— Джейкоб! Пойди сюда! — спотыкаясь от усердия, в дверь вбежал мальчишка. — Закончи-ка тут, — приказал ему Фиск, тыча пальцем в отложенную работу. — У нас с преподобным отцом есть важное дело в полиции.
— Слушаю, сэр, — ответил подмастерье, осторожно обходя Эйвери Фиска, чтобы он не достал его своими длинными руками.
Ветер утих, и жара мучила людей до самого позднего вечера. Ища местечка попрохладнее, чем кухня, и желая остаться наедине, Глория и Куэйд ушли прогуляться вниз по склону в дальний уголок сада. Моди-Лэр не захотела идти с ними и предпочла посидеть у открытого окна в гостиной и почитать при свече. Ей надо было отдохнуть. Целый день она варила настойку для заболевших девочек Колльеров и Эллинов, и для Мэри Дуглас.
В Сили-Гроув начались разговоры, которые лучше бы не начинались. Шепотом одна хозяйка сообщала другой, а та третьей, что девочек мучают злые духи.
— Разве они бы уж не выздоровели, — спрашивала госпожа Уайт, — если бы это была корь? А им все хуже и хуже.
Что ж, погода изменилась, и госпожа Уайт впала в истерику. Но и этого было более чем достаточно. Моди-Лэр не забыла, что говорил сын Эллинов, и только надеялась, что сам он забыл.
В саду огромные деревья чертили черные полосы и круги на серебристой в свете полной луны земле. Найдя себе укромное местечко под раскидистой яблоней, Куэйд и Глория уселись на сухой траве.
Глория обмахивалась веером. Она расстегнула высокий ворот кофты и открыла шею. Куэйд тоже расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки и закатал рукава до локтей. Берясь за кисет, привязанный к поясу, он услыхал шорох бумаги и вспомнил о письме.
— Чертов Фиск! — воскликнул он, и на его лице появилось сердитое выражение. — Мне казалось, что я навсегда расстался с этим ублюдком, — Куэйд еще раз выругался и, расстегнув рубашку до пояса, открыл поросшую черными волосами грудь. — Лучше заполучить сифилис, чем еще раз встретиться с этим мерзавцем.
Только утром Беллингем сообщил ему, что судья Сили-Гроув вызывает его к себе. Мол, надо ответить на один вопрос. Интересно, зачем священник лезет не в свои дела?
— Распишись на документе, и он отстанет от тебя, — проговорила Глория, поудобнее облокачиваясь о ствол яблони. Она вытянула длинные ноги и задрала юбки до колен, надеясь таким образом спастись от духоты и жары.
— А тебе разве не интересно, кто тебе написал и кто заплатил за тебя?
Куэйд скрестил ноги, как это обычно делают индейцы.
— Думаю, я знаю, — он крепко стиснул зубы. — Если это так, то ему не дают покоя угрызения совести. Это он отдал меня Фиску. Да я лучше напишу самому дьяволу, чем ему.
Глория видела, как его лицо приняло окаменевшее выражение.
— Ты очень на него обижен, — тихо проговорила Глория, ожидая, что он ей все расскажет. Может быть, тогда ему станет легче.
— Это твой отец?
— О нет, — Куэйд скрестил руки на груди.
— Будь мой отец жив, его сын никогда не оказался бы в услужении. Я говорю о моем дяде, хотя этот родственник мне хуже врага. Он — брат моего отца, младший брат. Когда дед умер, ему выделили его часть наследства и, как я теперь понимаю, он быстро промотал ее и наделал долгов. Напуганный кредиторами, он потребовал, чтобы отец заплатил за него, а отец не пожелал это сделать и приказал ему убираться из нашего дома, — Куэйд закрыл глаза. — Мой отец был добрым человеком, — продолжал он, — и, думаю, было еще что-то, почему он отказал ему. Но тогда я ничего не понимал.
Куэйд молча набил и раскурил трубку. Он никогда и никому не рассказывал о своих родителях, и теперь ему было трудно говорить. Воспоминания оживали и мучали его, но ему очень хотелось, чтобы Глория правильно поняла его недавнюю нерешительность, поэтому он посвящал ее в свои тайны.
Глория же считала, что, если Куэйд все расскажет, он вытащит старую занозу из своей души. Конечно, это не легко, зато потом рана быстро заживет и перестанет терзать его. Она не хотела, чтобы Куэйд молчал, поэтому ласково спросила:
— Как же получилось, что ты оказался во власти дяди?
Куэйд вытащил трубку изо рта.
— Мои родители погибли во время пожара. Наследником, конечно же, был я, но дядя оформил опекунство над единственным сыном своего брата, конечно, не из любви ко мне, а чтобы заполучить деньги. Наверно, он нарушил какие-то законы. Я не знаю все в точности. Знаю только, что мой отец был состоятельным человеком, и дяде надо было избавиться от меня во что бы то ни стало.
— И он продал тебя Фиску? Куэйд вздрогнул.
— Меня долго держали взаперти в моей комнате, может быть, несколько недель или несколько месяцев. Потом я побывал во многих руках, пока не попал к Фиску. Как это было сделано, мне тоже неизвестно. Наверно, дядя заявил, что я умер или сбежал, но он наверняка все сделал, чтобы заполучить все наследство, которое теперь уже, верно, растранжирил.
Глория почувствовала, как на глаза ей навернулись слезы, но сдержалась и не заплакала, боясь, как бы Куэйд не увидел, что причинил ей боль своим рассказом.
— А других родственников у тебя не было, которые могли бы все узнать и искать тебя?
Никаких родственников больше нет, — ответил Куэйд. — Да и дядя, наверно, лгал всем. Он рассчитал наших верных слуг и нанял мерзавцев, которые исполняли все его приказания. Некому было помочь маленькому мальчику, да и Фиск не выпускал меня из поля зрения. Через несколько месяцев он поехал в Америку и взял меня с собой, а здесь бы мне пришлось работать на него, пока бы я не стал взрослым, если бы не сбежал.
— Неудивительно, что ты ненавидишь его, — проговорила Глория, негодуя на такое бессердечное отношение к ребенку. — Но теперь тебе уже нечего его бояться. Ты больше не ребенок, которым он мог помыкать. Ты мужчина, — она положила ладонь на руку Куэйда.
— В любом случае долг оплачен. Куэйд накрыл ее руку своей.
— Я боюсь не Фиска. Я боюсь себя. А что до долга, я сам давно бы уже мог его заплатить, однако это не мой долг, потому что и я был незаконно отдан ему в услужение, — его глаза сверкнули в темноте. — Это он должен заплатить мне за годы, которые у меня отнял, и за муки, которые мне причинил.
— Ты прав, — откликнулась Глория, и голос у нее дрогнул. Она даже не знала, что у нее может так сильно болеть сердце от жалости к Куэйду, который столько перестрадал в детстве, когда она в таком же возрасте жила в любви и ласке. — Значит, ты не поедешь в Кроссленд?
— Придется, — она почувствовала как напряглась его рука. — Судья приказал мне явиться к нему. Если я не подчинюсь, меня арестуют, — он выругался и глубоко затянулся трубкой. — Фиск что-то придумал, чтобы запустить свою лапу ко мне в карман. Ненасытный ублюдок!
— Мне жаль, что я не могу поехать с тобой.
Глория прижалась к Куэйду. Она считала несправедливым, что он должен отвечать Фиску и судьям, когда он ни в чем не виноват. Однако ему надо отделаться от прошлого, только тогда он почувствует себя свободным. Ему будет легче, если он сумеет скинуть с плеч тот тяжелый груз прошлого, который тяготил его долгие годы.
Куэйд ласково погладил ей руку.
— Я тоже хотел бы взять тебя с собой, любимая, но ты еще не моя жена.
Глория положила голову ему на плечо и потерлась щекой о хорошо выделанную оленью кожу. Она тяжело вздохнула.
— Боюсь, я постарею и подурнею к тому времени, когда ты наконец женишься на мне, — поддразнила она его.
— Мы состаримся вместе, — проговорил Куэйд, расслабляясь под ее ласками и обнимая ее за талию одной рукой. — А дурнушкой ты никогда не станешь. Сразу же, как только покончу с делами в Кроссленде, мы назначим день свадьбы. Близко-близко тот час, когда дерзкой Глории Уоррен наконец подрежут крылышки.
У Глории отчаянно забилось сердце.
— А сейчас как раз время повыдергать перышки у моего неторопливого обожателя.
Она ухватила несколько волосков на его руке и больно дернула.
Куэйд чуть не вскрикнул и отложил трубку.
— В эту игру хорошо играть вдвоем, — с деланной угрозой произнес он и стащил с ее головы чепец.
Тяжелая волна блестящих волос упала Глории на спину и была подхвачена Куэйдом, который отвел ей назад голову, пока лицо не осветила луна. Глаза у нее вызывающе сверкали, а на лице блуждала озорная усмешка. В нем тотчас вспыхнул ответный огонь.
— С тобой я буду играть во что угодно, любимый, — отозвалась Глория, поднося руку к расстегнутому вороту его рубашки.
Она чувствовала, как напрягаются и дрожат под ее пальцами мышцы на его груди. Этого Куэйд вынести не смог.
— Неудивительно, что ты называешь меня неторопливым, — произнес он прерывающимся голосом. — Боюсь, с тобой мне придется так тяжко, что Фиск покажется мне старым послушным псом, когда я доберусь до него.
— Не надо меня бояться, — от ее тихого ласкового голоса по его телу пробежала дрожь. Тоненькие нежные пальчики чуть-чуть щекотали кожу, и от этой сладкой пытки Куэйд застонал. — Я буду любить тебя, Куэйд Уилд, — прошептала она.
— О да, моя девочка, — Куэйд встал на колени и обнял ее. Его руки заскользили по влажной ткани на ее спине. — Я буду любить только тебя. Но боюсь, что, когда мы предстанем перед священником, нас будет уже трое.
— Ну и хорошо, — нараспев проговорила она и дотронулась до его живота.
Чувствуя, что так недолго и сгореть дотла, Куэйд сел на корточки, чтобы избавиться от ее нежных прикосновений и снять кожаную рубашку.
— Я тоже не возражаю, — прошептал он. — Только не хочу, чтобы тебя высекли за преждевременные роды. Мне кажется, я способен убить того, кто возьмет в руки кнут.
Теперь, когда он был без рубашки, его кожа в свете луны напоминала каленую медь. Глория подняла руки и ладонями коснулась его твердых сосков. Куэйд гладил ее бархатистые щеки.
Он опять едва слышно застонал, когда ее руки опустились на его живот. Ремень не стал помехой для нежных пальчиков, тем более что его тело тоже жаждало ее прикосновений.
— Девочка, у тебя совсем нет жалости, — Куэйд всем своим весом опустился ей на вытянутые ноги. — Я же тебе говорил, что есть люди, которые считают, будто я слишком много времени провел в лесу и одичал. Ты хочешь проверить, так ли это?
Глория тем временем занялась шнурками на его штанах.
— Нет, — спокойно проговорила она. — Зачем мне дикарь? — Куэйд удивленно нахмурился и вновь застонал, когда почувствовал, что пояс стал свободным. — Дикарь не мучает женщину, когда хочет любить ее… или изнасиловать.
— Не мучай, — не в силах сдержать стона, он схватил ее за руки, чтобы не дать ей совершить задуманное. Их взгляды встретились. — Однако, я думаю, ему бы этого хотелось. И мне сейчас хочется.
Она раскрыла зовущие губки.
— Помучай же меня немножко, — прошептала она, стараясь высвободить руки. Разреши мне дотронуться…
— Нет, Глория, — с трудом выжал он из себя, потому что ее упрямые пальчики в это время дотронулись до его живота. — Неужели ты сама не понимаешь? Не надо просить того, чего нельзя делать по частям. Стоит только начать, а там не остановишься.
Она обиженно надула губки. Не желая идти у нее на поводу, Куэйд притворно рассмеялся, но она замурлыкала в ответ и призывно засверкала глазам. Опуская глаза вниз, она тихо проговорила:
— Ты хочешь. У меня есть доказательства. Куэйд облизал пересохшие губы.
— Да, Глория, хочу. Хочу так, что не понимаю, как еще цел, — он покачал головой. — Не надо играть с моими чувствами, детка. Ведь я сейчас как умирающий от жажды человек, которого связали на берегу реки. Если ты перережешь веревки, я брошусь в воду и выпью ее всю до дна.
— Жаль, у меня нет ножа, — Глория заерзала под ним. Юбки у нее задрались и открыли его взгляду белые бедра.
Измученный борьбой, Куэйд вздрогнул. Он потерял над собой контроль и, как голодный, накинулся на нежные груди, прикрытые тонким полотном. Тем временем пальчики Глории скользнули внутрь и дотронулись до его твердых ягодиц.
Куэйд сам не помнил, как расстегнул пуговички у нее на груди и снял с нее кофту. Он знал только, что никогда не устанет любоваться ее прекрасным телом, прикрытым только розовой рубашкой. Вскоре последовала за кофтой и она. Теперь ему больше ничто не мешало. Круглые груди с темными сосками ждали его ласк, и он не стал медлить, сначала потихоньку, а потому жадно захватывая шелковистую крепкую плоть.
С губ Глории слетел стон. Ей хотелось ощущать прикосновение рук сразу на всем теле и самой обнять его всего целиком. Она шептала его имя, а он терзал ее соски, распаляя естество все сильнее и сильнее.
— Чудесно, — вскрикнула вдруг она. — Я сгорю в твоем огне.
— Ты сама огонь, любимая. Самый прекрасный, самый жаркий огонь, о котором только может мечтать мужчина.
Он подсунул ей под спину руки и прижал к своему обнаженному животу ее груди, не удержавшись от крика, едва почувствовал прикосновение ее теплой кожи.
Она же прильнула лицом к его груди, лаская ее губами и освежая прохладным язычком. Ей нравился солоноватый вкус его кожи и легкое щекотание волос, стрелой спускавшихся вниз к животу.
Когда ее губы прикоснулись к его животу, Куэйд застонал и откатился в сторону, она еще не успела обидеться, как его голова уже лежала у нее на коленах, а руками он притягивал к себе ее голову.
— Я как утопающий в огненной реке, — прошептал он, касаясь губами ее груди. — Я весь горю, а река — как пламя.
Ласково придерживая ее тяжелые груди, он взял губами сосок и легонько сжал его.
Глория тихо вздохнула и сняла с его головы кожаный ремешок, отпустив на волю густые черные пряди. И охнула, словно ее коснулись языки пламени.
— Я хочу, чтобы ты горел, — шепнула она, — и чтобы я сгорела вместе с тобой.
Глория не могла отвести глаз от его живота, туго обтянутого кожаными штанами. И Куэйд еще не понял, что она собирается делать, как ее рука уже скользнула внутрь.
Он вскрикнул, почувствовав прохладное прикосновение к пылающей коже.
— Глория, нет, — еле слышно проговорил он, не переставая ласкать ее груди.
— Я хочу ощутить тебя всего, — сказала она. — Я хочу тебя видеть.
Она еще никогда не видела голого мужчину, и ее притягивал к себе вид пульсирующей обнаженной плоти, властно требующей своего.
Сначала Куэйд, покорный ее руке, не мог произнести ни слова, не мог даже пошевелиться, а потом он рванулся и лег на нее, шепча ее имя. Его губы искали ее уста и, найдя, впились в них жадным поцелуем, от которого словно молнии пронизали и его, и ее тело. Коленом он раздвинул ей ноги и поднял мешавшую юбку, потом провел рукой по ее животу. Приподнявшись над нею, он вдруг увидел, как осветился дверной проем в доме Уорренов, и, прокляв все на свете, оторвался от распростертой на земле девушки.
— Господи Иисусе! — простонал он. — С дикарями тебе безопаснее, чем со мной.
Он торопливо поднялся и натянул штаны.
— Куэйд?
Глория, не желая одеваться, лежала у его ног. Она тяжело дышала и смотрела на него огромными круглыми глазами.
Куэйд отвернулся.
Еще через несколько мгновений он наклонился и резко поставил Глорию на ноги. Дрожащими руками он натянул на нее рубашку и кофту.
— Там твоя мать, — хрипло проговорил он, потом нашел рубашку и надел ее. — Приведи себя в порядок и иди домой.
— А ты?
Глория застегнула пуговицы и умудрилась как-то расправить помявшуюся кофту, после чего, сунув чепец в карман, тряхнула волосами.
— Ну нет, я еще хочу жить, — сказал он.
— А твоя мать сейчас в полном праве убить меня или кастрировать.
Глория закрыла ему рот рукой.
— Я ей не позволю ни того ни другого. Пойдем со мной. Мы ей скажем, что хотим обвенчаться. Завтра можно сделать оглашение, а поженимся через неделю.
Куэйд был недоволен, что позволил себе так забыться, хотя дал клятву не трогать Глорию, пока они не будут принадлежать друг другу по закону, и в его голосе теперь не ощущалось привычной ласковости.
— Нет, Глория. Не так скоро. Мне только что пришлось потратить много денег, чтобы договориться с Вартоном, так что пройдет несколько месяцев, прежде чем я заработаю на дом и кусок земли.
Глория была неприятно поражена, и свет погас в ее глазах.
— Какое мне дело до твоих денег? Разве у нас нет фермы? Или тебе ее недостаточно?
— Нет, Глория. У мужчины должна быть своя гордость. Я не могу позволить себе жениться, не имея ничего в кармане. Несколько шкурок не в счет.
— Почему не в счет?
— Их хватит месяца на три, а что потом?
— Потом ты возьмешься за ум и примешь то, что тебе принадлежит. Неужели ты не понимаешь, что мне безразличны твои карманы. У меня хватит всего на двоих.
Куэйд вздохнул. Ерунда какая-то. Вместо того чтобы сделать ее своей, он объясняет ей, как собирается устроить свои дела, чтобы достойным образом содержать жену.
— Немножко терпения, любимая, — ласково проговорил он. — Я ведь только прошу тебя подождать, пока наше с Вартоном дело не начнет давать прибыль.
— Нет! — громко крикнула она. — Не хочу ждать!
Он нахмурил брови.
— Ну что ж. Придется, если, конечно, ты не выскочишь за другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28