точно так же, как они делали свечи из восковницы на веревке, вместо того чтобы использовать формы, которые Тео прислали из Нью-Йорка; так же, как они отказывались ошпаривать кипятком деревянные ведра, в которых хранились основные продукты. Если Феба слышала крик сипухи в лесу, она вполне могла не замесить хлеб в тот вечер, так как он не поднялся бы. Если прачка по пути к дому встречала кролика или черную кошку, в то утро могло не быть стирки.
«Хозяйка плантации должна давать своим людям простые религиозные наставления». В первом порыве энтузиазма Тео попыталась последовать и этому рецепту.
В свое второе воскресенье в Оуксе она послушно пошла с Джозефом в маленькую приходскую церковь, вынесла нескончаемую проповедь, затем днем собрала негритят с «улицы» в большой дом для чтения Библии. Дети крутились и извивались, вращая жадными глазами в сторону хижин. Тео чувствовала себя глупо и виновато. Она ничего не знала об их предыдущем христианском обучении и неожиданно осознала свою собственную неспособность быть духовным наставником.
Аарон относился к ортодоксальной религии с веселой терпимостью, и подобное не было включено в ее образование. Хотя казалось легким делом прочитать рассказ из Библии, и она смело взялась за Иону и кита.
Когда ее голос умолк, все курчавые маленькие черные головы дернулись, сорок пар круглых глаз уставились на нее не мигая.
– Как вы видите, – добавила она, чувствуя необходимость указать на мораль рассказа, – Бог наказал Иону за его злой поступок.
Лица продолжали разглядывать ее безучастно.
– Вы поняли историю, не так ли?
Никакого ответа, затем тощий десятилетний парнишка любезно улыбнулся:
– Да, миссис.
Она благодарно повернулась к нему. Это был единственный ребенок, которого она узнала, – сын Фебы.
– Ты знаешь, что такое кит, правда, Чанс?
Он кивнул, сияя.
– Разве никто из вас не понял, о чем я читала?
Они опустили глаза, ковыряя пальцами ног в досках веранды. Кто-то хихикнул.
– Ну, можете идти, – вздохнула она.
С минуту они не двигались, пока Чанс не подтолкнул их, и тогда она поняла, что они не только не поняли, что она читала им, но также не понимали ее речь. Работники на плантации говорили на чистом галлах. Она могла общаться только с домашними неграми.
Постепенно она бросила все свои попытки справиться с неграми. Тео не имела никакого представления, что часть ее трудностей в обращении с ними происходила из-за влияния Венеры.
Эта девушка делала все возможное, чтобы распространить мятежные настроения среди тех двух сотен черных, которые обслуживали Элстонов в Оуксе. Она мало преуспела: негры только смеялись над ней, и их преданность Джозефу, их наследному правителю, была непоколебима. Также она не могла настроить их против надсмотрщика, который был справедливым человеком и понимал их психологию. Но с миссис янки все обстояло иначе. Была ли скудновата еда или мотыга не такая острая, как в прошлом году, виновата была иностранная миссис, которая заказала их, так говорила Венера. А разве не ухудшились сразу ревматизм Форчун и кровотечение Хэгэра из-за того, что Тео применила какие-то лекарства? И разве она не смеялась над Духом, говоря им, что это глупо, твердила Венера, хотя сама тайно не верила в него, но понимала, что это самый сильный из ее аргументов. Все из-за того, что молодая миссис ни во что не верит. Она не лучше какой-нибудь язычницы. Вечер за вечером, рассказывала Венера, она ждала и подсматривала, не будет ли молиться молодая миссис, но она никогда не молилась. Она никогда не открывала Библию и не читала ее. Она плохая, эта молодая миссис.
Все это приносило меньше неприятностей, чем рассчитывала Венера, так как она не была популярной среди рабов. Женщины завидовали ее внешности и возмущались ее высокомерным видом. Мужчины боялись ее, особенно те, кто пытался переспать с ней, и кого она исцарапала, как дикая кошка.
Однако кампания Венеры возымела свое действие и усилила неприятности Тео, хотя сама девушка не давала госпоже ни одного повода для недовольства, содержала ее одежду в совершенном порядке, повиновалась приказам быстро, но с каким-то неуловимым вызовом и угрюмостью. До одного мартовского дня.
Младший брат Джозефа, Джон Эш, только что женился на девушке из Санти, Салли Мак-Ферсон, и привез ее в Вэккэмоу. Полковник Вильям, согласно обычаю, подарил своему сыну плантацию Хэгли, и молодая пара обосновалась там.
Здоровье Тео помешало ей присутствовать на свадьбе, и они с Джозефом отправились в тот мартовский день засвидетельствовать молодоженам свое почтение. Тео сразу понравилась ее новая золовка. Ее смех, кудри и живость напомнили ей о маленькой Кэти Браун. Примерно на час она забыла о своих неудобствах и смеялась вместе с Салли. Они шептались и шутили, как восемнадцатилетние, кем собственно обе и были.
Но к пяти часам Тео почувствовала усталость. Ее настроение упало. До родов оставалось два месяца, и она с трудом скрывала свои физические страдания. Она ненавидела свое тело, которое распухло и стало тяжелым. Она могла бы вынести и боли в спине, и головокружения, если бы не частые депрессии. Они наплывали на нее, как массы густой черной дымки, душа ее и превращая жизнь в бесконечную серую пустыню.
Эта чернота опустилась на нее и сейчас, и Тео неуклюже поднялась на ноги, бормоча извинения Салли. Она хотела только одного: оказаться дома в своей собственной комнате, на своей мягкой софе.
Салли была очень озабочена и хотела позвать Джозефа. Оба брата ушли на плантацию Джона осмотреть рисовые всходы на дальних полях.
– О нет, – запротестовала Тео, пытаясь улыбнуться. – Пожалуйста, не зовите его. Помпи ждет и может отвезти меня домой, а затем вернуться за Джозефом.
Салли неохотно согласилась. Она была обеспокоена. Теодосия выглядела плохо и была такой бледной. Было трудно поверить словам Джона Эша, что эта бедная девушка несколько месяцев назад была необычайно хорошенькой. Однако в таком положении всего можно ожидать, и нужно прощать такие неожиданные капризы, как возвращение в Оукс до того, как мужчины закончили свои дела.
Никто в Оуксе не ожидал такого скорого возвращения Тео, и дом казался покинутым и очень тихим. Даже Кафи, маленького мальчика-посыльного, чьей обязанностью было открывать парадную дверь, нигде не было видно.
Тео с трудом поднялась наверх. Ее лайковые туфли бесшумно ступали по ковру, когда она шла по площадке к своей комнате. Подойдя ближе, она заметила, что дверь ее комнаты открыта. Тео вспомнила, что приказала сегодня держать дверь закрытой, так как день был необычно прохладным, и она хотела, чтобы комната сохранила все тепло от маленького камина. Но слуги никогда ничего не помнили больше десяти минут. Тео взялась за ручку и распахнула дверь.
Раздался резкий звук, быстрое движение. Тео испуганно вскрикнула и вцепилась в ручку. Венера столкнулась с нею, попятилась к длинному позолоченному зеркалу, перед которым до этого красовалась. Глаза девушки расширились от страха и ненависти. Она с вызовом откинула голову, хмуро глядя на хозяйку, но подняла руки высоко к груди, пытаясь скрыть что-то.
Тео не сразу осознала значение этой картины. Затем она тяжело задышала. Ее взгляд медленно сфокусировался на Венере, и тут она поняла.
– Ты надела мое платье! Мое платье, – задыхаясь, прошептала она.
Это было даже не платье, а белый, расшитый золотом наряд, который она надевала в свой день рождения в Ричмонд-Хилле! Этот прекрасный наряд она так любила, что никогда не носила с тех пор, а хранила его завернутым в ткань в кедровой коробке! Она закрыла глаза от головокружения: темные коричневые руки и коричневая колонна шеи на фоне белизны этого платья – это было ужасно. Тошнота подступила к горлу, ее лицо исказилось.
– Сними его, девка! – задохнулась она, ее руки сжимались и разжимались на дверной ручке.
Венера не двигалась, ее тонкий рот изогнулся, щеки пылали темно-алым. Тео метнулась вперед:
– Что у тебя на груди, что ты прячешь?
На секунду девушка съежилась, крепко сжав руки у горла. Затем ее подбородок вздернулся, губы разжались в злобной улыбке. Она опустила руки – на ее темной груди ярко сверкало бриллиантовое ожерелье Аарона.
Ярость захлестнула Тео. Если бы она могла убить, она бы сделала это. Ударив Венеру по лицу маленькими распухшими кулачками, она потащила ожерелье с такой силой, что застежка разорвала коричневую плоть.
– Ты подлая! Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя! – Ее голос надорвался, комната закружилась вокруг, и она упала на пол, головой вперед, прижимая ожерелье к щеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
В первый раз Тео без предубеждения огляделась вокруг. Весна усеяла лес цветами – ароматным желтым жасмином, дикими фиалками и алым багряником. Пересмешник высоко в орешнике выводил свои разнообразные трели, и она слушала зачарованно. Даже вечный мох не казался сегодня таким угрюмым, поскольку солнечный свет окрасил его в ярко-зеленый цвет.
Она встала и пошла, наслаждаясь теплым воздухом и покоем, разводя свисающие перед нею ветви, пока не увидела через их кружево просторы света. Внизу лежала Вэккэмоу – огромная, спокойная река. Она была окружена рисовыми полями, изумрудными сейчас от колышущегося несозревшего риса.
Тео собрала горсть фиалок и окунула в них лицо, вдыхая нежный аромат. Затем, увидев какие-то красивые красные ягоды, она заткнула фиалки за корсаж и метнулась через спутанные кусты к ним. Когда она уже протянула руку, чтобы сорвать их, послышался странный шум – резкий сухой звук рядом с ее ногой, полушуршание и полугрохот. Озадаченная, она стала искать источник этого звука. Снова раздался тот же шум, и, повернув голову, она застонала от страха. Сердце ее, казалось, замерло в груди, пот выступил на лбу: не больше чем в двух футах от нее лежала, свернувшись кольцами, огромная пестрая змея. Тео замерла от ужаса, неподвижная, как деревья вокруг. И это спасло ее. Гремучая змея медленно развернулась и ускользнула в подлесок.
Рыдая и спотыкаясь, она бросилась назад к безопасной пыльной главной дороге. Когда ее ужас утих, она почувствовала сильную ненависть к этой предательской стране. Единственная попытка оценить ее красоты оказалась слишком жестоко отвергнутой. Ей придется вынести еще несколько таких лет, смириться с этим непривычным краем и даже до некоторой степени считать его своим домом. Но особенно чувствительная к своему окружению, она почувствовала с первого взгляда, что Вэккэмоу-Нек враждебен ей, и теперь она была уверена в этом. Она никому не рассказала об этом случае, слишком хорошо понимая, что сочувствия будет мало, а что касается Джозефа, то страх за ее безопасность вызовет у него гнев. Но она больше никогда не гуляла в лесу одна.
Тео сбежала в то лето, как и планировала, и провела несколько счастливых недель с Аароном в Ричмонд-Хилле. Вскоре после ее приезда Натали уплыла во Францию навестить свою мать, которую не видела шесть лет. Тео скучала по своей сводной сестре, однако была счастлива, что осталась одна с Аароном. Вэккэмоу-Нек казался таким далеким. В августе, однако, приехал Джозеф в собственном экипаже, и на этот раз с полной свитой слуг. Он сильно скучал по ней и, казалось, даже начал понимать, что она не была всецело счастлива в Вэккэмоу. Поэтому он съездил в Оукс, отметил, что необходимо улучшить, и отдал приказ начать работу.
– Когда мы вернемся на Юг, мы переедем в Оукс, – сказал он ей. – Я велел расширить дом, чтобы он соответствовал нашему положению.
– О, я так рада, – воскликнула она, благодарно целуя его.
Тео представляла себе большой свободный особняк, изысканно обставленный, так как Джозеф уверил ее, что мебель там нуждалась лишь в небольшой полировке и ремонте, чтобы соответствовать обстановке Ричмонд-Хилла. Она видела себя спокойной и изящной, разумно руководящей работами, помогающей Джозефу в его честолюбивых политических стремлениях радушным гостеприимством. У них будет хорошо подобранная библиотека, а по вечерам в доме будут звучать музыка, смех и вестись умные беседы. «Салон, возможно, маленький центр утонченности и культуры», – думала Тео, в энтузиазме забывая об отсутствии в Вэккэмоу подходящей для этого публики. «С энергией и честолюбием все возможно», – разве Аарон не говорил так много раз?
После этих романтических снов реальность оказалась горькой. Тео и Джозеф приехали в Оукс в ноябре, и она не смогла скрыть своего разочарования. Она старалась не замечать нескошенную траву, выбоины на дороге к плантации, но, увидев дом, в недоумении повернулась к Джозефу:
– Но он такой маленький, едва ли больше, чем коттедж нашего садовника, и что случилось с крышей?
Крыша, наполовину покрытая старой кровельной дранкой и наполовину новыми сосновыми ярко-желтыми некрашеными досками, представляла собой пятнистое и особенно вульгарное зрелище.
– Они еще не закончили ее, – ответил Джозеф несчастно.
На самом деле они еще ничего не закончили.
Крыльцо по-прежнему было покосившимся, две из шести маленьких комнат были завалены бревнами и горшками с краской, и Теодосия начала подозревать в тот вечер – в чем впоследствии постоянно убеждалась, – что пятьдесят рабов были не в состоянии сделать того, что мог выполнить один квалифицированный рабочий-янки.
Однако они переехали. Тео решительно отвергла предложение Джозефа пожить в Клифтоне до тех пор, пока «поместье не будет готово». «Нет. Мы обязательно должны быть здесь, чтобы наблюдать», – возразила она, и Джозеф, пристыженный провалом своего плана, согласился.
Дом постепенно становился пригодным для жилья. Она послала отцу в Нью-Йорк заказ на украшения и мебель. Наследство Джозефа оказалось небольшим и шатким.
«С энергией все возможно». Да. Но что делать, если энергия иссякает? Цветущее здоровье и энтузиазм, с которыми она приехала в Вэккэмоу, таяли день ото дня.
К концу ноября Тео поняла, что у нее будет ребенок, и сразу же написала Аарону. Он был в восхищении, писал ей письмо за письмом. Отец убеждал ее соблюдать диету, следить за зубами и заниматься физическими упражнениями.
«Ты должна много гулять пешком. Я умоляю тебя достать крепкую пару ботинок или коротких сапог с одной пуговицей, чтобы они не свалились, достаточно толстые, чтобы не пропускать воду… Гуляй, чтобы быть в форме, с десятком негров по пятам»
Тео пыталась следовать его совету, но это оказалось трудным. Не только ее тело стало вялым и тяжелым, но и ее разум. Каждое движение, каждая мысль требовала расхода сил, что пугало ее. Она все чаще лежала на софе в своей спальне, глядя из окна на бесконечные пространства серого мха. Книги больше не интересовали ее, она постепенно бросила попытки выполнять свои обязанности хозяйки плантации. Даже первый месяц в Оуксе, до того как ее здоровье ухудшилось, она не в состоянии была справляться с этими обязанностями удовлетворительно.
Рабы, внешне послушные, реагировали на ее приказы с вежливым безразличием. Феба, толстая повариха, выслушивала запланированное Тео меню, говорила: «Да, миссис», – и готовила то, что хотела. К тому же она была неважной поварихой, неряшливой и неумелой.
Хозяйка плантации должна приказывать и управлять слугами, должна распределять запасы, посещать больных негров и давать им лекарства, должна разбирать споры женщин и иногда наказывать. Это она знала от Джозефа и также из наблюдений в Клифтоне. Тео пыталась следовать этой программе. Но, когда она приближалась к негритянским хижинам, смех или пение сразу смолкали, двери быстро закрывались, и на ее стук обычно высовывалась детская курчавая голова, объяснявшая, что мамми, или бабули, или сестры нет дома. Тео чувствовала, что непрошенно вторгается в их жизнь и совершенно не нужна им.
Управлять домом она тоже не смогла. Она пыталась ввести некоторые реформы. Каждое утро около одиннадцати часов под окнами раздавался страшный грохот. Это три служанки толкли неочищенный рис в деревянных ступах, сделанных из стволов деревьев. Каждый день они толкли дневную порцию для белых хозяев и домашней прислуги.
– В понедельник утром, – наставляла Тео, – позовите больше девушек и заготовьте риса на всю неделю. Мы избавимся от этого ежедневного грохота, и не будет постоянно летающей шелухи и пыли в доме.
Они тупо таращились на нее, но самая умная наконец кивала. На следующее утро грохот продолжался, как обычно. Тео резко протестовала. На следующий день не было грохота, но на столе не было и риса. Тео было все равно, но Джозеф был в ярости.
Когда она объяснила ему свой план, он раздраженно возразил:
– Оставь их в покое. Они всегда толкут рис каждый день.
– Ну, тогда они могли бы делать это не под моими окнами.
– Конечно, камни за кухней – вполне подходящее место.
Так что они толкли рис каждый день, точно так же, как они делали свечи из восковницы на веревке, вместо того чтобы использовать формы, которые Тео прислали из Нью-Йорка; так же, как они отказывались ошпаривать кипятком деревянные ведра, в которых хранились основные продукты. Если Феба слышала крик сипухи в лесу, она вполне могла не замесить хлеб в тот вечер, так как он не поднялся бы. Если прачка по пути к дому встречала кролика или черную кошку, в то утро могло не быть стирки.
«Хозяйка плантации должна давать своим людям простые религиозные наставления». В первом порыве энтузиазма Тео попыталась последовать и этому рецепту.
В свое второе воскресенье в Оуксе она послушно пошла с Джозефом в маленькую приходскую церковь, вынесла нескончаемую проповедь, затем днем собрала негритят с «улицы» в большой дом для чтения Библии. Дети крутились и извивались, вращая жадными глазами в сторону хижин. Тео чувствовала себя глупо и виновато. Она ничего не знала об их предыдущем христианском обучении и неожиданно осознала свою собственную неспособность быть духовным наставником.
Аарон относился к ортодоксальной религии с веселой терпимостью, и подобное не было включено в ее образование. Хотя казалось легким делом прочитать рассказ из Библии, и она смело взялась за Иону и кита.
Когда ее голос умолк, все курчавые маленькие черные головы дернулись, сорок пар круглых глаз уставились на нее не мигая.
– Как вы видите, – добавила она, чувствуя необходимость указать на мораль рассказа, – Бог наказал Иону за его злой поступок.
Лица продолжали разглядывать ее безучастно.
– Вы поняли историю, не так ли?
Никакого ответа, затем тощий десятилетний парнишка любезно улыбнулся:
– Да, миссис.
Она благодарно повернулась к нему. Это был единственный ребенок, которого она узнала, – сын Фебы.
– Ты знаешь, что такое кит, правда, Чанс?
Он кивнул, сияя.
– Разве никто из вас не понял, о чем я читала?
Они опустили глаза, ковыряя пальцами ног в досках веранды. Кто-то хихикнул.
– Ну, можете идти, – вздохнула она.
С минуту они не двигались, пока Чанс не подтолкнул их, и тогда она поняла, что они не только не поняли, что она читала им, но также не понимали ее речь. Работники на плантации говорили на чистом галлах. Она могла общаться только с домашними неграми.
Постепенно она бросила все свои попытки справиться с неграми. Тео не имела никакого представления, что часть ее трудностей в обращении с ними происходила из-за влияния Венеры.
Эта девушка делала все возможное, чтобы распространить мятежные настроения среди тех двух сотен черных, которые обслуживали Элстонов в Оуксе. Она мало преуспела: негры только смеялись над ней, и их преданность Джозефу, их наследному правителю, была непоколебима. Также она не могла настроить их против надсмотрщика, который был справедливым человеком и понимал их психологию. Но с миссис янки все обстояло иначе. Была ли скудновата еда или мотыга не такая острая, как в прошлом году, виновата была иностранная миссис, которая заказала их, так говорила Венера. А разве не ухудшились сразу ревматизм Форчун и кровотечение Хэгэра из-за того, что Тео применила какие-то лекарства? И разве она не смеялась над Духом, говоря им, что это глупо, твердила Венера, хотя сама тайно не верила в него, но понимала, что это самый сильный из ее аргументов. Все из-за того, что молодая миссис ни во что не верит. Она не лучше какой-нибудь язычницы. Вечер за вечером, рассказывала Венера, она ждала и подсматривала, не будет ли молиться молодая миссис, но она никогда не молилась. Она никогда не открывала Библию и не читала ее. Она плохая, эта молодая миссис.
Все это приносило меньше неприятностей, чем рассчитывала Венера, так как она не была популярной среди рабов. Женщины завидовали ее внешности и возмущались ее высокомерным видом. Мужчины боялись ее, особенно те, кто пытался переспать с ней, и кого она исцарапала, как дикая кошка.
Однако кампания Венеры возымела свое действие и усилила неприятности Тео, хотя сама девушка не давала госпоже ни одного повода для недовольства, содержала ее одежду в совершенном порядке, повиновалась приказам быстро, но с каким-то неуловимым вызовом и угрюмостью. До одного мартовского дня.
Младший брат Джозефа, Джон Эш, только что женился на девушке из Санти, Салли Мак-Ферсон, и привез ее в Вэккэмоу. Полковник Вильям, согласно обычаю, подарил своему сыну плантацию Хэгли, и молодая пара обосновалась там.
Здоровье Тео помешало ей присутствовать на свадьбе, и они с Джозефом отправились в тот мартовский день засвидетельствовать молодоженам свое почтение. Тео сразу понравилась ее новая золовка. Ее смех, кудри и живость напомнили ей о маленькой Кэти Браун. Примерно на час она забыла о своих неудобствах и смеялась вместе с Салли. Они шептались и шутили, как восемнадцатилетние, кем собственно обе и были.
Но к пяти часам Тео почувствовала усталость. Ее настроение упало. До родов оставалось два месяца, и она с трудом скрывала свои физические страдания. Она ненавидела свое тело, которое распухло и стало тяжелым. Она могла бы вынести и боли в спине, и головокружения, если бы не частые депрессии. Они наплывали на нее, как массы густой черной дымки, душа ее и превращая жизнь в бесконечную серую пустыню.
Эта чернота опустилась на нее и сейчас, и Тео неуклюже поднялась на ноги, бормоча извинения Салли. Она хотела только одного: оказаться дома в своей собственной комнате, на своей мягкой софе.
Салли была очень озабочена и хотела позвать Джозефа. Оба брата ушли на плантацию Джона осмотреть рисовые всходы на дальних полях.
– О нет, – запротестовала Тео, пытаясь улыбнуться. – Пожалуйста, не зовите его. Помпи ждет и может отвезти меня домой, а затем вернуться за Джозефом.
Салли неохотно согласилась. Она была обеспокоена. Теодосия выглядела плохо и была такой бледной. Было трудно поверить словам Джона Эша, что эта бедная девушка несколько месяцев назад была необычайно хорошенькой. Однако в таком положении всего можно ожидать, и нужно прощать такие неожиданные капризы, как возвращение в Оукс до того, как мужчины закончили свои дела.
Никто в Оуксе не ожидал такого скорого возвращения Тео, и дом казался покинутым и очень тихим. Даже Кафи, маленького мальчика-посыльного, чьей обязанностью было открывать парадную дверь, нигде не было видно.
Тео с трудом поднялась наверх. Ее лайковые туфли бесшумно ступали по ковру, когда она шла по площадке к своей комнате. Подойдя ближе, она заметила, что дверь ее комнаты открыта. Тео вспомнила, что приказала сегодня держать дверь закрытой, так как день был необычно прохладным, и она хотела, чтобы комната сохранила все тепло от маленького камина. Но слуги никогда ничего не помнили больше десяти минут. Тео взялась за ручку и распахнула дверь.
Раздался резкий звук, быстрое движение. Тео испуганно вскрикнула и вцепилась в ручку. Венера столкнулась с нею, попятилась к длинному позолоченному зеркалу, перед которым до этого красовалась. Глаза девушки расширились от страха и ненависти. Она с вызовом откинула голову, хмуро глядя на хозяйку, но подняла руки высоко к груди, пытаясь скрыть что-то.
Тео не сразу осознала значение этой картины. Затем она тяжело задышала. Ее взгляд медленно сфокусировался на Венере, и тут она поняла.
– Ты надела мое платье! Мое платье, – задыхаясь, прошептала она.
Это было даже не платье, а белый, расшитый золотом наряд, который она надевала в свой день рождения в Ричмонд-Хилле! Этот прекрасный наряд она так любила, что никогда не носила с тех пор, а хранила его завернутым в ткань в кедровой коробке! Она закрыла глаза от головокружения: темные коричневые руки и коричневая колонна шеи на фоне белизны этого платья – это было ужасно. Тошнота подступила к горлу, ее лицо исказилось.
– Сними его, девка! – задохнулась она, ее руки сжимались и разжимались на дверной ручке.
Венера не двигалась, ее тонкий рот изогнулся, щеки пылали темно-алым. Тео метнулась вперед:
– Что у тебя на груди, что ты прячешь?
На секунду девушка съежилась, крепко сжав руки у горла. Затем ее подбородок вздернулся, губы разжались в злобной улыбке. Она опустила руки – на ее темной груди ярко сверкало бриллиантовое ожерелье Аарона.
Ярость захлестнула Тео. Если бы она могла убить, она бы сделала это. Ударив Венеру по лицу маленькими распухшими кулачками, она потащила ожерелье с такой силой, что застежка разорвала коричневую плоть.
– Ты подлая! Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя! – Ее голос надорвался, комната закружилась вокруг, и она упала на пол, головой вперед, прижимая ожерелье к щеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37