— И я хочу поговорить с ним.
Митч взглянул на нее с состраданием. Его губы были крепко сжаты, и она поняла, что с его стороны Кейну не следует ожидать никакого сострадания. В самом деле, в этой истории с Кейном дядя Нат вел себя очень странно.
— Ты уверена, малышка? — Он не обращался к ней так с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать.
Она кивнула.
— Я останусь с тобой.
Она отрицательно покачала головой:
— Я хочу пойти одна.
Он немного поколебался и взглянул на сверток в ее руках. Она улыбнулась:
— У меня тут нет оружия. Только фляга и бинты.
Митч смотрел на нее с некоторым подозрением.
— Так предложил дядя Нат.
Митч нахмурился.
— Он сказал мне, что умирает, — продолжала Ники. — Поэтому ему необходим О'Брайен.
Митч нахмурился еще сильнее, но все же зажег лампу, передал ее девушке, затем отпер дверь в заднюю комнату.
— Если что, кричи, — сказал он.
Какое-то время Ники колебалась, затем вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Кейн лежал на полу, связанный по рукам и ногам. Он несколько раз моргнул от ослепившего его света лампы, затем попытался сесть.
Он выглядел просто ужасно. Лицо его было совсем бледным и осунувшимся, но глаза продолжали пристально смотреть вперед, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь яркий свет. Она поставила лампу на пол и со свертком в руках подошла к нему.
— Кейн?
Он снова моргнул.
— Ники? — не веря своим глазам, глухо переспросил он.
— Я принесла тебе воды.
Он попытался сесть, и, несмотря на переполнявший ее гнев, ей стало ужасно жаль его. Она открыла флягу и предложила ему воды, поднеся горлышко ко рту. Сначала он пил жадно, захлебываясь, затем стал пить медленнее. Наконец он оторвался от фляги и внимательно оглядел ее. Она продолжала стоять на коленях, будто загипнотизированная его взглядом.
— Спасибо, — просто сказал он.
Ники не знала, что сказать. Несмотря на следы побоев, выражение его глаз осталось прежним, он не боялся смотреть ей прямо в лицо. Она первая отвела взгляд, взяла салфетку, в которую были завернуты бинты, и нежно провела ею по его лицу.
— Митч очень сильно избил тебя? — с нежностью спросила она.
Кейн пожал плечами:
— Возможно, я выгляжу хуже, чем чувствую себя на самом деле. — Он немного помолчал. — Тебе не следовало приходить сюда. Твой дядя…
— Это он велел мне сюда идти.
Его глаза широко открылись, затем он снова прикрыл их.
— Я сказал ему все, что знаю.
— Расскажи мне о своем друге, — не очень уверенно попросила она.
— Его повесят через неделю, — резко ответил Кейн. — Может быть, даже раньше. Я потерял счет дням.
— Ты, должно быть, его любишь… очень любишь.
Кейн попытался устроиться поудобнее. Впервые за время ее визита он отвел от нее взгляд, уставился на дверь за ее спиной и ничего не ответил. Он опять погрузился в свои мысли.
— Я хочу понять, — сделала она еще одну попытку вызвать его на разговор.
Наконец он посмотрел на нее. Боль исказила его лицо.
— Я очень люблю его и… тебя. Чертовски сильно. Никогда не думай, что я тебя не любил, — казалось, эти слова давались ему с большим трудом.
Ники не могла больше сдерживаться. Она уронила салфетку и коснулась его лица. Дотрагиваться до него, почувствовать его рот, его заросший щетиной подбородок, его шрам. Просто погладить его — неужели никогда больше она не сможет это сделать!
— Я люблю тебя, — произнесла она, с трудом сдерживая рыдания.
— Я знаю, — сказал он. — Я бы сделал все, чтобы предотвратить это. Я думал, что смогу, потому что я ужасно хотел убить двух зайцев и надеялся, что у меня это получится, — горько добавил он. — Но я ошибся.
— Если бы ты сказал мне…
— И что бы ты тогда сделала? — спросил он. — Сказав тебе, я бы поставил и тебя перед этим чертовым выбором. Я не мог так поступить с тобой.
— Но ты все равно заставил меня выбирать, — прошептала она. — Я не могла сказать дяде того, что ты рассказал мне. И он это понял.
Кейн тихо выругался, так тихо, что она почти не расслышала.
— А Робин, что он знает?
— Ничего. Пока ничего.
На его щеке снова стал подергиваться мускул.
— Так твой дядя отсылает вас отсюда?
— Да.
— Хорошо, — сказал он, затем отвернулся. — Спасибо тебе за воду. Тебе лучше идти.
— А ты? — спросила она.
Он пожал плечами:
— Обо мне не стоит беспокоиться. Ты должна заботиться о Робине. Не позволяй ему… нарушать закон.
— Он говорит, что его ястреб уже научился охотиться, — с отчаянием в голосе прошептала Ники.
Кейн улыбнулся. Так, как улыбался раньше. Медленно, лениво и нежно. Ее сердце снова заныло. Она попыталась сдержаться, но не смогла.
— Что случится, если дядя Нат позволит тебе уйти?
Его глаза сузились:
— А зачем ему это?
— Возможно, он нуждается в твоей помощи.
— Ты знаешь, что происходит, когда я пытаюсь помочь, — он грустно рассмеялся. — Все мои благие намерения ведут других людей в ад. Разве ты этого еще не поняла?
— Но что бы ты стал делать? — настаивала она.
— Я бы сделал все, чтобы с тобой и Робином все было в порядке.
— А затем? — Она не была уверена, что так уж хочет услышать ответ на свой вопрос. Но ее вопрос как бы повис между ними. Она спрашивала, есть ли у них хоть какая-то надежда на счастливое будущее. Она открыла ему свое сердце, подавила собственную гордость, но она должна была это узнать.
Он медлил с ответом, и сердце ее упало. Он не хотел ее. Он был достаточно честен с ней, чтобы не лгать.
Ее чувства не могли не отразиться в глазах.
— Ники, — произнес он с отчаянием в голосе. — В случае успешной операции помилуют Дэйви, но не меня.
— Что ты этим хочешь сказать? — прошептала она.
— Я должен вернуться в тюрьму, — коротко объяснил он. — Дэйви не освободят, если я не вернусь. У меня нет будущего.
В крайнем замешательстве Ники уставилась на него. Он ничего со всего этого не получает? Он все это сделал только ради друга? Она-то думала, что он хотел выдать полиции Логовище хотя бы отчасти для себя. Она почти задыхалась. Но если он вернется в тюрьму, они исполнят вынесенный ему смертный приговор. Нет, конечно же, они должны его смягчить. Но лицо Кейна говорило другое. Оно казалось гранитным изваянием, на котором горели полные отчаяния глаза.
— Я не понимаю, — наконец произнесла она.
— Так договорились, — объяснил он. — Помилуют либо Дэйви, либо меня.
— Почему? Почему жизнь этого человека так важна для тебя?
Кейн попробовал пошевелиться, и в тот же момент его лицо исказила гримаса боли. Девушка ничем не могла ему помочь. У нее не было ни ключей от его оков, ни оружия. Позволить себе обмануть Митча она тоже не могла.
— Почему? — повторила она.
Он улыбнулся. Это была такая нежная, добрая и печальная улыбка, что сердце ее чуть не разорвалось от боли и сострадания.
— У меня нет семьи, Ники, даже такой, как у тебя, — ответил он. — Мать умерла при моем рождении, и с того самого дня отец возненавидел меня. Он назвал меня Кейном и вложил в это имя весь свой религиозный фанатизм. Он задался целью выбить из меня дьявола. Дэйви жил на соседнем ранчо. Он частенько приносил мне еду, прятал от отца, учил читать. Однажды мой отец обнаружил это и начал меня бить. Дэйви всего на год старше меня, но он все-таки набросился на моего отца, пытаясь меня защищать. Он чуть не погиб из-за своей храбрости, и его отец сказал моему отцу, что сам с ним разберется, если тот хоть раз тронет Дэйви или меня. Честно говоря, я думаю, что, если бы не Дэйви, меня бы уже давно не была в живых… — Кейн просто не в состоянии был продолжать.
Ники всхлипнула и положила руку на ногу Кейна, чтобы чувствовать его тепло.
Спустя какое-то время он продолжал охрипшим голосом:
— Несколько месяцев спустя мой отец покончил с собой. Семья Дэйви взяла меня к себе и вырастила как собственного ребенка. Дэйви женился, у них родился сын — мой крестник. Его близкие умерли за год до начала войны. Он пытался возродить ранчо, пока я был в армии. У Дэйви были жена и сын, у меня же не было ничего своего. Я думал, что, возможно, армия даст мне это.
— Но твои надежды не оправдались? — спросила Ники.
— Никогда не позволяй никому говорить, что война — это приключение, — сухо сказал он. — Это кровь и страх, боль и горе. Не бояться всего этого нельзя. Смерть очень капризна. Она делает что хочет: рядом с тобой вдруг умирает человек, а ты все еще жив. Ты уже стараешься ни к кому не привязываться, перестаешь хотеть обладать чем-то, так как терять это чертовски трудно.
Ники уже едва сдерживала рыдания. Ей хотелось броситься ему на шею, утешить его.
— Ты становишься все более и более одиноким, ты уже просто не в состоянии выносить потери, — с трудом продолжал он. — И когда все это закончилось, я вернулся домой, уверенный в том, что больше никогда не буду убивать.
Она напряженно ждала продолжения. Она понимала, что он говорит все это не столько ради себя, сколько ради нее. Ведь он думает, что уже мертв. И теперь, раскрывая перед ней душу, он пытается заставить ее понять, почему не мог поступить иначе. Чтобы она не считала, что ее предали или недостаточно любили. Для этого он положил к ее ногам последней, что у него оставалось, — свою гордость.
— Какие-то правительственные служащие вместе с шерифом пришли в дом Дэйви вскоре после того, как я вернулся. Он не смог выплатить грабительские налоги, и его собирались выселить. Алексу, моему крестнику, было двенадцать. Совсем недавно я рассказывал ему красивые истории о войне, и он вознамерился защищать свой дом при помощи оружия.
Шериф стрелял в него — в ребенка, черт бы его побрал. Я успел убить этого ублюдка. Нас с Дэйви обвинили в убийстве. Если бы я не забил голову Алекса рассказами о войне, возможно, он никогда бы не потянулся к оружию.
— А что с ним было дальше? — тихо спросила Ники.
— Он выжил — пуля попала в плечо. Но нам с Дэйви пришлось скрываться от полиции. Мы были очень злы тогда. — Кейн пожал плечами. — Но мы больше никого не убили. Пару раз ограбили сборщиков налогов — нам нужны были деньги на лечение Алекса и для того, чтобы не умереть с голоду. Когда меня схватили, Дэйви попытался меня спасти. Тогда-то его и поймали. Тот шериф умер, и нас обоих приговорили к виселице. За два дня до того, как приговор должен был быть приведен в исполнение, новый шериф появился у меня в камере и предложил жизнь Дэйви в обмен на Логовище. Меня знали, Дэйви нет. А затем я встретил тебя и Робина и… Я хотел принять предложение твоего дяди. Я подумал, что это было бы правильным решением. Поэтому я и вернулся к шерифу Мастерсу — я хотел попросить у него еще немного времени. Я подумал, что, если бы они могли подождать, тогда бы я им передал Логовище, но мирным путем, без лишних жертв. Твой дядя уже тогда дал мне понять, что умирает. Несколько месяцев в обмен на десятки жизней, которые они могли бы потерять, пытаясь захватить Логовище. — Кейн остановился. — Ники, я бы не позволил, чтобы тронули тебя или Робина. Я был уверен, что сумею защитить вас. Если ты не веришь всему остальному, поверь хотя бы этому.
— Дал ли шериф тебе время, о котором ты просил? — спросила девушка.
— Нет.
— И теперь твой друг умрет?
Он ответил сквозь стиснутые зубы:
— Нет, если они найдут мое тело. Это было одним из пунктов нашего договора. Если я погибну, выполняя их задание, тогда им придется выполнить мое условие.
— Именно поэтому ты хотел сюда вернуться? Ты знал, что мой дядя убьет тебя. — Она с удивлением взглянула на него. — Но почему ты рассчитывал, что шериф успеет обнаружить твое тело?
Он отвел глаза и долго молчал. Затем, немного запинаясь, продолжил:
— Я попросил твоего дядю оставить мое тело там, где Мастерс сможет быстро найти его. Я предложил ему сделать мою судьбу примером для многих, и…
— И к тому же ты попросил меня связаться с Мастерсом, — закончила она.
— Все это звучит довольно странно, — сказал он, — но это было единственное, что я мог сделать для Дэйви… и для тебя.
Она покачала головой. Затем, наклонившись, коснулась губами его губ.
— Ты дурак, Кейн О'Брайен. Этот отряд не имеет ни малейшего представления, где находится Логовище, ведь так? Ты нарочно оговорил себя.
— Нет, я уверен, что они что-то знают, — ответил Кейн. — Рано или поздно они сюда доберутся. Я должен был дать Мастерсу хоть что-то. Если я хоть чуть-чуть разбираюсь в таких людях, он прочешет здесь все.
Ники с минуту помолчала; остатки гнева покинули ее.
— Дядя подумывает о том, чтобы самому сдать Логовище, — осторожно сказала она. — Возможно, ему потребуется твоя помощь.
— Это с моим-то опытом все губить? — сухо спросил Кейн. — Я ему нужен как собаке пятая нога.
Она поняла, что улыбается. Даже хихикает. Но это был нервный смех.
— Не думаю, что скажу ему это.
Он подозрительно оглядел ее:
— У него нет причин доверять мне.
— Но это так, — мягко возразила она. — По каким-то причинам он все еще доверяет тебе. Или просто думает, что у него нет другого выхода. Я уже говорила тебе, что Хильдебранд собирался захватить Логовище. Другие только ждут своего часа. Они не знают, насколько сильно болен дядя Нат, но подозревают, что что-то не в порядке. Он не может оставаться здесь. Ему некуда идти. И у него нет времени. Я пыталась отговорить его от этого. Я не хочу, чтобы его посадили в тюрьму, но он полон решимости. Он только хочет удостовериться, что я… тоже доверяю тебе.
Кейн молчал. Ники не знала, о чем он сейчас думает. Но она поверила его исповеди. Все сомнения, которые у нее были, когда она шла сюда, сметены неподдельной искренностью и болью, которые она услышала в его голосе.
— Кейн?
Он тяжело сглотнул.
— А ты можешь? — спросил он, немного помолчав. — Можешь ли ты доверять мне снова?
Она немного поколебалась, затем уклончиво сказала:
— Доверяю я тебе или нет, я не могу… не любить тебя.
Он снова попытался шевельнуться.
— Ты не должна меня любить, — сказал он. — Ты такая милая и смелая… и прекрасная. Ты найдешь себе хорошего, порядочного мужа.
— Я не хочу хорошего, порядочного мужа, — жалобно ответила она.
Он печально улыбнулся:
— У тебя просто не было возможности выбирать.
Но Ники знала, что он ошибается. Она вспомнила слова дяди. Твоя мать была такой же. Однажды она влюбилась в Джона, и все остальное, перестало для нее существовать.
Он устало закрыл глаза, а она смотрела на него и вспоминала, как тяжело ей было, когда пришлось выбирать между ним и дядей, который вырастил ее. Только сейчас она поняла, что он чувствовал то же самое, так как должен был выбирать между своим лучшим другом, которому он столь многим обязан, и ею. Он сделал все, что мог, чтобы причинить как можно меньше зла тем, кого любит. Как же она могла винить его за это?
И вдруг все встало для нее на свои места. Исчезли все сомнения и вопросы. Возможно, ей всегда будет немного больно из-за того, что он, несмотря ни на что, выбрал не ее, что он играл на ее доверии, но она сможет жить с этим. А вот без него она жить не сможет. Они должны выбраться из всего этого — они все. Должны.
Ники снова поднесла к губам Кейна флягу и стала смотреть, как он пьет. Она не хотела ему ничего обещать, потому что еще не знала, как поступит дядя. Так или иначе, но Кейн будет жить. Ради этого она пойдет на все.
— Я должна идти, — наконец сказала она.
Он пристально разглядывал ее, будто пытался запомнить каждую ее черточку, чтобы потом унести с собой в могилу, а затем улыбнулся той дьявольской улыбкой, какой улыбался при их первой встрече. Тогда она показалась ей одновременно и соблазнительной, и бесшабашной, но теперь она знала его гораздо лучше. Она знала, что он далеко не беззаботен.
— Вы были для меня подарком судьбы, мисс Томпсон, — сказал он. — Спасибо вам за это. И за воду.
Это была всего лишь галантная попытка развеселить ее, но Ники снова показалось, что сердце ее вот-вот разорвется. Она не хотела оставлять его здесь, связанного, как животное, которое ведут на заклание. Она помедлила. Ей хотелось утешить его, но она подумала, что он не примет или не поверит сейчас ее утешениям. И почему он должен был им поверить? Единственное, что отчетливо виделось ему сейчас, — это смерть.
Она наклонилась и нежно поцеловала его, прижавшись щекой к его щеке, затем поднялась и вышла.
Кейн смотрел, как за ней закрылась дверь. Он был уверен, что навсегда.
24.
Несмотря на душевные и физические страдания, Кейн сразу же заснул. Он смертельно устал и был полностью опустошен, на смену боли пришло оцепенение.
Но он все время просыпался, так как каждый раз, когда он пытался пошевелиться во сне, его тело пронзала сильная боль. Его ноги и руки онемели. Он делал все возможное, чтобы не обращать внимания на эту боль и не думать о том, чего был уже не в силах изменить. Томясь в тюрьме у янки, голодая и замерзая, он старался думать о лучших днях своей жизни, о безоблачном небе и ярком солнце. Теперь же, пытаясь вспомнить такие дни, он видел Ники, ее сверкающие на солнце волосы, ее сияющие глаза. Эти воспоминания не приносили утешения, они были мучительнее любых лишений, которые он когда-либо испытывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Митч взглянул на нее с состраданием. Его губы были крепко сжаты, и она поняла, что с его стороны Кейну не следует ожидать никакого сострадания. В самом деле, в этой истории с Кейном дядя Нат вел себя очень странно.
— Ты уверена, малышка? — Он не обращался к ней так с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать.
Она кивнула.
— Я останусь с тобой.
Она отрицательно покачала головой:
— Я хочу пойти одна.
Он немного поколебался и взглянул на сверток в ее руках. Она улыбнулась:
— У меня тут нет оружия. Только фляга и бинты.
Митч смотрел на нее с некоторым подозрением.
— Так предложил дядя Нат.
Митч нахмурился.
— Он сказал мне, что умирает, — продолжала Ники. — Поэтому ему необходим О'Брайен.
Митч нахмурился еще сильнее, но все же зажег лампу, передал ее девушке, затем отпер дверь в заднюю комнату.
— Если что, кричи, — сказал он.
Какое-то время Ники колебалась, затем вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Кейн лежал на полу, связанный по рукам и ногам. Он несколько раз моргнул от ослепившего его света лампы, затем попытался сесть.
Он выглядел просто ужасно. Лицо его было совсем бледным и осунувшимся, но глаза продолжали пристально смотреть вперед, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь яркий свет. Она поставила лампу на пол и со свертком в руках подошла к нему.
— Кейн?
Он снова моргнул.
— Ники? — не веря своим глазам, глухо переспросил он.
— Я принесла тебе воды.
Он попытался сесть, и, несмотря на переполнявший ее гнев, ей стало ужасно жаль его. Она открыла флягу и предложила ему воды, поднеся горлышко ко рту. Сначала он пил жадно, захлебываясь, затем стал пить медленнее. Наконец он оторвался от фляги и внимательно оглядел ее. Она продолжала стоять на коленях, будто загипнотизированная его взглядом.
— Спасибо, — просто сказал он.
Ники не знала, что сказать. Несмотря на следы побоев, выражение его глаз осталось прежним, он не боялся смотреть ей прямо в лицо. Она первая отвела взгляд, взяла салфетку, в которую были завернуты бинты, и нежно провела ею по его лицу.
— Митч очень сильно избил тебя? — с нежностью спросила она.
Кейн пожал плечами:
— Возможно, я выгляжу хуже, чем чувствую себя на самом деле. — Он немного помолчал. — Тебе не следовало приходить сюда. Твой дядя…
— Это он велел мне сюда идти.
Его глаза широко открылись, затем он снова прикрыл их.
— Я сказал ему все, что знаю.
— Расскажи мне о своем друге, — не очень уверенно попросила она.
— Его повесят через неделю, — резко ответил Кейн. — Может быть, даже раньше. Я потерял счет дням.
— Ты, должно быть, его любишь… очень любишь.
Кейн попытался устроиться поудобнее. Впервые за время ее визита он отвел от нее взгляд, уставился на дверь за ее спиной и ничего не ответил. Он опять погрузился в свои мысли.
— Я хочу понять, — сделала она еще одну попытку вызвать его на разговор.
Наконец он посмотрел на нее. Боль исказила его лицо.
— Я очень люблю его и… тебя. Чертовски сильно. Никогда не думай, что я тебя не любил, — казалось, эти слова давались ему с большим трудом.
Ники не могла больше сдерживаться. Она уронила салфетку и коснулась его лица. Дотрагиваться до него, почувствовать его рот, его заросший щетиной подбородок, его шрам. Просто погладить его — неужели никогда больше она не сможет это сделать!
— Я люблю тебя, — произнесла она, с трудом сдерживая рыдания.
— Я знаю, — сказал он. — Я бы сделал все, чтобы предотвратить это. Я думал, что смогу, потому что я ужасно хотел убить двух зайцев и надеялся, что у меня это получится, — горько добавил он. — Но я ошибся.
— Если бы ты сказал мне…
— И что бы ты тогда сделала? — спросил он. — Сказав тебе, я бы поставил и тебя перед этим чертовым выбором. Я не мог так поступить с тобой.
— Но ты все равно заставил меня выбирать, — прошептала она. — Я не могла сказать дяде того, что ты рассказал мне. И он это понял.
Кейн тихо выругался, так тихо, что она почти не расслышала.
— А Робин, что он знает?
— Ничего. Пока ничего.
На его щеке снова стал подергиваться мускул.
— Так твой дядя отсылает вас отсюда?
— Да.
— Хорошо, — сказал он, затем отвернулся. — Спасибо тебе за воду. Тебе лучше идти.
— А ты? — спросила она.
Он пожал плечами:
— Обо мне не стоит беспокоиться. Ты должна заботиться о Робине. Не позволяй ему… нарушать закон.
— Он говорит, что его ястреб уже научился охотиться, — с отчаянием в голосе прошептала Ники.
Кейн улыбнулся. Так, как улыбался раньше. Медленно, лениво и нежно. Ее сердце снова заныло. Она попыталась сдержаться, но не смогла.
— Что случится, если дядя Нат позволит тебе уйти?
Его глаза сузились:
— А зачем ему это?
— Возможно, он нуждается в твоей помощи.
— Ты знаешь, что происходит, когда я пытаюсь помочь, — он грустно рассмеялся. — Все мои благие намерения ведут других людей в ад. Разве ты этого еще не поняла?
— Но что бы ты стал делать? — настаивала она.
— Я бы сделал все, чтобы с тобой и Робином все было в порядке.
— А затем? — Она не была уверена, что так уж хочет услышать ответ на свой вопрос. Но ее вопрос как бы повис между ними. Она спрашивала, есть ли у них хоть какая-то надежда на счастливое будущее. Она открыла ему свое сердце, подавила собственную гордость, но она должна была это узнать.
Он медлил с ответом, и сердце ее упало. Он не хотел ее. Он был достаточно честен с ней, чтобы не лгать.
Ее чувства не могли не отразиться в глазах.
— Ники, — произнес он с отчаянием в голосе. — В случае успешной операции помилуют Дэйви, но не меня.
— Что ты этим хочешь сказать? — прошептала она.
— Я должен вернуться в тюрьму, — коротко объяснил он. — Дэйви не освободят, если я не вернусь. У меня нет будущего.
В крайнем замешательстве Ники уставилась на него. Он ничего со всего этого не получает? Он все это сделал только ради друга? Она-то думала, что он хотел выдать полиции Логовище хотя бы отчасти для себя. Она почти задыхалась. Но если он вернется в тюрьму, они исполнят вынесенный ему смертный приговор. Нет, конечно же, они должны его смягчить. Но лицо Кейна говорило другое. Оно казалось гранитным изваянием, на котором горели полные отчаяния глаза.
— Я не понимаю, — наконец произнесла она.
— Так договорились, — объяснил он. — Помилуют либо Дэйви, либо меня.
— Почему? Почему жизнь этого человека так важна для тебя?
Кейн попробовал пошевелиться, и в тот же момент его лицо исказила гримаса боли. Девушка ничем не могла ему помочь. У нее не было ни ключей от его оков, ни оружия. Позволить себе обмануть Митча она тоже не могла.
— Почему? — повторила она.
Он улыбнулся. Это была такая нежная, добрая и печальная улыбка, что сердце ее чуть не разорвалось от боли и сострадания.
— У меня нет семьи, Ники, даже такой, как у тебя, — ответил он. — Мать умерла при моем рождении, и с того самого дня отец возненавидел меня. Он назвал меня Кейном и вложил в это имя весь свой религиозный фанатизм. Он задался целью выбить из меня дьявола. Дэйви жил на соседнем ранчо. Он частенько приносил мне еду, прятал от отца, учил читать. Однажды мой отец обнаружил это и начал меня бить. Дэйви всего на год старше меня, но он все-таки набросился на моего отца, пытаясь меня защищать. Он чуть не погиб из-за своей храбрости, и его отец сказал моему отцу, что сам с ним разберется, если тот хоть раз тронет Дэйви или меня. Честно говоря, я думаю, что, если бы не Дэйви, меня бы уже давно не была в живых… — Кейн просто не в состоянии был продолжать.
Ники всхлипнула и положила руку на ногу Кейна, чтобы чувствовать его тепло.
Спустя какое-то время он продолжал охрипшим голосом:
— Несколько месяцев спустя мой отец покончил с собой. Семья Дэйви взяла меня к себе и вырастила как собственного ребенка. Дэйви женился, у них родился сын — мой крестник. Его близкие умерли за год до начала войны. Он пытался возродить ранчо, пока я был в армии. У Дэйви были жена и сын, у меня же не было ничего своего. Я думал, что, возможно, армия даст мне это.
— Но твои надежды не оправдались? — спросила Ники.
— Никогда не позволяй никому говорить, что война — это приключение, — сухо сказал он. — Это кровь и страх, боль и горе. Не бояться всего этого нельзя. Смерть очень капризна. Она делает что хочет: рядом с тобой вдруг умирает человек, а ты все еще жив. Ты уже стараешься ни к кому не привязываться, перестаешь хотеть обладать чем-то, так как терять это чертовски трудно.
Ники уже едва сдерживала рыдания. Ей хотелось броситься ему на шею, утешить его.
— Ты становишься все более и более одиноким, ты уже просто не в состоянии выносить потери, — с трудом продолжал он. — И когда все это закончилось, я вернулся домой, уверенный в том, что больше никогда не буду убивать.
Она напряженно ждала продолжения. Она понимала, что он говорит все это не столько ради себя, сколько ради нее. Ведь он думает, что уже мертв. И теперь, раскрывая перед ней душу, он пытается заставить ее понять, почему не мог поступить иначе. Чтобы она не считала, что ее предали или недостаточно любили. Для этого он положил к ее ногам последней, что у него оставалось, — свою гордость.
— Какие-то правительственные служащие вместе с шерифом пришли в дом Дэйви вскоре после того, как я вернулся. Он не смог выплатить грабительские налоги, и его собирались выселить. Алексу, моему крестнику, было двенадцать. Совсем недавно я рассказывал ему красивые истории о войне, и он вознамерился защищать свой дом при помощи оружия.
Шериф стрелял в него — в ребенка, черт бы его побрал. Я успел убить этого ублюдка. Нас с Дэйви обвинили в убийстве. Если бы я не забил голову Алекса рассказами о войне, возможно, он никогда бы не потянулся к оружию.
— А что с ним было дальше? — тихо спросила Ники.
— Он выжил — пуля попала в плечо. Но нам с Дэйви пришлось скрываться от полиции. Мы были очень злы тогда. — Кейн пожал плечами. — Но мы больше никого не убили. Пару раз ограбили сборщиков налогов — нам нужны были деньги на лечение Алекса и для того, чтобы не умереть с голоду. Когда меня схватили, Дэйви попытался меня спасти. Тогда-то его и поймали. Тот шериф умер, и нас обоих приговорили к виселице. За два дня до того, как приговор должен был быть приведен в исполнение, новый шериф появился у меня в камере и предложил жизнь Дэйви в обмен на Логовище. Меня знали, Дэйви нет. А затем я встретил тебя и Робина и… Я хотел принять предложение твоего дяди. Я подумал, что это было бы правильным решением. Поэтому я и вернулся к шерифу Мастерсу — я хотел попросить у него еще немного времени. Я подумал, что, если бы они могли подождать, тогда бы я им передал Логовище, но мирным путем, без лишних жертв. Твой дядя уже тогда дал мне понять, что умирает. Несколько месяцев в обмен на десятки жизней, которые они могли бы потерять, пытаясь захватить Логовище. — Кейн остановился. — Ники, я бы не позволил, чтобы тронули тебя или Робина. Я был уверен, что сумею защитить вас. Если ты не веришь всему остальному, поверь хотя бы этому.
— Дал ли шериф тебе время, о котором ты просил? — спросила девушка.
— Нет.
— И теперь твой друг умрет?
Он ответил сквозь стиснутые зубы:
— Нет, если они найдут мое тело. Это было одним из пунктов нашего договора. Если я погибну, выполняя их задание, тогда им придется выполнить мое условие.
— Именно поэтому ты хотел сюда вернуться? Ты знал, что мой дядя убьет тебя. — Она с удивлением взглянула на него. — Но почему ты рассчитывал, что шериф успеет обнаружить твое тело?
Он отвел глаза и долго молчал. Затем, немного запинаясь, продолжил:
— Я попросил твоего дядю оставить мое тело там, где Мастерс сможет быстро найти его. Я предложил ему сделать мою судьбу примером для многих, и…
— И к тому же ты попросил меня связаться с Мастерсом, — закончила она.
— Все это звучит довольно странно, — сказал он, — но это было единственное, что я мог сделать для Дэйви… и для тебя.
Она покачала головой. Затем, наклонившись, коснулась губами его губ.
— Ты дурак, Кейн О'Брайен. Этот отряд не имеет ни малейшего представления, где находится Логовище, ведь так? Ты нарочно оговорил себя.
— Нет, я уверен, что они что-то знают, — ответил Кейн. — Рано или поздно они сюда доберутся. Я должен был дать Мастерсу хоть что-то. Если я хоть чуть-чуть разбираюсь в таких людях, он прочешет здесь все.
Ники с минуту помолчала; остатки гнева покинули ее.
— Дядя подумывает о том, чтобы самому сдать Логовище, — осторожно сказала она. — Возможно, ему потребуется твоя помощь.
— Это с моим-то опытом все губить? — сухо спросил Кейн. — Я ему нужен как собаке пятая нога.
Она поняла, что улыбается. Даже хихикает. Но это был нервный смех.
— Не думаю, что скажу ему это.
Он подозрительно оглядел ее:
— У него нет причин доверять мне.
— Но это так, — мягко возразила она. — По каким-то причинам он все еще доверяет тебе. Или просто думает, что у него нет другого выхода. Я уже говорила тебе, что Хильдебранд собирался захватить Логовище. Другие только ждут своего часа. Они не знают, насколько сильно болен дядя Нат, но подозревают, что что-то не в порядке. Он не может оставаться здесь. Ему некуда идти. И у него нет времени. Я пыталась отговорить его от этого. Я не хочу, чтобы его посадили в тюрьму, но он полон решимости. Он только хочет удостовериться, что я… тоже доверяю тебе.
Кейн молчал. Ники не знала, о чем он сейчас думает. Но она поверила его исповеди. Все сомнения, которые у нее были, когда она шла сюда, сметены неподдельной искренностью и болью, которые она услышала в его голосе.
— Кейн?
Он тяжело сглотнул.
— А ты можешь? — спросил он, немного помолчав. — Можешь ли ты доверять мне снова?
Она немного поколебалась, затем уклончиво сказала:
— Доверяю я тебе или нет, я не могу… не любить тебя.
Он снова попытался шевельнуться.
— Ты не должна меня любить, — сказал он. — Ты такая милая и смелая… и прекрасная. Ты найдешь себе хорошего, порядочного мужа.
— Я не хочу хорошего, порядочного мужа, — жалобно ответила она.
Он печально улыбнулся:
— У тебя просто не было возможности выбирать.
Но Ники знала, что он ошибается. Она вспомнила слова дяди. Твоя мать была такой же. Однажды она влюбилась в Джона, и все остальное, перестало для нее существовать.
Он устало закрыл глаза, а она смотрела на него и вспоминала, как тяжело ей было, когда пришлось выбирать между ним и дядей, который вырастил ее. Только сейчас она поняла, что он чувствовал то же самое, так как должен был выбирать между своим лучшим другом, которому он столь многим обязан, и ею. Он сделал все, что мог, чтобы причинить как можно меньше зла тем, кого любит. Как же она могла винить его за это?
И вдруг все встало для нее на свои места. Исчезли все сомнения и вопросы. Возможно, ей всегда будет немного больно из-за того, что он, несмотря ни на что, выбрал не ее, что он играл на ее доверии, но она сможет жить с этим. А вот без него она жить не сможет. Они должны выбраться из всего этого — они все. Должны.
Ники снова поднесла к губам Кейна флягу и стала смотреть, как он пьет. Она не хотела ему ничего обещать, потому что еще не знала, как поступит дядя. Так или иначе, но Кейн будет жить. Ради этого она пойдет на все.
— Я должна идти, — наконец сказала она.
Он пристально разглядывал ее, будто пытался запомнить каждую ее черточку, чтобы потом унести с собой в могилу, а затем улыбнулся той дьявольской улыбкой, какой улыбался при их первой встрече. Тогда она показалась ей одновременно и соблазнительной, и бесшабашной, но теперь она знала его гораздо лучше. Она знала, что он далеко не беззаботен.
— Вы были для меня подарком судьбы, мисс Томпсон, — сказал он. — Спасибо вам за это. И за воду.
Это была всего лишь галантная попытка развеселить ее, но Ники снова показалось, что сердце ее вот-вот разорвется. Она не хотела оставлять его здесь, связанного, как животное, которое ведут на заклание. Она помедлила. Ей хотелось утешить его, но она подумала, что он не примет или не поверит сейчас ее утешениям. И почему он должен был им поверить? Единственное, что отчетливо виделось ему сейчас, — это смерть.
Она наклонилась и нежно поцеловала его, прижавшись щекой к его щеке, затем поднялась и вышла.
Кейн смотрел, как за ней закрылась дверь. Он был уверен, что навсегда.
24.
Несмотря на душевные и физические страдания, Кейн сразу же заснул. Он смертельно устал и был полностью опустошен, на смену боли пришло оцепенение.
Но он все время просыпался, так как каждый раз, когда он пытался пошевелиться во сне, его тело пронзала сильная боль. Его ноги и руки онемели. Он делал все возможное, чтобы не обращать внимания на эту боль и не думать о том, чего был уже не в силах изменить. Томясь в тюрьме у янки, голодая и замерзая, он старался думать о лучших днях своей жизни, о безоблачном небе и ярком солнце. Теперь же, пытаясь вспомнить такие дни, он видел Ники, ее сверкающие на солнце волосы, ее сияющие глаза. Эти воспоминания не приносили утешения, они были мучительнее любых лишений, которые он когда-либо испытывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38