Шарик на кончике шпаги уперся в ее ребро.
Виола попыталась подражать ему, но тут начались трудности.
– Не могу, – пожаловалась она. – Юбка мешает. Джон с улыбкой выпрямился.
– Что ж, если дело в юбке…
– Нет, – перебила она.
– Но если ты ее снимешь…
– Нет. Даже не думай!
– Я всегда об этом думаю. – Джон отвернулся. – Твоя стыдливость в этом случае абсолютно неуместна, но мне придется придумать другое решение.
Он отложил рапиру и подошел к старому сундуку.
– Когда-то здесь лежали костюмы для маскарадов, пьес и тому подобного.
Порывшись в груде старой одежды, он вытащил мальчишечьи штаны.
– Мои. Тогда мне было лет четырнадцать. Они должны быть тебе впору.
За штанами последовала старая белая сорочка. Джон швырнул ей одежду. Виола ловко ее поймала и стала ждать, но Джон и не думал отворачиваться.
– Джон, если хочешь, чтобы мы остались друзьями, веди себя прилично и будь полюбезнее!
– Я могу быть очень любезным, – многозначительно сказал он.
– Я не это имела в виду. Отвернись!
Джон с тяжелым вздохом повиновался.
– Буду благороден, – решил он, пока она снимала кружевной шалевый воротничок, – хотя это несправедливо. Моя собственная жена, а я даже не могу подсмотреть, какого фасона у нее нижние юбки!
– Ты и без того видел в своей жизни сотни юбок, – парировала Виола, расстегивая корсаж. – Мои рассматривать не обязательно.
Она выскользнула из платья и юбок, сбросила туфельки и натянула рубашку и штаны.
– Ну вот, теперь можешь снова повернуться. Джон бросил взгляд на жену в мужском костюме и усмехнулся.
– На тебе эти вещи смотрятся куда лучше, чем на мне! – заметил он, возвращаясь на середину.
Виола закатала рукава и подвернула штаны, после чего снова надела туфельки и подняла рапиру.
Они стояли друг против друга, подняв рапиры, как несколько минут назад, и на этот раз она выставила ногу, согнула ее в колене и сделала выпад, как показывал муж.
– Это называется выпад, – пояснил Джон. – Пожалуйста, еще раз, только целься мне в торс.
Виола закусила губу, склонила голову набок, размышляя. Потом опустила глаза.
– Только куда-нибудь в безопасное место, – сразу среагировал он.
Виола шагнула вперед, целясь ему в живот. Но он немедленно подставил рапиру.
– Это называется парировать.
Виола выпрямилась и кивнула:
– Понятно.
– Вот и хорошо.
Он вновь нацелился.
– Значит, ненавидишь меня?
– Да.
– Прекрасно. У тебя есть шанс выразить эту ненависть. Давай! Коли!
Она увидела вызов в его глазах и подняла рапиру, сделала второй выпад, но так вяло, что он просто увернулся.
– Отвратительно, – покачал он головой. – Ты даже не стараешься.
– Не хочу случайно поранить тебя.
Джон громко рассмеялся:
– Готов побиться об заклад, тебе это не удастся. – Он отсалютовал ей рапирой. – Давай попробуй еще раз! Поможет, если ты перечислишь про себя все причины, по которым ты меня ненавидишь. Кстати, почему ты меня ненавидишь?
– Почему? Как ты можешь спрашивать?! У меня столько причин, что их и не перечислить!
– Тогда скажи мне. Покажи!
Она снова попыталась на него напасть. На этот раз с большим ожесточением.
– Лучше, – похвалил он, парировав удар простым поворотом запястья. – Продолжай. Почему ты меня ненавидишь?
– Ты лгал мне до свадьбы!
Она вновь попыталась коснуться его рапирой. Он снова парировал выпад.
– Очень хорошо. У тебя настоящий дар.
– Ты очень соблазнительная мишень.
– Я так и думал. – Он сделал ей знак продолжать. – Не останавливайся. Ты должна выплеснуть обиды раз и навсегда.
– Ты действительно так считаешь? – спросила она, нападая и промахиваясь в очередной раз. – Считаешь, что это все решит?
– Нет. – Он сделал очень медленный выпад, давая ей время обороняться. – Но это неплохое начало.
Оба отступили.
– Итак, перед свадьбой я сказал, что люблю тебя, и солгал. Значит, ты поэтому меня ненавидишь?
– Не только. Есть еще и Элси.
– Ах да, Элси, – кивнул он с таким раздражающим спокойствием, что ей захотелось швырнуть в него рапирой.
Но она сама бросилась вперед, отступила, когда он парировал выпад, и тут же повторила все сначала. Зазвенела сталь.
– Когда я узнала о ней, словно мир рухнул. Больше я не могла ложиться с тобой в постель. А ты повернулся и ушел. Я ненавижу тебя за то, что бросил меня!
– Я терпел месяц. Спал один. Сходил с ума при мысли о том, что ты лежишь в соседней комнате и не хочешь спать со мной. А ты не уступала. Только постоянно плакала.
– Да, ты ушел через месяц! Как великодушно было с твоей стороны ждать так долго!
Произнося эти слова, она почувствовала, как словно рухнула дамба, и освобожденный поток выплеснулся наружу. Рапира помогла ей излить свои чувства. Разить мужа не только оружием, но и языком.
– Бросил меня без единого слова. Без объяснения. Уложил вещи и уехал. Ни прощания, ни записки! А я так любила тебя! И со временем простила бы тебе Элси, но ты не дал мне такой возможности! Даже не попытался понять меня! Разбил сердце и не оглянулся!
Она снова отступила.
– И вот два месяца спустя ты явился сюда. Хотел помириться. Из всех наглых, самодовольных…
Она осеклась и бросилась в атаку. Рапиры скрестились: раз, другой, третий. Виола, тяжело дыша, выпрямилась.
– Я действительно хотел примирения, – ответил он, откидывая волосы со лба, – и вовсе не был доволен собой. Какое там самодовольство, тем более что ты дала мне пощечину и послала к дьяволу.
– Но ты отправился не к дьяволу, верно? – Она бросилась на него. Он терпеливо парировал выпад. – Ты отправился к Джейн Морроу. Полагаю, все обернулось для тебя не так уж плохо.
– К сожалению, твои предположения неверны, – покачал головой Джон и, в свою очередь, сделал медленный выпад, давая ей время на оборону.
– Неужели? – усмехнулась она, задев его рапиру и почти желая вонзить острие в его черное сердце. – Ты избрал прекрасный способ показать, как сильно уважаешь святость брака.
– Джейн ничего не значила для меня, – вздохнул Джон. – Как и я для нее.
– Значит, ты опозорил меня второй раз ради кого-то, кто ничего для тебя не значил. Как мило. Полагаю, ты использовал Джейн, чтобы забыть обо мне?
– Собственно говоря, да. Виола недоверчиво рассмеялась.
– А Мария Аллен? Тоже бальзам для твоей раненой мужской гордости?
– Если хочешь смотреть на это именно так… – пожал плечами Джон, опуская рапиру. – Возможно, ты не поверишь, но я и тогда хотел помириться с тобой. В Брайтоне.
– В Брайтоне? – ахнула Виола. – О чем ты?
– Два года назад я поехал за тобой в Брайтон. Помнишь? И что ты сделала? Увидела меня, смерила презрительным взглядом, способным заморозить кровь любого мужчины, посоветовала возвращаться к своим шлюхам и удалилась. Я еще не успел разложить вещи, как ты оставила город и сбежала к брату.
– Но мой отъезд из Брайтона не помешал тебе найти Марию, не так ли?
– Верно. Да, я дрался из-за нее на дуэли. Хочешь знать почему? Никаких благородных мотивов, признаю это, но сейчас постараюсь объяснить. Я был последним в длинном списке ее любовников, когда ее муж решил, что ему больше не нравится титул рогоносца. Он вызвал меня, мы всадили друг другу по пуле в плечо ради такого понятия, как честь. Глупо, сознаюсь, но так было.
– И что случилось потом? – вскрикнула она. – Я поехала в Хэммонд-Парк. В тревоге за тебя, хотя одному Богу известно, с чего мне вздумалось тревожиться! Когда я вошла в дом, оказалось, ты лежишь в постели. Доктор сказал, что ты потерял много крови. Я поспешила наверх, и что ты сказал, увидев меня? «Жаль разочаровывать тебя, дорогая, но я выживу. Может, тебе стоит раздобыть немного мышьяка?»
Она ткнула в него рапирой, но промахнулась.
– Я так боялась, что ты умрешь! А потом ты сказал мне такое…
– А что ты хотела услышать, особенно после Марии? Что-то вроде: «Прости, старушка, я опять все испортил, но если ты останешься, я постараюсь загладить вину»? Мне именно это стоило сказать? И тогда ты не держала бы на меня зла?
– Слова для меня значения не имеют! Главное – твои поступки. Ты хоть когда-нибудь задумывался, чем стала для меня жизнь? Видеть тебя с другими женщинами, знать, что ты предпочел быть с любой из них, а не со мной!
– Неправда! Я предпочел бы свою жену. Женщину, которую хотел бы видеть матерью своих детей, женщину, которая должна была лежать в моей постели, но отказалась пускать меня на порог своей спальни! Которая ясно дала понять, что ненавидит меня, никогда не перестанет ненавидеть и не может вынести моего присутствия.
– Думаешь, это оправдывает твои поступки?
– Я не пытаюсь оправдаться. Пытаюсь объяснить, почему я это сделал.
Его спокойствие, то, что он не защищался, не вступал в споры, только разозлило ее.
Она подняла рапиру и ринулась в атаку, пытаясь снова и снова попасть в него. Но он с обидной легкостью парировал каждый выпад, одновременно отступая, позволяя ей быть агрессором, гонять себя по всему помещению.
– Ненавижу тебя за всех этих женщин, и мне неинтересны причины, по которым ты затаскивал их в свою постель! – воскликнула она, размахивая рапирой. – Ненавижу за всех женщин, которых ты целовал, ласкал, с которыми спал, женщин, которым ты давал все, что предназначалось только мне, мне одной!
Он уперся спиной в стену, и она снова сделала выпад, на этот раз попав прямо в сердце. Джон не пытался уклониться и принял удар в грудь.
– Ненавижу тебя, Джон! – бросила она, тяжело дыша. – За то, что уничтожил мою любовь к тебе. За то, что сделал всего две не слишком энергичные попытки к примирению. А теперь ты вернулся, так как ни одна женщина, кроме меня, не может дать тебе того, что тебе нужно.
Вконец запыхавшись, она уронила рапиру, со стуком упавшую на пол. Фигура Джона стала почему-то расплываться, глаза словно заволокло дымкой.
– И больше всего я ненавижу тебя за то, что снова заставил меня страдать, – выдавила Виола, – как раз в тот момент, когда я разлюбила тебя.
Она отвернулась, но он, разумеется, не позволил ей уйти. Виола услышала, как звякнула сталь отброшенной рапиры, и тут же руки Джона легли ей на плечи. Он даже не запыхался, черт бы его побрал!
– Ты сказала, что хотела лучше меня понять, и поэтому я попытался объяснить свои поступки. Что еще мне остается делать? Прошлого не изменить. Я не уйду и тебе не дам. На этот раз мы должны научиться жить вместе, не уничтожая друг друга. Поэтому нам нужно стать друзьями.
– Невозможно, – покачала головой Виола.
– Почему?
Она стала вырываться. Джон разжал руки. Виола не потрудилась ответить, считая это пустой тратой времени. А она и без того устала. Поэтому она направилась к лестнице. Джон последовал за ней. Оба молчали, пока Виола не остановилась перед дверью своей спальни.
– Спокойной ночи, Джон.
– Почему это невозможно? Ты всегда любила разговаривать по душам, так что давай поговорим. Почему нам невозможно стать друзьями?
Виола с досадой вздохнула:
– Потому что… потому…
Она осеклась, когда он осторожно убрал ей за ухо выбившуюся прядь волос.
– Дружба предполагает доверие, а я не доверяю тебе.
– Значит, мне придется завоевать твое доверие. Верно?
Он так рассудителен! А если он рассудителен, значит, ей грозит опасность. Она облизнула губы.
– Ты опять хочешь провести меня, – обвинила она. – Заманить в постель.
– И получается?
– Нет. И никогда не получится.
– В таком случае тебе не о чем беспокоиться, не правда ли?
– Совершенно верно. – Она повернулась и сжала дверную ручку, отчаянно желая поскорее уйти. – Тем более что я все еще ненавижу тебя.
– Нет. Больше не ненавидишь.
Он накрыл ладонью ее руку, не давая открыть дверь.
– В ту ночь на Гросвенор-сквер, когда я пришел в дождь, ты позволила мне остаться; Тогда я понял, что в тебе больше нет ненависти.
Он нагнулся ближе. Их тела чуть соприкоснулись, и сердце Виолы забилось так сильно, словно она опять держала в руке рапиру и наступала на Джона. Он поцеловал ее в голову, в висок, в щеку…
– Ты не ненавидишь меня, и если мы станем друзьями, о ненависти не может быть и речи.
Он прижал губы к ее уху.
– Ты сама знаешь, что это так.
Дрожь зародилась где-то внизу живота, дрожь страха, смешанного с желанием. Она чувствовала себя так, словно тонет в собственных чувствах.
– Я сделаю все, чтобы ты вновь доверяла мне, – прошептал он, гладя ее по спине. – Сделаю все, чтобы ты больше не боялась.
Виола закрыла глаза.
– Я не боюсь тебя.
Но она боялась. О, как она боялась! Он тоже это знал.
– Итак, кто из нас лжец? – спросил он, поцеловал ее в ушко и, отпустив ее руку, отступил. – Спокойной ночи, Виола.
Он направился к двери своей спальни.
Она зашла в комнату и закрыла дверь. Пока Селеста помогала ей переодеться в ночную сорочку, Виола прислушивалась к тихим голосам в соседней комнате, где Джон что-то говорил камердинеру.
Он прав. Она больше не питает к нему ненависти. Ненависть и неприязнь понемногу уменьшались с каждой их встречей, с каждой беседой, а их место занимала прежняя магия. Каждый раз, когда он улыбался, когда смешил, когда делал что-то хорошее, когда целовал ее. А без ненависти у нее не осталось щита. Не осталось оружия. Она оказалась одна в чистом поле, беззащитная и уязвимая.
Что сталось с ее гордостью?
Виола легла в постель, прижала к груди подушку и беззащитно свернулась клубочком. Конечно, гордость – очень хорошо, но это удел одиноких.
Если они с Джоном станут друзьями, она снова не устоит перед ним. И он это знает. Если они станут друзьями, пройдет совсем немного времени – и она снова поверит ему. Поверит в его чистосердечие, поверит в чувства, поверит, что когда-нибудь он сможет ее полюбить, а ведь он никогда никого не любил. Если она снова поверит в него, значит, вновь заскользит по наклонной и упадет прямо в его постель. И снова предложит ему свое сердце. А потом… помоги ей Боже, потому что, если он уйдет, это разобьет ее сердце на сотни мельчайших осколков.
Глава 14
Наутро Виола не спустилась к завтраку, и Джон решил отнести еду в ее спальню. Он пошел на кухню и, узнав, что Виола еще не завтракала, нагрузил два подноса ее любимыми блюдами и отнес в ее комнату.
Открыв дверь, он увидел, что Виола сидит в постели и читает письма, которые пришли с утренней почтой.
– Что ты делаешь? – удивилась она, когда он вошел в комнату в сопровождении двух горничных.
– А ты как думаешь? – улыбнулся Джон, жестом приказывая одной из горничных поставить поднос на прикроватную тумбочку.
Сам он взял второй поднос у другой горничной и показал девушкам на дверь.
– Я принес тебе завтрак в постель.
– Я не позволю врываться ко мне в комнату!
– Глупо говорить это, когда я уже ворвался, – резонно заметил он, когда за горничными закрылась дверь.
Сел на край кровати, поставил поднос на ее колени и налил чаю в две чашки.
– Кроме того, это мой дом.
Виола охнула и прижалась головой к резному ореховому изголовью.
– Сдаюсь, – простонала она. – Ты никогда не оставишь меня в покое.
– Теперь ты узрела свет истины, – пошутил он, отбирая у нее письма.
Швырнул на пол всю стопку и взял в руки горшочек с джемом и нож.
– Ежевичный джем, леди Хэммонд?
Она выглядела такой красивой в утреннем свете, с распустившейся косой и порозовевшими щеками, что у него перехватило дыхание.
Сквозь тонкий муслин рубашки просвечивала нежная грудь с темными сосками, и от одного этого вида в нем пробудилось желание. Она должна, должна как можно скорее оказаться в его постели, иначе затянувшееся целомудрие и одинокие ночи сведут его с ума! Он заставил себя поднять глаза. Она поняла, о чем он думает, и, став пунцовой, отвела взгляд. Неловко зашевелилась, и он едва не поддался порыву схватить ее в объятия. Он нужен ей, нужен! Боже, как он надеялся на это!
Но он не собирался дважды делать одну и ту же ошибку. Если он поспешит, она снова спрячется в свою раковину.
Джон перевел взгляд на поднос с едой, пытаясь не вспоминать, как выглядит Виола без ночной сорочки. Поддел ножом комочек джема, поставил горшочек и взял ломтик намазанного маслом тоста. Намазал джемом тост и поднес к ее губам. Она в нерешительности закусила губу и долго смотрела на тост, прежде чем со вздохом откусить кусочек. Обрадованный Джон намазал джемом другой ломтик. Для себя. Поставил на колени тарелку с беконом и яйцами и стал с аппетитом есть, наблюдая за Виолой из-под опущенных ресниц. Дожидаясь своего шанса.
Она снова откусила кусочек тоста, и Джон возблагодарил Господа за существование ежевичного джема. На конец он отложил вилку и подвинулся поближе к кровати. Виола застыла, не донеся тоста до губ, глядя на Джона широко открытыми глазами. Он подвинулся еще ближе.
– У тебя лицо измазано джемом.
Она отвернулась.
– Не нужно.
– Что именно? – пробормотал он. – Не нужно пытаться пробудить в тебе желание?
Он протянул руку, коснулся пятна джема в уголке ее рта и размазал сладость по губам. Джем был таким липким, ее рот – таким мягким…
– Прости, – дрогнувшим голосом продолжал он, – но я ничего не могу с собой поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Виола попыталась подражать ему, но тут начались трудности.
– Не могу, – пожаловалась она. – Юбка мешает. Джон с улыбкой выпрямился.
– Что ж, если дело в юбке…
– Нет, – перебила она.
– Но если ты ее снимешь…
– Нет. Даже не думай!
– Я всегда об этом думаю. – Джон отвернулся. – Твоя стыдливость в этом случае абсолютно неуместна, но мне придется придумать другое решение.
Он отложил рапиру и подошел к старому сундуку.
– Когда-то здесь лежали костюмы для маскарадов, пьес и тому подобного.
Порывшись в груде старой одежды, он вытащил мальчишечьи штаны.
– Мои. Тогда мне было лет четырнадцать. Они должны быть тебе впору.
За штанами последовала старая белая сорочка. Джон швырнул ей одежду. Виола ловко ее поймала и стала ждать, но Джон и не думал отворачиваться.
– Джон, если хочешь, чтобы мы остались друзьями, веди себя прилично и будь полюбезнее!
– Я могу быть очень любезным, – многозначительно сказал он.
– Я не это имела в виду. Отвернись!
Джон с тяжелым вздохом повиновался.
– Буду благороден, – решил он, пока она снимала кружевной шалевый воротничок, – хотя это несправедливо. Моя собственная жена, а я даже не могу подсмотреть, какого фасона у нее нижние юбки!
– Ты и без того видел в своей жизни сотни юбок, – парировала Виола, расстегивая корсаж. – Мои рассматривать не обязательно.
Она выскользнула из платья и юбок, сбросила туфельки и натянула рубашку и штаны.
– Ну вот, теперь можешь снова повернуться. Джон бросил взгляд на жену в мужском костюме и усмехнулся.
– На тебе эти вещи смотрятся куда лучше, чем на мне! – заметил он, возвращаясь на середину.
Виола закатала рукава и подвернула штаны, после чего снова надела туфельки и подняла рапиру.
Они стояли друг против друга, подняв рапиры, как несколько минут назад, и на этот раз она выставила ногу, согнула ее в колене и сделала выпад, как показывал муж.
– Это называется выпад, – пояснил Джон. – Пожалуйста, еще раз, только целься мне в торс.
Виола закусила губу, склонила голову набок, размышляя. Потом опустила глаза.
– Только куда-нибудь в безопасное место, – сразу среагировал он.
Виола шагнула вперед, целясь ему в живот. Но он немедленно подставил рапиру.
– Это называется парировать.
Виола выпрямилась и кивнула:
– Понятно.
– Вот и хорошо.
Он вновь нацелился.
– Значит, ненавидишь меня?
– Да.
– Прекрасно. У тебя есть шанс выразить эту ненависть. Давай! Коли!
Она увидела вызов в его глазах и подняла рапиру, сделала второй выпад, но так вяло, что он просто увернулся.
– Отвратительно, – покачал он головой. – Ты даже не стараешься.
– Не хочу случайно поранить тебя.
Джон громко рассмеялся:
– Готов побиться об заклад, тебе это не удастся. – Он отсалютовал ей рапирой. – Давай попробуй еще раз! Поможет, если ты перечислишь про себя все причины, по которым ты меня ненавидишь. Кстати, почему ты меня ненавидишь?
– Почему? Как ты можешь спрашивать?! У меня столько причин, что их и не перечислить!
– Тогда скажи мне. Покажи!
Она снова попыталась на него напасть. На этот раз с большим ожесточением.
– Лучше, – похвалил он, парировав удар простым поворотом запястья. – Продолжай. Почему ты меня ненавидишь?
– Ты лгал мне до свадьбы!
Она вновь попыталась коснуться его рапирой. Он снова парировал выпад.
– Очень хорошо. У тебя настоящий дар.
– Ты очень соблазнительная мишень.
– Я так и думал. – Он сделал ей знак продолжать. – Не останавливайся. Ты должна выплеснуть обиды раз и навсегда.
– Ты действительно так считаешь? – спросила она, нападая и промахиваясь в очередной раз. – Считаешь, что это все решит?
– Нет. – Он сделал очень медленный выпад, давая ей время обороняться. – Но это неплохое начало.
Оба отступили.
– Итак, перед свадьбой я сказал, что люблю тебя, и солгал. Значит, ты поэтому меня ненавидишь?
– Не только. Есть еще и Элси.
– Ах да, Элси, – кивнул он с таким раздражающим спокойствием, что ей захотелось швырнуть в него рапирой.
Но она сама бросилась вперед, отступила, когда он парировал выпад, и тут же повторила все сначала. Зазвенела сталь.
– Когда я узнала о ней, словно мир рухнул. Больше я не могла ложиться с тобой в постель. А ты повернулся и ушел. Я ненавижу тебя за то, что бросил меня!
– Я терпел месяц. Спал один. Сходил с ума при мысли о том, что ты лежишь в соседней комнате и не хочешь спать со мной. А ты не уступала. Только постоянно плакала.
– Да, ты ушел через месяц! Как великодушно было с твоей стороны ждать так долго!
Произнося эти слова, она почувствовала, как словно рухнула дамба, и освобожденный поток выплеснулся наружу. Рапира помогла ей излить свои чувства. Разить мужа не только оружием, но и языком.
– Бросил меня без единого слова. Без объяснения. Уложил вещи и уехал. Ни прощания, ни записки! А я так любила тебя! И со временем простила бы тебе Элси, но ты не дал мне такой возможности! Даже не попытался понять меня! Разбил сердце и не оглянулся!
Она снова отступила.
– И вот два месяца спустя ты явился сюда. Хотел помириться. Из всех наглых, самодовольных…
Она осеклась и бросилась в атаку. Рапиры скрестились: раз, другой, третий. Виола, тяжело дыша, выпрямилась.
– Я действительно хотел примирения, – ответил он, откидывая волосы со лба, – и вовсе не был доволен собой. Какое там самодовольство, тем более что ты дала мне пощечину и послала к дьяволу.
– Но ты отправился не к дьяволу, верно? – Она бросилась на него. Он терпеливо парировал выпад. – Ты отправился к Джейн Морроу. Полагаю, все обернулось для тебя не так уж плохо.
– К сожалению, твои предположения неверны, – покачал головой Джон и, в свою очередь, сделал медленный выпад, давая ей время на оборону.
– Неужели? – усмехнулась она, задев его рапиру и почти желая вонзить острие в его черное сердце. – Ты избрал прекрасный способ показать, как сильно уважаешь святость брака.
– Джейн ничего не значила для меня, – вздохнул Джон. – Как и я для нее.
– Значит, ты опозорил меня второй раз ради кого-то, кто ничего для тебя не значил. Как мило. Полагаю, ты использовал Джейн, чтобы забыть обо мне?
– Собственно говоря, да. Виола недоверчиво рассмеялась.
– А Мария Аллен? Тоже бальзам для твоей раненой мужской гордости?
– Если хочешь смотреть на это именно так… – пожал плечами Джон, опуская рапиру. – Возможно, ты не поверишь, но я и тогда хотел помириться с тобой. В Брайтоне.
– В Брайтоне? – ахнула Виола. – О чем ты?
– Два года назад я поехал за тобой в Брайтон. Помнишь? И что ты сделала? Увидела меня, смерила презрительным взглядом, способным заморозить кровь любого мужчины, посоветовала возвращаться к своим шлюхам и удалилась. Я еще не успел разложить вещи, как ты оставила город и сбежала к брату.
– Но мой отъезд из Брайтона не помешал тебе найти Марию, не так ли?
– Верно. Да, я дрался из-за нее на дуэли. Хочешь знать почему? Никаких благородных мотивов, признаю это, но сейчас постараюсь объяснить. Я был последним в длинном списке ее любовников, когда ее муж решил, что ему больше не нравится титул рогоносца. Он вызвал меня, мы всадили друг другу по пуле в плечо ради такого понятия, как честь. Глупо, сознаюсь, но так было.
– И что случилось потом? – вскрикнула она. – Я поехала в Хэммонд-Парк. В тревоге за тебя, хотя одному Богу известно, с чего мне вздумалось тревожиться! Когда я вошла в дом, оказалось, ты лежишь в постели. Доктор сказал, что ты потерял много крови. Я поспешила наверх, и что ты сказал, увидев меня? «Жаль разочаровывать тебя, дорогая, но я выживу. Может, тебе стоит раздобыть немного мышьяка?»
Она ткнула в него рапирой, но промахнулась.
– Я так боялась, что ты умрешь! А потом ты сказал мне такое…
– А что ты хотела услышать, особенно после Марии? Что-то вроде: «Прости, старушка, я опять все испортил, но если ты останешься, я постараюсь загладить вину»? Мне именно это стоило сказать? И тогда ты не держала бы на меня зла?
– Слова для меня значения не имеют! Главное – твои поступки. Ты хоть когда-нибудь задумывался, чем стала для меня жизнь? Видеть тебя с другими женщинами, знать, что ты предпочел быть с любой из них, а не со мной!
– Неправда! Я предпочел бы свою жену. Женщину, которую хотел бы видеть матерью своих детей, женщину, которая должна была лежать в моей постели, но отказалась пускать меня на порог своей спальни! Которая ясно дала понять, что ненавидит меня, никогда не перестанет ненавидеть и не может вынести моего присутствия.
– Думаешь, это оправдывает твои поступки?
– Я не пытаюсь оправдаться. Пытаюсь объяснить, почему я это сделал.
Его спокойствие, то, что он не защищался, не вступал в споры, только разозлило ее.
Она подняла рапиру и ринулась в атаку, пытаясь снова и снова попасть в него. Но он с обидной легкостью парировал каждый выпад, одновременно отступая, позволяя ей быть агрессором, гонять себя по всему помещению.
– Ненавижу тебя за всех этих женщин, и мне неинтересны причины, по которым ты затаскивал их в свою постель! – воскликнула она, размахивая рапирой. – Ненавижу за всех женщин, которых ты целовал, ласкал, с которыми спал, женщин, которым ты давал все, что предназначалось только мне, мне одной!
Он уперся спиной в стену, и она снова сделала выпад, на этот раз попав прямо в сердце. Джон не пытался уклониться и принял удар в грудь.
– Ненавижу тебя, Джон! – бросила она, тяжело дыша. – За то, что уничтожил мою любовь к тебе. За то, что сделал всего две не слишком энергичные попытки к примирению. А теперь ты вернулся, так как ни одна женщина, кроме меня, не может дать тебе того, что тебе нужно.
Вконец запыхавшись, она уронила рапиру, со стуком упавшую на пол. Фигура Джона стала почему-то расплываться, глаза словно заволокло дымкой.
– И больше всего я ненавижу тебя за то, что снова заставил меня страдать, – выдавила Виола, – как раз в тот момент, когда я разлюбила тебя.
Она отвернулась, но он, разумеется, не позволил ей уйти. Виола услышала, как звякнула сталь отброшенной рапиры, и тут же руки Джона легли ей на плечи. Он даже не запыхался, черт бы его побрал!
– Ты сказала, что хотела лучше меня понять, и поэтому я попытался объяснить свои поступки. Что еще мне остается делать? Прошлого не изменить. Я не уйду и тебе не дам. На этот раз мы должны научиться жить вместе, не уничтожая друг друга. Поэтому нам нужно стать друзьями.
– Невозможно, – покачала головой Виола.
– Почему?
Она стала вырываться. Джон разжал руки. Виола не потрудилась ответить, считая это пустой тратой времени. А она и без того устала. Поэтому она направилась к лестнице. Джон последовал за ней. Оба молчали, пока Виола не остановилась перед дверью своей спальни.
– Спокойной ночи, Джон.
– Почему это невозможно? Ты всегда любила разговаривать по душам, так что давай поговорим. Почему нам невозможно стать друзьями?
Виола с досадой вздохнула:
– Потому что… потому…
Она осеклась, когда он осторожно убрал ей за ухо выбившуюся прядь волос.
– Дружба предполагает доверие, а я не доверяю тебе.
– Значит, мне придется завоевать твое доверие. Верно?
Он так рассудителен! А если он рассудителен, значит, ей грозит опасность. Она облизнула губы.
– Ты опять хочешь провести меня, – обвинила она. – Заманить в постель.
– И получается?
– Нет. И никогда не получится.
– В таком случае тебе не о чем беспокоиться, не правда ли?
– Совершенно верно. – Она повернулась и сжала дверную ручку, отчаянно желая поскорее уйти. – Тем более что я все еще ненавижу тебя.
– Нет. Больше не ненавидишь.
Он накрыл ладонью ее руку, не давая открыть дверь.
– В ту ночь на Гросвенор-сквер, когда я пришел в дождь, ты позволила мне остаться; Тогда я понял, что в тебе больше нет ненависти.
Он нагнулся ближе. Их тела чуть соприкоснулись, и сердце Виолы забилось так сильно, словно она опять держала в руке рапиру и наступала на Джона. Он поцеловал ее в голову, в висок, в щеку…
– Ты не ненавидишь меня, и если мы станем друзьями, о ненависти не может быть и речи.
Он прижал губы к ее уху.
– Ты сама знаешь, что это так.
Дрожь зародилась где-то внизу живота, дрожь страха, смешанного с желанием. Она чувствовала себя так, словно тонет в собственных чувствах.
– Я сделаю все, чтобы ты вновь доверяла мне, – прошептал он, гладя ее по спине. – Сделаю все, чтобы ты больше не боялась.
Виола закрыла глаза.
– Я не боюсь тебя.
Но она боялась. О, как она боялась! Он тоже это знал.
– Итак, кто из нас лжец? – спросил он, поцеловал ее в ушко и, отпустив ее руку, отступил. – Спокойной ночи, Виола.
Он направился к двери своей спальни.
Она зашла в комнату и закрыла дверь. Пока Селеста помогала ей переодеться в ночную сорочку, Виола прислушивалась к тихим голосам в соседней комнате, где Джон что-то говорил камердинеру.
Он прав. Она больше не питает к нему ненависти. Ненависть и неприязнь понемногу уменьшались с каждой их встречей, с каждой беседой, а их место занимала прежняя магия. Каждый раз, когда он улыбался, когда смешил, когда делал что-то хорошее, когда целовал ее. А без ненависти у нее не осталось щита. Не осталось оружия. Она оказалась одна в чистом поле, беззащитная и уязвимая.
Что сталось с ее гордостью?
Виола легла в постель, прижала к груди подушку и беззащитно свернулась клубочком. Конечно, гордость – очень хорошо, но это удел одиноких.
Если они с Джоном станут друзьями, она снова не устоит перед ним. И он это знает. Если они станут друзьями, пройдет совсем немного времени – и она снова поверит ему. Поверит в его чистосердечие, поверит в чувства, поверит, что когда-нибудь он сможет ее полюбить, а ведь он никогда никого не любил. Если она снова поверит в него, значит, вновь заскользит по наклонной и упадет прямо в его постель. И снова предложит ему свое сердце. А потом… помоги ей Боже, потому что, если он уйдет, это разобьет ее сердце на сотни мельчайших осколков.
Глава 14
Наутро Виола не спустилась к завтраку, и Джон решил отнести еду в ее спальню. Он пошел на кухню и, узнав, что Виола еще не завтракала, нагрузил два подноса ее любимыми блюдами и отнес в ее комнату.
Открыв дверь, он увидел, что Виола сидит в постели и читает письма, которые пришли с утренней почтой.
– Что ты делаешь? – удивилась она, когда он вошел в комнату в сопровождении двух горничных.
– А ты как думаешь? – улыбнулся Джон, жестом приказывая одной из горничных поставить поднос на прикроватную тумбочку.
Сам он взял второй поднос у другой горничной и показал девушкам на дверь.
– Я принес тебе завтрак в постель.
– Я не позволю врываться ко мне в комнату!
– Глупо говорить это, когда я уже ворвался, – резонно заметил он, когда за горничными закрылась дверь.
Сел на край кровати, поставил поднос на ее колени и налил чаю в две чашки.
– Кроме того, это мой дом.
Виола охнула и прижалась головой к резному ореховому изголовью.
– Сдаюсь, – простонала она. – Ты никогда не оставишь меня в покое.
– Теперь ты узрела свет истины, – пошутил он, отбирая у нее письма.
Швырнул на пол всю стопку и взял в руки горшочек с джемом и нож.
– Ежевичный джем, леди Хэммонд?
Она выглядела такой красивой в утреннем свете, с распустившейся косой и порозовевшими щеками, что у него перехватило дыхание.
Сквозь тонкий муслин рубашки просвечивала нежная грудь с темными сосками, и от одного этого вида в нем пробудилось желание. Она должна, должна как можно скорее оказаться в его постели, иначе затянувшееся целомудрие и одинокие ночи сведут его с ума! Он заставил себя поднять глаза. Она поняла, о чем он думает, и, став пунцовой, отвела взгляд. Неловко зашевелилась, и он едва не поддался порыву схватить ее в объятия. Он нужен ей, нужен! Боже, как он надеялся на это!
Но он не собирался дважды делать одну и ту же ошибку. Если он поспешит, она снова спрячется в свою раковину.
Джон перевел взгляд на поднос с едой, пытаясь не вспоминать, как выглядит Виола без ночной сорочки. Поддел ножом комочек джема, поставил горшочек и взял ломтик намазанного маслом тоста. Намазал джемом тост и поднес к ее губам. Она в нерешительности закусила губу и долго смотрела на тост, прежде чем со вздохом откусить кусочек. Обрадованный Джон намазал джемом другой ломтик. Для себя. Поставил на колени тарелку с беконом и яйцами и стал с аппетитом есть, наблюдая за Виолой из-под опущенных ресниц. Дожидаясь своего шанса.
Она снова откусила кусочек тоста, и Джон возблагодарил Господа за существование ежевичного джема. На конец он отложил вилку и подвинулся поближе к кровати. Виола застыла, не донеся тоста до губ, глядя на Джона широко открытыми глазами. Он подвинулся еще ближе.
– У тебя лицо измазано джемом.
Она отвернулась.
– Не нужно.
– Что именно? – пробормотал он. – Не нужно пытаться пробудить в тебе желание?
Он протянул руку, коснулся пятна джема в уголке ее рта и размазал сладость по губам. Джем был таким липким, ее рот – таким мягким…
– Прости, – дрогнувшим голосом продолжал он, – но я ничего не могу с собой поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26