Одевшись и принарядившись, она отправилась на камбуз и там торопливо проглотила завтрак из каши и чудесных толстых кусков бекона.
Соблюдать тайну было уже бессмысленно, однако Симона упрямо оставалась в трюме. Она взяла еду, принесенную Фиби, и набросилась на нее с жадностью, которой не смогла скрыть. Фиби села на ящик и молча смотрела, как она ест.
— Ты, по крайней мере, выходила на палубу? — спросила она, когда Симона проглотила последнюю крошку.
— Конечно, — ворчливо ответила Симона, но с ноткой завистливого одобрения в голосе. — Я выходила ночью, когда на палубе остаются только часовые. Они делают вид, что не замечают меня.
— Ты платишь большую цену за свою гордость, — заметила Фиби — Ты могла бы пользоваться койкой первого помощника, а также свежим воздухом, пищей и водой в неограниченных количествах. Но вместо того сидишь здесь, в темной дыре, как Иосиф на дне колодца. И, что самое главное, истязая себя, ты ничего не доказываешь, кроме того, что поглупела от постигшего тебя удара.
Симона на мгновение опустила голову, и Фиби почувствовала угрызения совести, в ее намерения вовсе не входило уязвить девушку. Конечно, кроме иногда возникающего у нее желания выцарапать Симоне глаза за то, что она томится по Дункану с такой упрямой преданностью, и то это желание было чисто фигуральным.
— Может быть, я и поглупела, — тихо сказала Симона, — но он не может меня видеть и смеяться над моей глупостью. Или, что еще хуже жалеть меня.
«Он», — конечно, был Дункан.
— Капитан, — Фиби не сказала «мой муж» из-за своей доброты, — не жалеет тебя, Симона. И он вовсе не находит ситуацию смешной. Может быть, поднимешься со мной на палубу и побудешь на солнце? Сегодня великолепный день и дует свежий бриз.
Но Симона, с узелком, лежащим на ее коленях, не встала со своего места между ящиками.
— Нет, — сказала она. — Прошу тебя, уходи и оставь меня в покое.
Фиби ушла в подавленном настроении. «Если хотите окончательно испортить положение, — думала она, — пошлите меня своим эмиссаром. Имея самые лучшие намерения, я все так испорчу, что целая команда дипломатов не сможет исправить содеянное».
— Возможно, мне стоит поговорить с ней, — сказал Дункан. Он ждал на палубе, сложив руки на груди, когда Фиби поднялась из трюма. — Судя по твоему лицу, я могу заключить, что ты ничего не добилась от упрямой Симоны.
— Не добилась? — уныло откликнулась Фиби. — Благодаря моим усилиям она, вероятно, бросится за борт при первом признаке появления акул. Однако, Дункан, ничего хуже того, чтобы спуститься и предстать перед ней, ты не мог бы придумать. Пусть Симона встретится с тобой в другой раз, когда к ней вернутся силы, и она снова станет хозяйкой своей жизни.
— Ты заметила, — спросил Дункан, кивнув в знак капитуляции, — что ты начинаешь говорить на нашем языке?
Фиби вздохнула:
— Да, я перенимаю ваши напыщенные выражения. Придется в свободное время потренироваться в новых идиомах, чтобы освежить память.
Он засмеялся и взял ее за руку.
— Пойдем, — сказал он. — Я хочу показать тебе корабль. Возможно, это пригодится тебе, когда-нибудь. Фиби действительно хотела вникнуть в тонкости управления таким устройством, но причины этого коренились в любопытстве и глубоком, ненасытном желании знать все обо всем. Однако она не хотела, чтобы это ей «когда-нибудь пригодилось» : это означало бы, что с Дунканом что-то случилось.
— Для человека восемнадцатого века ты, в известном смысле, обладаешь изрядной дальновидностью, — сказала она.
— Людям в двадцатом веке более присуще это качество?
Фиби задумалась.
— Вряд ли, — призналась она наконец. — Я думаю, иные из них хотят быть такими. Они учатся быть восприимчивыми: смотрят программы Донахью, бьют в барабаны, отыскивают в себе чувства, которые питают к своим родителям, и все такое.
Дункан, пропустив Фиби вперед, направился вслед за ней к рулевой рубке, где собирался дать ей первый урок.
— Бьют в барабаны?
— Это такой способ выявить первобытные стороны своей психики.
— Я беру назад свои слова. И ты не начала говорить на нашем языке, и я не выучил ваш.
Фиби засмеялась.
— Может быть, лет через сорок — пятьдесят я смогу все объяснить: к чему придет твоя новая страна через двести двадцать лет.
— Не уверен, что мне хочется знать, — сказал Дункан.
Ему и в голову не могло прийти, хотя в словах Фиби, кажущиеся или реальные, иногда слышались намеки, что ему суждено увидеть все собственными глазами, хочет он того или нет.
Вскоре после заката, грандиозной панорамы малинового, золотого, абрикосового и розового цветов над бирюзовым морем, с корабля на воду спустили ялик. По веревочной лестнице в него сошла Симона. Капитан вообще не замечал ее, команда тоже воздерживалась от комментариев. Едва она оказалась в лодке, двое опытных моряков налегли на весла.
Фиби знала, что у Симоны есть кошелек с золотыми монетами и бумага, подтверждающая, что она свободная женщина, а не рабыня. Документ был подписан, конечно, не Дунканом, а Фиби, и засвидетельствован первым помощником и корабельным хирургом.
Фиби с палубы помахала рукой. Симона наверняка видела прощальный жест, но не потрудилась ответить. Фиби безмолвно пожелала своей сопернице счастливого пути и молилась, чтобы та никогда не разболтала, намеренно или по недомыслию, что ее хозяином и любовником был некто Дункан Рурк. Бунтовщик, пират, враг короны, заслуживающий сурового наказания для устрашения прочих смутьянов и, конечно, приговоренный к смерти.
Фиби безмолвно молилась, сложив руки и смирив сердце. «Пожалуйста, пусть Симона простит Дункана за измену. Пусть она обретет мир в душе и заживет счастливой жизнью». Конечно, она не могла знать, услышат ли ее молитву, и хотя она, как правило, старалась быть доброй и честной во всех своих поступках, но не была особенно религиозной. Она не изображала благочестия, поскольку, если Бог существовал и был всевидящим и всемогущим, он, разумеется, распознает обман. Но если этот Бог богов хоть чуть-чуть интересуется делами людей в одном ничтожном, но красивом зелено-голубом мире, крошечной частице среди безбрежного танца звезд и астероидов, комет и метеоритов, лун и планет, Фиби будет крайне благодарна за помощь.
Тем временем Симона и двое моряков скользили по воде в легком маленьком ялике, и вскоре сгущающиеся тени поглотили их, и Фиби отвернулась от релинга.
Она в одиночестве вернулась в каюту под палубой, где горела лампа, зажженная Питером Биллом, одним из самых преданных людей Дункана, который еще не ушел из каюты, расставляя содержимое подноса на маленьком складном столике, который служил и письменным, и обеденным столом. Он приветствовал Фиби почтительным кивком и пробормотал: — Мистрисс Рурк…
— Привет, — ответила Фиби. Она чувствовала, как корабль качается на волнах, к этому ощущению она давно привыкла и считала себя прирожденным моряком. Затем сообразила, что корабль не стоит на якоре, а плывет и поворачивает на правый борт, если ее не обманывают чувства. Она удивленно нахмурилась. Люди в ялике не могли так быстро отвезти Симону на берег и организовать ее доставку в Куинстаун. — Мы не станем дожидаться их? — пробормотала она, скорее размышляя вслух чем ожидая, что Билл ответит ей.
Но он ответил, будучи вежливым и осведомленным человеком.
— Да, мистрисс, — сказал он. — Нынче ночью нам предстоит долгий путь, — поскольку мы заметили поблизости корабль без флагов и не знаем, кому он принадлежит. Хотя, конечно, флаги бы не были доказательством, — сухо добавил он чуть погодя, без сомнения, вспомнив одновременно с Фиби о коллекции флагов, хранящейся на самой «Франческе» и позволяющей Дункану выдавать свой корабль за голландский, французский, испанский или английский смотря по обстоятельствам.
Встревоженная Фиби не притронулась ни к вину, ни к пище, а только сидела и смотрела на нее, когда через пять минут появился Дункан. Бидл, конечно, уже давно ушел.
— У мистера Бидла чистые руки, — заметила Фиби. — Спасибо тебе за это.
Дункан усмехнулся; у него под мышкой была свернутая карта, и, перед тем как подойти к тазу и умыться, он разложил ее на полке, придавив часами.
— Вы удивляете меня, мистрисс Рурк. Я ждал обвинений: ведь мы отплыли без двух членов команды, а также, должен добавить, без очень крепкого ялика, который весьма ценился капитаном.
— Билл сообщил мне, что нас преследуют, — сказала Фиби, когда ее муж, наконец, подошел к узкому столику и сел рядом с ней. Свет лампы ложился на его аристократическое лицо, заостряя углы и углубляя впадины, и Фиби подумала о горном хребте на закате, видном из окна самолета.
Дункан улыбнулся, сперва наполнил тарелку Фиби и поставил перед ней, затем положил еду себе.
— Преследуют? Он именно так выразился, или это просто твое предположение?
Фиби не отвечала.
— Мое предположение, — призналась она, не в силах больше выносить молчание.
— А… — произнес Дункан и, прежде чем продолжить, съел две маленькие печеные картофелины. Манеры его были безупречны. — Мы полагаем, что встречный корабль английское судно с боеприпасами, — сказал он. — Поскольку он не несет никаких флагов, вполне разумно предположить, что он везет груз, который капитан хотел бы сохранить в секрете. Однако это военный корабль, он наверняка принял нас за пиратов или патриотов то есть, с их точки зрения, бунтовщиков, и поэтому постарается потопить нас при первой возможности.
Фиби, проглотившая фасоль, поперхнулась. Дункан с терпеливым вниманием ждал, когда она откашляется. Придя в себя, Фиби промолвила:
— Значит, ты считаешь, что они нападут на нас?
Дункан налил себе вина, и Фиби горько пожалела, что не может составить ему компанию, поскольку не собирается рисковать здоровьем их ребенка. О ребенке по милости Старухи она думала уже как о Джоне Александре Рурке.
— Попытаются, — сказал он, наконец. — Мы же в данный момент ведем их в засаду одну из маленьких укромных бухт, которыми изобилуют острова. Если он последуют за нами, мы будем точно знать об их намерениях. Тебя, естественно, отвезут на берег, прежде чем начнется сражение.
Фиби не особенно хотела участвовать в бою, но не имела также желания покидать Дункана ни при каких обстоятельствах.
— Ты должен догадываться, что я об этом думаю, но не осмеливаюсь тебе сказать.
Он взял ножку цыпленка и занялся ею, не поднимая глаз на Фиби.
— Ты не хочешь покидать меня, — сказал он устало. — Должен признаться, что я восхищаюсь тобой. Однако в данном случае, моя прекрасная и чувственная жена, у тебя не будет выбора.
ГЛАВА 11
Фиби все тщательно продумала, прежде чем ответить на эдикт Дункана. С его стороны было явным деспотизмом заявлять, что она лишена права распоряжаться своим ближайшим будущим, и требовать, чтобы она сошла с корабля до начала стычки с неизвестным судном, преследующим их. С другой стороны, он руководствовался, безусловно, добрыми намерениями: он старался защитить ее. Если он пользуется несколько диктаторскими методами, его все же нельзя сильно винить. В конце концов, он человек своего времени.
— Выбирать каждый должен сам за себя, — сдержанно возразила Фиби, сложив руки на, коленях.
Дункан забыл про свой ужин и занялся тем, что рылся в обшарпанном, но украшенном изящной резьбой, дубовом сундуке, вытаскивая разную шерстяную одежду и швыряя ее в груду на полу.
— Да, — кивнул он, говоря как будто в сторону, — и у тебя имеется следующий выбор: ты можешь покинуть корабль с достоинством, как леди, а можешь покинуть его, крича и брыкаясь. Но, так или иначе, на берег ты сойдешь.
Фиби вздохнула. Она должна управлять своими побуждениями, которые стремились к открытому бунту. Опрометчивый поступок с ее стороны может погубить Дункана, а с подобной перспективой она не могла бы жить.
— Встань, — приказал Дункан, подходя к ней с плотной фуфайкой в руках.
— Послушай меня… — сказала Фиби с ноткой нетерпения в голосе, но, тем не менее встала.
Дункан приложил к ней фуфайку и нахмурился, размышляя, подходит ли одежда по размеру.
— Что?
— Я буду в большей безопасности, если останусь с тобой, — сказала Фиби. Ее голос слегка дрожал, однако, от убеждения, а не от робости. — Посуди сам, Дункан. Меня могут съесть акулы, прежде чем я доберусь до берега. Я могу утонуть. Ну, хорошо, предположим, что мне повезло, и я добралась до суши. Там меня могут захватить туземцы или очередная шайка пиратов. По крайней мере, если я буду рядом с тобой, ты сможешь защитить меня.
Он опустил фуфайку, и хмурое выражение его лица уступило место раздраженному отчаянию.
— Наверное, ты права, — сказал он, наконец. И тут же вся его рассудительность пропала. — Но вы останетесь внизу, мистрисс Рурк, — предупредил он, — или, клянусь, вы никогда больше не отправитесь в плавание на этом корабле.
Фиби нерешительно улыбнулась и забрала у него колючую фуфайку.
— Все равно это была бы плохая маскировка, — сказала она.
— Это не для маскировки, — нетерпеливо возразил Дункан, и в то же мгновение где-то на палубе тревожно зазвенел колокол. Он договорил, уже направляясь к двери: — А для тепла. Знаешь, люди замерзают насмерть даже на этих южных островах.
Фиби кивнула, все еще стоя около стола. — Береги себя, — прошептала она.
Он открыл дверь торопливо, но не без изящества.
— Оставайся здесь, — сказал он. Через мгновение тяжелая деревянная дверь разделила их и Фиби услышала, как в замке поворачивается ключ.
Фиби наполнило дикое, совершенно первобытное желание броситься на дверь, крича, как кот, попавший в корзину для рыбы, но вскоре она справилась с собой. В следующее мгновение что-то ударило в борт корабля с такой силой, что ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Одновременно уши Фиби наполнил чудовищный скрежет, угрожая разорвать барабанные перепонки. За этим звуком последовали еще более тревожные: металлический лязг клинков, грохот пушечных выстрелов, крики сражающихся и стоны раненых.
Безумный страх буквально, парализовал Фиби. Но, когда шум на палубе стал просто оглушительным, она заставила себя рассмотреть самую реальную возможность, что Дункан и его люди проиграют бой. Если это случится, она должна быть готова к самозащите. Первую мысль продиктовала трусость: если Дункан погиб, она тоже не хочет жить. Затем Фиби вспомнила про будущего ребенка и поняла, что ей нельзя сдаваться.
Быстрый осмотр каюты дал два пистолета с перламутровыми рукоятками, но, были ли они заряжены, она не имела понятия. Фили положила их на кровать и стала задумчиво рассматривать. Она знала, что огнестрельное оружие в руках неопытного человека причинит больше вреда, чем пользы. Пистолет мог разорваться у нее в руках или просто дать осечку, когда нападающие ворвутся в каюту. Более того, она могла сделать только по одному выстрелу из каждого, поскольку не умела их перезаряжать. Нужно постараться, чтобы каждая пуля попала в цель.
Закусив губу, Фиби взяла один из пистолетов и сжала его обеими руками. Он был неуклюжим и невероятно тяжелым, от одной лишь попытки удержать его вся она покрылась потом. Руки дрожали, колени подгибались, а ей еще предстоит встретиться с пиратами. Чья храбрость выдержит такое испытание?
Фиби дрожащей рукой отложила пистолет, подтащила стул к двери и, снова взяв оба пистолета, уселась лицом ко входу. Сердце колотилось так часто, что у нее закружилась голова.
Бой, стрельба и крики на палубе все продолжались и продолжались. Иногда наступало затишье, но затем шум снова возобновлялся. Фиби не могла определить, сколько прошло времени часы или только секунды. Ужас держал ее в подвешенном состоянии, в своем собственном измерении.
Под мышками выступили полумесяцы пота, и ей то и дело приходилось вытирать ладони о юбку. Холодный ужас под ложечкой в конце концов испарился, и изнурение едва не взяло над ней верх. Фиби чувствовала дурман, как от снотворного, и ее веки как будто отяжелели. Но она, положив вспотевшие ладони на рукоятки пистолетов, лежавших у нее на коленях, не позволяла себе забыться. Наконец, в один из промежутков тишины, кто-то рванул дверь. Фиби дико вздрогнула. Один из пистолетов свалился на пол, и она испугалась, что сейчас он выстрелит, но ее опасения не оправдались. Однако времени, чтобы подобрать пистолет, тоже не оставалось. Фиби поднялась на ноги, дрожащими руками направила второй пистолет на дверь и затаила дыхание.
В проломе показался незнакомец. — Положите эту штуку, пока не поранились, — сказал он.
Палец Фиби, лежавший на курке, чуть заметно напрягся, и по спине побежали мурашки.
— Где мой муж? — спросила Фиби.
— Видимо, вы имеете в виду Дункана, — ответил человек, вступая в пыльный луч света, проникающий сквозь иллюминатор высоко над головой. В его поведении и облике было что-то знакомое, хотя Фиби была уверена, что никогда раньше его не видела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Соблюдать тайну было уже бессмысленно, однако Симона упрямо оставалась в трюме. Она взяла еду, принесенную Фиби, и набросилась на нее с жадностью, которой не смогла скрыть. Фиби села на ящик и молча смотрела, как она ест.
— Ты, по крайней мере, выходила на палубу? — спросила она, когда Симона проглотила последнюю крошку.
— Конечно, — ворчливо ответила Симона, но с ноткой завистливого одобрения в голосе. — Я выходила ночью, когда на палубе остаются только часовые. Они делают вид, что не замечают меня.
— Ты платишь большую цену за свою гордость, — заметила Фиби — Ты могла бы пользоваться койкой первого помощника, а также свежим воздухом, пищей и водой в неограниченных количествах. Но вместо того сидишь здесь, в темной дыре, как Иосиф на дне колодца. И, что самое главное, истязая себя, ты ничего не доказываешь, кроме того, что поглупела от постигшего тебя удара.
Симона на мгновение опустила голову, и Фиби почувствовала угрызения совести, в ее намерения вовсе не входило уязвить девушку. Конечно, кроме иногда возникающего у нее желания выцарапать Симоне глаза за то, что она томится по Дункану с такой упрямой преданностью, и то это желание было чисто фигуральным.
— Может быть, я и поглупела, — тихо сказала Симона, — но он не может меня видеть и смеяться над моей глупостью. Или, что еще хуже жалеть меня.
«Он», — конечно, был Дункан.
— Капитан, — Фиби не сказала «мой муж» из-за своей доброты, — не жалеет тебя, Симона. И он вовсе не находит ситуацию смешной. Может быть, поднимешься со мной на палубу и побудешь на солнце? Сегодня великолепный день и дует свежий бриз.
Но Симона, с узелком, лежащим на ее коленях, не встала со своего места между ящиками.
— Нет, — сказала она. — Прошу тебя, уходи и оставь меня в покое.
Фиби ушла в подавленном настроении. «Если хотите окончательно испортить положение, — думала она, — пошлите меня своим эмиссаром. Имея самые лучшие намерения, я все так испорчу, что целая команда дипломатов не сможет исправить содеянное».
— Возможно, мне стоит поговорить с ней, — сказал Дункан. Он ждал на палубе, сложив руки на груди, когда Фиби поднялась из трюма. — Судя по твоему лицу, я могу заключить, что ты ничего не добилась от упрямой Симоны.
— Не добилась? — уныло откликнулась Фиби. — Благодаря моим усилиям она, вероятно, бросится за борт при первом признаке появления акул. Однако, Дункан, ничего хуже того, чтобы спуститься и предстать перед ней, ты не мог бы придумать. Пусть Симона встретится с тобой в другой раз, когда к ней вернутся силы, и она снова станет хозяйкой своей жизни.
— Ты заметила, — спросил Дункан, кивнув в знак капитуляции, — что ты начинаешь говорить на нашем языке?
Фиби вздохнула:
— Да, я перенимаю ваши напыщенные выражения. Придется в свободное время потренироваться в новых идиомах, чтобы освежить память.
Он засмеялся и взял ее за руку.
— Пойдем, — сказал он. — Я хочу показать тебе корабль. Возможно, это пригодится тебе, когда-нибудь. Фиби действительно хотела вникнуть в тонкости управления таким устройством, но причины этого коренились в любопытстве и глубоком, ненасытном желании знать все обо всем. Однако она не хотела, чтобы это ей «когда-нибудь пригодилось» : это означало бы, что с Дунканом что-то случилось.
— Для человека восемнадцатого века ты, в известном смысле, обладаешь изрядной дальновидностью, — сказала она.
— Людям в двадцатом веке более присуще это качество?
Фиби задумалась.
— Вряд ли, — призналась она наконец. — Я думаю, иные из них хотят быть такими. Они учатся быть восприимчивыми: смотрят программы Донахью, бьют в барабаны, отыскивают в себе чувства, которые питают к своим родителям, и все такое.
Дункан, пропустив Фиби вперед, направился вслед за ней к рулевой рубке, где собирался дать ей первый урок.
— Бьют в барабаны?
— Это такой способ выявить первобытные стороны своей психики.
— Я беру назад свои слова. И ты не начала говорить на нашем языке, и я не выучил ваш.
Фиби засмеялась.
— Может быть, лет через сорок — пятьдесят я смогу все объяснить: к чему придет твоя новая страна через двести двадцать лет.
— Не уверен, что мне хочется знать, — сказал Дункан.
Ему и в голову не могло прийти, хотя в словах Фиби, кажущиеся или реальные, иногда слышались намеки, что ему суждено увидеть все собственными глазами, хочет он того или нет.
Вскоре после заката, грандиозной панорамы малинового, золотого, абрикосового и розового цветов над бирюзовым морем, с корабля на воду спустили ялик. По веревочной лестнице в него сошла Симона. Капитан вообще не замечал ее, команда тоже воздерживалась от комментариев. Едва она оказалась в лодке, двое опытных моряков налегли на весла.
Фиби знала, что у Симоны есть кошелек с золотыми монетами и бумага, подтверждающая, что она свободная женщина, а не рабыня. Документ был подписан, конечно, не Дунканом, а Фиби, и засвидетельствован первым помощником и корабельным хирургом.
Фиби с палубы помахала рукой. Симона наверняка видела прощальный жест, но не потрудилась ответить. Фиби безмолвно пожелала своей сопернице счастливого пути и молилась, чтобы та никогда не разболтала, намеренно или по недомыслию, что ее хозяином и любовником был некто Дункан Рурк. Бунтовщик, пират, враг короны, заслуживающий сурового наказания для устрашения прочих смутьянов и, конечно, приговоренный к смерти.
Фиби безмолвно молилась, сложив руки и смирив сердце. «Пожалуйста, пусть Симона простит Дункана за измену. Пусть она обретет мир в душе и заживет счастливой жизнью». Конечно, она не могла знать, услышат ли ее молитву, и хотя она, как правило, старалась быть доброй и честной во всех своих поступках, но не была особенно религиозной. Она не изображала благочестия, поскольку, если Бог существовал и был всевидящим и всемогущим, он, разумеется, распознает обман. Но если этот Бог богов хоть чуть-чуть интересуется делами людей в одном ничтожном, но красивом зелено-голубом мире, крошечной частице среди безбрежного танца звезд и астероидов, комет и метеоритов, лун и планет, Фиби будет крайне благодарна за помощь.
Тем временем Симона и двое моряков скользили по воде в легком маленьком ялике, и вскоре сгущающиеся тени поглотили их, и Фиби отвернулась от релинга.
Она в одиночестве вернулась в каюту под палубой, где горела лампа, зажженная Питером Биллом, одним из самых преданных людей Дункана, который еще не ушел из каюты, расставляя содержимое подноса на маленьком складном столике, который служил и письменным, и обеденным столом. Он приветствовал Фиби почтительным кивком и пробормотал: — Мистрисс Рурк…
— Привет, — ответила Фиби. Она чувствовала, как корабль качается на волнах, к этому ощущению она давно привыкла и считала себя прирожденным моряком. Затем сообразила, что корабль не стоит на якоре, а плывет и поворачивает на правый борт, если ее не обманывают чувства. Она удивленно нахмурилась. Люди в ялике не могли так быстро отвезти Симону на берег и организовать ее доставку в Куинстаун. — Мы не станем дожидаться их? — пробормотала она, скорее размышляя вслух чем ожидая, что Билл ответит ей.
Но он ответил, будучи вежливым и осведомленным человеком.
— Да, мистрисс, — сказал он. — Нынче ночью нам предстоит долгий путь, — поскольку мы заметили поблизости корабль без флагов и не знаем, кому он принадлежит. Хотя, конечно, флаги бы не были доказательством, — сухо добавил он чуть погодя, без сомнения, вспомнив одновременно с Фиби о коллекции флагов, хранящейся на самой «Франческе» и позволяющей Дункану выдавать свой корабль за голландский, французский, испанский или английский смотря по обстоятельствам.
Встревоженная Фиби не притронулась ни к вину, ни к пище, а только сидела и смотрела на нее, когда через пять минут появился Дункан. Бидл, конечно, уже давно ушел.
— У мистера Бидла чистые руки, — заметила Фиби. — Спасибо тебе за это.
Дункан усмехнулся; у него под мышкой была свернутая карта, и, перед тем как подойти к тазу и умыться, он разложил ее на полке, придавив часами.
— Вы удивляете меня, мистрисс Рурк. Я ждал обвинений: ведь мы отплыли без двух членов команды, а также, должен добавить, без очень крепкого ялика, который весьма ценился капитаном.
— Билл сообщил мне, что нас преследуют, — сказала Фиби, когда ее муж, наконец, подошел к узкому столику и сел рядом с ней. Свет лампы ложился на его аристократическое лицо, заостряя углы и углубляя впадины, и Фиби подумала о горном хребте на закате, видном из окна самолета.
Дункан улыбнулся, сперва наполнил тарелку Фиби и поставил перед ней, затем положил еду себе.
— Преследуют? Он именно так выразился, или это просто твое предположение?
Фиби не отвечала.
— Мое предположение, — призналась она, не в силах больше выносить молчание.
— А… — произнес Дункан и, прежде чем продолжить, съел две маленькие печеные картофелины. Манеры его были безупречны. — Мы полагаем, что встречный корабль английское судно с боеприпасами, — сказал он. — Поскольку он не несет никаких флагов, вполне разумно предположить, что он везет груз, который капитан хотел бы сохранить в секрете. Однако это военный корабль, он наверняка принял нас за пиратов или патриотов то есть, с их точки зрения, бунтовщиков, и поэтому постарается потопить нас при первой возможности.
Фиби, проглотившая фасоль, поперхнулась. Дункан с терпеливым вниманием ждал, когда она откашляется. Придя в себя, Фиби промолвила:
— Значит, ты считаешь, что они нападут на нас?
Дункан налил себе вина, и Фиби горько пожалела, что не может составить ему компанию, поскольку не собирается рисковать здоровьем их ребенка. О ребенке по милости Старухи она думала уже как о Джоне Александре Рурке.
— Попытаются, — сказал он, наконец. — Мы же в данный момент ведем их в засаду одну из маленьких укромных бухт, которыми изобилуют острова. Если он последуют за нами, мы будем точно знать об их намерениях. Тебя, естественно, отвезут на берег, прежде чем начнется сражение.
Фиби не особенно хотела участвовать в бою, но не имела также желания покидать Дункана ни при каких обстоятельствах.
— Ты должен догадываться, что я об этом думаю, но не осмеливаюсь тебе сказать.
Он взял ножку цыпленка и занялся ею, не поднимая глаз на Фиби.
— Ты не хочешь покидать меня, — сказал он устало. — Должен признаться, что я восхищаюсь тобой. Однако в данном случае, моя прекрасная и чувственная жена, у тебя не будет выбора.
ГЛАВА 11
Фиби все тщательно продумала, прежде чем ответить на эдикт Дункана. С его стороны было явным деспотизмом заявлять, что она лишена права распоряжаться своим ближайшим будущим, и требовать, чтобы она сошла с корабля до начала стычки с неизвестным судном, преследующим их. С другой стороны, он руководствовался, безусловно, добрыми намерениями: он старался защитить ее. Если он пользуется несколько диктаторскими методами, его все же нельзя сильно винить. В конце концов, он человек своего времени.
— Выбирать каждый должен сам за себя, — сдержанно возразила Фиби, сложив руки на, коленях.
Дункан забыл про свой ужин и занялся тем, что рылся в обшарпанном, но украшенном изящной резьбой, дубовом сундуке, вытаскивая разную шерстяную одежду и швыряя ее в груду на полу.
— Да, — кивнул он, говоря как будто в сторону, — и у тебя имеется следующий выбор: ты можешь покинуть корабль с достоинством, как леди, а можешь покинуть его, крича и брыкаясь. Но, так или иначе, на берег ты сойдешь.
Фиби вздохнула. Она должна управлять своими побуждениями, которые стремились к открытому бунту. Опрометчивый поступок с ее стороны может погубить Дункана, а с подобной перспективой она не могла бы жить.
— Встань, — приказал Дункан, подходя к ней с плотной фуфайкой в руках.
— Послушай меня… — сказала Фиби с ноткой нетерпения в голосе, но, тем не менее встала.
Дункан приложил к ней фуфайку и нахмурился, размышляя, подходит ли одежда по размеру.
— Что?
— Я буду в большей безопасности, если останусь с тобой, — сказала Фиби. Ее голос слегка дрожал, однако, от убеждения, а не от робости. — Посуди сам, Дункан. Меня могут съесть акулы, прежде чем я доберусь до берега. Я могу утонуть. Ну, хорошо, предположим, что мне повезло, и я добралась до суши. Там меня могут захватить туземцы или очередная шайка пиратов. По крайней мере, если я буду рядом с тобой, ты сможешь защитить меня.
Он опустил фуфайку, и хмурое выражение его лица уступило место раздраженному отчаянию.
— Наверное, ты права, — сказал он, наконец. И тут же вся его рассудительность пропала. — Но вы останетесь внизу, мистрисс Рурк, — предупредил он, — или, клянусь, вы никогда больше не отправитесь в плавание на этом корабле.
Фиби нерешительно улыбнулась и забрала у него колючую фуфайку.
— Все равно это была бы плохая маскировка, — сказала она.
— Это не для маскировки, — нетерпеливо возразил Дункан, и в то же мгновение где-то на палубе тревожно зазвенел колокол. Он договорил, уже направляясь к двери: — А для тепла. Знаешь, люди замерзают насмерть даже на этих южных островах.
Фиби кивнула, все еще стоя около стола. — Береги себя, — прошептала она.
Он открыл дверь торопливо, но не без изящества.
— Оставайся здесь, — сказал он. Через мгновение тяжелая деревянная дверь разделила их и Фиби услышала, как в замке поворачивается ключ.
Фиби наполнило дикое, совершенно первобытное желание броситься на дверь, крича, как кот, попавший в корзину для рыбы, но вскоре она справилась с собой. В следующее мгновение что-то ударило в борт корабля с такой силой, что ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Одновременно уши Фиби наполнил чудовищный скрежет, угрожая разорвать барабанные перепонки. За этим звуком последовали еще более тревожные: металлический лязг клинков, грохот пушечных выстрелов, крики сражающихся и стоны раненых.
Безумный страх буквально, парализовал Фиби. Но, когда шум на палубе стал просто оглушительным, она заставила себя рассмотреть самую реальную возможность, что Дункан и его люди проиграют бой. Если это случится, она должна быть готова к самозащите. Первую мысль продиктовала трусость: если Дункан погиб, она тоже не хочет жить. Затем Фиби вспомнила про будущего ребенка и поняла, что ей нельзя сдаваться.
Быстрый осмотр каюты дал два пистолета с перламутровыми рукоятками, но, были ли они заряжены, она не имела понятия. Фили положила их на кровать и стала задумчиво рассматривать. Она знала, что огнестрельное оружие в руках неопытного человека причинит больше вреда, чем пользы. Пистолет мог разорваться у нее в руках или просто дать осечку, когда нападающие ворвутся в каюту. Более того, она могла сделать только по одному выстрелу из каждого, поскольку не умела их перезаряжать. Нужно постараться, чтобы каждая пуля попала в цель.
Закусив губу, Фиби взяла один из пистолетов и сжала его обеими руками. Он был неуклюжим и невероятно тяжелым, от одной лишь попытки удержать его вся она покрылась потом. Руки дрожали, колени подгибались, а ей еще предстоит встретиться с пиратами. Чья храбрость выдержит такое испытание?
Фиби дрожащей рукой отложила пистолет, подтащила стул к двери и, снова взяв оба пистолета, уселась лицом ко входу. Сердце колотилось так часто, что у нее закружилась голова.
Бой, стрельба и крики на палубе все продолжались и продолжались. Иногда наступало затишье, но затем шум снова возобновлялся. Фиби не могла определить, сколько прошло времени часы или только секунды. Ужас держал ее в подвешенном состоянии, в своем собственном измерении.
Под мышками выступили полумесяцы пота, и ей то и дело приходилось вытирать ладони о юбку. Холодный ужас под ложечкой в конце концов испарился, и изнурение едва не взяло над ней верх. Фиби чувствовала дурман, как от снотворного, и ее веки как будто отяжелели. Но она, положив вспотевшие ладони на рукоятки пистолетов, лежавших у нее на коленях, не позволяла себе забыться. Наконец, в один из промежутков тишины, кто-то рванул дверь. Фиби дико вздрогнула. Один из пистолетов свалился на пол, и она испугалась, что сейчас он выстрелит, но ее опасения не оправдались. Однако времени, чтобы подобрать пистолет, тоже не оставалось. Фиби поднялась на ноги, дрожащими руками направила второй пистолет на дверь и затаила дыхание.
В проломе показался незнакомец. — Положите эту штуку, пока не поранились, — сказал он.
Палец Фиби, лежавший на курке, чуть заметно напрягся, и по спине побежали мурашки.
— Где мой муж? — спросила Фиби.
— Видимо, вы имеете в виду Дункана, — ответил человек, вступая в пыльный луч света, проникающий сквозь иллюминатор высоко над головой. В его поведении и облике было что-то знакомое, хотя Фиби была уверена, что никогда раньше его не видела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34