Но, надо сказать, в последнее время он очень изменился — совершенно необъяснимым образом, — но уверяю вас, что даже в самые счастливые моменты он намного хуже вашего мужа!
— Вы, наверное, имеете в виду лорда Брэндрейта? — спросила красавица, глубоко вздыхая.
— Да, — отвечала удивленная Эвелина. — Но откуда вы знаете? Вы разве с ним знакомы? Молодая женщина кивнула.
— А разве не все его знают? — спросила она невинным тоном, слегка покраснев.
Эвелина не могла с ней не согласиться. Что бы там ни говорили про Брэндрейта, он пользовался большой известностью особенно как друг принца.
Красавица снова вздохнула и вернулась к прежней теме.
— Я бы охотно терпела дурное настроение мужа, если бы верила, что он меня по-прежнему любит, но видите ли, — тут она устремила на Эвелину печальный взгляд, — он разлюбил меня, и я ничего не могу с этим поделать!
Эвелина поправила сползшие на кончик носа очки, недоверчиво покачивая головой.
— Невозможно! — воскликнула она. — Хотя я и знакома с вами всего несколько минут, я вижу, что по натуре вы очень добры, ласковы и просто не можете не осчастливить самого требовательного мужчину. Вы, безусловно, ошибаетесь. Или тут скрыта какая-то тайна.
— Ах нет, не ошибаюсь. Эр… Эрвин больше не любит меня, — продолжала красавица. — Он думает, что я глупа и что я вмешиваюсь… не в свое дело. Вероятно, он прав. Вы не представляете, милочка, как мне трудно ладить с моей свекровью. Вы представить себе не можете, насколько она хороша. Более прекрасной женщины не найти во всей Вселенной, а если бы такая и нашлась, моя свекровь тут же бы сплавила ее куда-нибудь, откуда нет возврата, опасаясь потерять свое звание самой красивой женщины в мире.
— Боже мой! — воскликнула Эвелина. — Ваша свекровь свирепа, как дикий зверь!
Склонив голову набок, она пригляделась к странному существу, сидящему перед ней. Молодая леди, казалось, была благородного происхождения, но в то же время говорила о таких чудовищных поступках с удивительной для особы деликатного воспитания легкостью. Встав, Эвелина предложила:
— Почему бы вам не отправиться со мной в Флитвик-Лодж? Я уверена, что чашка чаю и пирожное вам не повредят. А если вам не по вкусу пирожные, у кухарки найдется отличное миндальное печенье.
— С большим удовольствием! — воскликнула красавица. — Я очень проголодалась. Это, должно быть, странно звучит, но, когда я расстроена, мне чаши амброзии бывает недостаточно!
Молодая женщина живо вскочила и, отряхнув батистовые юбки, приготовилась следовать за своей новой приятельницей. Только сейчас Эвелина заметила, что вместо обычного платья в стиле ампир одеяние красавицы было зашнуровано спереди золотой лентой, подчеркивая стройную талию.
— Как очаровательно! — воскликнула Эвелина. — Совсем по-гречески. Неужели мода в столице так изменилась, что мы можем теперь представить свою фигуру в самом выгодном свете?
— Хотела бы я, чтобы это было так, — вздохнула красавица. — Скажу вам откровенно, такие платья, скрывающие все прелести женской фигуры, — изящным мановением руки она указала на высокую талию лилового платья Эвелины, — едва ли могут привлечь внимание кавалера.
— Ну, я этого не знаю. У меня нет кавалеров. По правде говоря, я никогда не искала воздыхателей и обожателей, как большинство моих подруг. Папа воспитывал меня на раскопках в Греции, и моим единственным приятелем в детстве был мальчик-грек, который научил меня лазать по деревьям и бросать камешки в воду.
Чтобы показать свое искусство, она подобрала гладкий плоский камень и швырнула в озеро, заставив его сначала подпрыгнуть раз пять на поверхности воды.
— Вот здорово! — воскликнула ее спутница. — Можно мне попробовать? — С этими словами удивительная красавица в совершенно необыкновенных золотых сандалиях, каких Эвелина никогда ни на ком не видела, подобрала камешек и неловко бросила его в темную воду.
— Нет, нет! Он должен только коснуться поверхности воды, — объяснила Эвелина. — Попытайтесь еще раз.
Несколько минут она обучала свою приятельницу искусству заставлять камень подпрыгивать на воде. Когда наконец молодая женщина добилась некоторого успеха, Эвелина спросила:
— Но как вас зовут?
Явно озадаченная этим вопросом, красавица рассеянно бросила в воду еще один камень, прежде чем ответить:
— О, как меня зовут? Я ведь и вправду вам не сказала. Зовите меня моим прозвищем, ведь мы с вами уже стали друзьями.
— Охотно, если вы мне его назовете.
— Бабочка, — отвечала красавица с лукавой улыбкой. — Я знала, что вам оно покажется странным, но так меня зовут дома. Бабочка.
Эвелина улыбнулась. Прозвище удивительным образом шло молодой женщине. Тетка только недавно упоминала какую-то знакомую точно с таким прозвищем, только Эвелина никак не могла вспомнить, кто это был.
— Бабочка, — повторила она. — Ну, давайте все же пойдем в дом. Я буду счастлива представить вас моей семье.
— Что ж, очень мило, — живо отозвалась ее новая знакомая. — Но только если вы уверены, что желаете этого.
— А почему бы нет? — спросила удивленная Эвелина.
— Не знаю. Просто я боюсь… то есть я не уверена, что ваша семья отнесется ко мне одобрительно.
— Чепуха! — воскликнула Эвелина. — Они вас непременно полюбят. Впрочем, должна предупредить вас, что один из обитателей Флитвик-Лодж, несомненно, начнет за вами ухаживать!
— О нет! Вы ошибаетесь. Может быть, я и развлеку Брэндрейта поначалу. Но, уверяю вас, он предпочитает дам серьезного склада ума, к которым я не отношусь. А больше всего ему нравятся разные там споры и препирательства. На это уж я окончательно не способна! У меня ноги дрожат, когда Афр… моя свекровь налетает на меня!
— Но отчего вы решили, что я имею в виду маркиза?
Бабочка, покраснев, прикусила губы.
— Ну не знаю, — протянула она. — Быть может, вы сами упоминали его раньше. Да ведь у него репутация сердцееда — даже по отношению к замужним дамам, не так ли?
Эвелина вздрогнула. На какую-то долю секунды ей показалось, что тело ее новой приятельницы стало вдруг совсем прозрачным! Но это же было невозможно!
Она подняла очки на лоб и снова несколько раз моргнула глазами, чтобы устранить это странное ощущение. Оно исчезло так же быстро и внезапно, как и появилось. Но в то же время прохладный свежий ветер с озера снова донес до нее приглушенный раскат смеха, поразивший ее слух и заставивший сердце усиленно забиться.
Ей пришло в голову, что, вероятно, фантастические видения и бред леди Эль дурно подействовали на ее рассудок. Но так как Бабочка начала оживленно болтать о рододендронах и о том; собирается ли леди Эль — о которой она слышала от каких-то своих соседей — освежить в ближайшем будущем грот, мысли Эвелины перенеслись на более приземленные предметы.
13
Аннабелла сидела на своем любимом месте — на табурете красного дерева у фортепьяно. Здесь она могла быть в центре всех своих поклонников сразу. Сейчас ее созерцали трое: викарий слева, мистер Элленби с хриплым голосом справа, а прямо перед ней, грациозно облокотившись на крышку фортепьяно, сидел маркиз. Леди Эль, просившая их развлечь ее музыкой, удобно устроившись на софе, мирно дремала со слуховым рожком в руках.
Аннабелла была совершенно счастлива. Леди Эль не делала ей замечаний по поводу ее чересчур вольного поведения. Эвелины вообще не было в гостиной. А маркиз, улыбаясь ее выходкам и подмигивая ей то и дело, наполнял ее сердце сладкой надеждой. Она даже не трудилась расточать ему свои самые обольстительные улыбки. Он и так всецело был занят ею. Вместо этого она сначала принялась за мистера Элленби, вскидывая на него свои густые золотистые ресницы, в то время как ее не особенно искусные пальцы извлекали из инструмента не слишком мелодичные звуки; учиться музыке и особенно упражняться она терпеть не могла. А когда мистер Элленби вознаградил ее усилия глубокими вздохами, сопровождаемыми красноречивыми прижатиями руки к своему темно-зеленому фраку в том самом месте, где, по его словам, сердце билось любовью к ней, и вдобавок сравнил ее глаза со сверкающими изумрудами, бывшими на леди Каупер на последнем балу, она наконец перенесла свое внимание на викария, мистера Грегори Шелфорда.
В его случае, к пущему веселью лорда Брэндрейта, она очень мало преуспела. Мистер Шелфорд был совершенно невосприимчив к ее чарам или, во всяком случае, успешно притворялся таковым. Она понимала, что он согласился присоединиться к обществу у фортепьяно исключительно из вежливости. Когда она заиграла популярную балладу «Когда нам вздох колышет грудь», мистер Шелфорд стоял, скрестив руки на груди, всем своим видом выражая молчаливое неодобрение. Дважды он просил ее сыграть что-либо более благопристойное, но его предложения вызывали только поток критики со стороны остальных, препятствуя его попыткам умерить ее резвость.
Аннабелла-отметила про себя, бросая на него украдкой взгляды из-под ресниц, что всякие заявления присутствующих в его адрес мало его беспокоили. Это внушало невольное уважение. Несмотря на все его ужасные качества — а, по ее понятиям, викарий был просто скопищем таковых, включая, кстати, его упорное нежелание оказаться порабощенным изящным движением маленькой ручки или игрой ямочек на прелестных щечках, — так вот, невзирая на все эти раздражающие свойства, Аннабелла была вынуждена отдать ему должное. Шелфорду было в высшей степени безразлично чье бы то ни было мнение о себе, даже маркиза Брэндрейта. А в то же время все, абсолютно все считались с его мнением — кроме, конечно, Эвелины.
Когда мистер Элленби пожелал узнать в очень изысканной манере, не обучалась ли она своему искусству исполнения у Аполлона, Аннабелла решила, что можно снова перенести все свое внимание на викария и попробовать заставить его хотя бы улыбнуться. А уж если улыбки не добиться, то пусть хоть проворчит что-нибудь неодобрительное. Если он решительно отказывается ее обожать, то пусть платит свою дань тем, что она будет постоянно выводить его из себя.
— Мистер Шелфорд, — начала она нарочито сладким голоском.
Он сразу же насмешливо приподнял бровь, словно догадавшись, что она намерена подразнить его. Что за ужасное существо! Сколько ей придется стараться, пока он снова не выразит искреннюю надежду, что ее манеры со временем приобретут должный лоск и что ее талантам когда-нибудь найдется лучшее применение.
— Мистер Шелфорд, вы действительно рассчитываете обойти Брэндрейта в вашем завтрашнем состязании?
Аннабелла нарочно взяла неверную ноту и извинилась перед всеми за свою неловкость.
Не обращая внимания на громогласные протесты Элленби, что она играет великолепно, мистер Шелфорд насмешливо заметил:
— Неловкость? Полно! Это скорее всего просто тонкий расчет. Во всяком случае, я так думаю. Ваша неприязнь ко мне всем известна.
Аннабелла была озадачена такой прямотой. Когда она встревоженно на него взглянула, ее еще больше смутила его откровенная улыбка. Какой он странный! Никогда не знаешь, что от него ожидать.
— Расчет? — возразила она. — Надеюсь, нет. К чему давать вам лишний повод винить меня в недоброжелательстве. Вы поторопились, викарий.
— Не думаю, чтобы вы могли сознательно совершить недобрый поступок, — серьезно заметил Шелфорд, — но я уже говорил вам, что когда-нибудь ваши манеры…
— О да, улучшатся с годами, как хороший бренди.
Слегка покраснев, он усмехнулся:
— Я так сказал? Хороший бренди? Как странно. Я не помню, чтобы я привел такое сравнение.
— Конечно, нет! — воскликнула она, невольно раздосадованная. — Как это глупо с моей стороны! Вы бы никогда не произнесли что-то настолько благопристойное!
Уклонившись от дальнейшего разговора, получившего такое неприятное для нее развитие, она тут же погрузилась в обсуждение с мистером Элленби его любимых марок вин. Ей казалось, что, принявшись снова кокетничать с Элленби, она удачно вышла из положения, избежав открытой размолвки с викарием. Но, взглянув краем глаза на кузена, она увидела, что Брэндрейт тихонько смеется, и, конечно, над ней. Когда Элленби снова сравнил блеск ее глаз с каким-то драгоценным камнем, она услышала, как маркиз сказал вполголоса викарию:
— Не обращайте на ее слова никакого внимания. Я всегда так делаю, и мы прекрасно ладим.
Викарий отвечал лорду Брэндрейту легким поклоном. Он был рад, что его руки оставались скрещенными на груди. Никто не мог заметить, как напряжены его пальцы. Одну руку он даже сжал в кулак. Леди Эль просила его навещать ее прелестную внучатую племянницу, и он, естественно, согласился, считая это своим долгом перед его покровительницей. Но он был отнюдь не в восторге, отвлекаясь от своих обязанностей в приходе. Являться в Флитвик-Лодж, чтобы ублажать мисс Аннабеллу Стэйпл, было пустой потерей времени. В особенности учитывая то, что среди всех тех, кому он был обязан оказывать внимание, он считал ее наименее достойной. За всю свою жизнь мистер Шелфорд не встречал более легкомысленной, тщеславной, бесполезной особы. По его мнению, Аннабелла воплощала худшие черты своего поколения. Никогда, наверное, в Англии не рождалось более пустой, никчемной девицы.
Но, что хуже всего, у нее был довольно острый ум, который викарий поначалу пытался направить и развить. Но трактат Свифта «О хороших манерах и воспитании», так же как и многочисленные труды Ханны Мор, которые он преподнес ей на ее последний день рождения, не оказали никакого действия. Она отнеслась к ним с крайним презрением. Теперь мистер Шелфорд был убежден, что дело безнадежно, и не задержался бы в гостиной, если бы только было можно удалиться, не нарушая приличий. Он просидел совсем недолго, когда Аннабелла, вдруг вскочив со своего трона у камина, спросила, не желают ли джентльмены послушать ее игру. Опять-таки из приличия нельзя было ответить иначе как: «Ну конечно!» «С удовольствием, Белла!» — воскликнул Брэндрейт. Элленби зашел еще дальше: «Услышать ваше исполнение — все равно что наслаждаться игрой ангелов на их небесных арфах».
«Это уж слишком», — подумал Брэндрейт. Он с трудом воздержался от какого-нибудь саркастического замечания по этому поводу. Но если Элленби вел себя глупо, то Аннабела выглядела полной дурочкой, поощряя его.
Глядя на Элленби, запевшего «Когда нам вздох колышет грудь» на манер воющей на луну собаки, маркиз от души потешался. Элленби даже удивился, что маркиз немедленно не разразился убийственными шутками и выдержал его своеобразное исполнение относительно спокойно.
Брэндрейт представлялся викарию загадкой. Он был знаком с маркизом уже несколько лет, с тех пор как получил местный приход. Они не были друзьями. По правде говоря, они частенько раздражали друг друга. Мистер Шелфорд не одобрял привычки маркиза, точно так же, как Эвелина не одобряла его времяпрепровождения. В свою очередь, викарий подозревал, что и маркиз не в восторге от его собственного образа жизни. Впрочем, викарий мало интересовался мнением Брэндрейта, но инстинктивно догадывался, что его милость считает его занудой. Подозрения подтвердились, когда маркиз был так явно поражен вызовом на состязание.
Условия их жизни, конечно, разнились колоссально. У Шелфорда не было ни пенса за душой, кроме мизерного дохода от должности викария. Брэндрейт, напротив, был богат, как Крез.
Судьба Шелфорда была, может быть, и печальна, но довольно обычна для своего времени. Третий сын из семи не интересовался юридической карьерой, а еще меньше торговлей. Шелфорд избрал — как это часто делали молодые люди со связями, но без состояния — церковь. Выбор был сделан не по любви, но он исполнял свои обязанности, как ему казалось, с подобающей серьезностью и уважением, что не всегда имело место в подобных случаях.
Его первой любовью была армия. Но отсутствие средств на покупку чина вынудило его оставить эту мечту и спрятать ее в самый дальний уголок сознания. Он никогда не говорил об этом и редко думал. Не так давно, однако, он открылся Эвелине, прося ее никому не говорить об этом. Он был уверен, что тайна, доверенная ей, сохранится. В Эвелине было что-то, располагающее к откровенности. Шелфорд подумывал просить ее руки. Он не был в нее влюблен, но они были так схожи по складу ума и темпераменту — и так привычны к бедности. Право, она стала бы ему превосходной женой. Эвелина сама была бы рада иметь свой дом и детей, на что у нее было мало надежды, учитывая ее равнодушие к сердечным делам и полное отсутствие состояния.
Что касается Элленби, этот шут не заслуживал особого внимания. Вынув из кармана часы и щелкнув крышкой, Брэндрейт убедился, что провел в гостиной уже полчаса, и решил удалиться, как только Элленби прекратит свои завывания.
Завывания прекратились довольно внезапно, потому что Аннабелла бросила играть и вскрикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Вы, наверное, имеете в виду лорда Брэндрейта? — спросила красавица, глубоко вздыхая.
— Да, — отвечала удивленная Эвелина. — Но откуда вы знаете? Вы разве с ним знакомы? Молодая женщина кивнула.
— А разве не все его знают? — спросила она невинным тоном, слегка покраснев.
Эвелина не могла с ней не согласиться. Что бы там ни говорили про Брэндрейта, он пользовался большой известностью особенно как друг принца.
Красавица снова вздохнула и вернулась к прежней теме.
— Я бы охотно терпела дурное настроение мужа, если бы верила, что он меня по-прежнему любит, но видите ли, — тут она устремила на Эвелину печальный взгляд, — он разлюбил меня, и я ничего не могу с этим поделать!
Эвелина поправила сползшие на кончик носа очки, недоверчиво покачивая головой.
— Невозможно! — воскликнула она. — Хотя я и знакома с вами всего несколько минут, я вижу, что по натуре вы очень добры, ласковы и просто не можете не осчастливить самого требовательного мужчину. Вы, безусловно, ошибаетесь. Или тут скрыта какая-то тайна.
— Ах нет, не ошибаюсь. Эр… Эрвин больше не любит меня, — продолжала красавица. — Он думает, что я глупа и что я вмешиваюсь… не в свое дело. Вероятно, он прав. Вы не представляете, милочка, как мне трудно ладить с моей свекровью. Вы представить себе не можете, насколько она хороша. Более прекрасной женщины не найти во всей Вселенной, а если бы такая и нашлась, моя свекровь тут же бы сплавила ее куда-нибудь, откуда нет возврата, опасаясь потерять свое звание самой красивой женщины в мире.
— Боже мой! — воскликнула Эвелина. — Ваша свекровь свирепа, как дикий зверь!
Склонив голову набок, она пригляделась к странному существу, сидящему перед ней. Молодая леди, казалось, была благородного происхождения, но в то же время говорила о таких чудовищных поступках с удивительной для особы деликатного воспитания легкостью. Встав, Эвелина предложила:
— Почему бы вам не отправиться со мной в Флитвик-Лодж? Я уверена, что чашка чаю и пирожное вам не повредят. А если вам не по вкусу пирожные, у кухарки найдется отличное миндальное печенье.
— С большим удовольствием! — воскликнула красавица. — Я очень проголодалась. Это, должно быть, странно звучит, но, когда я расстроена, мне чаши амброзии бывает недостаточно!
Молодая женщина живо вскочила и, отряхнув батистовые юбки, приготовилась следовать за своей новой приятельницей. Только сейчас Эвелина заметила, что вместо обычного платья в стиле ампир одеяние красавицы было зашнуровано спереди золотой лентой, подчеркивая стройную талию.
— Как очаровательно! — воскликнула Эвелина. — Совсем по-гречески. Неужели мода в столице так изменилась, что мы можем теперь представить свою фигуру в самом выгодном свете?
— Хотела бы я, чтобы это было так, — вздохнула красавица. — Скажу вам откровенно, такие платья, скрывающие все прелести женской фигуры, — изящным мановением руки она указала на высокую талию лилового платья Эвелины, — едва ли могут привлечь внимание кавалера.
— Ну, я этого не знаю. У меня нет кавалеров. По правде говоря, я никогда не искала воздыхателей и обожателей, как большинство моих подруг. Папа воспитывал меня на раскопках в Греции, и моим единственным приятелем в детстве был мальчик-грек, который научил меня лазать по деревьям и бросать камешки в воду.
Чтобы показать свое искусство, она подобрала гладкий плоский камень и швырнула в озеро, заставив его сначала подпрыгнуть раз пять на поверхности воды.
— Вот здорово! — воскликнула ее спутница. — Можно мне попробовать? — С этими словами удивительная красавица в совершенно необыкновенных золотых сандалиях, каких Эвелина никогда ни на ком не видела, подобрала камешек и неловко бросила его в темную воду.
— Нет, нет! Он должен только коснуться поверхности воды, — объяснила Эвелина. — Попытайтесь еще раз.
Несколько минут она обучала свою приятельницу искусству заставлять камень подпрыгивать на воде. Когда наконец молодая женщина добилась некоторого успеха, Эвелина спросила:
— Но как вас зовут?
Явно озадаченная этим вопросом, красавица рассеянно бросила в воду еще один камень, прежде чем ответить:
— О, как меня зовут? Я ведь и вправду вам не сказала. Зовите меня моим прозвищем, ведь мы с вами уже стали друзьями.
— Охотно, если вы мне его назовете.
— Бабочка, — отвечала красавица с лукавой улыбкой. — Я знала, что вам оно покажется странным, но так меня зовут дома. Бабочка.
Эвелина улыбнулась. Прозвище удивительным образом шло молодой женщине. Тетка только недавно упоминала какую-то знакомую точно с таким прозвищем, только Эвелина никак не могла вспомнить, кто это был.
— Бабочка, — повторила она. — Ну, давайте все же пойдем в дом. Я буду счастлива представить вас моей семье.
— Что ж, очень мило, — живо отозвалась ее новая знакомая. — Но только если вы уверены, что желаете этого.
— А почему бы нет? — спросила удивленная Эвелина.
— Не знаю. Просто я боюсь… то есть я не уверена, что ваша семья отнесется ко мне одобрительно.
— Чепуха! — воскликнула Эвелина. — Они вас непременно полюбят. Впрочем, должна предупредить вас, что один из обитателей Флитвик-Лодж, несомненно, начнет за вами ухаживать!
— О нет! Вы ошибаетесь. Может быть, я и развлеку Брэндрейта поначалу. Но, уверяю вас, он предпочитает дам серьезного склада ума, к которым я не отношусь. А больше всего ему нравятся разные там споры и препирательства. На это уж я окончательно не способна! У меня ноги дрожат, когда Афр… моя свекровь налетает на меня!
— Но отчего вы решили, что я имею в виду маркиза?
Бабочка, покраснев, прикусила губы.
— Ну не знаю, — протянула она. — Быть может, вы сами упоминали его раньше. Да ведь у него репутация сердцееда — даже по отношению к замужним дамам, не так ли?
Эвелина вздрогнула. На какую-то долю секунды ей показалось, что тело ее новой приятельницы стало вдруг совсем прозрачным! Но это же было невозможно!
Она подняла очки на лоб и снова несколько раз моргнула глазами, чтобы устранить это странное ощущение. Оно исчезло так же быстро и внезапно, как и появилось. Но в то же время прохладный свежий ветер с озера снова донес до нее приглушенный раскат смеха, поразивший ее слух и заставивший сердце усиленно забиться.
Ей пришло в голову, что, вероятно, фантастические видения и бред леди Эль дурно подействовали на ее рассудок. Но так как Бабочка начала оживленно болтать о рододендронах и о том; собирается ли леди Эль — о которой она слышала от каких-то своих соседей — освежить в ближайшем будущем грот, мысли Эвелины перенеслись на более приземленные предметы.
13
Аннабелла сидела на своем любимом месте — на табурете красного дерева у фортепьяно. Здесь она могла быть в центре всех своих поклонников сразу. Сейчас ее созерцали трое: викарий слева, мистер Элленби с хриплым голосом справа, а прямо перед ней, грациозно облокотившись на крышку фортепьяно, сидел маркиз. Леди Эль, просившая их развлечь ее музыкой, удобно устроившись на софе, мирно дремала со слуховым рожком в руках.
Аннабелла была совершенно счастлива. Леди Эль не делала ей замечаний по поводу ее чересчур вольного поведения. Эвелины вообще не было в гостиной. А маркиз, улыбаясь ее выходкам и подмигивая ей то и дело, наполнял ее сердце сладкой надеждой. Она даже не трудилась расточать ему свои самые обольстительные улыбки. Он и так всецело был занят ею. Вместо этого она сначала принялась за мистера Элленби, вскидывая на него свои густые золотистые ресницы, в то время как ее не особенно искусные пальцы извлекали из инструмента не слишком мелодичные звуки; учиться музыке и особенно упражняться она терпеть не могла. А когда мистер Элленби вознаградил ее усилия глубокими вздохами, сопровождаемыми красноречивыми прижатиями руки к своему темно-зеленому фраку в том самом месте, где, по его словам, сердце билось любовью к ней, и вдобавок сравнил ее глаза со сверкающими изумрудами, бывшими на леди Каупер на последнем балу, она наконец перенесла свое внимание на викария, мистера Грегори Шелфорда.
В его случае, к пущему веселью лорда Брэндрейта, она очень мало преуспела. Мистер Шелфорд был совершенно невосприимчив к ее чарам или, во всяком случае, успешно притворялся таковым. Она понимала, что он согласился присоединиться к обществу у фортепьяно исключительно из вежливости. Когда она заиграла популярную балладу «Когда нам вздох колышет грудь», мистер Шелфорд стоял, скрестив руки на груди, всем своим видом выражая молчаливое неодобрение. Дважды он просил ее сыграть что-либо более благопристойное, но его предложения вызывали только поток критики со стороны остальных, препятствуя его попыткам умерить ее резвость.
Аннабелла-отметила про себя, бросая на него украдкой взгляды из-под ресниц, что всякие заявления присутствующих в его адрес мало его беспокоили. Это внушало невольное уважение. Несмотря на все его ужасные качества — а, по ее понятиям, викарий был просто скопищем таковых, включая, кстати, его упорное нежелание оказаться порабощенным изящным движением маленькой ручки или игрой ямочек на прелестных щечках, — так вот, невзирая на все эти раздражающие свойства, Аннабелла была вынуждена отдать ему должное. Шелфорду было в высшей степени безразлично чье бы то ни было мнение о себе, даже маркиза Брэндрейта. А в то же время все, абсолютно все считались с его мнением — кроме, конечно, Эвелины.
Когда мистер Элленби пожелал узнать в очень изысканной манере, не обучалась ли она своему искусству исполнения у Аполлона, Аннабелла решила, что можно снова перенести все свое внимание на викария и попробовать заставить его хотя бы улыбнуться. А уж если улыбки не добиться, то пусть хоть проворчит что-нибудь неодобрительное. Если он решительно отказывается ее обожать, то пусть платит свою дань тем, что она будет постоянно выводить его из себя.
— Мистер Шелфорд, — начала она нарочито сладким голоском.
Он сразу же насмешливо приподнял бровь, словно догадавшись, что она намерена подразнить его. Что за ужасное существо! Сколько ей придется стараться, пока он снова не выразит искреннюю надежду, что ее манеры со временем приобретут должный лоск и что ее талантам когда-нибудь найдется лучшее применение.
— Мистер Шелфорд, вы действительно рассчитываете обойти Брэндрейта в вашем завтрашнем состязании?
Аннабелла нарочно взяла неверную ноту и извинилась перед всеми за свою неловкость.
Не обращая внимания на громогласные протесты Элленби, что она играет великолепно, мистер Шелфорд насмешливо заметил:
— Неловкость? Полно! Это скорее всего просто тонкий расчет. Во всяком случае, я так думаю. Ваша неприязнь ко мне всем известна.
Аннабелла была озадачена такой прямотой. Когда она встревоженно на него взглянула, ее еще больше смутила его откровенная улыбка. Какой он странный! Никогда не знаешь, что от него ожидать.
— Расчет? — возразила она. — Надеюсь, нет. К чему давать вам лишний повод винить меня в недоброжелательстве. Вы поторопились, викарий.
— Не думаю, чтобы вы могли сознательно совершить недобрый поступок, — серьезно заметил Шелфорд, — но я уже говорил вам, что когда-нибудь ваши манеры…
— О да, улучшатся с годами, как хороший бренди.
Слегка покраснев, он усмехнулся:
— Я так сказал? Хороший бренди? Как странно. Я не помню, чтобы я привел такое сравнение.
— Конечно, нет! — воскликнула она, невольно раздосадованная. — Как это глупо с моей стороны! Вы бы никогда не произнесли что-то настолько благопристойное!
Уклонившись от дальнейшего разговора, получившего такое неприятное для нее развитие, она тут же погрузилась в обсуждение с мистером Элленби его любимых марок вин. Ей казалось, что, принявшись снова кокетничать с Элленби, она удачно вышла из положения, избежав открытой размолвки с викарием. Но, взглянув краем глаза на кузена, она увидела, что Брэндрейт тихонько смеется, и, конечно, над ней. Когда Элленби снова сравнил блеск ее глаз с каким-то драгоценным камнем, она услышала, как маркиз сказал вполголоса викарию:
— Не обращайте на ее слова никакого внимания. Я всегда так делаю, и мы прекрасно ладим.
Викарий отвечал лорду Брэндрейту легким поклоном. Он был рад, что его руки оставались скрещенными на груди. Никто не мог заметить, как напряжены его пальцы. Одну руку он даже сжал в кулак. Леди Эль просила его навещать ее прелестную внучатую племянницу, и он, естественно, согласился, считая это своим долгом перед его покровительницей. Но он был отнюдь не в восторге, отвлекаясь от своих обязанностей в приходе. Являться в Флитвик-Лодж, чтобы ублажать мисс Аннабеллу Стэйпл, было пустой потерей времени. В особенности учитывая то, что среди всех тех, кому он был обязан оказывать внимание, он считал ее наименее достойной. За всю свою жизнь мистер Шелфорд не встречал более легкомысленной, тщеславной, бесполезной особы. По его мнению, Аннабелла воплощала худшие черты своего поколения. Никогда, наверное, в Англии не рождалось более пустой, никчемной девицы.
Но, что хуже всего, у нее был довольно острый ум, который викарий поначалу пытался направить и развить. Но трактат Свифта «О хороших манерах и воспитании», так же как и многочисленные труды Ханны Мор, которые он преподнес ей на ее последний день рождения, не оказали никакого действия. Она отнеслась к ним с крайним презрением. Теперь мистер Шелфорд был убежден, что дело безнадежно, и не задержался бы в гостиной, если бы только было можно удалиться, не нарушая приличий. Он просидел совсем недолго, когда Аннабелла, вдруг вскочив со своего трона у камина, спросила, не желают ли джентльмены послушать ее игру. Опять-таки из приличия нельзя было ответить иначе как: «Ну конечно!» «С удовольствием, Белла!» — воскликнул Брэндрейт. Элленби зашел еще дальше: «Услышать ваше исполнение — все равно что наслаждаться игрой ангелов на их небесных арфах».
«Это уж слишком», — подумал Брэндрейт. Он с трудом воздержался от какого-нибудь саркастического замечания по этому поводу. Но если Элленби вел себя глупо, то Аннабела выглядела полной дурочкой, поощряя его.
Глядя на Элленби, запевшего «Когда нам вздох колышет грудь» на манер воющей на луну собаки, маркиз от души потешался. Элленби даже удивился, что маркиз немедленно не разразился убийственными шутками и выдержал его своеобразное исполнение относительно спокойно.
Брэндрейт представлялся викарию загадкой. Он был знаком с маркизом уже несколько лет, с тех пор как получил местный приход. Они не были друзьями. По правде говоря, они частенько раздражали друг друга. Мистер Шелфорд не одобрял привычки маркиза, точно так же, как Эвелина не одобряла его времяпрепровождения. В свою очередь, викарий подозревал, что и маркиз не в восторге от его собственного образа жизни. Впрочем, викарий мало интересовался мнением Брэндрейта, но инстинктивно догадывался, что его милость считает его занудой. Подозрения подтвердились, когда маркиз был так явно поражен вызовом на состязание.
Условия их жизни, конечно, разнились колоссально. У Шелфорда не было ни пенса за душой, кроме мизерного дохода от должности викария. Брэндрейт, напротив, был богат, как Крез.
Судьба Шелфорда была, может быть, и печальна, но довольно обычна для своего времени. Третий сын из семи не интересовался юридической карьерой, а еще меньше торговлей. Шелфорд избрал — как это часто делали молодые люди со связями, но без состояния — церковь. Выбор был сделан не по любви, но он исполнял свои обязанности, как ему казалось, с подобающей серьезностью и уважением, что не всегда имело место в подобных случаях.
Его первой любовью была армия. Но отсутствие средств на покупку чина вынудило его оставить эту мечту и спрятать ее в самый дальний уголок сознания. Он никогда не говорил об этом и редко думал. Не так давно, однако, он открылся Эвелине, прося ее никому не говорить об этом. Он был уверен, что тайна, доверенная ей, сохранится. В Эвелине было что-то, располагающее к откровенности. Шелфорд подумывал просить ее руки. Он не был в нее влюблен, но они были так схожи по складу ума и темпераменту — и так привычны к бедности. Право, она стала бы ему превосходной женой. Эвелина сама была бы рада иметь свой дом и детей, на что у нее было мало надежды, учитывая ее равнодушие к сердечным делам и полное отсутствие состояния.
Что касается Элленби, этот шут не заслуживал особого внимания. Вынув из кармана часы и щелкнув крышкой, Брэндрейт убедился, что провел в гостиной уже полчаса, и решил удалиться, как только Элленби прекратит свои завывания.
Завывания прекратились довольно внезапно, потому что Аннабелла бросила играть и вскрикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26