Как вы думаете? Выбрать Монтроуза?
Йен до боли сжал челюсти.
Он не ответил и услышал, как она вздохнула за его спиной. Лючия положила руку на его плечо, и у него перехватило дыхание. От одного прикосновения ее руки все тело мгновенно напряглось. Он стоял, отвернувшись от нее, пряча свое возбуждение, охваченный вожделением, отчаянием от этого ужасного непреодолимого желания овладеть ею.
– Я не могу выбрать, – сказала она. – Остается только одно. Вы должны сделать выбор за меня.
– Что? – Это слово хриплым шепотом вырвалось самой глубины его груди.
Он дернул плечом, сбрасывая ее руку, и, повернувшись к ней, с изумлением увидел серьезное лицо. Она хотела этого. У него сжалось горло, он мог только в беззвучной агонии смотреть на нее.
Она кивнула в ответ на его молчание.
– Вы знаете, чего я хочу. Я вам говорила об этом в тот вечер, когда мы играли в шахматы. Помните?
Помнил ли он? Те слова мучили его все это время. Прожгли его мозг, и он сомневался, что сможет когда-нибудь их забыть.
– Так какой мужчина может мне дать то, чего хочу? – Она прислонилась к нему, касаясь своей грудью его груди.
Ее губы были совсем рядом, это была опасная близость.
– Кто из мужчин сможет любить меня, уважать и дать сыновей? Кто из них способен на страсть, равную моей страсти?
Он сжал руки в кулаки. Он не дотронется до нее. Не дотронется.
– Кто же из них?
– Лючия, замолчите. – Он, мгновенно забыв о своей клятве, взял в ладони ее лицо и прижал пальцы к ее губам, чтобы остановить этот поток слов. – Замолчите черт побери!
– Скажи, что мне делать, Йен. – Ее губы шевельнулись под его пальцами, заставляя каждый нерв его тела мычать от страсти. – Выбрать Уолфорда? Блэра? Монтроуза? Выбираешь ты.
Йен думал о каждом из мужчин, которых она называла, и вновь ему слышались ее тихие стоны наслаждения. Теперь эта страсть предназначалась какому-то другому мужчине, но не ему.
«О, пожалуйста, о да, о, ласкай меня...»
Словно дуб от удара молнии, тело Йена раскололось на огненные щепки. Он схватил ее за плечи, сминая пальцами шелк этих нелепых пышных рукавов, и она откинулась назад, ударившись о стоявший позади нее стол. Йен, склонив голову, поцелуем прекратил всякие упоминании о каких-либо других мужчинах.
Она слабо ахнула. Диадема и веер со стуком упали на каменный пол, а ее руки, затянутые в перчатки, коснулись его лица. Губы сразу же раскрылись, уступая его требовательному поцелую, и, проникая ей в рот, он чувствовал, что его сжигает желание.
Он говорил себе, что надо остановиться, но не мог этого сделать.
Он отпустил ее плечи и, просунув руки между их телами, приподнял ладонями ее груди. Они были само совершенство. Ему хотелось ласкать, целовать их, провести языком по ее теплой, гладкой, как шелк, коже. Он слышал, как рвется ее одежда, но не мог остановиться.
В сиянии утреннего солнца он увидел, что скрывалось под разорванной тканью, верхнюю часть ее грудей – соблазнительные формы и краешек ее соска. Он обвел его языком, увлажняя кожу и разорванную ткань. Лючия выгнулась, шепча его имя, и обняла его за шею.
Он услышал звук разбившихся горшков и понял, что, движением руки столкнув их на пол, уничтожил знаменитые орхидеи Тремора. Ухватившись за юбки Лючии, Йен лихорадочно откидывал к верху все эти шелка и муслины стремясь добраться до нежного, мягкого тела женщины. Затолкав юбки между их телами, он возился с крючками на панталонах Лючии. Расстегнув их, он спустил панталоны до ее бедер и, нащупав ягодицы, подхватил ее и положил на стол. Так он добрался до самой сладостной части ее тела.
Как и тогда, в карете, его пальцы скользили по разгоряченной податливой плоти. Он ласкал ее, и тело Лючии дергалось от неловкости отчаянного желания и неопытности. Она прижималась к нему, тяжело дыша ему в шею. Йен проникал все дальше в ее глубину, и она, вскрикивая, непроизвольно крутила бедрами. Он испытывал наслаждение, касаясь девственной упругости ее тела, и хотел сказать, что все хорошо, что он не причинит ей боли, что он остановится. Но это было бы ложью, и он не мог этого сказать. Потому что, помилуй его Боже, у него не было сил остановиться.
Он просунул руку между ее бедрами и снял с нее панталоны, стянув их через шелковые туфельки на ногах, отбросил в сторону кружевное батистовое белье, выпрямился и расстегнул брюки. Снова подхватив под ягодицы, он притянул ее к себе так, что оказался между ее бедер.
Сначала он дотронулся до нее кончиком пениса, a затем проскользнул между ее упругих влажных складок. Йен все глубже входил в нее, пока не коснулся девственной плевы. От этого прикосновения все первобытные желания, с которыми он так отчаянно боролся, всколыхнулись в нем, торжествуя победу, и все, о чем он мог думать, было обладание. Полное, безраздельное обладание. Он откинулся назад, затем одним движением вошел в нее.
Лючия, задыхаясь, хватала ртом воздух. Он знал, что причиняет ей боль, и его неприятно поразило, что он может испытывать такое острое наслаждение, делая ей больно. Но никакие силы не могли остановить его.
Он покрывал поцелуями ее лицо, волосы, шею, все, до чего мог дотянуться. Он слышал свой голос, произносивший какие-то несвязные слова, желая успокоить ее, несмотря даже на то, что эти слова только разжигали его самого.
«Прекрасная Лючия, такая нежная... Лючия... о Боже, как хорошо... мечтал об этом... о тебе... так... долго...»
Ее дыхание прерывали короткие тихие рыдания, и он старался сдержать себя, немного выждать, чтобы дать ей время привыкнуть к его вторжению в ее тело, но это оказалось невозможным. Он крепко обхватил ее бедра и вошел в нее еще раз. Затем еще, а потом снова и снова.
И с каждым разом он чувствовал, как нарастает его возбуждение, жаркое, терпкое, приближаясь к своей вершине. Наконец его подхватил поток наслаждения, такого неистового, что он едва устоял на ногах.
Он зарылся лицом в пушистые волосы, тяжело дыша и обнимая ее. Она, все еще прижавшись к его шее, обнимала его.
– С тобой все в порядке? – шепотом спросил он.
– Я... – Ее голос прозвучал приглушенно.
Она покачала головой.
– Я не знаю.
В нем пробудилось раскаяние и смутное сознание вины. Он выдернул из-под Лючии руки и освободил свой пенис.
– О! – сказала она с некоторым удивлением, как будто до этой минуты так до конца и не понимала, что произошло.
Лючия подняла голову и посмотрела ему в лицо, затем ее губы скривились, и она сразу же опустила глаза. Он не знал, что она увидела на его лице, и не хотел знать. Он отвернулся, оправил рубашку и застегнул брюки, потом взглянул на пол и увидел ее панталоны. Подобрав их с пола, он встал перед ней на колени. Он натянул батистовые панталоны через ноги в розовых туфельках и начал надевать их на ее бедра.
Дотянув их до ее колен, он остановился. Ее юбки упали и прикрыли колени, и он не мог видеть темные завитки волос там, где соединялись ее бедра, но мог представить, как это выглядело. В нем снова шевельнулось желание, и он вскочил на ноги.
– Пожалуйста, приподними бедра, – сказал он.
Она уперлась ладонями о стол и выполнила его просьбу, давая ему возможность натянуть панталоны до самой талии. Его руки путались в волнах розового и белого батиста, и он не видел, что они делают, но он одел и раздел за свою жизнь достаточно женщин, чтобы нащупать маленькие крючочки и застегнуть их.
Одевая ее, он старался ни о чем не думать. Он опустил и разгладил ее юбки, прикрепил на талии розовый с золотом пояс, вынул из волос помятый розовый бутон, оттягивая время возвращения к реальности этими мелкими знаками внимания, этими пародиями на джентльменскую заботу.
Он заметил, что лиф платья, как и корсет под ним, был разорван. Это сделал он. Порвал ее платье и что-то еще.
Йен испытывал стыд, глядя на ее погубленное платы и опущенную голову. Он протянул руку, чтобы соединить кое-где разорванные края, спрятать от себя то, что он сделал, но этого не спрячешь. Некоторые вещи невозможно скрыть. И нельзя исправить. Его рука застыла над ее шелковым платьем и батистовым бельем, он себя возненавидел. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать. Извиниться, хотя он ни о чем не сожалел. Сказать, что больше и такого не будет, хотя он знал, что если подвернется случай, это произойдет. Обещать ей, что все будет хорошо, это нереально. И он ничего не сказал.
Она подняла голову и смотрела на него. Ее глаза казались огромными, теплыми и карими, как глаза лани, и он не понял, что увидел в их глубине – страх или осуждение. Возможно, то и другое. Если это так, он заслуживал этого, ибо, несмотря на ее эксперименты с поцелуями, она оставалась девственницей. Он же не мог сослаться на неопытность. Он прекрасно все понимал, знал, что может случиться и что это будет значить. Она же, даже со всеми своими опрометчивыми поступками в прошлом, ничего не знала. Никто по-настоящему не понимал, что такое невинность, пока не терял ее.
– Я очень сожалею, – сказал он. – Чертовски сожалею. – Он хотел убрать руку.
Не спуская с него глаз, она накрыла своей ладонью его руку и прижала к груди.
Всего лишь, а его охватило волнение, облегчение и странное пронзительное чувство, которое он был не в силах постичь. Йен только понял, что он совершенно безнадежен, глуп и по уши влюблен, если всего лишь через несколько минут после того, как погубил ее и себя и все, чего добивался в жизни, он снова хотел ее.
Он услышал какой-то звук, кто-то тихо ахнул, но это была не Лючия. Он взглянул в сторону и встретил изумленный взгляд голубых глаз леди Сары Монфорт. Из-за ее плеча выглядывал ее кузен, лорд Блэр.
Глава 17
Лючия лежала на кровати лицом к стене, свернувшись калачиком и глядя на бледно-голубые ивы на обоях своей комнаты. Бело-голубой рисунок расплывался перед ее глазами в серые пятна. Пытаясь разобраться в том, что произошло, она сдерживала готовые пролиться слезы.
Она не должна чувствовать себя такой глупо ошеломленной и плаксивой. Она была дочерью куртизанки. Слышала, как это случается. Однажды, когда ей было лет двенадцать, мать ей все объяснила и строго предупредила, что она не должна позволять мужчине делать то, что только что сделал Йен. Она видела статуи в парижских музеях, заглядывала в запрещенные книги и несколько раз обменивалась с Арманом страстными поцелуями. Но ни одно из этих познаний не подготовило ее к тому, как это происходит в реальной жизни.
Прежде всего боль. Она оказалась настоящим шоком, разрушившим все чудесные ощущения, предшествовавшие этому. Она такого не ожидала. Когда Йен помогал одеться, она увидела на себе кровь, а она хорошо знала, что это не могли быть месячные. Лючия крепче прижала колени к груди и вздрогнула от боли. Там, внутри, все еще болело. Но не из-за боли ей хотелось плакать.
Их видели леди Сара и лорд Блэр. Она проследила за взглядом Йена, они стояли в дверях. Даже если Йену потребовалось лишь мгновение, чтобы прикрыть ее собой, он не успел. Лючия увидела их, а они – ее.
У лорда Блэра и леди Сары хватило такта уйти, не проронив ни слова, а Йен отвел ее наверх по лестнице рядом с оранжереей, которой слуги редко пользовались. Ему каким-то образом удалось провести ее в комнату так, что никто не заметил, но она не питала иллюзий, что все останется тайной. Леди Сара не такая, как лорд Хей, который сдержал слово, и никто не узнал истории с Арманом Буже. Нет, ядовитый язык Сары будет трудиться без устали. К вечеру каждый человек в Треморе будет знать, что она видела, и с пикантными подробностями. Если до сих пор Лючия не была «несвежим товаром», то, бесспорно, теперь она им стала. Но даже не это заставляло ее смотреть невидящим взглядом на стену и сдерживать слезы.
Это было выражение лица Йена, которое она увидела потом, когда он дотронулся до ее платья и ясно понял, что он сотворил. Его лицо было ужасно, оно выражало стыд и ненависть к себе.
Лючия чуть приподнялась и посмотрела на разорванные края платья и корсета, на два лоскута ткани, свисавших рваным треугольником над ее левой грудью. Тогда, когда она увидела его лицо, она хотела сказать ему, что все хорошо, что это ее вина, а не его. Что она все знала и нарочно толкала его на это и своими словами, и своим телом, как будто они были спичками, а он – бочонком пороха. И это она вызвала последовавший взрыв, а не он, и ему не в чем упрекнуть себя. Но она не смогла произнести этих слов и только коснулась его руки.
В дверь постучали, и Лючия, вздрогнув, села на кровати. В комнату проскользнула Грейс и закрыла за собой дверь, и Лючия схватилась за разорванные края платья с инстинктивным желанием прикрыться, но затем, увидев лицо Грейс, застыла. Она сглотнула слезы и беспомощно смотрела на вошедшую женщину.
– Вы знаете? Уже?
– Да. Сейчас почти одиннадцать часов, – приветливо кивнула ей Грейс.
– Так поздно? – Лючия взглянула на лучи солнца, освещавшие комнату, и удивилась, как время могло пройти так быстро. – Зная леди Сару, можно предположить, что даже посудомойкам сейчас известно об этом. – Она попыталась засмеяться, но смех перешел в рыдания, и она зажала себе рот.
– О, дорогая моя. – Грейс присела на край кровати и обняла ее за плечи. – Дафни взяла на себя леди Сару. Oна уедет еще до обеда, и ее кузен тоже. Все гости покинут усадьбу сегодня.
– Значит, я была права. – Лючия смотрела на свои колени, в ее сердце была боль за Йена и за то, что она сделала ему. – Все знают.
Грейс еще крепче обняла ее.
– Все хорошо, – шептала она и, успокаивая Лючию, гладила ее руку. – Все хорошо.
Лючия покачала головой:
– Нет, нет ничего хорошего. После я посмотрела в его лицо. Какое у него было лицо! Я никогда не прощу себе этого. Я не знала. – Она возвысила голос, впадая в панику. – Я не понимала.
– Тише, – шепнула Грейс и погладила Лючию по голове. – Тише.
Лючия пыталась взять себя в руки, но все внутри ее дрожало. Она содрогнулась и разразилась рыданиями.
– Лючия, Лючия. – Грейс обнимала ее, притягивая ее голову к своему плечу. – Все будет хорошо, обещаю.Йен все исправит.
Тихий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
– Я велела приготовить вам ванну. – Грейс встала. – Это горничные принесли ее.
Лючия соскочила с кровати и подбежала к окну, чтобы не смотреть на служанок, которые, конечно, уже должны были знать, что произошло. Стоя спиной к ним, она постаралась вернуть самообладание. Она ждала, прислушиваясь к тому, как, выполняя тихие указания Грейс, горничные наливали воду, раскладывали полотенца и мыло, зажигали лампы. Только после ухода служанок Лючия отвернулась от окна.
Грейс подошла к ней поближе.
– Вот здесь, на постели, чистая одежда, – сказала она, отдергивая занавески. – И тампон, такой же, как для месячных. Он будет вам нужен.
Не было необходимости спрашивать зачем. Болезненное ощущение внутри и кровь, которую она видела на своих бедрах, все ей объяснили. Она кивнула и почувствована странное оцепенение, когда Грейс подвела ее к небольшой медной ванне.
Она расстегнула пуговки на спине платья Лючии, подала жидкое мыло и мокрый кусочек холста, затем похлопала ее по плечу. В ее глазах было столько сочувствия, что Лючия снова чуть не расплакалась.
– Оставляю вас одну, – сказала Грейс, – но сначала вы должны кое-что знать. – Помолчав, она спросила: – Лючия, он причинил вам боль?
Лючия не решалась поднять глаза. Она сжала в руке баночку с мылом.
– Да.
– Пожалуйста, поверьте мне, больно бывает только в первый раз. Неприятное ощущение пройдет, и больше никогда вы не почувствуете боли.
Это несколько успокоило Лючию. Не поднимая головы, она кивнула.
– Есть еще кое-что, что вам надо знать, – продолжала Грейс. – Эта новость распространится повсюду. Сара и ее подруги будут безумно рады рассказать о случившемся всем, кто им встретится. Вы должны быть к этому готовы. Йен женится на вас. Он о вас позаботится. Но вы оба дорого за это заплатите. Ваш отец потребует голову Йена, и одному из вас придется поменять религию.
– Это сделаю я. – Лючия понимала, что это наименьшее, что она может совершить в данных обстоятельствах.
Религия все равно никогда не имела для нее значения.
– Я поменяю веру.
– Это несколько смягчит удар по репутации Йена, и я подозреваю, что премьер-министр лишит его ранга посла. И, без сомнения, король с ним согласится.
Лючия вскинула голову и с ужасом посмотрела на Грейс.
– Йен потеряет свое положение?
– Вполне вероятно.
– О нет, – простонала Лючия, чувствуя приступ тошноты.. – Нет, нет, нет. Что я наделала?
– Послушайте меня, Лючия. – Грейс схватила ее за плечи и слегка встряхнула. – Это не только ваша вина. Он – мужчина, ему тридцать пять, и он знал, что делает. Он должен взять ответственность на себя.
– Вы не понимаете. – Лючия освободилась из рук Грейс. – Я должна увидеть его.
– Конечно. Я скажу ему, что вы хотите с ним поговорить. Надеюсь, он еще не уехал.
– Уехал?
– Как и предполагалось, он сегодня едет в Лондон. Когда прибудет принц Чезаре, он встретится с ним и получит согласие на брак с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Йен до боли сжал челюсти.
Он не ответил и услышал, как она вздохнула за его спиной. Лючия положила руку на его плечо, и у него перехватило дыхание. От одного прикосновения ее руки все тело мгновенно напряглось. Он стоял, отвернувшись от нее, пряча свое возбуждение, охваченный вожделением, отчаянием от этого ужасного непреодолимого желания овладеть ею.
– Я не могу выбрать, – сказала она. – Остается только одно. Вы должны сделать выбор за меня.
– Что? – Это слово хриплым шепотом вырвалось самой глубины его груди.
Он дернул плечом, сбрасывая ее руку, и, повернувшись к ней, с изумлением увидел серьезное лицо. Она хотела этого. У него сжалось горло, он мог только в беззвучной агонии смотреть на нее.
Она кивнула в ответ на его молчание.
– Вы знаете, чего я хочу. Я вам говорила об этом в тот вечер, когда мы играли в шахматы. Помните?
Помнил ли он? Те слова мучили его все это время. Прожгли его мозг, и он сомневался, что сможет когда-нибудь их забыть.
– Так какой мужчина может мне дать то, чего хочу? – Она прислонилась к нему, касаясь своей грудью его груди.
Ее губы были совсем рядом, это была опасная близость.
– Кто из мужчин сможет любить меня, уважать и дать сыновей? Кто из них способен на страсть, равную моей страсти?
Он сжал руки в кулаки. Он не дотронется до нее. Не дотронется.
– Кто же из них?
– Лючия, замолчите. – Он, мгновенно забыв о своей клятве, взял в ладони ее лицо и прижал пальцы к ее губам, чтобы остановить этот поток слов. – Замолчите черт побери!
– Скажи, что мне делать, Йен. – Ее губы шевельнулись под его пальцами, заставляя каждый нерв его тела мычать от страсти. – Выбрать Уолфорда? Блэра? Монтроуза? Выбираешь ты.
Йен думал о каждом из мужчин, которых она называла, и вновь ему слышались ее тихие стоны наслаждения. Теперь эта страсть предназначалась какому-то другому мужчине, но не ему.
«О, пожалуйста, о да, о, ласкай меня...»
Словно дуб от удара молнии, тело Йена раскололось на огненные щепки. Он схватил ее за плечи, сминая пальцами шелк этих нелепых пышных рукавов, и она откинулась назад, ударившись о стоявший позади нее стол. Йен, склонив голову, поцелуем прекратил всякие упоминании о каких-либо других мужчинах.
Она слабо ахнула. Диадема и веер со стуком упали на каменный пол, а ее руки, затянутые в перчатки, коснулись его лица. Губы сразу же раскрылись, уступая его требовательному поцелую, и, проникая ей в рот, он чувствовал, что его сжигает желание.
Он говорил себе, что надо остановиться, но не мог этого сделать.
Он отпустил ее плечи и, просунув руки между их телами, приподнял ладонями ее груди. Они были само совершенство. Ему хотелось ласкать, целовать их, провести языком по ее теплой, гладкой, как шелк, коже. Он слышал, как рвется ее одежда, но не мог остановиться.
В сиянии утреннего солнца он увидел, что скрывалось под разорванной тканью, верхнюю часть ее грудей – соблазнительные формы и краешек ее соска. Он обвел его языком, увлажняя кожу и разорванную ткань. Лючия выгнулась, шепча его имя, и обняла его за шею.
Он услышал звук разбившихся горшков и понял, что, движением руки столкнув их на пол, уничтожил знаменитые орхидеи Тремора. Ухватившись за юбки Лючии, Йен лихорадочно откидывал к верху все эти шелка и муслины стремясь добраться до нежного, мягкого тела женщины. Затолкав юбки между их телами, он возился с крючками на панталонах Лючии. Расстегнув их, он спустил панталоны до ее бедер и, нащупав ягодицы, подхватил ее и положил на стол. Так он добрался до самой сладостной части ее тела.
Как и тогда, в карете, его пальцы скользили по разгоряченной податливой плоти. Он ласкал ее, и тело Лючии дергалось от неловкости отчаянного желания и неопытности. Она прижималась к нему, тяжело дыша ему в шею. Йен проникал все дальше в ее глубину, и она, вскрикивая, непроизвольно крутила бедрами. Он испытывал наслаждение, касаясь девственной упругости ее тела, и хотел сказать, что все хорошо, что он не причинит ей боли, что он остановится. Но это было бы ложью, и он не мог этого сказать. Потому что, помилуй его Боже, у него не было сил остановиться.
Он просунул руку между ее бедрами и снял с нее панталоны, стянув их через шелковые туфельки на ногах, отбросил в сторону кружевное батистовое белье, выпрямился и расстегнул брюки. Снова подхватив под ягодицы, он притянул ее к себе так, что оказался между ее бедер.
Сначала он дотронулся до нее кончиком пениса, a затем проскользнул между ее упругих влажных складок. Йен все глубже входил в нее, пока не коснулся девственной плевы. От этого прикосновения все первобытные желания, с которыми он так отчаянно боролся, всколыхнулись в нем, торжествуя победу, и все, о чем он мог думать, было обладание. Полное, безраздельное обладание. Он откинулся назад, затем одним движением вошел в нее.
Лючия, задыхаясь, хватала ртом воздух. Он знал, что причиняет ей боль, и его неприятно поразило, что он может испытывать такое острое наслаждение, делая ей больно. Но никакие силы не могли остановить его.
Он покрывал поцелуями ее лицо, волосы, шею, все, до чего мог дотянуться. Он слышал свой голос, произносивший какие-то несвязные слова, желая успокоить ее, несмотря даже на то, что эти слова только разжигали его самого.
«Прекрасная Лючия, такая нежная... Лючия... о Боже, как хорошо... мечтал об этом... о тебе... так... долго...»
Ее дыхание прерывали короткие тихие рыдания, и он старался сдержать себя, немного выждать, чтобы дать ей время привыкнуть к его вторжению в ее тело, но это оказалось невозможным. Он крепко обхватил ее бедра и вошел в нее еще раз. Затем еще, а потом снова и снова.
И с каждым разом он чувствовал, как нарастает его возбуждение, жаркое, терпкое, приближаясь к своей вершине. Наконец его подхватил поток наслаждения, такого неистового, что он едва устоял на ногах.
Он зарылся лицом в пушистые волосы, тяжело дыша и обнимая ее. Она, все еще прижавшись к его шее, обнимала его.
– С тобой все в порядке? – шепотом спросил он.
– Я... – Ее голос прозвучал приглушенно.
Она покачала головой.
– Я не знаю.
В нем пробудилось раскаяние и смутное сознание вины. Он выдернул из-под Лючии руки и освободил свой пенис.
– О! – сказала она с некоторым удивлением, как будто до этой минуты так до конца и не понимала, что произошло.
Лючия подняла голову и посмотрела ему в лицо, затем ее губы скривились, и она сразу же опустила глаза. Он не знал, что она увидела на его лице, и не хотел знать. Он отвернулся, оправил рубашку и застегнул брюки, потом взглянул на пол и увидел ее панталоны. Подобрав их с пола, он встал перед ней на колени. Он натянул батистовые панталоны через ноги в розовых туфельках и начал надевать их на ее бедра.
Дотянув их до ее колен, он остановился. Ее юбки упали и прикрыли колени, и он не мог видеть темные завитки волос там, где соединялись ее бедра, но мог представить, как это выглядело. В нем снова шевельнулось желание, и он вскочил на ноги.
– Пожалуйста, приподними бедра, – сказал он.
Она уперлась ладонями о стол и выполнила его просьбу, давая ему возможность натянуть панталоны до самой талии. Его руки путались в волнах розового и белого батиста, и он не видел, что они делают, но он одел и раздел за свою жизнь достаточно женщин, чтобы нащупать маленькие крючочки и застегнуть их.
Одевая ее, он старался ни о чем не думать. Он опустил и разгладил ее юбки, прикрепил на талии розовый с золотом пояс, вынул из волос помятый розовый бутон, оттягивая время возвращения к реальности этими мелкими знаками внимания, этими пародиями на джентльменскую заботу.
Он заметил, что лиф платья, как и корсет под ним, был разорван. Это сделал он. Порвал ее платье и что-то еще.
Йен испытывал стыд, глядя на ее погубленное платы и опущенную голову. Он протянул руку, чтобы соединить кое-где разорванные края, спрятать от себя то, что он сделал, но этого не спрячешь. Некоторые вещи невозможно скрыть. И нельзя исправить. Его рука застыла над ее шелковым платьем и батистовым бельем, он себя возненавидел. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать. Извиниться, хотя он ни о чем не сожалел. Сказать, что больше и такого не будет, хотя он знал, что если подвернется случай, это произойдет. Обещать ей, что все будет хорошо, это нереально. И он ничего не сказал.
Она подняла голову и смотрела на него. Ее глаза казались огромными, теплыми и карими, как глаза лани, и он не понял, что увидел в их глубине – страх или осуждение. Возможно, то и другое. Если это так, он заслуживал этого, ибо, несмотря на ее эксперименты с поцелуями, она оставалась девственницей. Он же не мог сослаться на неопытность. Он прекрасно все понимал, знал, что может случиться и что это будет значить. Она же, даже со всеми своими опрометчивыми поступками в прошлом, ничего не знала. Никто по-настоящему не понимал, что такое невинность, пока не терял ее.
– Я очень сожалею, – сказал он. – Чертовски сожалею. – Он хотел убрать руку.
Не спуская с него глаз, она накрыла своей ладонью его руку и прижала к груди.
Всего лишь, а его охватило волнение, облегчение и странное пронзительное чувство, которое он был не в силах постичь. Йен только понял, что он совершенно безнадежен, глуп и по уши влюблен, если всего лишь через несколько минут после того, как погубил ее и себя и все, чего добивался в жизни, он снова хотел ее.
Он услышал какой-то звук, кто-то тихо ахнул, но это была не Лючия. Он взглянул в сторону и встретил изумленный взгляд голубых глаз леди Сары Монфорт. Из-за ее плеча выглядывал ее кузен, лорд Блэр.
Глава 17
Лючия лежала на кровати лицом к стене, свернувшись калачиком и глядя на бледно-голубые ивы на обоях своей комнаты. Бело-голубой рисунок расплывался перед ее глазами в серые пятна. Пытаясь разобраться в том, что произошло, она сдерживала готовые пролиться слезы.
Она не должна чувствовать себя такой глупо ошеломленной и плаксивой. Она была дочерью куртизанки. Слышала, как это случается. Однажды, когда ей было лет двенадцать, мать ей все объяснила и строго предупредила, что она не должна позволять мужчине делать то, что только что сделал Йен. Она видела статуи в парижских музеях, заглядывала в запрещенные книги и несколько раз обменивалась с Арманом страстными поцелуями. Но ни одно из этих познаний не подготовило ее к тому, как это происходит в реальной жизни.
Прежде всего боль. Она оказалась настоящим шоком, разрушившим все чудесные ощущения, предшествовавшие этому. Она такого не ожидала. Когда Йен помогал одеться, она увидела на себе кровь, а она хорошо знала, что это не могли быть месячные. Лючия крепче прижала колени к груди и вздрогнула от боли. Там, внутри, все еще болело. Но не из-за боли ей хотелось плакать.
Их видели леди Сара и лорд Блэр. Она проследила за взглядом Йена, они стояли в дверях. Даже если Йену потребовалось лишь мгновение, чтобы прикрыть ее собой, он не успел. Лючия увидела их, а они – ее.
У лорда Блэра и леди Сары хватило такта уйти, не проронив ни слова, а Йен отвел ее наверх по лестнице рядом с оранжереей, которой слуги редко пользовались. Ему каким-то образом удалось провести ее в комнату так, что никто не заметил, но она не питала иллюзий, что все останется тайной. Леди Сара не такая, как лорд Хей, который сдержал слово, и никто не узнал истории с Арманом Буже. Нет, ядовитый язык Сары будет трудиться без устали. К вечеру каждый человек в Треморе будет знать, что она видела, и с пикантными подробностями. Если до сих пор Лючия не была «несвежим товаром», то, бесспорно, теперь она им стала. Но даже не это заставляло ее смотреть невидящим взглядом на стену и сдерживать слезы.
Это было выражение лица Йена, которое она увидела потом, когда он дотронулся до ее платья и ясно понял, что он сотворил. Его лицо было ужасно, оно выражало стыд и ненависть к себе.
Лючия чуть приподнялась и посмотрела на разорванные края платья и корсета, на два лоскута ткани, свисавших рваным треугольником над ее левой грудью. Тогда, когда она увидела его лицо, она хотела сказать ему, что все хорошо, что это ее вина, а не его. Что она все знала и нарочно толкала его на это и своими словами, и своим телом, как будто они были спичками, а он – бочонком пороха. И это она вызвала последовавший взрыв, а не он, и ему не в чем упрекнуть себя. Но она не смогла произнести этих слов и только коснулась его руки.
В дверь постучали, и Лючия, вздрогнув, села на кровати. В комнату проскользнула Грейс и закрыла за собой дверь, и Лючия схватилась за разорванные края платья с инстинктивным желанием прикрыться, но затем, увидев лицо Грейс, застыла. Она сглотнула слезы и беспомощно смотрела на вошедшую женщину.
– Вы знаете? Уже?
– Да. Сейчас почти одиннадцать часов, – приветливо кивнула ей Грейс.
– Так поздно? – Лючия взглянула на лучи солнца, освещавшие комнату, и удивилась, как время могло пройти так быстро. – Зная леди Сару, можно предположить, что даже посудомойкам сейчас известно об этом. – Она попыталась засмеяться, но смех перешел в рыдания, и она зажала себе рот.
– О, дорогая моя. – Грейс присела на край кровати и обняла ее за плечи. – Дафни взяла на себя леди Сару. Oна уедет еще до обеда, и ее кузен тоже. Все гости покинут усадьбу сегодня.
– Значит, я была права. – Лючия смотрела на свои колени, в ее сердце была боль за Йена и за то, что она сделала ему. – Все знают.
Грейс еще крепче обняла ее.
– Все хорошо, – шептала она и, успокаивая Лючию, гладила ее руку. – Все хорошо.
Лючия покачала головой:
– Нет, нет ничего хорошего. После я посмотрела в его лицо. Какое у него было лицо! Я никогда не прощу себе этого. Я не знала. – Она возвысила голос, впадая в панику. – Я не понимала.
– Тише, – шепнула Грейс и погладила Лючию по голове. – Тише.
Лючия пыталась взять себя в руки, но все внутри ее дрожало. Она содрогнулась и разразилась рыданиями.
– Лючия, Лючия. – Грейс обнимала ее, притягивая ее голову к своему плечу. – Все будет хорошо, обещаю.Йен все исправит.
Тихий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
– Я велела приготовить вам ванну. – Грейс встала. – Это горничные принесли ее.
Лючия соскочила с кровати и подбежала к окну, чтобы не смотреть на служанок, которые, конечно, уже должны были знать, что произошло. Стоя спиной к ним, она постаралась вернуть самообладание. Она ждала, прислушиваясь к тому, как, выполняя тихие указания Грейс, горничные наливали воду, раскладывали полотенца и мыло, зажигали лампы. Только после ухода служанок Лючия отвернулась от окна.
Грейс подошла к ней поближе.
– Вот здесь, на постели, чистая одежда, – сказала она, отдергивая занавески. – И тампон, такой же, как для месячных. Он будет вам нужен.
Не было необходимости спрашивать зачем. Болезненное ощущение внутри и кровь, которую она видела на своих бедрах, все ей объяснили. Она кивнула и почувствована странное оцепенение, когда Грейс подвела ее к небольшой медной ванне.
Она расстегнула пуговки на спине платья Лючии, подала жидкое мыло и мокрый кусочек холста, затем похлопала ее по плечу. В ее глазах было столько сочувствия, что Лючия снова чуть не расплакалась.
– Оставляю вас одну, – сказала Грейс, – но сначала вы должны кое-что знать. – Помолчав, она спросила: – Лючия, он причинил вам боль?
Лючия не решалась поднять глаза. Она сжала в руке баночку с мылом.
– Да.
– Пожалуйста, поверьте мне, больно бывает только в первый раз. Неприятное ощущение пройдет, и больше никогда вы не почувствуете боли.
Это несколько успокоило Лючию. Не поднимая головы, она кивнула.
– Есть еще кое-что, что вам надо знать, – продолжала Грейс. – Эта новость распространится повсюду. Сара и ее подруги будут безумно рады рассказать о случившемся всем, кто им встретится. Вы должны быть к этому готовы. Йен женится на вас. Он о вас позаботится. Но вы оба дорого за это заплатите. Ваш отец потребует голову Йена, и одному из вас придется поменять религию.
– Это сделаю я. – Лючия понимала, что это наименьшее, что она может совершить в данных обстоятельствах.
Религия все равно никогда не имела для нее значения.
– Я поменяю веру.
– Это несколько смягчит удар по репутации Йена, и я подозреваю, что премьер-министр лишит его ранга посла. И, без сомнения, король с ним согласится.
Лючия вскинула голову и с ужасом посмотрела на Грейс.
– Йен потеряет свое положение?
– Вполне вероятно.
– О нет, – простонала Лючия, чувствуя приступ тошноты.. – Нет, нет, нет. Что я наделала?
– Послушайте меня, Лючия. – Грейс схватила ее за плечи и слегка встряхнула. – Это не только ваша вина. Он – мужчина, ему тридцать пять, и он знал, что делает. Он должен взять ответственность на себя.
– Вы не понимаете. – Лючия освободилась из рук Грейс. – Я должна увидеть его.
– Конечно. Я скажу ему, что вы хотите с ним поговорить. Надеюсь, он еще не уехал.
– Уехал?
– Как и предполагалось, он сегодня едет в Лондон. Когда прибудет принц Чезаре, он встретится с ним и получит согласие на брак с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28