поскольку ее кости и мышцы размягчились, как будто были сделаны из воска.
— Да, поскольку тебе не хватит волос, чтобы, как леди Годива, прикрыть свои прелести. Более того, я полагаю, что голая женщина, едущая верхом по улицам Куинстауна, привлечет к себе внимание, что, разумеется, при нынешнем состоянии дел весьма нежелательно. — Дункан подобрал ее платье, разорванную нижнюю юбку, корсаж, панталоны и бросил ей на кровать.
Фиби с немалым усилием поднялась и попыталась одеться, не попадая руками в рукава.
Дункан, воплощение рыцарства, в конце концов пришел ей на помощь. Он снова опустился на колени рядом с кроватью, но на этот раз для того, чтобы завязать ей башмаки.
— Не чрезмерно ли мы рискуем, пытаясь покинуть город среди бела дня? — с тревогой спросила Фиби.
— Да, конечно, — ответил Дункан, вставая и любезно протягивая ей руку, словно приглашал на менуэт. — Мы рискуем уезжая, рискуем оставаясь. Понимаешь, я взвесил оба варианта и решил, что лучше убраться отсюда.
Фиби ухватилась за протянутую им руку и оперлась на нее, поднимаясь на дрожащие ноги.
— Полагаю, я лишена слова при решении данного вопроса? Все-таки я заинтересованное лицо и могу погибнуть при попытке бегства.
Глаза Дункана осветила улыбка, и чувства Фиби снова шевельнулись.
— Вовсе нет. Я надеялся истощить тебя до состояния полной покорности, но вижу, что мне это не совсем удалось. Фиби покраснела, вспоминая их забавы.
— Избавь меня от своей ложной скромности, — сказала она. — Если бы ты действовал чуть успешнее, я бы сейчас летела в космосе, а воздуха там маловато.
Он нахмурился:
— Черт возьми, о чем ты говоришь?
— Сейчас нет времени объяснять, — ответила Фиби не без нетерпения, заметив седельные сумки Дункана, и, не спросив разрешения, начала рыться в них в поисках еды. — Если ты собрался похищать людей, — сказала она, с негодованием рассматривая обнаруженный в конце концов кусок вяленого мяса, — ты мог бы, по крайней мере, запастись приличным продовольствием.
Дункан только покачал головой, но искорки в его глазах говорили, что он бы расхохотался, если бы не боялся привлечь половину королевской армии.
— Я запомню твой совет на будущее. — Он обернулся, поднял пыльную крышку сундука и достал алый мундир с эполетами и сверкающими медными пуговицами, штаны из буйволовой кожи, простую рубашку и пару ботфортов. Для Фиби он извлек длинный бархатный плащ с капюшоном, украшенный золотым и серебряным шитьем.
Фиби посмотрела на низкие балки потолка. Только сейчас ей совсем неожиданно пришло в голову спросить: — Где мы находимся?
Дункан уже начал стаскивать с себя одежду и натягивать форму британского офицера, очевидно, даже не думая о приличиях. Его улыбка была широкой, мальчишеской и полностью лишена боли и грусти, временами заставлявших его молотить по клавишам клавесина, словно сошедший с ума демон.
— В этом-то и состоит гениальность, Фиби, дорогая моя. Мы находимся под штаб — квартирой армии его величества.
Фиби закрыла глаза, слегка пошатнувшись от потрясения, вслед за которым ее охватила ярость.
— Ты что, псих?! — прошептала она.
— По этому вопросу наши мнения разделились, — сказал Дункан, садясь на край кровати, чтобы натянуть слегка потертый черный ботфорт. — Судьба благоволит храбрым такова моя теория. И, кроме того, лучше всего прятаться, оставаясь на виду, ты не находишь? Голос Фиби превратился в свистящий шепот.
— Ты хочешь сказать, что, пока мы здесь… пока все это продолжалось, над нами болтали и пили чай английские офицеры?
Улыбка Дункана была широкой, ослепительной.
— Они любят пить чай, — согласился он. — Мы тоже любили, пока они не ввели свой убийственный налог. Зачем, по твоему мнению, я затыкал тебе рот?
У Фиби подогнулись колени, и она повалилась на табурет, схватившись за бархатный плащ, как будто только он мог помешать ей упасть.
— О Боже! Я этому не верю!
— А мне кажется, что я тебя убедил, — сказал Дункан. — Теперь поспешим. Пока что удача улыбалась нам, но фортуна капризная любовница, и нам нужно проделать немалый путь, прежде чем мы сможем позволить себе отдохнуть.
— Мне кажется, сейчас меня вырвет, — призналась Фиби.
— Если это означает то, что я думаю, — ответил Дункан, поднимая ее на ноги и закутывая в плащ, то тебе придется подождать. Не снимай капюшона с головы, потому что если кто-нибудь увидит твои волосы, считай, что мы повешены. Если кто-нибудь заговорит с тобой, кивай и не поднимай глаз, как будто стесняешься хотя, как мы оба знаем, это чувство тебе не присуще. Вопросы есть?
— Да, — жалобно произнесла Фиби. — Зачем я только ввязалась во все это?
Дункан лишь улыбнулся он был занят, застегивая свой щегольский мундир, который придавал ему вид капельдинера в старом театре или главного вокалиста в рок-группе шестидесятых. Протянув руку за треуголкой, он напялил ее на голову, лихо заломив на ухо, отчего на его лицо легла тень. Его волосы были связаны сзади черной ленточкой.
— Разве я не могу подождать здесь, пока не кончится война? — спросила Фиби.
Дункан взял ее за руку и повел к лестнице. — Я пойду первым. Не выходи, пока не услышишь, как я насвистываю мелодию. Иди быстро, не поднимая головы, прямо к кузнецу. Он одолжит нам пару лошадей.
— К кузнецу?
— Туда, где ты облила виски несчастную исполосованную спину Биллингтона, — пояснил Дункан, поднялся по ступенькам, отворил дверь и вышел на яркий утренний свет.
Фиби, крепко зажмурив глаза, ждала криков или мушкетной стрельбы, но все, что она слышала обыкновенные звуки приморского города, занимающегося своими делами, и еще чистый голос, насвистывающий «Правь, Британия». Решив, что ждать «Янки Дудль» ей не стоит, Фиби глубоко вздохнула, подобрала складки своего широкого плаща вместе с жалкими остатками своей храбрости и поднялась по лестнице.
Дункан, как она увидела, бросив в ее сторону косой взгляд, шагал но другой стороне улицы, то и дело останавливаясь, чтобы обменяться радушными приветствиями с лавочниками и их детьми, пехотинцами и матронами с их служанками. Все они делали вид, что узнают его, и смотрели ему вслед с выражением добродушного смущения.
Фиби не собиралась подражать ему. Она поспешила по узкому дощатому тротуару к кузнице и, прежде чем прокрасться внутрь, почувствовала холодок давешнего ужаса. Если не считать предыдущей ночи, она ни разу не заснула, не увидев во сне глубоких, кошмарных следов от хлыста на спине мистера Биллингтона. Прошла секунда, прежде чем ее глаза привыкли к полумраку, и, когда это произошло, ее сердце замерло в груди. Меньше чем в шести футах от нее, рядом с кузнецом, стоял майор Лоуренс и смотрел прямо на нее.
Фиби потупила глаза, умоляя небо, чтобы Дункан немного задержался на улице. Он мог обмануть своей маскировкой простых солдат и горожан, но майор наверняка опознает в нем незнакомца.
— Ну-ну, — протянул Лоуренс, и от его голоса у Фиби по коже побежали мурашки. — И что же мы видим?
Кузнец поспешно подошел к Фиби и взял ее за руку.
— Это моя сестра, Флоренс, — сказал он. — Надеюсь, вы извините ее застенчивость… — Он понизил голос до шепота. — Понимаете, она только что переболела оспой, и счастье еще, что осталась в живых. Но вот на лице у нее остались отметины, и в придачу она лишилась слуха и голоса. Мы не знаем, слышит ли она то, что мы ей говорим. Хорошо бы малютке найти хорошего мужа, чтобы присматривал за ней и дал ей крышу над головой.
Фиби почувствовала отвращение Лоуренса и, хотя оно было ей на руку, разрывалась между радостью и страстным желанием выцарапать ему глаза. Она еще плотнее закуталась в широкий плащ, приняв как можно более кроткий вид. Дункан, к ее облегчению и вечной благодарности, не врывался в кузницу и не требовал лошадей.
Лоуренс хлопнул кузнеца по плечу и заговорил чересчур громким, чересчур снисходительным тоном человека, который хочет сбежать, прежде чем ему предложат отобедать вместе с семьей.
— Ну все, должен идти, — заявил он. — Война, сами знаете. Здесь, на островах, нельзя почивать на лаврах только потому, что бои идут где-то далеко, верно?
— Да, — кивнул кузнец, не отходя от Фиби. — Нельзя. Эти бунтовщики большие пройдохи.
Лоуренс вежливо усмехнулся и исчез.
— Не открывай рта, не поднимай головы и слушай, — приказал кузнец сразу после ухода офицера. — Дункан ждет за кузницей, с лошадьми. Если кто-нибудь заговорит с тобой, умоляю, молчи, помни о том, что ты глухонемая. Если вас остановят, он скажет, что сопровождает тебя к моему брату, живущему в порту. Теперь иди, пока не накликала мне на голову ту же беду, какая настигла беднягу Биллингтона.
— Спасибо, — сказала Фиби шепотом, не поднимая глаз. Она не знала имени кузнеца и не смогла рассмотреть его лицо. Пусть ему и не хватает дипломатичности, но она никогда не забудет его храбрости.
— Иди, — повторил он.
Фиби нашла Дункана за стойлами и прикусила губу, чтобы не выпалить, как она испугалась, о чем думала, что не перенесет всего этого и что сейчас ее стошнит прямо на его ботфорты и этот проклятый плащ, в который он вырядил ее.
Видимо, он почувствовал ее страх, когда, обхватив руками за талию, легко поднял на лошадь, на которой она уселась боком, как подобает скромной леди.
— Все будет в порядке, — сказал он приглушенным голосом. — Я обещаю.
Фиби не стала говорить, что его уверенность ни на чем не основана ведь считалось, что она глухонемая, но не удержалась и слегка стукнула его по плечу носком туфли.
Он тихо рассмеялся и передал ей поводья. Затем вскочил на своего коня и поскакал впереди, показывая путь: по одной улице, затем по другой, прикасаясь к треуголке всякий раз, как они встречались с повозкой, экипажем или другим всадником. Когда они встретили британского офицера в сопровождении семи верховых солдат с мушкетами и шпагами, у Фиби перехватило дыхание. Дункан четко отдал честь, на что офицер ответил ему тем же, и спокойно направился дальше, следя, чтобы Фиби на своей лошади держалась позади его взятого напрокат мерина.
Каким-то чудом они выбрались из Куинстауна, и сразу за первым поворотом дороги их поджидало несколько человек со свежими лошадьми. Дункан соскочил с мерина и за несколько секунд избавился от британской формы, быстро натянув приготовленные для него бриджи и рубашку.
— Позаботьтесь, чтобы лошади вернулись к кузнецу после захода солнца, — приказал он.
Один из людей кивнул и подъехал, чтобы подобрать свисающие поводья. Фиби не шевелилась и не произносила ни слова. Она сидела, уцепившись за луку седла, отгоняя воспоминания, которые навеял ей облик Дункана, переменившего одежду.
— Что делать с леди? — спросил другой человек, и какие-то знакомые нотки в его голосе заставили Фиби обернуться и пристально посмотреть на него.
Это был Биллингтон, сержант, которого высекли за то, что он защитил ее от майора Лоуренса в первый день работы в таверне. Фиби почувствовала себя персонажем одной из пьес Шекспира, приговоренным к вечному преследованию призраком человека, которого по его вине постигла безвременная смерть.
— Она останется со мной, — сказал Дункан. — Как вы знаете, она глухонемая и стыдится своего лица. Кобб, кузнец, полагает, что мы должны найти ей мужа.
Биллингтон перекрестился и пробормотал молитву, которая, вероятно, включала в себя слова «святые угодники, спасите нас», но в его глазах светилась улыбка, когда он подъехал поближе к Фиби и взглянул ей в лицо.
— Не смотри так удивленно, милочка, — сказал он. — Я же говорил тебе, что я предатель. И еще говорил, что Дункан Рурк явится за тобой, разве нет?
— Сейчас вам лучше? — спросила Фиби еле слышно. Это были первые слова, произнесенные ею с того момента, как она поблагодарила кузнеца за помощь.
Маленький, но крепкий человек пожал плечами и состроил гримасу. — Должен признаться, спина еще немного болит. Но это пройдет.
Дункан оседлал другую лошадь. Подъехав к Фиби, он обнял ее за талию и посадил перед собой, так что она оказалась зажата между лукой седла и чем-то не менее твердым.
— Если ты не уберешься отсюда поскорее, патруль доброго майора наткнется на тебя, и твое пузо снова окажется прижатым к столбу, — сказал он Биллингтону.
— У него всегда найдется слово ободрения для подчиненных, — парировал Биллингтон, усмехнувшись и шутливо салютуя Дункану. — Что бы мы без тебя делали, Рурк?
— Наверное, жили бы долго, — ответил Дункан, пришпорил лошадь, и они с Фиби, свернув с главной дороги, галопом поскакали к лесу. Фиби, ухватившись обеими руками за луку седла, протестующе вскрикнула, когда конь сильным прыжком миновал низкую каменную ограду. Дункан не придержал лошадь, извиняться он тоже не стал. Они забирались все глубже и глубже в густые островные заросли, тело Фиби покрылось потом под плотной одеждой и бархатной накидкой, которая пришла в совершенно неприличный вид. Наконец, после часа тяжелого пути, впереди показался пляж, такой белый на фоне сверкающего аквамаринового моря, что слепил глаза. Фиби поискала глазами корабль хотя Дункан ничего не говорил, она была уверена, что он хочет отвезти ее обратно на Райский остров и оставить под присмотром Старухи, но единственным судном в поле зрения было каноэ, лежавшее на песке.
— Но мы же не поплывем обратно на этом?! — воскликнула она, когда Дункан осторожно опустил ее на землю, прежде чем спешился сам.
Дункан пожал плечами. — Подходящее судно, — сказал он. — В конце концов, ты же на нем сюда приехала.
— Сейчас меня в самом деле стошнит, — ответила Фиби. И оказалась права.
ГЛАВА 7
Дункан умело вел каноэ вдоль берега, а Фиби сжалась в комочек на дне, выглядывая за борт. В кристально чистой воде проносились экзотические желтые и черные рыбки, выглядевшие так, будто они проглотили неоновые трубки. Временами мимо проплывала медуза, похожая на танцовщицу в бледном шифоне.
Фиби сравнивала себя с этим уязвимым существом: всякий раз, как она отваживалась бросить взгляд на Дункана, он внимательно смотрел на нее, как будто мог видеть, как бьется ее сердце, как ее легкие наполняются воздухом и снова опадают, словно мог видеть ее потаенное место, которое все еще сжимала сладкая судорога при воспоминании о его ласках, хотя с тех пор прошло много часов.
— Как там Алекс? — спросила Фиби, чувствуя легкий стыд, потому что вспомнила о нем только сейчас.
Дункан смотрел, как весло поднимается из воды, роняя поблескивающие капли, и затем снова погружал его в море, не замедляя ровного, размеренного темпа.
— Его тело выздоравливает, — ответил он, не глядя на девушку. — Физически Алекс жив, но, похоже, что душа уже покинула его. Он выказывает столько интереса к происходящему вокруг, что с таким же успехом мог выкопать могилу и скрыться в ней.
Фиби опустила руку в воду, но вспомнила впечатляющую сцену из фильма про акулу, и поспешно отдернула ее. Изящный плащ, ставший пыльным и рваным, она свернула и подложила под себя, чтобы не вклиниться между суживающимися бортами каноэ.
— Алексу нужно время, — мягко сказала она. — Он оплакивает то, что потерял, свою ногу, свою былую жизнь и все то, на что он больше не способен, — но это абсолютно естественно. Не ждешь же ты, что он пожмет плечами и скажет: «Ну ладно, у меня осталась еще одна нога, так зачем волноваться из-за другой?» Дункан, он разберется в своих чувствах, но это сложный и долгий процесс.
Дункан, наконец, встретил ее взгляд, и она увидела в его глазах не только ужасную грусть, но и кое-что еще. Возможно, первые проблески надежды.
— Объясните мне, мистрисс Фиби, как вы со своим умом все время попадаете в разные переделки?
Она опустила голову, чтобы скрыть краску удовольствия, вызванную его словами. Ее самомнение сильно пострадало из-за развода и потери работы в двадцатом веке, а также страданий, которые она причинила мистеру Биллингтону в этом столетии. Комплимент Дункана, хотя и несколько двусмысленный, частично восстановил веру Фиби в себя.
— Это потому, что я часто иду на риск, — ответила она после недолгих размышлений, потому что хотела упрочить репутацию проницательной женщины. — Но при этом всегда делаешь много ошибок. Однако жить по-другому мне бы не хотелось. — Она помолчала и широко улыбнулась, уверенная, по крайней мере, в своей философии. — Конечно, известная осмотрительность всегда уместна, но она легко может превратиться в трусость.
Дункан ничего не ответил. Он только криво усмехнулся в своей обычной манере, отчего у Фиби забилось сердце, и продолжал грести, внимательно осмотрев горизонт, а затем берег.
Фиби погрустнела. — Но потом происходит нечто, вызывающее желание спрятаться под одеяло и больше никогда ничего не предпринимать.
— Что именно? — спросил Дункан.
— Я никогда не забуду того, что случилось с мистером Биллингтоном, — призналась она.
— Как ты сама сказала, это не твоя вина. Кроме того, он бы снова так сделал, наш Джессеп, да и ты тоже, так зачем же мучить себя напрасными сожалениями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Да, поскольку тебе не хватит волос, чтобы, как леди Годива, прикрыть свои прелести. Более того, я полагаю, что голая женщина, едущая верхом по улицам Куинстауна, привлечет к себе внимание, что, разумеется, при нынешнем состоянии дел весьма нежелательно. — Дункан подобрал ее платье, разорванную нижнюю юбку, корсаж, панталоны и бросил ей на кровать.
Фиби с немалым усилием поднялась и попыталась одеться, не попадая руками в рукава.
Дункан, воплощение рыцарства, в конце концов пришел ей на помощь. Он снова опустился на колени рядом с кроватью, но на этот раз для того, чтобы завязать ей башмаки.
— Не чрезмерно ли мы рискуем, пытаясь покинуть город среди бела дня? — с тревогой спросила Фиби.
— Да, конечно, — ответил Дункан, вставая и любезно протягивая ей руку, словно приглашал на менуэт. — Мы рискуем уезжая, рискуем оставаясь. Понимаешь, я взвесил оба варианта и решил, что лучше убраться отсюда.
Фиби ухватилась за протянутую им руку и оперлась на нее, поднимаясь на дрожащие ноги.
— Полагаю, я лишена слова при решении данного вопроса? Все-таки я заинтересованное лицо и могу погибнуть при попытке бегства.
Глаза Дункана осветила улыбка, и чувства Фиби снова шевельнулись.
— Вовсе нет. Я надеялся истощить тебя до состояния полной покорности, но вижу, что мне это не совсем удалось. Фиби покраснела, вспоминая их забавы.
— Избавь меня от своей ложной скромности, — сказала она. — Если бы ты действовал чуть успешнее, я бы сейчас летела в космосе, а воздуха там маловато.
Он нахмурился:
— Черт возьми, о чем ты говоришь?
— Сейчас нет времени объяснять, — ответила Фиби не без нетерпения, заметив седельные сумки Дункана, и, не спросив разрешения, начала рыться в них в поисках еды. — Если ты собрался похищать людей, — сказала она, с негодованием рассматривая обнаруженный в конце концов кусок вяленого мяса, — ты мог бы, по крайней мере, запастись приличным продовольствием.
Дункан только покачал головой, но искорки в его глазах говорили, что он бы расхохотался, если бы не боялся привлечь половину королевской армии.
— Я запомню твой совет на будущее. — Он обернулся, поднял пыльную крышку сундука и достал алый мундир с эполетами и сверкающими медными пуговицами, штаны из буйволовой кожи, простую рубашку и пару ботфортов. Для Фиби он извлек длинный бархатный плащ с капюшоном, украшенный золотым и серебряным шитьем.
Фиби посмотрела на низкие балки потолка. Только сейчас ей совсем неожиданно пришло в голову спросить: — Где мы находимся?
Дункан уже начал стаскивать с себя одежду и натягивать форму британского офицера, очевидно, даже не думая о приличиях. Его улыбка была широкой, мальчишеской и полностью лишена боли и грусти, временами заставлявших его молотить по клавишам клавесина, словно сошедший с ума демон.
— В этом-то и состоит гениальность, Фиби, дорогая моя. Мы находимся под штаб — квартирой армии его величества.
Фиби закрыла глаза, слегка пошатнувшись от потрясения, вслед за которым ее охватила ярость.
— Ты что, псих?! — прошептала она.
— По этому вопросу наши мнения разделились, — сказал Дункан, садясь на край кровати, чтобы натянуть слегка потертый черный ботфорт. — Судьба благоволит храбрым такова моя теория. И, кроме того, лучше всего прятаться, оставаясь на виду, ты не находишь? Голос Фиби превратился в свистящий шепот.
— Ты хочешь сказать, что, пока мы здесь… пока все это продолжалось, над нами болтали и пили чай английские офицеры?
Улыбка Дункана была широкой, ослепительной.
— Они любят пить чай, — согласился он. — Мы тоже любили, пока они не ввели свой убийственный налог. Зачем, по твоему мнению, я затыкал тебе рот?
У Фиби подогнулись колени, и она повалилась на табурет, схватившись за бархатный плащ, как будто только он мог помешать ей упасть.
— О Боже! Я этому не верю!
— А мне кажется, что я тебя убедил, — сказал Дункан. — Теперь поспешим. Пока что удача улыбалась нам, но фортуна капризная любовница, и нам нужно проделать немалый путь, прежде чем мы сможем позволить себе отдохнуть.
— Мне кажется, сейчас меня вырвет, — призналась Фиби.
— Если это означает то, что я думаю, — ответил Дункан, поднимая ее на ноги и закутывая в плащ, то тебе придется подождать. Не снимай капюшона с головы, потому что если кто-нибудь увидит твои волосы, считай, что мы повешены. Если кто-нибудь заговорит с тобой, кивай и не поднимай глаз, как будто стесняешься хотя, как мы оба знаем, это чувство тебе не присуще. Вопросы есть?
— Да, — жалобно произнесла Фиби. — Зачем я только ввязалась во все это?
Дункан лишь улыбнулся он был занят, застегивая свой щегольский мундир, который придавал ему вид капельдинера в старом театре или главного вокалиста в рок-группе шестидесятых. Протянув руку за треуголкой, он напялил ее на голову, лихо заломив на ухо, отчего на его лицо легла тень. Его волосы были связаны сзади черной ленточкой.
— Разве я не могу подождать здесь, пока не кончится война? — спросила Фиби.
Дункан взял ее за руку и повел к лестнице. — Я пойду первым. Не выходи, пока не услышишь, как я насвистываю мелодию. Иди быстро, не поднимая головы, прямо к кузнецу. Он одолжит нам пару лошадей.
— К кузнецу?
— Туда, где ты облила виски несчастную исполосованную спину Биллингтона, — пояснил Дункан, поднялся по ступенькам, отворил дверь и вышел на яркий утренний свет.
Фиби, крепко зажмурив глаза, ждала криков или мушкетной стрельбы, но все, что она слышала обыкновенные звуки приморского города, занимающегося своими делами, и еще чистый голос, насвистывающий «Правь, Британия». Решив, что ждать «Янки Дудль» ей не стоит, Фиби глубоко вздохнула, подобрала складки своего широкого плаща вместе с жалкими остатками своей храбрости и поднялась по лестнице.
Дункан, как она увидела, бросив в ее сторону косой взгляд, шагал но другой стороне улицы, то и дело останавливаясь, чтобы обменяться радушными приветствиями с лавочниками и их детьми, пехотинцами и матронами с их служанками. Все они делали вид, что узнают его, и смотрели ему вслед с выражением добродушного смущения.
Фиби не собиралась подражать ему. Она поспешила по узкому дощатому тротуару к кузнице и, прежде чем прокрасться внутрь, почувствовала холодок давешнего ужаса. Если не считать предыдущей ночи, она ни разу не заснула, не увидев во сне глубоких, кошмарных следов от хлыста на спине мистера Биллингтона. Прошла секунда, прежде чем ее глаза привыкли к полумраку, и, когда это произошло, ее сердце замерло в груди. Меньше чем в шести футах от нее, рядом с кузнецом, стоял майор Лоуренс и смотрел прямо на нее.
Фиби потупила глаза, умоляя небо, чтобы Дункан немного задержался на улице. Он мог обмануть своей маскировкой простых солдат и горожан, но майор наверняка опознает в нем незнакомца.
— Ну-ну, — протянул Лоуренс, и от его голоса у Фиби по коже побежали мурашки. — И что же мы видим?
Кузнец поспешно подошел к Фиби и взял ее за руку.
— Это моя сестра, Флоренс, — сказал он. — Надеюсь, вы извините ее застенчивость… — Он понизил голос до шепота. — Понимаете, она только что переболела оспой, и счастье еще, что осталась в живых. Но вот на лице у нее остались отметины, и в придачу она лишилась слуха и голоса. Мы не знаем, слышит ли она то, что мы ей говорим. Хорошо бы малютке найти хорошего мужа, чтобы присматривал за ней и дал ей крышу над головой.
Фиби почувствовала отвращение Лоуренса и, хотя оно было ей на руку, разрывалась между радостью и страстным желанием выцарапать ему глаза. Она еще плотнее закуталась в широкий плащ, приняв как можно более кроткий вид. Дункан, к ее облегчению и вечной благодарности, не врывался в кузницу и не требовал лошадей.
Лоуренс хлопнул кузнеца по плечу и заговорил чересчур громким, чересчур снисходительным тоном человека, который хочет сбежать, прежде чем ему предложат отобедать вместе с семьей.
— Ну все, должен идти, — заявил он. — Война, сами знаете. Здесь, на островах, нельзя почивать на лаврах только потому, что бои идут где-то далеко, верно?
— Да, — кивнул кузнец, не отходя от Фиби. — Нельзя. Эти бунтовщики большие пройдохи.
Лоуренс вежливо усмехнулся и исчез.
— Не открывай рта, не поднимай головы и слушай, — приказал кузнец сразу после ухода офицера. — Дункан ждет за кузницей, с лошадьми. Если кто-нибудь заговорит с тобой, умоляю, молчи, помни о том, что ты глухонемая. Если вас остановят, он скажет, что сопровождает тебя к моему брату, живущему в порту. Теперь иди, пока не накликала мне на голову ту же беду, какая настигла беднягу Биллингтона.
— Спасибо, — сказала Фиби шепотом, не поднимая глаз. Она не знала имени кузнеца и не смогла рассмотреть его лицо. Пусть ему и не хватает дипломатичности, но она никогда не забудет его храбрости.
— Иди, — повторил он.
Фиби нашла Дункана за стойлами и прикусила губу, чтобы не выпалить, как она испугалась, о чем думала, что не перенесет всего этого и что сейчас ее стошнит прямо на его ботфорты и этот проклятый плащ, в который он вырядил ее.
Видимо, он почувствовал ее страх, когда, обхватив руками за талию, легко поднял на лошадь, на которой она уселась боком, как подобает скромной леди.
— Все будет в порядке, — сказал он приглушенным голосом. — Я обещаю.
Фиби не стала говорить, что его уверенность ни на чем не основана ведь считалось, что она глухонемая, но не удержалась и слегка стукнула его по плечу носком туфли.
Он тихо рассмеялся и передал ей поводья. Затем вскочил на своего коня и поскакал впереди, показывая путь: по одной улице, затем по другой, прикасаясь к треуголке всякий раз, как они встречались с повозкой, экипажем или другим всадником. Когда они встретили британского офицера в сопровождении семи верховых солдат с мушкетами и шпагами, у Фиби перехватило дыхание. Дункан четко отдал честь, на что офицер ответил ему тем же, и спокойно направился дальше, следя, чтобы Фиби на своей лошади держалась позади его взятого напрокат мерина.
Каким-то чудом они выбрались из Куинстауна, и сразу за первым поворотом дороги их поджидало несколько человек со свежими лошадьми. Дункан соскочил с мерина и за несколько секунд избавился от британской формы, быстро натянув приготовленные для него бриджи и рубашку.
— Позаботьтесь, чтобы лошади вернулись к кузнецу после захода солнца, — приказал он.
Один из людей кивнул и подъехал, чтобы подобрать свисающие поводья. Фиби не шевелилась и не произносила ни слова. Она сидела, уцепившись за луку седла, отгоняя воспоминания, которые навеял ей облик Дункана, переменившего одежду.
— Что делать с леди? — спросил другой человек, и какие-то знакомые нотки в его голосе заставили Фиби обернуться и пристально посмотреть на него.
Это был Биллингтон, сержант, которого высекли за то, что он защитил ее от майора Лоуренса в первый день работы в таверне. Фиби почувствовала себя персонажем одной из пьес Шекспира, приговоренным к вечному преследованию призраком человека, которого по его вине постигла безвременная смерть.
— Она останется со мной, — сказал Дункан. — Как вы знаете, она глухонемая и стыдится своего лица. Кобб, кузнец, полагает, что мы должны найти ей мужа.
Биллингтон перекрестился и пробормотал молитву, которая, вероятно, включала в себя слова «святые угодники, спасите нас», но в его глазах светилась улыбка, когда он подъехал поближе к Фиби и взглянул ей в лицо.
— Не смотри так удивленно, милочка, — сказал он. — Я же говорил тебе, что я предатель. И еще говорил, что Дункан Рурк явится за тобой, разве нет?
— Сейчас вам лучше? — спросила Фиби еле слышно. Это были первые слова, произнесенные ею с того момента, как она поблагодарила кузнеца за помощь.
Маленький, но крепкий человек пожал плечами и состроил гримасу. — Должен признаться, спина еще немного болит. Но это пройдет.
Дункан оседлал другую лошадь. Подъехав к Фиби, он обнял ее за талию и посадил перед собой, так что она оказалась зажата между лукой седла и чем-то не менее твердым.
— Если ты не уберешься отсюда поскорее, патруль доброго майора наткнется на тебя, и твое пузо снова окажется прижатым к столбу, — сказал он Биллингтону.
— У него всегда найдется слово ободрения для подчиненных, — парировал Биллингтон, усмехнувшись и шутливо салютуя Дункану. — Что бы мы без тебя делали, Рурк?
— Наверное, жили бы долго, — ответил Дункан, пришпорил лошадь, и они с Фиби, свернув с главной дороги, галопом поскакали к лесу. Фиби, ухватившись обеими руками за луку седла, протестующе вскрикнула, когда конь сильным прыжком миновал низкую каменную ограду. Дункан не придержал лошадь, извиняться он тоже не стал. Они забирались все глубже и глубже в густые островные заросли, тело Фиби покрылось потом под плотной одеждой и бархатной накидкой, которая пришла в совершенно неприличный вид. Наконец, после часа тяжелого пути, впереди показался пляж, такой белый на фоне сверкающего аквамаринового моря, что слепил глаза. Фиби поискала глазами корабль хотя Дункан ничего не говорил, она была уверена, что он хочет отвезти ее обратно на Райский остров и оставить под присмотром Старухи, но единственным судном в поле зрения было каноэ, лежавшее на песке.
— Но мы же не поплывем обратно на этом?! — воскликнула она, когда Дункан осторожно опустил ее на землю, прежде чем спешился сам.
Дункан пожал плечами. — Подходящее судно, — сказал он. — В конце концов, ты же на нем сюда приехала.
— Сейчас меня в самом деле стошнит, — ответила Фиби. И оказалась права.
ГЛАВА 7
Дункан умело вел каноэ вдоль берега, а Фиби сжалась в комочек на дне, выглядывая за борт. В кристально чистой воде проносились экзотические желтые и черные рыбки, выглядевшие так, будто они проглотили неоновые трубки. Временами мимо проплывала медуза, похожая на танцовщицу в бледном шифоне.
Фиби сравнивала себя с этим уязвимым существом: всякий раз, как она отваживалась бросить взгляд на Дункана, он внимательно смотрел на нее, как будто мог видеть, как бьется ее сердце, как ее легкие наполняются воздухом и снова опадают, словно мог видеть ее потаенное место, которое все еще сжимала сладкая судорога при воспоминании о его ласках, хотя с тех пор прошло много часов.
— Как там Алекс? — спросила Фиби, чувствуя легкий стыд, потому что вспомнила о нем только сейчас.
Дункан смотрел, как весло поднимается из воды, роняя поблескивающие капли, и затем снова погружал его в море, не замедляя ровного, размеренного темпа.
— Его тело выздоравливает, — ответил он, не глядя на девушку. — Физически Алекс жив, но, похоже, что душа уже покинула его. Он выказывает столько интереса к происходящему вокруг, что с таким же успехом мог выкопать могилу и скрыться в ней.
Фиби опустила руку в воду, но вспомнила впечатляющую сцену из фильма про акулу, и поспешно отдернула ее. Изящный плащ, ставший пыльным и рваным, она свернула и подложила под себя, чтобы не вклиниться между суживающимися бортами каноэ.
— Алексу нужно время, — мягко сказала она. — Он оплакивает то, что потерял, свою ногу, свою былую жизнь и все то, на что он больше не способен, — но это абсолютно естественно. Не ждешь же ты, что он пожмет плечами и скажет: «Ну ладно, у меня осталась еще одна нога, так зачем волноваться из-за другой?» Дункан, он разберется в своих чувствах, но это сложный и долгий процесс.
Дункан, наконец, встретил ее взгляд, и она увидела в его глазах не только ужасную грусть, но и кое-что еще. Возможно, первые проблески надежды.
— Объясните мне, мистрисс Фиби, как вы со своим умом все время попадаете в разные переделки?
Она опустила голову, чтобы скрыть краску удовольствия, вызванную его словами. Ее самомнение сильно пострадало из-за развода и потери работы в двадцатом веке, а также страданий, которые она причинила мистеру Биллингтону в этом столетии. Комплимент Дункана, хотя и несколько двусмысленный, частично восстановил веру Фиби в себя.
— Это потому, что я часто иду на риск, — ответила она после недолгих размышлений, потому что хотела упрочить репутацию проницательной женщины. — Но при этом всегда делаешь много ошибок. Однако жить по-другому мне бы не хотелось. — Она помолчала и широко улыбнулась, уверенная, по крайней мере, в своей философии. — Конечно, известная осмотрительность всегда уместна, но она легко может превратиться в трусость.
Дункан ничего не ответил. Он только криво усмехнулся в своей обычной манере, отчего у Фиби забилось сердце, и продолжал грести, внимательно осмотрев горизонт, а затем берег.
Фиби погрустнела. — Но потом происходит нечто, вызывающее желание спрятаться под одеяло и больше никогда ничего не предпринимать.
— Что именно? — спросил Дункан.
— Я никогда не забуду того, что случилось с мистером Биллингтоном, — призналась она.
— Как ты сама сказала, это не твоя вина. Кроме того, он бы снова так сделал, наш Джессеп, да и ты тоже, так зачем же мучить себя напрасными сожалениями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34