Через несколько лет она развелась с ним и вновь вышла замуж, на этот раз за французского кинопродюсера, который снял ее в нескольких своих фильмах. Силвия добилась определенного успеха, использовав свои внешние данные и тот минимум таланта, которым она обладала, однако вскоре она развелась и с этим своим мужем, чтобы связать свою судьбу с итальянским киноактером, имевшим, однако, привычку многократно жениться на возлюбленных, годящихся ему в дочки.
Силвия, красивая и чувственная блондинка, была очень привязана к своей сестре, и из-за того, что сама была лишена возможности иметь детей (неудачный ранний аборт был тому причиной), она много внимания уделяла своему племяннику и, похоже, любила больше, чем родная мать. Силвия приезжала к ребенку гораздо чаще, чем это с неохотой делали его родители, она обычно часто присылала ему веселые безделушки и красочные открытки со всего света. Дед Брэнта, конечно, не одобрял этот контакт с Силвией, однако он обладал достаточным житейским опытом, чтобы видеть: ее привязанность к мальчику была искренней; поэтому он и не вмешивался.
В мире, где обитал Брэнт, Силвия была единственным молодым и красивым созданием, единственным человеком, от которого он принимал знаки внимания и заботу. Когда он подрос и его отправили в частную школу, он не видел ее несколько лет. письма от нее были единственным светлым пятном в его суровой жизни, подчинявшейся строгим нравам того учебного заведения, где он учился.
Он упорно учился, именно так, как хотел дед, а она вновь начала сниматься в кино, и все время получалось так, что их каникулы были в разное время. Силвия очень много ездила по свету: каждый раз на ее очередном письме или открытке была наклеена все более экзотическая марка. Но она не переставала писать ему — своим милым крупным неровным почерком, подробно описывая дальние страны и разнообразных, удивительных людей, которых она встречала. Брэнт бережно хранил все ее письма.
Далеко опередив сверстников в силу своих природных данных и стараний нанятых дедом репетиторов, Брэнт поступил в колледж, как только ему исполнилось пятнадцать лет. Чтобы достойно окончить его и получить диплом, он занимался с той же сосредоточенностью и при отсутствии внутреннего удовлетворения, с какой он делал все то, что запланировал для него дед. Для него это было непременным делом, которое надо поскорее завершить. И тут, когда Брэнту исполнилось восемнадцать и он почти закончил колледж, умер дед.
Ричард и Фэй не прилетели на похороны: они совершали круиз на яхте какого-то греческого миллионера и не видели причин, достаточных для того, чтобы покинуть компанию таких очаровательных, замечательных людей ради присутствия на похоронах. Ну да, старик умер, но ведь все знают о содержании его завещания. Зачем же лицемерить? К чему притворяться? Однако Силвия, только услышав о смерти деда, тут же прилетела из Швейцарии, прервав свой отпуск.
Она с удивлением обнаружила, что Брэнт, ее маленький племянник, стал совсем мужчиной, внешне по крайней мере. Он оставался все таким же холодным, почти отталкивающим, однако теперь к этому добавилось некоторое высокомерие. У нее буквально захватило дух от его внешности, красоты и чистоты, достойных греческого бога. Все единодушно утверждали, что он унаследовал красоту своей покойной бабушки, но Силвия с радостным трепетом увидела, что в его внешности проглядывают и ее черты. У них обоих были одинаково красивые глаза в обрамлении длинных ресниц, одинаково классически обворожительные губы правильных очертаний. Они — как брат и сестра, подумалось ей, и внутренне она была уверена, что не позволит ему отгородиться от себя той стеной холодности, которой он окружил себя.
— Брэнт… о, Брэит, как же я рада снова видеть тебя! Двинувшись мимо его руки, протянутой в нормальном приветствии, она ласково поцеловала его в губы; ее знакомый с детства родной запах вновь окутал его, он снова ощутил себя ребенком. Он нежно прижался к ней, трепеща от странного и непривычного ему ощущения прикосновения к ласковому воздушному телу, от необычности такой близости живой души.
— Сил! Я очень рад тебя видеть, — вымолвил он. А потом неуверенным голосом: — Ты побудешь здесь?
Она была единственным человеком, кого он попросил остаться с ним после похорон в огромном доме со всеми этими комнатами для гостей и вышколенными слугами. Все остальные вернулись в город, неодобрительно покачивая головами и перешептываясь о дурных манерах и о бессердечности юного Ньюкома. Однако ни Брэнт, ни Силвия не обращали ни малейшего внимания на их мнение.
Глава 22
Она осталась. Они вдвоем ездили верхом, часами разговаривали, он даже обучил ее стрельбе, каждый раз взрываясь от хохота, когда она забавно прищуривалась перед выстрелом. Он мог с ней говорить и доверять ей так, как никому на целом свете. Позднее он пришел к выводу, что их близость неизбежно должна была перерасти в нечто иное, что и случилось.
Силвия прожила в его доме десять дней. Через некоторое время ей наскучило затворничество, и она предложила выбраться. Но выбраться куда? Господи, сказала она, да куда угодно, какая разница. Тебе нравится танцевать? Пусть тогда он отведет ее на дискотеку. Она слышала, что в городе, кажется, таковая имеется. Не мог ли он стать ее кавалером?
— Подожди, не волнуйся, — сказала она с озорным выражением в голосе. — Я тебя не подведу. Я ведь не выгляжу на свой возраст, правда? Я знаю, если я оденусь как восемнадцатилетняя, ты потянешь на двадцать один год. Ты же выглядишь старше своих лет, ты знаешь об этом, Брэнт? Но чтобы быть моложе, действуй как молодой. Ты же иногда кажешься даже старше меня, и намного опытней!
Пока они ехали на машине в город, она сидела вплотную к нему, задавая пытливые вопросы о других девушках, совсем как его подружка. У него были девушки? Он мрачно нахмурился. Да. Дедушка — он сморщился — подыскал ему одну. Это был любопытный опыт, хотя и почти клинический. Он вообще-то не доверяет женщинам. И у него нет времени на девушек.
— О, Брэнт, — почти смеясь выдохнула Сил, но в то же время ей стало жаль его, ведь ему так было необходимо тепло и чья-нибудь любовь. Она прижалась к его руке.
Она в тот вечер распустила волосы, и они свободно спадали по ее спине, в них она продела ленточку. Как и обещала, ей нельзя было дать больше восемнадцати.
Т-ак хорошо, как в тот вечер, Брэнт ни раз в своей жизни себя не чувствовал. Все особи мужского пола смотрели на нее жадными, полными похоти глазами, а она переливалась юной красотой, смехом, совсем как молодая девчонка; она была с ним, только с ним и для него в тот вечер. Ничего и никого в жизни он не видел, что могло бы сравниться по красоте с Сил, Сил, танцующей так близко. Ее благоухающие волосы нежно щекочут его щеку… Сил, впитывающая каждый его жест, каждое его слово, никого не видящая, кроме него.
Когда они вышли из клуба после того, как стихла музыка, неожиданно для себя он поцеловал ее; ее послушные губы широко раскрылись под его поцелуем, в его рот влился терпкий аромат бурбона, который он заказывал для них. Вдруг она, вздрогнув ресницами и всем телом, отстранилась от него, делая вид, что сильно захмелела.
— М-м-м-м, что-то меня зашатало. Как бы тебе не пришлось меня нести на себе. Но — о, Брэнт, как же здорово мы повеселились!
— Нам обязательно надо еще раз приехать сюда, — сказал он, с трудом подбирая слова, потому что у него перехватило дыхание и он чувствовал, что тело его наливается каким-то необычным, распирающим его напряжением. Внутренне он проклинал себя за свою дурацкую угловатость и ненавидел себя за свою неопытность.
Чтобы нарушить тяжелое молчание, Силвия неожиданно заговорила об отъезде.
— Мне… мне же все-таки надо когда-нибудь вернуться к делам, Брэнт. Между прочим, мне ведь надо досняться в фильме, и… ну, Европа стала моим родным домом, меня так туда тянет.
Она увидела, как осунулось от огорчения его лицо, и, про себя проклиная все на свете, дотронулась до его руки, жестом прося извинения за бестактность.
— Поедем со мной? О, в самом деле, правда. Тебе необходимо узнать Европу, тебе необходимо сменить обстановку, попутешествовать, на мир посмотреть. Тебе нужно… тебе… нужно жить и… да, и любить, и даже страдать от любви. Тебе просто необходимо выучиться чувствовать. М-м-м, как же мне это описать?
Театральным жестом она широко распахнула руки, и неожиданно он» засмеялся, вольно откинув голову назад, охваченный возбуждением, отдавшись странному головокружительному запретному трепету, поразившему все его молодое жаждущее тело.
Да, вот он и решил. Она права, ему нужно чувствовать, ему нужно унестись далеко отсюда, видеть бездну нового, встретить массу новых людей, изучить жизнь. Кроме того, он ведь богат. Впервые в жизни Брэнт начал осознавать, каким свободным и независимым могут сделать его деньги.
— Сил, поехали. Поехали, плевать на все! Прямо сегодня, ночью, если захотим. Можно, я буду с тобой? Можно?
Ослепленный своим клокочущим молодым эгоизмом, он ни на секунду не задумался, что у нее может быть кто-нибудь другой, другой мужчина. Но она, охваченная уже своим эгоизмом, тоже позабыла обо всем на свете. У нее вдруг вскружилась голова: она вновь чувствовала себя юной, влюбленной в него. Она прижала к себе его руки.
— Брэнт, Брэнт, ну, конечно, ты останешься со мной. Скорей, нам надо спешить. Нам надо скорей вернуться., собраться, заказать гостиницы, а пока будем этим заниматься, я тебе все-все расскажу: о жизни во Франции, и в Италии, и в Лондоне, и — о, как все будет здорово!
Она остановилась и засмеялась от собственных слов.
— Слушай, представляешь, что мы натолкнемся на Фэй и Ричарда! Представляешь, какие у них будут физиономии!
Он тоже засмеялся от этой мысли. Она принесла смех в его жизнь, у него пронеслось в голове, что только теперь он научился смеяться и радоваться.
Она научила его гораздо большему. Она научила его всему. Это должно было состояться, и это произошло. Она была слишком безвольна и слишком целеустремленна, чтобы сопротивляться своему чувственному влечению, которое пробудил в ней Брэнт. Он был слишком молод и горяч, чтобы остановить ее. Она обучала его неторопливо и с бесконечным терпением, и это было вознаграждено его старательностью и желанием воплотить в практику все то, что она показала ему, чему научила в чувственной, плотской любви. Они были неразлучны в их безграничной, всеподавляющей страсти, казалось, их любовь не прерывалась ни днем ни ночью; он был ее молодым, полным сил и вожделения скакуном, ее блестящим богатым возлюбленным, ей бесконечно завидовали все женщины ее круга.
Под теплым солнцем Французской и Итальянской Ривьеры тело Брэнта приобрело бронзово-золотистый загар, волосы красиво выгорели, и голова его украсилась романтической длинной прической. Он начал превращаться в сибаритствующего, пресыщенного, еще более высокомерного молодого светского льва, исключая мгновения его близости с Силвией. С ней, для нее он всегда был нежным, неукротимым, говорящим только о любви к ней, о заботе о ней. Он обрел уверенность в себе, почувствовав себя мужчиной и умелым любовником.
Брэнт довольно быстро привык к тому, что он унаследовал огромное состояние, и к той власти, которую оно ему дало. Он купил и научился водить престижные спортивные автомобили л яхты, освоил горные и водные лыжи и совершал на них головокружительные трюки. Он стал завсегдатаем казино; кроме того, будучи блестящим молодым повесой, он неизбежно притягивал к себе других женщин. Однако все они оказались такими доступными и, следовательно, навевающими на него скуку: ведь ему не требовалось завоевывать их. Наоборот, они сами навязывались ему, и, если он был расположен в тот момент, он брал от них то, что они предлагали. Но единственной, кем он дорожил, кто жил в его сердце, была Сил. Движимый молодой всепоглощающей самоуверенностью, он ожидал от нее полного слияния с ним, только с ним, хотя сам всегда был готов, как уверенный в себе мужчина-победитель, искать любовных приключений с другими женщинами.
Бесконечная череда дней и ночей, переполненных страстью и пылом молодой любви, не лучшим образом повлияла на Силвию: Брэнт был неутолим в своей жажде наслаждений. Неожиданно для себя он стал замечать, что безжалостное южное солнце бесстрастно высвечивает все новые морщинки на ее лице, он начал замечать также, что ее роскошное тело, некогда казавшееся ему идеальным воплощением женственности и страсти, понемногу теряет очарование, как бы обмякая и поникая под напором его безудержной энергии. Все более открыто он начал увлекаться другими женщинами; однажды Силвия застала его, предающимся утехам страсти со своей новой служанкой, что стало причиной шокирующе истеричной сцены. В своем гневе она была почти безобразна; в подавленном состоянии он буквально бежал от нее, из ее дома. Когда, переборов себя, он возвратился туда тем же вечером, он обнаружил, что она упорхнула: Силвия в тот вечер ужинала с испанцем по имени Моралес, режиссером ее нового фильма. Сгорая от неожиданно охватившей его ревнивой ярости, Брэнт отправился на вечеринку, устроенную одним англичанином (который, впрочем, давно уже не бывал на своей чопорной родине), и остался там до самого конца, впервые в своей жизни став участником оргии.
Переполняемый непреодолимым отвращением, вызванным происшедшим с ним в ту ночь, он возвратился на их виллу. Сил была с Мора-лесом. Он увидел, что они спали, обнявшись на ее кровати; Боже, это же было ложе его любви! Полотнища простынь, спадая до пола, полуобнажали ее тело; ее полные округлые груди со спутанными и беспорядочно лежащими на них длинными прядями волос соседствовали с чужим, сплошь покрытым курчавой черной растительностью мужским телом.
Ощущая почти физическую боль от растоптанной гордыни вперемешку с негодованием и ненавистью, Брэнт вновь покинул этот дом, сняв отдельное жилье в том же городе. Ну уж он покажет ей! Он стал завсегдатаем самой разнузданной, самой развратной компании в Риме, забавляясь и с женщинами, и с мужчинами, полностью отдаваясь царившей варварской волне похоти среди его новых партнеров. Бесконечные оргии, употребление наркотиков — все это наделало столько шуму в местном «свете», что их компания стала регулярным источником скандальных новостей, раздуваемых бульварными газетами.
Силвия на самом деле лишь хотела разок хорошенько наказать Брэн-та, заставив поревновать его, а затем вернуться к нему; однако он воспользовался ситуацией и под предлогом ее измены бросил ее. Она приложила все силы, чтобы вернуть его. Она звонила, писала бесконечные письма, устраивала ему публичные сцены со слезами. Он оставался враждебным и холодным, как ледяная глыба.
Однажды жарким римским днем она как вихрь влетела в подъезд дома, где он жил; стены сотрясались от грохота ее ударов по запертой двери и ее голоса, выкрикивавшего оскорбления, пока он, наконец, не отпер дверь. Как только он появился на пороге, она расплакалась, голос ее уже был полон мольбы.
— О, Боже мой, как же ты не поймешь, что я люблю тебя? Я люблю тебя, Брэнт. Не режь по живому. Не казни меня!
— Мне жаль, но ты заварила эту кашу. Ты сама сказала, что мне надо научиться жить, Сил, а я только начал свою учебу. Мне нужно, чтобы было много учителей. Я же старательный ученик!
Его голос был переполнен издевкой, он глумился над ее словами, над ее распухшим от слез лицом, над ее податливым телом, над ее растоптанной гордостью.
Она вся застыла, не зная, что и ответить на это, а он с методичностью слесаря до упора закрутил последний болт, выдав свое последнее, наиболее тяжкое для нее заявление:
— Все ведь закончилось. Ищи себе нового жеребчика, нового жиголо, ладненько?
— Ты что, действительно так думаешь обо всем том, что у нас было, Брэнт? На самом деле?
Она уже не кричала, ее голос неожиданно осекся.
— А разве нет? Ты что, думала, что я хочу, чтобы ты стала моей матерью, а я — твоим сыном? М-да, может, так оно и было? Да, точно, именно так, мне была нужна мать, а тебе… да, а тебе-то кто нужен был, Сил? Какой-нибудь молоднячок, чтобы без устали трахал тебя? А, ладно, какая разница? Прости Сил, мне ведь еще есть чему поучиться, а ты уже научила меня всему, что знаешь сама.
Он стоял, прислонившись к косяку входной двери. Он не пустил ее на порог своей квартиры; дверь за ним приоткрылась чуть шире, из-за нее недовольно выглянула девушка. Силвия знала ее — это была восходящая французская «кинозвездочка», которой она когда-то помогла получить роль в фильме, где играла сама.
— Шери, я замерзла одна в постели!
Что-то в изменившемся выражении лица Силвии, ее неожиданно упавший голос заставили его почти что инстинктивно протянуть к ней руку. Нужно ли было так жестоко расправляться с ней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Силвия, красивая и чувственная блондинка, была очень привязана к своей сестре, и из-за того, что сама была лишена возможности иметь детей (неудачный ранний аборт был тому причиной), она много внимания уделяла своему племяннику и, похоже, любила больше, чем родная мать. Силвия приезжала к ребенку гораздо чаще, чем это с неохотой делали его родители, она обычно часто присылала ему веселые безделушки и красочные открытки со всего света. Дед Брэнта, конечно, не одобрял этот контакт с Силвией, однако он обладал достаточным житейским опытом, чтобы видеть: ее привязанность к мальчику была искренней; поэтому он и не вмешивался.
В мире, где обитал Брэнт, Силвия была единственным молодым и красивым созданием, единственным человеком, от которого он принимал знаки внимания и заботу. Когда он подрос и его отправили в частную школу, он не видел ее несколько лет. письма от нее были единственным светлым пятном в его суровой жизни, подчинявшейся строгим нравам того учебного заведения, где он учился.
Он упорно учился, именно так, как хотел дед, а она вновь начала сниматься в кино, и все время получалось так, что их каникулы были в разное время. Силвия очень много ездила по свету: каждый раз на ее очередном письме или открытке была наклеена все более экзотическая марка. Но она не переставала писать ему — своим милым крупным неровным почерком, подробно описывая дальние страны и разнообразных, удивительных людей, которых она встречала. Брэнт бережно хранил все ее письма.
Далеко опередив сверстников в силу своих природных данных и стараний нанятых дедом репетиторов, Брэнт поступил в колледж, как только ему исполнилось пятнадцать лет. Чтобы достойно окончить его и получить диплом, он занимался с той же сосредоточенностью и при отсутствии внутреннего удовлетворения, с какой он делал все то, что запланировал для него дед. Для него это было непременным делом, которое надо поскорее завершить. И тут, когда Брэнту исполнилось восемнадцать и он почти закончил колледж, умер дед.
Ричард и Фэй не прилетели на похороны: они совершали круиз на яхте какого-то греческого миллионера и не видели причин, достаточных для того, чтобы покинуть компанию таких очаровательных, замечательных людей ради присутствия на похоронах. Ну да, старик умер, но ведь все знают о содержании его завещания. Зачем же лицемерить? К чему притворяться? Однако Силвия, только услышав о смерти деда, тут же прилетела из Швейцарии, прервав свой отпуск.
Она с удивлением обнаружила, что Брэнт, ее маленький племянник, стал совсем мужчиной, внешне по крайней мере. Он оставался все таким же холодным, почти отталкивающим, однако теперь к этому добавилось некоторое высокомерие. У нее буквально захватило дух от его внешности, красоты и чистоты, достойных греческого бога. Все единодушно утверждали, что он унаследовал красоту своей покойной бабушки, но Силвия с радостным трепетом увидела, что в его внешности проглядывают и ее черты. У них обоих были одинаково красивые глаза в обрамлении длинных ресниц, одинаково классически обворожительные губы правильных очертаний. Они — как брат и сестра, подумалось ей, и внутренне она была уверена, что не позволит ему отгородиться от себя той стеной холодности, которой он окружил себя.
— Брэнт… о, Брэит, как же я рада снова видеть тебя! Двинувшись мимо его руки, протянутой в нормальном приветствии, она ласково поцеловала его в губы; ее знакомый с детства родной запах вновь окутал его, он снова ощутил себя ребенком. Он нежно прижался к ней, трепеща от странного и непривычного ему ощущения прикосновения к ласковому воздушному телу, от необычности такой близости живой души.
— Сил! Я очень рад тебя видеть, — вымолвил он. А потом неуверенным голосом: — Ты побудешь здесь?
Она была единственным человеком, кого он попросил остаться с ним после похорон в огромном доме со всеми этими комнатами для гостей и вышколенными слугами. Все остальные вернулись в город, неодобрительно покачивая головами и перешептываясь о дурных манерах и о бессердечности юного Ньюкома. Однако ни Брэнт, ни Силвия не обращали ни малейшего внимания на их мнение.
Глава 22
Она осталась. Они вдвоем ездили верхом, часами разговаривали, он даже обучил ее стрельбе, каждый раз взрываясь от хохота, когда она забавно прищуривалась перед выстрелом. Он мог с ней говорить и доверять ей так, как никому на целом свете. Позднее он пришел к выводу, что их близость неизбежно должна была перерасти в нечто иное, что и случилось.
Силвия прожила в его доме десять дней. Через некоторое время ей наскучило затворничество, и она предложила выбраться. Но выбраться куда? Господи, сказала она, да куда угодно, какая разница. Тебе нравится танцевать? Пусть тогда он отведет ее на дискотеку. Она слышала, что в городе, кажется, таковая имеется. Не мог ли он стать ее кавалером?
— Подожди, не волнуйся, — сказала она с озорным выражением в голосе. — Я тебя не подведу. Я ведь не выгляжу на свой возраст, правда? Я знаю, если я оденусь как восемнадцатилетняя, ты потянешь на двадцать один год. Ты же выглядишь старше своих лет, ты знаешь об этом, Брэнт? Но чтобы быть моложе, действуй как молодой. Ты же иногда кажешься даже старше меня, и намного опытней!
Пока они ехали на машине в город, она сидела вплотную к нему, задавая пытливые вопросы о других девушках, совсем как его подружка. У него были девушки? Он мрачно нахмурился. Да. Дедушка — он сморщился — подыскал ему одну. Это был любопытный опыт, хотя и почти клинический. Он вообще-то не доверяет женщинам. И у него нет времени на девушек.
— О, Брэнт, — почти смеясь выдохнула Сил, но в то же время ей стало жаль его, ведь ему так было необходимо тепло и чья-нибудь любовь. Она прижалась к его руке.
Она в тот вечер распустила волосы, и они свободно спадали по ее спине, в них она продела ленточку. Как и обещала, ей нельзя было дать больше восемнадцати.
Т-ак хорошо, как в тот вечер, Брэнт ни раз в своей жизни себя не чувствовал. Все особи мужского пола смотрели на нее жадными, полными похоти глазами, а она переливалась юной красотой, смехом, совсем как молодая девчонка; она была с ним, только с ним и для него в тот вечер. Ничего и никого в жизни он не видел, что могло бы сравниться по красоте с Сил, Сил, танцующей так близко. Ее благоухающие волосы нежно щекочут его щеку… Сил, впитывающая каждый его жест, каждое его слово, никого не видящая, кроме него.
Когда они вышли из клуба после того, как стихла музыка, неожиданно для себя он поцеловал ее; ее послушные губы широко раскрылись под его поцелуем, в его рот влился терпкий аромат бурбона, который он заказывал для них. Вдруг она, вздрогнув ресницами и всем телом, отстранилась от него, делая вид, что сильно захмелела.
— М-м-м-м, что-то меня зашатало. Как бы тебе не пришлось меня нести на себе. Но — о, Брэнт, как же здорово мы повеселились!
— Нам обязательно надо еще раз приехать сюда, — сказал он, с трудом подбирая слова, потому что у него перехватило дыхание и он чувствовал, что тело его наливается каким-то необычным, распирающим его напряжением. Внутренне он проклинал себя за свою дурацкую угловатость и ненавидел себя за свою неопытность.
Чтобы нарушить тяжелое молчание, Силвия неожиданно заговорила об отъезде.
— Мне… мне же все-таки надо когда-нибудь вернуться к делам, Брэнт. Между прочим, мне ведь надо досняться в фильме, и… ну, Европа стала моим родным домом, меня так туда тянет.
Она увидела, как осунулось от огорчения его лицо, и, про себя проклиная все на свете, дотронулась до его руки, жестом прося извинения за бестактность.
— Поедем со мной? О, в самом деле, правда. Тебе необходимо узнать Европу, тебе необходимо сменить обстановку, попутешествовать, на мир посмотреть. Тебе нужно… тебе… нужно жить и… да, и любить, и даже страдать от любви. Тебе просто необходимо выучиться чувствовать. М-м-м, как же мне это описать?
Театральным жестом она широко распахнула руки, и неожиданно он» засмеялся, вольно откинув голову назад, охваченный возбуждением, отдавшись странному головокружительному запретному трепету, поразившему все его молодое жаждущее тело.
Да, вот он и решил. Она права, ему нужно чувствовать, ему нужно унестись далеко отсюда, видеть бездну нового, встретить массу новых людей, изучить жизнь. Кроме того, он ведь богат. Впервые в жизни Брэнт начал осознавать, каким свободным и независимым могут сделать его деньги.
— Сил, поехали. Поехали, плевать на все! Прямо сегодня, ночью, если захотим. Можно, я буду с тобой? Можно?
Ослепленный своим клокочущим молодым эгоизмом, он ни на секунду не задумался, что у нее может быть кто-нибудь другой, другой мужчина. Но она, охваченная уже своим эгоизмом, тоже позабыла обо всем на свете. У нее вдруг вскружилась голова: она вновь чувствовала себя юной, влюбленной в него. Она прижала к себе его руки.
— Брэнт, Брэнт, ну, конечно, ты останешься со мной. Скорей, нам надо спешить. Нам надо скорей вернуться., собраться, заказать гостиницы, а пока будем этим заниматься, я тебе все-все расскажу: о жизни во Франции, и в Италии, и в Лондоне, и — о, как все будет здорово!
Она остановилась и засмеялась от собственных слов.
— Слушай, представляешь, что мы натолкнемся на Фэй и Ричарда! Представляешь, какие у них будут физиономии!
Он тоже засмеялся от этой мысли. Она принесла смех в его жизнь, у него пронеслось в голове, что только теперь он научился смеяться и радоваться.
Она научила его гораздо большему. Она научила его всему. Это должно было состояться, и это произошло. Она была слишком безвольна и слишком целеустремленна, чтобы сопротивляться своему чувственному влечению, которое пробудил в ней Брэнт. Он был слишком молод и горяч, чтобы остановить ее. Она обучала его неторопливо и с бесконечным терпением, и это было вознаграждено его старательностью и желанием воплотить в практику все то, что она показала ему, чему научила в чувственной, плотской любви. Они были неразлучны в их безграничной, всеподавляющей страсти, казалось, их любовь не прерывалась ни днем ни ночью; он был ее молодым, полным сил и вожделения скакуном, ее блестящим богатым возлюбленным, ей бесконечно завидовали все женщины ее круга.
Под теплым солнцем Французской и Итальянской Ривьеры тело Брэнта приобрело бронзово-золотистый загар, волосы красиво выгорели, и голова его украсилась романтической длинной прической. Он начал превращаться в сибаритствующего, пресыщенного, еще более высокомерного молодого светского льва, исключая мгновения его близости с Силвией. С ней, для нее он всегда был нежным, неукротимым, говорящим только о любви к ней, о заботе о ней. Он обрел уверенность в себе, почувствовав себя мужчиной и умелым любовником.
Брэнт довольно быстро привык к тому, что он унаследовал огромное состояние, и к той власти, которую оно ему дало. Он купил и научился водить престижные спортивные автомобили л яхты, освоил горные и водные лыжи и совершал на них головокружительные трюки. Он стал завсегдатаем казино; кроме того, будучи блестящим молодым повесой, он неизбежно притягивал к себе других женщин. Однако все они оказались такими доступными и, следовательно, навевающими на него скуку: ведь ему не требовалось завоевывать их. Наоборот, они сами навязывались ему, и, если он был расположен в тот момент, он брал от них то, что они предлагали. Но единственной, кем он дорожил, кто жил в его сердце, была Сил. Движимый молодой всепоглощающей самоуверенностью, он ожидал от нее полного слияния с ним, только с ним, хотя сам всегда был готов, как уверенный в себе мужчина-победитель, искать любовных приключений с другими женщинами.
Бесконечная череда дней и ночей, переполненных страстью и пылом молодой любви, не лучшим образом повлияла на Силвию: Брэнт был неутолим в своей жажде наслаждений. Неожиданно для себя он стал замечать, что безжалостное южное солнце бесстрастно высвечивает все новые морщинки на ее лице, он начал замечать также, что ее роскошное тело, некогда казавшееся ему идеальным воплощением женственности и страсти, понемногу теряет очарование, как бы обмякая и поникая под напором его безудержной энергии. Все более открыто он начал увлекаться другими женщинами; однажды Силвия застала его, предающимся утехам страсти со своей новой служанкой, что стало причиной шокирующе истеричной сцены. В своем гневе она была почти безобразна; в подавленном состоянии он буквально бежал от нее, из ее дома. Когда, переборов себя, он возвратился туда тем же вечером, он обнаружил, что она упорхнула: Силвия в тот вечер ужинала с испанцем по имени Моралес, режиссером ее нового фильма. Сгорая от неожиданно охватившей его ревнивой ярости, Брэнт отправился на вечеринку, устроенную одним англичанином (который, впрочем, давно уже не бывал на своей чопорной родине), и остался там до самого конца, впервые в своей жизни став участником оргии.
Переполняемый непреодолимым отвращением, вызванным происшедшим с ним в ту ночь, он возвратился на их виллу. Сил была с Мора-лесом. Он увидел, что они спали, обнявшись на ее кровати; Боже, это же было ложе его любви! Полотнища простынь, спадая до пола, полуобнажали ее тело; ее полные округлые груди со спутанными и беспорядочно лежащими на них длинными прядями волос соседствовали с чужим, сплошь покрытым курчавой черной растительностью мужским телом.
Ощущая почти физическую боль от растоптанной гордыни вперемешку с негодованием и ненавистью, Брэнт вновь покинул этот дом, сняв отдельное жилье в том же городе. Ну уж он покажет ей! Он стал завсегдатаем самой разнузданной, самой развратной компании в Риме, забавляясь и с женщинами, и с мужчинами, полностью отдаваясь царившей варварской волне похоти среди его новых партнеров. Бесконечные оргии, употребление наркотиков — все это наделало столько шуму в местном «свете», что их компания стала регулярным источником скандальных новостей, раздуваемых бульварными газетами.
Силвия на самом деле лишь хотела разок хорошенько наказать Брэн-та, заставив поревновать его, а затем вернуться к нему; однако он воспользовался ситуацией и под предлогом ее измены бросил ее. Она приложила все силы, чтобы вернуть его. Она звонила, писала бесконечные письма, устраивала ему публичные сцены со слезами. Он оставался враждебным и холодным, как ледяная глыба.
Однажды жарким римским днем она как вихрь влетела в подъезд дома, где он жил; стены сотрясались от грохота ее ударов по запертой двери и ее голоса, выкрикивавшего оскорбления, пока он, наконец, не отпер дверь. Как только он появился на пороге, она расплакалась, голос ее уже был полон мольбы.
— О, Боже мой, как же ты не поймешь, что я люблю тебя? Я люблю тебя, Брэнт. Не режь по живому. Не казни меня!
— Мне жаль, но ты заварила эту кашу. Ты сама сказала, что мне надо научиться жить, Сил, а я только начал свою учебу. Мне нужно, чтобы было много учителей. Я же старательный ученик!
Его голос был переполнен издевкой, он глумился над ее словами, над ее распухшим от слез лицом, над ее податливым телом, над ее растоптанной гордостью.
Она вся застыла, не зная, что и ответить на это, а он с методичностью слесаря до упора закрутил последний болт, выдав свое последнее, наиболее тяжкое для нее заявление:
— Все ведь закончилось. Ищи себе нового жеребчика, нового жиголо, ладненько?
— Ты что, действительно так думаешь обо всем том, что у нас было, Брэнт? На самом деле?
Она уже не кричала, ее голос неожиданно осекся.
— А разве нет? Ты что, думала, что я хочу, чтобы ты стала моей матерью, а я — твоим сыном? М-да, может, так оно и было? Да, точно, именно так, мне была нужна мать, а тебе… да, а тебе-то кто нужен был, Сил? Какой-нибудь молоднячок, чтобы без устали трахал тебя? А, ладно, какая разница? Прости Сил, мне ведь еще есть чему поучиться, а ты уже научила меня всему, что знаешь сама.
Он стоял, прислонившись к косяку входной двери. Он не пустил ее на порог своей квартиры; дверь за ним приоткрылась чуть шире, из-за нее недовольно выглянула девушка. Силвия знала ее — это была восходящая французская «кинозвездочка», которой она когда-то помогла получить роль в фильме, где играла сама.
— Шери, я замерзла одна в постели!
Что-то в изменившемся выражении лица Силвии, ее неожиданно упавший голос заставили его почти что инстинктивно протянуть к ней руку. Нужно ли было так жестоко расправляться с ней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36