Меня он еще при бароне убить обещал, а тут уж ему такая власть дадена…
— Господи! — воскликнула Анна. — Неужели и впрямь нет иного выхода?!
— Ты на Небо не смотри, — мягко сказал Никита. — Ты за временем следи — не успеем уйти подальше, возьмут нас, и тогда…
— Не гони меня, Никита, — Анна вдруг стала собранной и заговорила решительно. — Я свою судьбу поняла. Но не могу я с Иваном Ивановичем не проститься. Его уже обрядили да в церковь перенесли. Вот поклонюсь ему последний раз и — все.
— Про это ничего не скажу — святое, — кивнул Никита, — только я вперед выеду, буду ждать тебя на опушке, там, где развилка на три имения.
— Знаю, — согласилась Анна и, не оглядываясь, вышла из конюшни.
Незамеченной она пробралась в домашнюю церковь Корфов, где завтра должно было состояться отпевание старого барона. В церкви горели свечи, пахло ладаном и цветами из оранжереи — душистыми и сладкими. Гроб стоял на возвышении, а Иван Иванович лежал в нем, как живой.
— Дядюшка, милый! — кинулась к гробу Анна. — Зачем вы покинули меня?!
Вся ее жизнь в эту минуту промчалась перед ее взором — безоблачное детство, счастливая юность. Барон обожал ее — баловал и учил, мечтал увидеть на знаменитых театральных сценах. Он был поверенным во всех ее делах, оберегал и сопутствовал. И Анна всегда отвечала ему искренней любовью и почтением, на которые только способна любящая и преданная дочь.
Анна не знала своих родителей, но барон обещал ей когда-нибудь все рассказать. И вот он ушел, не увидев ее триумфа на Императорской сцене, не открыв тайну ее происхождения…
— Вот ты где! Я так и думал, что не решишься убежать, не простившись с отцом, — громко сказал Владимир, нарушая трепетную тишину церкви.
Анна вздрогнула и оглянулась.
— Что — испугалась? Виновата в чем? — издевательски спросил ее Корф.
— Никакой вины не знаю за собой, — гордо ответила Анна.
— А чего же бежать собралась? Мы только что Никиту поймали, когда он двух рысаков со двора выводил. Сам — с вещами, деньги при нем нашли, — улыбался Владимир. — Я пока не решил, что с ним делать, потому что он глупый теленок. Понимаю, что из нежных чувств к тебе решился на крайнее. А вот как с тобой поступить? Нашел-таки Карл Модестович отравителя. Что скажешь-то?
— Вы теперь вольны сделать все, что угодно. Вы можете издеваться надо мной, сколько вам будет угодно, можете отправить меня под суд и на каторгу. Но вы не можете отнять у меня любовь человека, заменившего мне отца! Позвольте проститься с Иваном Ивановичем, как положено.
— Любовь, говорите, — криво усмехнулся Корф. — А что такое любовь, Анна? Одно из пустых слов, которым пользуются низкие люди, чтобы добиться своих целей.
— Это ваше определение любви, а я считаю, что любовь — это единственное, что утешает в беде.
— И как же вы утешали моего батюшку?
— Это не я утешала его, а вы. Когда Иван Ивановичу нездоровилось, он перечитывал ваши письма, присланные с Кавказа.
— Перечитывал?! После того как сжигал их в камине.
— Он хранил все ваши письма и часто перечитывал их вслух. «А морозы у нас здесь отец стоят лютые. Часовые ночью разжигают огонь, но ветер гасит его. Здесь у нас в цене теплые вещи и коньяк. Кстати отец, не пришлешь ли мне рублей шестьсот на покупку зимней амуниции?» Вспоминаете? Он знал, что деньги вам нужны не на теплые вещи. Он знал, что вы часто проигрывались в карты.
— Отец догадался? — не поверил ей Корф. — И, несмотря на это, прислал в два раза больше, чем я просил? Я думал, что безразличен ему. А я ведь тоже не спал ночами, мечтал, как напишу ему: «Отец, нашего полковника ранили, и я вынес его с поля боя на руках». Представлял, как отца благодарит за меня сам император. Как отец гордится мной.
— Он каждый день говорил о вас.
— Господи, как же мне его не хватает! — Владимир заметил, что Анна сочувственно потянулась к нему, и отшатнулся. — Довольно душеспасительных бесед! Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, а тем более, в твоей!
— Говорят, жалеть — значит любить.
— Для чего вы это делаете со мной?! — в сердцах воскликнул Владимир. — Неужели только ради того, чтобы получить вольную?
— Иван Иванович учил меня терпению и мужеству, — тихо сказала Анна. — Вы можете не волноваться — я знаю, что в доме столько ненатертых полов, нечищеных сапог, что мне придется провести всю жизнь в вашем поместье, терпя издевательства Карла Модестовича. Что ж, я готова к такой судьбе.
— Неужели?
— Ах да, забыла… Карл Модестович хлопочет, чтобы я попала в тюрьму. Значит, мне придется провести остаток дней не в поместье, а за решеткой. Ведь так?
— О чем бы ни хлопотал Карл Модестович, окончательное решение выношу я.
— И мы оба знаем, каким оно будет.
— Нет, это я знаю, а вы узнаете сейчас, — со знакомой Анне и всегда пугавшей ее твердостью произнес Корф. — Вы помните, что случается с беглыми крепостными? Отлично! Тогда я предлагаю вам сделку: я дам вольную Никите, а вы останетесь здесь в том же качестве, что и всегда. Я обещаю и даю слово чести, хотя и лишен ныне возможности дать вам слово офицера, что в вашей жизни ничего не изменится. Но только ради доброго имени моего отца! Я не хочу, чтобы кто-нибудь мог сказать, что барон Корф дурачил всех, выдавая крепостную за свою воспитанницу благородных кровей.
— Но вы же обещали Ивану Ивановичу…
— Я обещал ему позаботиться о вас, но не освобождать. Эта честь достанется Никите. Или он будет наказан, а вы — опозорены и арестованы. Выбирайте! И времени на размышления у вас нет.
Анна обернулась к гробу и зашептала:
— Господи! Вразуми меня! Укрепи меня! Дядюшка! Только ради вас!
И вдруг почудилось — Иван Иванович улыбнулся ей! Словно ветер прошелестел — пламя свечей изогнулось и снова запылало с еще большей силой.
— Я согласна, — кивнула Анна.
— Хорошо. Ступайте к себе! И помните — однажды я просил вас оставить Репнина в покое. Будьте благоразумны и не давайте мне повода наказывать вас. Отец, теперь ты будешь доволен!.. Да, хочу, чтобы вы знали, Анна, я прекрасно понимаю, кто такой Карл Модестович, но считаю, что, пока мы не можем доказать его вину, ему лучше быть у меня на глазах. В бегах он нам не подвластен, а я не хочу терять возможность расквитаться с убийцей моего отца.
Корф вышел из церкви, Анна не смогла последовать за ним. Силы оставили ее — она села на скамеечку подле гроба барона и зарыдала.
* * *
Утром к Корфам съехались почти все приглашенные на спектакль три дня назад. Не появилась только Долгорукая. Забалуев, выражая свои соболезнования, сказал, что княгине нездоровится. Смерть барона подействовала на Марию Алексеевну удручающе, и у нее случилась мигрень.
В небольшой домашней церкви Корфов места всем не хватило — крепостные, обожавшие своего барина, толклись у входа. Внутрь попали только Варвара, Никита да Модестович с Полиной, которая держалась за управляющим, как нитка за иголочкой. Никита плакал, никого не стесняясь. До начала панихиды Владимир собрал дворовых и сообщил, что в память об отце объявляет о решении даровать вольную одному из своих крепостных. По легкому шуму, пробежавшему после прозвучавшего имени Никиты, Корф понял, что эти люди ожидали услышать другое имя. А потом еще и Никита упал ему в ноги и стал просить обменять его свободу на вольную для Анны. Корф страшно рассердился и приказал ему взять документ, в противном случае пообещал наказать Анну.
— За что, барин?! — воскликнул Никита.
— Если своего ума не хватает — спроси у нее! — отрезал Корф.
Прибежавшая Анна умолила конюха вольную взять, и народ разошелся, пересказывая и пересуживая произошедшее.
В церкви Анна стояла у гроба чуть поодаль от Владимира, и рядом с ней Корф увидел Репнина. Поначалу он нахмурился, но Анна была так сдержанна и убита горем, что он, в конце концов, перестал обращать на это соседство никакого внимания.
— На кого ж ты покинул нас, батюшка! Погубили тебя ироды… — тихонечко причитала Варвара.
— Наш молодой барин слишком великодушен, раз ты до сих пор еще не в остроге. Но сколько ни притворяйся, а мы оба знаем, кто убил барона, — прошептал на ухо Анне только отошедший от гроба барона Карл Модестович.
— Известно, что в остроге должна быть не я, — так же тихо ответила Анна, и слезы снова навернулись ей на глаза.
— И не страшно вам, Карл Модестович, перед очами Божьими появляться? — вполголоса укорил его Репнин. — А вы, Аня, не расстраивайтесь. Не доставляйте ему такого удовольствия. В скором времени, я уверен, он непременно сделает ошибку. А мы поймаем его — и на слове, и на деле. Обещаю вам!
— Благословен Бог наш едино и присно и во веки веков… — пробасил отец Павел.
— Аллилуйя! — запел хор корфовских крепостных.
— Аллилуйя! Аллилуйя! Помилуй раба своего… Помилуй раба своего… Имя твое Аллилуйя. Помилуй мя. Во саду любящих имя твое. Аллилуйя. Аллилуйя!..
Но неожиданно к хору голосов присоединился еще один — надтреснутый, ведьмачий.
— Бедный мой мальчик.., один ты остался…
Присутствующие в церкви разом обернулись на этот голос. В церковь вошла Сычиха. Она выглядела ужасно — волосы, растрепаны, глаз безумный, речь бессвязная.
— Убирайся вон! Немедленно! — страшно закричал Владимир, бросаясь на Сычиху с кулаками, но остановился, словно завороженный ею.
— Что уставились? — Сычиха обвела собравшихся взглядом. — Прощаться пришли? Или злобу тешить?
— Батюшка! — Владимир очнулся и кинулся к отцу Павлу, который в растерянности замер с кадилом у гроба. — Эта женщина не должна здесь находиться! Своим присутствием она оскверняет святое место! Сделайте что-нибудь! Уйди, подлая, слышишь, уйди!
— Никуда я не уйду, — грозно сказала Сычиха.
— Хорошо! Тогда уйду я!
— Володя, ты в своем уме? — Репнин попытался остановить его. — Ты не можешь сейчас уйти!
— Оставь меня! — Корф вырвался из его рук и выбежал из церкви.
Сычиха проводила его с недоброй улыбкой и затем подошла к гробу барона. Она низко склонилась над умершим и что-то долго шептала ему в полной тишине. Наговорившись, она сняла дорогой перстень с пальца и положила его на грудь барону.
— Слетелись, стервятники… — снова обернулась она к скорбящим. — Звери дикие, пиявицы болотные, Божий храм поганите! Расползайся злое змеями! Сгинь! Сгинь… В огне не горит, в воде не тонет! Зло…
Каждый, к кому она подходила, вздрагивал и старался в глаза ей не смотреть.
— Что ждет тебя в этой жизни, милая… — Сычиха подошла к Анне. — Много горя, но и много радости. Сейчас над тобой тучи черные. А ты не бойся. Совсем худо будет, а ты не страшись. Найдешь тогда любовь, которую ищешь. Она совсем рядом… Притомилась я нынче. Не хочу больше видеть эти злые лица.
— Идемте, я вас провожу, — ласково сказала Анна и взяла ее под руку.
— Спасибо тебе, дитя мое. Звери, звери дикие…
Анна вывела Сычиху из церкви. Отец Павел истово перекрестился и стал продолжать.
— Душа его во благих водворится и память его… Один за одним проходили перед бароном люди и ставили свечки — Репнин, Забалуев, Соня Долгорукая, доктор Штерн, Оболенский, давеча приехавший навестить барона по его приглашению… Неожиданно к гробу припала безутешная Полина и возрыдала:
— Ох ты, батюшка наш! Ох, на кого же вы нас покинули? Как же мы без вас?
Варвара и Никита бросились ее от гроба оттаскивать и не заметили, как она ловко схватила оставленный Сычихой перстень и, что есть силы, зажала в кулаке…
После похорон Репнин принялся разыскивать Анну. Он видел ее на семейном кладбище, но издалека и в обществе все той же странной женщины. Потом Анна куда-то исчезла. Варвара сказала ему, что как будто бы Анна снова вернулась в церковь, и Репнин поспешил проверить — там ли она еще.
— Анна… — выдохнул он, — с вами все в порядке?
— Почему вы спрашиваете?
— Эта женщина, что приходила во время службы…
— Ее зовут Сычихой. Я и сама толком ничего не знаю о ней. Дядюшка когда-то позволил ей поселиться в своем лесу. С тех пор она живет там.
— Она ведьма?
— Нет, что вы! — улыбнулась Анна. — Она знает травы, умеет гадать. Девушки часто приходят к ней, чтобы узнать про свою судьбу.
— Если она разбирается в травах, значит, и в ядах должна знать толк?
— Возможно. Но она никому не делает вреда.
— За что же Владимир ее так ненавидит?
— Не знаю. Я тоже была удивлена, что они знакомы.
— Пожалуй, я поговорю с ней. Возможно, Сычихе известно что-нибудь про убийство барона.
— Если она и могла приготовить яд по чьей-нибудь просьбе, то не догадываясь об истинной цели… Михаил, вы всерьез считаете, что Сычиха может помочь?
— Кто знает? — пожал плечами Репнин. — Но я должен попытаться.
— А Владимир Иванович еще не вернулся?
— Нет, и никто не знает, где он. Как вы думаете, куда он мог пойти? Вы ведь выросли вместе.
— Он никогда не был откровенен со мной.
— Я все-таки его не понимаю — пренебречь похоронами отца! Убежать, куда глаза глядят! Что с ним творится?
— Великое горе подчас толкает нас на неожиданные поступки. Не судите Владимира! Иван Иванович, я уверена, его бы простил…
Глава 4
Блудная дочь
Когда в финале спектакля барону Корфу стало плохо, и началась суета — кинулись звать доктора, забегали слуги — Мария Алексеевна Долгорукая поспешила домой. Сердобольная Соня бросилась узнать, что же случилось с Иваном Ивановичем, но мать сердито прикрикнула на нее — нечего в чужое горе соваться, сами разберутся — не маленькие. Любопытный Забалуев тоже хотел посочувствовать, а заодно разведать обстановку, но княгиня пресекла и его попытку. Вынюхивать, мол, будете потом, когда прояснится результат, а то разве у барона сердце не пошаливало?
Соня от такой черствости замкнулась, и Андрей, укоризненно посмотрев на мать, увел сестру. А Забалуев подумал: ох, что-то неладное между соседями. Не раз он уже отмечал, что княгиня с Корфам и нелюбезна. И виновником этой нелюбви был отнюдь не Владимир — Долгорукая всей душой ненавидела старого Корфа, но причину своей неприязни берегла и попусту не раскрывала. И даже Забалуев, прохиндей из прохиндеев, не мог добиться от нее правды. На все его вопросы и намеки Мария Алексеевна властным тоном указывала — знай свое место. Хочешь служить — служи, а в жизнь мою уши просовывать не советую — пожалеешь. И что-то подсказывало Забалуеву — она не шутит.
— Все под Богом ходим, — перекрестилась Долгорукая, усаживаясь в двуколку Забалуева. Тот вызвался отвезти ее до имения. — Вот так прихватит, слова сказать не успеешь и — уже на Небесах. Или в преисподней.
— А вы взгляните на это дело с практической стороны. Корфам сейчас не до нас будет, так что тяжбу по долгу разрешим в свою пользу в два счета!
— Помилуйте, Андрей Платонович! Барон в таком плохом состоянии, в доме несчастье, а вы! Я не хочу, что бы перед вашей с Лизой свадьбой ходили какие-то дурные слухи…
— Добрейшей вы души человек, Мария Алексеевна! Однако нельзя все же упускать такого благоприятного момента. Когда Корф поправится, он поместье нам без боя не отдаст. Поймите, я всего лишь забочусь о вашей выгоде. Конечно, если вы считаете, что не время, или решили проявить сострадание к Корфам…
— Сострадание?! К Корфам? Никогда! Поместье будет моим! А потом — через Лизино приданое — и вашим. А где же Соня и Андрей?
— Они поехали вперед.
— Вот и хорошо, что вместе — Андрюша благотворно влияет на девочек, а то Соня разволновалась слишком, я ее такой давно не видела. Даже обидно — из-за чужого старика переполошилась!..
А Соня действительно искренне переживала. После смерти отца барон стал для нее олицетворением всех тех прекрасных качеств, которые она связывала с образом папеньки. И многолетняя, крепкая дружба, объединявшая Корфа и Долгорукого, придавала барону в ее глазах ореол наследника всего того, что было ей завещано отцом — чести, благородства, любви. Она знала: Лиза тоже глубоко уважала барона, как близкого отцу человека и как отца своего жениха.
Соня торопилась домой — хотела поделиться с сестрой новостями, рассказать, что видела Владимира, что он жив-здоров, не в тюрьме и все так же привлекателен. И, конечно, сообщить о внезапной болезни барона. Вдруг Лиза решила бы поехать к Корфам проведать его и помирилась с Владимиром?
— Бедный Иван Иванович, — промолвила Соня, едва успевая схватиться за бортик коляски, которую неожиданно тряхнуло на кочке. — Я боялась, что он умрет на наших глазах! Господи, помоги ему!
— А Лиза? — покачал головою Андрей. — Как-то она встретит это известие? Она еще не пришла в себя из-за измены Владимира. Думаю, поэтому и на спектакль не захотела приехать.
— Ты считаешь, что не стоит ей говорить?
— Господин Забалуев сказал, что она плохо себя чувствует.
— Что за напасть: Лиза заболела, Иван Ивановичу плохо! — воскликнула Соня.
— Не будем преувеличивать, сестричка, — мягко улыбнулся Андрей. — Вот мы и приехали.
Дмитрий с силой натянул поводья. Коляска плавно остановилась у крыльца усадьбы, и Андрей тут же уловил какую-то подозрительную суету во дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Господи! — воскликнула Анна. — Неужели и впрямь нет иного выхода?!
— Ты на Небо не смотри, — мягко сказал Никита. — Ты за временем следи — не успеем уйти подальше, возьмут нас, и тогда…
— Не гони меня, Никита, — Анна вдруг стала собранной и заговорила решительно. — Я свою судьбу поняла. Но не могу я с Иваном Ивановичем не проститься. Его уже обрядили да в церковь перенесли. Вот поклонюсь ему последний раз и — все.
— Про это ничего не скажу — святое, — кивнул Никита, — только я вперед выеду, буду ждать тебя на опушке, там, где развилка на три имения.
— Знаю, — согласилась Анна и, не оглядываясь, вышла из конюшни.
Незамеченной она пробралась в домашнюю церковь Корфов, где завтра должно было состояться отпевание старого барона. В церкви горели свечи, пахло ладаном и цветами из оранжереи — душистыми и сладкими. Гроб стоял на возвышении, а Иван Иванович лежал в нем, как живой.
— Дядюшка, милый! — кинулась к гробу Анна. — Зачем вы покинули меня?!
Вся ее жизнь в эту минуту промчалась перед ее взором — безоблачное детство, счастливая юность. Барон обожал ее — баловал и учил, мечтал увидеть на знаменитых театральных сценах. Он был поверенным во всех ее делах, оберегал и сопутствовал. И Анна всегда отвечала ему искренней любовью и почтением, на которые только способна любящая и преданная дочь.
Анна не знала своих родителей, но барон обещал ей когда-нибудь все рассказать. И вот он ушел, не увидев ее триумфа на Императорской сцене, не открыв тайну ее происхождения…
— Вот ты где! Я так и думал, что не решишься убежать, не простившись с отцом, — громко сказал Владимир, нарушая трепетную тишину церкви.
Анна вздрогнула и оглянулась.
— Что — испугалась? Виновата в чем? — издевательски спросил ее Корф.
— Никакой вины не знаю за собой, — гордо ответила Анна.
— А чего же бежать собралась? Мы только что Никиту поймали, когда он двух рысаков со двора выводил. Сам — с вещами, деньги при нем нашли, — улыбался Владимир. — Я пока не решил, что с ним делать, потому что он глупый теленок. Понимаю, что из нежных чувств к тебе решился на крайнее. А вот как с тобой поступить? Нашел-таки Карл Модестович отравителя. Что скажешь-то?
— Вы теперь вольны сделать все, что угодно. Вы можете издеваться надо мной, сколько вам будет угодно, можете отправить меня под суд и на каторгу. Но вы не можете отнять у меня любовь человека, заменившего мне отца! Позвольте проститься с Иваном Ивановичем, как положено.
— Любовь, говорите, — криво усмехнулся Корф. — А что такое любовь, Анна? Одно из пустых слов, которым пользуются низкие люди, чтобы добиться своих целей.
— Это ваше определение любви, а я считаю, что любовь — это единственное, что утешает в беде.
— И как же вы утешали моего батюшку?
— Это не я утешала его, а вы. Когда Иван Ивановичу нездоровилось, он перечитывал ваши письма, присланные с Кавказа.
— Перечитывал?! После того как сжигал их в камине.
— Он хранил все ваши письма и часто перечитывал их вслух. «А морозы у нас здесь отец стоят лютые. Часовые ночью разжигают огонь, но ветер гасит его. Здесь у нас в цене теплые вещи и коньяк. Кстати отец, не пришлешь ли мне рублей шестьсот на покупку зимней амуниции?» Вспоминаете? Он знал, что деньги вам нужны не на теплые вещи. Он знал, что вы часто проигрывались в карты.
— Отец догадался? — не поверил ей Корф. — И, несмотря на это, прислал в два раза больше, чем я просил? Я думал, что безразличен ему. А я ведь тоже не спал ночами, мечтал, как напишу ему: «Отец, нашего полковника ранили, и я вынес его с поля боя на руках». Представлял, как отца благодарит за меня сам император. Как отец гордится мной.
— Он каждый день говорил о вас.
— Господи, как же мне его не хватает! — Владимир заметил, что Анна сочувственно потянулась к нему, и отшатнулся. — Довольно душеспасительных бесед! Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, а тем более, в твоей!
— Говорят, жалеть — значит любить.
— Для чего вы это делаете со мной?! — в сердцах воскликнул Владимир. — Неужели только ради того, чтобы получить вольную?
— Иван Иванович учил меня терпению и мужеству, — тихо сказала Анна. — Вы можете не волноваться — я знаю, что в доме столько ненатертых полов, нечищеных сапог, что мне придется провести всю жизнь в вашем поместье, терпя издевательства Карла Модестовича. Что ж, я готова к такой судьбе.
— Неужели?
— Ах да, забыла… Карл Модестович хлопочет, чтобы я попала в тюрьму. Значит, мне придется провести остаток дней не в поместье, а за решеткой. Ведь так?
— О чем бы ни хлопотал Карл Модестович, окончательное решение выношу я.
— И мы оба знаем, каким оно будет.
— Нет, это я знаю, а вы узнаете сейчас, — со знакомой Анне и всегда пугавшей ее твердостью произнес Корф. — Вы помните, что случается с беглыми крепостными? Отлично! Тогда я предлагаю вам сделку: я дам вольную Никите, а вы останетесь здесь в том же качестве, что и всегда. Я обещаю и даю слово чести, хотя и лишен ныне возможности дать вам слово офицера, что в вашей жизни ничего не изменится. Но только ради доброго имени моего отца! Я не хочу, чтобы кто-нибудь мог сказать, что барон Корф дурачил всех, выдавая крепостную за свою воспитанницу благородных кровей.
— Но вы же обещали Ивану Ивановичу…
— Я обещал ему позаботиться о вас, но не освобождать. Эта честь достанется Никите. Или он будет наказан, а вы — опозорены и арестованы. Выбирайте! И времени на размышления у вас нет.
Анна обернулась к гробу и зашептала:
— Господи! Вразуми меня! Укрепи меня! Дядюшка! Только ради вас!
И вдруг почудилось — Иван Иванович улыбнулся ей! Словно ветер прошелестел — пламя свечей изогнулось и снова запылало с еще большей силой.
— Я согласна, — кивнула Анна.
— Хорошо. Ступайте к себе! И помните — однажды я просил вас оставить Репнина в покое. Будьте благоразумны и не давайте мне повода наказывать вас. Отец, теперь ты будешь доволен!.. Да, хочу, чтобы вы знали, Анна, я прекрасно понимаю, кто такой Карл Модестович, но считаю, что, пока мы не можем доказать его вину, ему лучше быть у меня на глазах. В бегах он нам не подвластен, а я не хочу терять возможность расквитаться с убийцей моего отца.
Корф вышел из церкви, Анна не смогла последовать за ним. Силы оставили ее — она села на скамеечку подле гроба барона и зарыдала.
* * *
Утром к Корфам съехались почти все приглашенные на спектакль три дня назад. Не появилась только Долгорукая. Забалуев, выражая свои соболезнования, сказал, что княгине нездоровится. Смерть барона подействовала на Марию Алексеевну удручающе, и у нее случилась мигрень.
В небольшой домашней церкви Корфов места всем не хватило — крепостные, обожавшие своего барина, толклись у входа. Внутрь попали только Варвара, Никита да Модестович с Полиной, которая держалась за управляющим, как нитка за иголочкой. Никита плакал, никого не стесняясь. До начала панихиды Владимир собрал дворовых и сообщил, что в память об отце объявляет о решении даровать вольную одному из своих крепостных. По легкому шуму, пробежавшему после прозвучавшего имени Никиты, Корф понял, что эти люди ожидали услышать другое имя. А потом еще и Никита упал ему в ноги и стал просить обменять его свободу на вольную для Анны. Корф страшно рассердился и приказал ему взять документ, в противном случае пообещал наказать Анну.
— За что, барин?! — воскликнул Никита.
— Если своего ума не хватает — спроси у нее! — отрезал Корф.
Прибежавшая Анна умолила конюха вольную взять, и народ разошелся, пересказывая и пересуживая произошедшее.
В церкви Анна стояла у гроба чуть поодаль от Владимира, и рядом с ней Корф увидел Репнина. Поначалу он нахмурился, но Анна была так сдержанна и убита горем, что он, в конце концов, перестал обращать на это соседство никакого внимания.
— На кого ж ты покинул нас, батюшка! Погубили тебя ироды… — тихонечко причитала Варвара.
— Наш молодой барин слишком великодушен, раз ты до сих пор еще не в остроге. Но сколько ни притворяйся, а мы оба знаем, кто убил барона, — прошептал на ухо Анне только отошедший от гроба барона Карл Модестович.
— Известно, что в остроге должна быть не я, — так же тихо ответила Анна, и слезы снова навернулись ей на глаза.
— И не страшно вам, Карл Модестович, перед очами Божьими появляться? — вполголоса укорил его Репнин. — А вы, Аня, не расстраивайтесь. Не доставляйте ему такого удовольствия. В скором времени, я уверен, он непременно сделает ошибку. А мы поймаем его — и на слове, и на деле. Обещаю вам!
— Благословен Бог наш едино и присно и во веки веков… — пробасил отец Павел.
— Аллилуйя! — запел хор корфовских крепостных.
— Аллилуйя! Аллилуйя! Помилуй раба своего… Помилуй раба своего… Имя твое Аллилуйя. Помилуй мя. Во саду любящих имя твое. Аллилуйя. Аллилуйя!..
Но неожиданно к хору голосов присоединился еще один — надтреснутый, ведьмачий.
— Бедный мой мальчик.., один ты остался…
Присутствующие в церкви разом обернулись на этот голос. В церковь вошла Сычиха. Она выглядела ужасно — волосы, растрепаны, глаз безумный, речь бессвязная.
— Убирайся вон! Немедленно! — страшно закричал Владимир, бросаясь на Сычиху с кулаками, но остановился, словно завороженный ею.
— Что уставились? — Сычиха обвела собравшихся взглядом. — Прощаться пришли? Или злобу тешить?
— Батюшка! — Владимир очнулся и кинулся к отцу Павлу, который в растерянности замер с кадилом у гроба. — Эта женщина не должна здесь находиться! Своим присутствием она оскверняет святое место! Сделайте что-нибудь! Уйди, подлая, слышишь, уйди!
— Никуда я не уйду, — грозно сказала Сычиха.
— Хорошо! Тогда уйду я!
— Володя, ты в своем уме? — Репнин попытался остановить его. — Ты не можешь сейчас уйти!
— Оставь меня! — Корф вырвался из его рук и выбежал из церкви.
Сычиха проводила его с недоброй улыбкой и затем подошла к гробу барона. Она низко склонилась над умершим и что-то долго шептала ему в полной тишине. Наговорившись, она сняла дорогой перстень с пальца и положила его на грудь барону.
— Слетелись, стервятники… — снова обернулась она к скорбящим. — Звери дикие, пиявицы болотные, Божий храм поганите! Расползайся злое змеями! Сгинь! Сгинь… В огне не горит, в воде не тонет! Зло…
Каждый, к кому она подходила, вздрагивал и старался в глаза ей не смотреть.
— Что ждет тебя в этой жизни, милая… — Сычиха подошла к Анне. — Много горя, но и много радости. Сейчас над тобой тучи черные. А ты не бойся. Совсем худо будет, а ты не страшись. Найдешь тогда любовь, которую ищешь. Она совсем рядом… Притомилась я нынче. Не хочу больше видеть эти злые лица.
— Идемте, я вас провожу, — ласково сказала Анна и взяла ее под руку.
— Спасибо тебе, дитя мое. Звери, звери дикие…
Анна вывела Сычиху из церкви. Отец Павел истово перекрестился и стал продолжать.
— Душа его во благих водворится и память его… Один за одним проходили перед бароном люди и ставили свечки — Репнин, Забалуев, Соня Долгорукая, доктор Штерн, Оболенский, давеча приехавший навестить барона по его приглашению… Неожиданно к гробу припала безутешная Полина и возрыдала:
— Ох ты, батюшка наш! Ох, на кого же вы нас покинули? Как же мы без вас?
Варвара и Никита бросились ее от гроба оттаскивать и не заметили, как она ловко схватила оставленный Сычихой перстень и, что есть силы, зажала в кулаке…
После похорон Репнин принялся разыскивать Анну. Он видел ее на семейном кладбище, но издалека и в обществе все той же странной женщины. Потом Анна куда-то исчезла. Варвара сказала ему, что как будто бы Анна снова вернулась в церковь, и Репнин поспешил проверить — там ли она еще.
— Анна… — выдохнул он, — с вами все в порядке?
— Почему вы спрашиваете?
— Эта женщина, что приходила во время службы…
— Ее зовут Сычихой. Я и сама толком ничего не знаю о ней. Дядюшка когда-то позволил ей поселиться в своем лесу. С тех пор она живет там.
— Она ведьма?
— Нет, что вы! — улыбнулась Анна. — Она знает травы, умеет гадать. Девушки часто приходят к ней, чтобы узнать про свою судьбу.
— Если она разбирается в травах, значит, и в ядах должна знать толк?
— Возможно. Но она никому не делает вреда.
— За что же Владимир ее так ненавидит?
— Не знаю. Я тоже была удивлена, что они знакомы.
— Пожалуй, я поговорю с ней. Возможно, Сычихе известно что-нибудь про убийство барона.
— Если она и могла приготовить яд по чьей-нибудь просьбе, то не догадываясь об истинной цели… Михаил, вы всерьез считаете, что Сычиха может помочь?
— Кто знает? — пожал плечами Репнин. — Но я должен попытаться.
— А Владимир Иванович еще не вернулся?
— Нет, и никто не знает, где он. Как вы думаете, куда он мог пойти? Вы ведь выросли вместе.
— Он никогда не был откровенен со мной.
— Я все-таки его не понимаю — пренебречь похоронами отца! Убежать, куда глаза глядят! Что с ним творится?
— Великое горе подчас толкает нас на неожиданные поступки. Не судите Владимира! Иван Иванович, я уверена, его бы простил…
Глава 4
Блудная дочь
Когда в финале спектакля барону Корфу стало плохо, и началась суета — кинулись звать доктора, забегали слуги — Мария Алексеевна Долгорукая поспешила домой. Сердобольная Соня бросилась узнать, что же случилось с Иваном Ивановичем, но мать сердито прикрикнула на нее — нечего в чужое горе соваться, сами разберутся — не маленькие. Любопытный Забалуев тоже хотел посочувствовать, а заодно разведать обстановку, но княгиня пресекла и его попытку. Вынюхивать, мол, будете потом, когда прояснится результат, а то разве у барона сердце не пошаливало?
Соня от такой черствости замкнулась, и Андрей, укоризненно посмотрев на мать, увел сестру. А Забалуев подумал: ох, что-то неладное между соседями. Не раз он уже отмечал, что княгиня с Корфам и нелюбезна. И виновником этой нелюбви был отнюдь не Владимир — Долгорукая всей душой ненавидела старого Корфа, но причину своей неприязни берегла и попусту не раскрывала. И даже Забалуев, прохиндей из прохиндеев, не мог добиться от нее правды. На все его вопросы и намеки Мария Алексеевна властным тоном указывала — знай свое место. Хочешь служить — служи, а в жизнь мою уши просовывать не советую — пожалеешь. И что-то подсказывало Забалуеву — она не шутит.
— Все под Богом ходим, — перекрестилась Долгорукая, усаживаясь в двуколку Забалуева. Тот вызвался отвезти ее до имения. — Вот так прихватит, слова сказать не успеешь и — уже на Небесах. Или в преисподней.
— А вы взгляните на это дело с практической стороны. Корфам сейчас не до нас будет, так что тяжбу по долгу разрешим в свою пользу в два счета!
— Помилуйте, Андрей Платонович! Барон в таком плохом состоянии, в доме несчастье, а вы! Я не хочу, что бы перед вашей с Лизой свадьбой ходили какие-то дурные слухи…
— Добрейшей вы души человек, Мария Алексеевна! Однако нельзя все же упускать такого благоприятного момента. Когда Корф поправится, он поместье нам без боя не отдаст. Поймите, я всего лишь забочусь о вашей выгоде. Конечно, если вы считаете, что не время, или решили проявить сострадание к Корфам…
— Сострадание?! К Корфам? Никогда! Поместье будет моим! А потом — через Лизино приданое — и вашим. А где же Соня и Андрей?
— Они поехали вперед.
— Вот и хорошо, что вместе — Андрюша благотворно влияет на девочек, а то Соня разволновалась слишком, я ее такой давно не видела. Даже обидно — из-за чужого старика переполошилась!..
А Соня действительно искренне переживала. После смерти отца барон стал для нее олицетворением всех тех прекрасных качеств, которые она связывала с образом папеньки. И многолетняя, крепкая дружба, объединявшая Корфа и Долгорукого, придавала барону в ее глазах ореол наследника всего того, что было ей завещано отцом — чести, благородства, любви. Она знала: Лиза тоже глубоко уважала барона, как близкого отцу человека и как отца своего жениха.
Соня торопилась домой — хотела поделиться с сестрой новостями, рассказать, что видела Владимира, что он жив-здоров, не в тюрьме и все так же привлекателен. И, конечно, сообщить о внезапной болезни барона. Вдруг Лиза решила бы поехать к Корфам проведать его и помирилась с Владимиром?
— Бедный Иван Иванович, — промолвила Соня, едва успевая схватиться за бортик коляски, которую неожиданно тряхнуло на кочке. — Я боялась, что он умрет на наших глазах! Господи, помоги ему!
— А Лиза? — покачал головою Андрей. — Как-то она встретит это известие? Она еще не пришла в себя из-за измены Владимира. Думаю, поэтому и на спектакль не захотела приехать.
— Ты считаешь, что не стоит ей говорить?
— Господин Забалуев сказал, что она плохо себя чувствует.
— Что за напасть: Лиза заболела, Иван Ивановичу плохо! — воскликнула Соня.
— Не будем преувеличивать, сестричка, — мягко улыбнулся Андрей. — Вот мы и приехали.
Дмитрий с силой натянул поводья. Коляска плавно остановилась у крыльца усадьбы, и Андрей тут же уловил какую-то подозрительную суету во дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19