Это он посоветовал ей поискать себе развлечений на стороне и пообещал при возможности поговорить с Эротом, чтобы выяснить причины его странного поведения последние двести лет. Психея сомневалась, однако, что у Зевса нашлась такая возможность, поскольку никаких изменений в отношении к себе супруга она так и не заметила.
Психею заставило отвлечься от ее размышлений молчание Афродиты. Потом свекровь вздохнула. Чтобы вернуть ее к прежней теме, Психея быстро заметила:
— По правде говоря, я не могла поверить, что Артемида действительно приглашала вас на ужин. По меньшей мере раз десять такие ее приглашения кончались ничем.
— Это ужасная особа! — воскликнула Аф-родита. — Последний раз мы должны были сидеть за одним столом — для того, чтобы покончить раз и навсегда с нашими прошлыми недоразумениями, — так она пожаловалась, что у нее воспаление легких. Ну можно ли придумать что-нибудь более нелепое! А кроме того… — Она внезапно остановилась и вырвала свою руку у Психеи. — Ах ты дрянная девчонка! С каких это пор ты оказалась на моей стороне против Охотницы? Ты что это задумала? Хотя я догадываюсь. Ты пыталась отвлечь мое внимание от Брэндрейта, и тебе это почти удалось, но только почти!
Она с ликующим возгласом извлекла из воздуха второй флакон. С улыбкой, одним легким движением кисти отвернула пробку и, как на крыльях, вплыла в дом сквозь кирпичную стену.
— Прошу вас, не надо! — умоляла, следуя за ней, Психея. — Подумайте! Ведь в доме полно других женщин. Что, если Брэндрейт влюбится в Аннабеллу или, избави нас небо от такой напасти, в леди Эль!
Но Афродита только усмехнулась:
— Не имеет значения! В кого бы ни влюбился наш надменный маркиз, лишь бы только он влюбился.
Брэндрейт по-прежнему стоял в гостиной у камина. Опершись на каминную доску, он шевелил в огне поленья и бормотал:
— Вот проклятое создание. Она просто моя Немезида.
— Разве Немезида здесь? — спросила встревоженная Афродита. — Она последнее время на меня очень сердита.
— Разумеется, нет. Я уверена, что Брэндрейт выразился метафорически.
— Слава небесам! — воскликнула Афродита и понюхала крепко сжимаемый ею в руке флакончик. Она подошла ближе, приготовившись смочить эликсиром лоб маркиза, но Психея, ухватив ее за локоть, дернула его изо всей силы, надеясь помешать осуществить ее намерение. Из попытки ее, однако, вышло нечто совсем противоположное: флакончик упал на кирпичи камина и разбился вдребезги, щедро оросив черные шелковые башмаки маркиза. — О небо, что ты натворила! — Афродита отступила назад, прижимая руки к груди. — Я даже предвидеть не могу, что теперь случится. Одной капли из моего флакона достаточно, чтобы поразить любовью сердце смертного, но что же будет, если вылился целый флакон?
Психея застыла на месте, глядя на внезапно изменившееся лицо Брэндрейта. Маркиз уронил кочергу и выпрямился, расправив плечи и стараясь перевести дух. На лице его выразилось страдание. Он пошатнулся и чуть было не упал. Но, к удивлению Психеи, все-таки удержался на ногах и прошептал:
— Эвелина, моя любимая, каким я был глупцом.
— Он произнес ее имя, — проговорила Афродита, приложив пальцы к губам. — Ему достаточно было произнести ее имя, чтобы влюбиться! Ему не нужно было даже ее видеть перед собой! Ах, мое искусство еще выше, чем я предполагала. Интересно, что бы вышло, если бы я вылила столько эликсира в сандалии Адониса!
Расстроенная всем случившимся, Психея не смогла удержаться.
— Он бы, наверное, произнес имя Персефоны, — ехидно заявила она, зная о давнем соперничестве богинь за этого прекрасного собой смертного.
Афродита устремила на нее разгневанный взгляд:
— Ты осмелилась сказать такое мне! Мне!
Это ее последнее восклицание, казалось, сотрясло воздух в гостиной.
— Простите, я забылась, — кротко повинилась Психея. — Я не должна была проявлять такое жестокосердие, но я очень сердита. Посмотрите только, что вы наделали!
— Ну и что ты трепыхаешься? Что вообще может быть важного в делах этих бестолковых людишек? И почему только мой сын предпочел тебя всем богиням, которых я для него… Постой, а куда это Брэндрейт направился?
Когда лорд Брэндрейт чуть не налетел на них, обе дамы поспешно отступили. Он, очевидно, их не видел. Но безумное выражение его лица и капельки пота, выступившие у него на лбу, сделали его вид устрашающим. Он стремительно выбежал из гостиной.
Обменявшись быстрыми взглядами, Афродита и Психея последовали за ним.
Он одним духом промчался по лабиринтам коридоров старинного дома и наконец взбежал по крутой лестнице, все время повторяя имя Эвелины. Приблизившись к двери ее спальни, он настойчиво постучал три раза подряд.
— Кто там? — раздался удивленный голос Эвелины.
— Брэндрейт. Откройте, мне нужно с вами поговорить.
— Брэндрейт?! — повторила пораженная Эвелина. — Что вы здесь делаете? Что это значит? Зачем вы у моей двери в такой поздний час? Вы с ума сошли?
— Я должен с вами поговорить, должен! — с неистовым напором повторял маркиз.
— Нет, — сказала Эвелина. — Вы уже достаточно наделали вреда за один вечер. Прошу вас, немедленно уйдите. Вы же понимаете, какой вы можете вызвать скандал своим приходом? Уходите сейчас же!
Брэндрейт слегка покачивался, как пьяный.
— Я не могу уйти, не узнав, любишь ли ты меня.
— Что? Люблю ли я вас?
— Да! — воскликнул он. — Скажи мне только, что ты любишь меня, Эвелина. Ты для меня одна в целом мире! Я всегда любил тебя, любил страстно, безумно. Ответь мне, любишь ли ты меня?
За дверью воцарилось молчание. Психея совсем было собралась проникнуть в спальню сквозь стену, чтобы посмотреть, что делает Эвелина, прочитать ее мысли по выражению лица, но вид Брэндрейта буквально приковал ее к месту.
Если он и раньше поражал красотой, теперь, под влиянием любви, — или, вернее, под влиянием волшебного эликсира Афродиты, — он был просто невероятно прекрасен! Его лицо как будто озарилось священным огнем, серые глаза, сверкающие пламенем страсти, еще больше подчеркивали совершенную красоту его черт. Даже сам Эрот выглядел подобным образом только однажды — когда его мать дала наконец согласие на их брак. Психея знала, что значит быть любимой таким человеком, как маркиз, и слезы внезапно затуманили ей взор. Стоит им только преодолеть их взаимные предубеждения, и Эвелина познает все волшебство любви в его объятиях. И в то же время сердце Психеи мучительно сжималось при виде Брэндрейта. Эрот любил ее с такой же страстью, но похоже, что это миновало навсегда.
Но если она и не сможет вновь разжечь затухающую любовь мужа, она, по крайней мере, поможет Эвелине или хотя бы попытается это сделать. Кстати, неплохо бы убедиться, какое впечатление произвел пыл маркиза на эту весталку.
Но когда она сделала шаг, чтобы войти в спальню Эвелины, дверь вдруг распахнулась, и из расписного глиняного кувшина хлынул поток воды. Психея только успела рассмотреть рисунок в виде хорошеньких колокольчиков, прежде чем этот поток обрушился на маркиза. Он окатил его с головы до ног, насквозь промочив ковер у двери.
— Я надеюсь, у вас в голове прояснилось, милорд. У меня просто больше нет воды, чтобы устранить последствия слишком большого количества выпитой вами мадеры, или что вы там пили. Ничем другим я не могу объяснить все те глупости, что вы наговорили, колотя в мою бедную дверь. А теперь уходите, пока я окончательно не вышла из себя и не обошлась с вами покруче, как выражался мой отец. Он, знаете ли, обучил меня боксерским приемам. Да-да, нечего вам на меня так таращиться. Если вы приметесь снова испытывать мое терпение своими объяснениями в любви, столь же ложными, сколь и фальшивыми, вы раскаетесь в каждом вашем слове! С пылающими щеками Эвелина захлопнула дверь.
Брэндрейт с недоумением взглянул на собственные мокрые ноги.
— Какого черта я здесь? — спросил он громко. — Господи, неужели я… — Он потер себе лоб и оглянулся по сторонам, словно стараясь понять, где он находится. — Мне следует перестать столько пить, хотя не помню, чтобы я выпил больше двух бокалов. Чудеса!
Он вытер воду с лица и волос и несколько мгновений смотрел на дверь. С озадаченным выражением он сделал шаг вперед и слегка коснулся полированной дубовой поверхности. Вздохнув, как показалось Психее, с каким-то до конца неосознанным чувством, он опустил руку.
— Ничего не понимаю, — сказала растерянная Афродита. — Выходит, вода может вот так просто уничтожить эффект моего эликсира. Как странно! Придется мне придумать другой состав.
Но теперь я должна посмотреть, что он будет делать дальше.
Афродита последовала за маркизом, но Психея не могла уйти, не узнав, что происходит в сердце Эвелины. Проникнув сквозь стену в спальню, она увидела зрелище, сильно взволновавшее ее. Эвелина лежала на постели лицом вниз, горько рыдая.
Психее хотелось подойти к ней, погладить по роскошным каштановым волосам, утереть слезы с ее прелестных щечек, но она не могла этого сделать. Для этого ей бы пришлось принять облик простой смертной, а на такое она сейчас не была способна. Преображение в человеческий образ требовало огромных усилий. Она потом часами испытывала головокружение и слабость. Сейчас, после длительного пребывания в Фли-твик-Лодж, ей был необходим отдых и крепкий олимпийский сон, чтобы восстановить силы.
Поэтому она, только проворковав нечто успокаивающее и сочувственное, направилась в гостиную, где застала Афродиту. Богиня стояла над лежавшим в кресле с закрытыми глазами Брэндрейтом. Надо же было так заинтересоваться маркизом! Психея не сомневалась, что ничего хорошего из этого не получится.
— Великолепный все же экземпляр, не Правда ли? — Афродита, наклонившись, поцеловала маркиза в губы. — Как ты думаешь, он чувствует мою ласку?
— Возможно, видит во сне, — отвечала Психея. Она испытывала ужасную усталость и грусть. — Я возвращаюсь на Олимп. Вы со мной?
Златокудрая богиня любви пожала плечами:
— Я полагаю, мне тоже следует вернуться, пока Зевс не обнаружил, чем я занимаюсь. У меня так мало развлечений с тех пор, как он запретил мне вмешиваться в дела смертных. Не стоило бы мне говорить тебе такое, но я восхищаюсь тобой за то, что у тебя хватило смелости нарушить его запрет. — Она взглянула на бюст Зевса. Он медленно погружался в полную темноту; свечи, горевшие в канделябрах по обе его стороны, догорая, бросали последние отблески. — Хотя я и не могу доказать, что ты у меня его украла, я уверена, что это так. Я нашла у тебя мой пояс, что подтверждает безобразную твою склонность к воровству. Ты виновата, и, если не вернешь мне скульптуру до конца месяца, я посвящу отца моего, Зевса, во все твои проделки. Можешь быть уверена, он сошлет тебя на реку Стикс. Там ты станешь помогать Харону, сопровождая души умерших в мир Аида и Персефоны. Прелестное занятие!
У Психеи задрожали колени. Она взглянула туда, где должно было быть изображение Зевса, с недавних пор приносящее ей одни несчастья, потом на свекровь.
— О, вы не будете так жестоки!
— А вот увидишь! У кого хватит терпения выносить твои выходки? Во всяком случае, не у меня. И не у моего сына. Тебе это прекрасно известно. Все уже десятки лет сплетничают и смеются над тем, как остыла его любовь. Любовь Эрота! Право же, это забавно! Я говорила ему, что будет, если он женится на смертной. Но разве он меня послушал? Конечно нет. Это проклятие матерей — любить и опекать детей, чтобы эти несчастные пренебрегали их советами, когда они больше всего в них нуждаются. Ну же, не будь плаксой, Психея. Возьми меня под руку и проводи на Олимп, где нам и подобает быть. Я очень устала. Я и забыла, как утомительно переступать границы обители бессмертных богов.
Каждое слово Афродиты стрелой вонзалось в сердце Психеи. И что самое ужасное, каждое ее слово было правдой. Суровость тона свекрови делала эту ужасную правду еще более невыносимой. «Я не заплачу», — приказала она себе, зная, что богиня стала бы еще сильнее презирать ее за такую человеческую слабость. Поэтому Психея только выше вскинула голову и стала просить свекровь рассказать ей, какую месть та придумала для Артемиды.
9
На следующее утро Эвелина проснулась с тупой головной болью и таким чувством, словно глаза у нее песком засыпаны. Она медленно открыла их и уставилась на полог кровати из потускневшего золотистого шелка. Державшийся на четырех столбиках красного дерева, он был собран в центре и прикреплен к потолку. Когда шелк был еще новый, это, должно быть, выглядело очень красиво. Но теперь, протершийся, местами порванный, он походил на паутину. В ее печальном настроении это показалось особенно неприятным.
Захлопнув вчера дверь перед носом у Брэнд-рейта, она плакала, пока не заснула. Ей хотелось теперь, чтобы мелькавшие у нее в памяти картины, да и сам маркиз, стоящий на мокром ковре, были только привидевшимся ей кошмаром. Но увы, лорд Брэндрейт, разумеется, не растворился тенью в ночи и все остальное произошло на самом деле и всего-то несколько часов назад.
Эвелина лежала неподвижно, тяжело вздыхая и стараясь успокоиться. Никогда в жизни она не была так расстроена. Быть может, поэтому она никак не могла примириться со случившимся.
Мысли беспорядочно носились у нее в голове. Почему Брэндрейт сказал то, что он сказал?
Господи, ведь он и вправду признался ей в любви! Возможно ли, что он действительно любит ее, но смог признаться в этом, только когда напился?
Невозможно! А может быть, все-таки возможно? Но даже если бы он и любил ее, она его не любит. Тогда почему, когда он ушел, она упала на постель и рыдала, как ребенок? Что он ей?
Только мужчина, который поцеловал ее, но поцеловал так, что ей уже никогда этого не забыть. Никогда!
Ах боже мой! От воспоминаний о его поцелуях у Эвелины перехватило дыхание. Она спрыгнула с постели, как будто ее саму облили ледяной водой. Она лихорадочно заходила по комнате, дергая себя за длинные каштановые пряди выбившихся из-под чепчика волос.
Если бы он не целовал ее, все было бы куда легче. Но ласки его навсегда лишили ее покоя.
Она резко остановилась и взглянула на себя в большое зеркало в позолоченной раме, висевшее на стене. Ей захотелось внезапно оценить себя как женщину, чего с ней не случалось раньше. Она взяла с туалетного столика очки. Эвелина вполне могла обходиться и без них, но ей хотелось увидеть себя без прикрас такой, какой видели ее другие, какой видел ее Брэндрейт.
Аккуратно продев дужки очков за уши, Эвелина широко раскрыла глаза и вгляделась в зеркало.
Она увидела в нем грустную морщинку над тонкими бровями и очки, сразу съехавшие ей на кончик носа. За стеклами очков глаза ее были отцовские, карие. Мистер Шелфорд, викарий, сказал ей на прошлой неделе, что при свечах они сияют янтарным блеском. Этот комплимент, высказанный им не без краски в лице, удивил ее. Она было решила, что он пытается за ней ухаживать, но после недолгих сомнений мысль эту оставила как не стоящую внимания.
Но правда ли, что ее глаза отсвечивают янтарем? Не это ли вызвало вчерашний приступ безумия у Брэндрейта? Ведь, несмотря ни на что, в его словах было столько чувства! Насмехался он над ней или тоже что-то увидел в ее глазах?
«Не может такого быть», — отвечало ей сердце. Стоило только всмотреться в ее черты, и становилось ясно, что такой мужчина, как Брэндрейт, никак не мог влюбиться в нее. Он был человек в высшей степени светский. Уже в свой первый сезон маркиз приобрел особый шик и с каждым годом все больше его совершенствовал. Он был известный денди и знаток дамской моды. Уж конечно, он презирал ее за столь явное пренебрежение своей наружностью и мнением окружающих.
Тогда что он имел в виду, говоря, что любит ее… и что она для него одна в целом свете?
На это мог быть только один ответ: он просто развлекался и хотел оскорбить ее. В глубине души она сознавала, что это — чистая правда. Отойдя от зеркала, она села у туалетного столика на обитый бледно-зеленым бархатом табурет и, сняв чепчик, принялась расчесывать спутанные локоны. Ей снова пришло в голову, что он, наверное, очень желал досадить ей, говоря все это у ее дверей. Он ведь признал чуть раньше, что затаил на нее обиду. Но Эвелина никогда бы не поверила, что он мог в отместку за что-то ей неведомое лгать ей о своей любви. Она решительно его не понимала.
У нее мелькнула еще одна мысль, и она почувствовала, как щеки вспыхнули от смущения. Как это она решилась окатить его водой из кувшина? Как бы она ни была оскорблена и сердита, можно ли было так поступить?
Она положила щетку и прижала холодные руки к пылающему лицу. Она повела себя возмутительно и должна извиниться. Однако сама мысль предстать снова перед его милостью да еще и признать свою вину вызвала у нее дрожь в коленях. При самых благоприятных обстоятельствах ей было трудно разговаривать с Брэндрейтом, но о том, чтобы просить у него прощения, она и подумать не могла без содрогания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26