Он так и не успел заправить рубашку в брюки. — Только та женщина… та женщина вела себя куда тише, чем эта. — Он указал на Терезу.
— Нельзя ли поменьше болтать? — задыхаясь, проговорила Тереза. — На тот случай, если вы не заметили, мой ребенок вот-вот появится на свет! И какого дьявола он вообще тут делает? Он такой же гад и подлец, как все мужчины!
Она выхватила из рук Лили мокрую тряпку и что было силы швырнула ее в Эйвери. Тот еле успел увернуться. Тряпка угодила в стену за его спиной.
Эйвери уставился на горничную, пораженный и обиженный. Ему всегда казалось, что Тереза относилась к нему с искренней симпатией. Он относил ее на руках вверх и вниз по лестнице, всегда любезно здоровался с ней и справлялся о ее самочувствии, и вот теперь она лежала тут, ворочаясь на своих подушках, и смотрела на него так, словно именно на нем лежала вина за ее нынешнее бедственное положение.
— Он останется в коридоре, — успокоила ее Лили.
— Нет, — произнес Эйвери, однако его голосу недоставало твердости. Он подобрал с пола влажное полотенце, боком протиснувшись в комнату, сунул его в протянутую руку Лили и снова отступил назад. — Я останусь здесь на тот случай, если вам понадобится помощь. По крайней мере до тех пор, пока не появится Мери.
Тереза испустила еще один вопль. Лили мельком взглянула на Эйвери — его лицо приняло пепельный оттенок. Так вот чего стоит вся пресловутая отвага бесстрашного исследователя, подумала она про себя, не в силах удержаться от усмешки. Она отошла от Терезы, призывавшей все мыслимые и немыслимые кары на мужчин, и подвинула ему деревянную табуретку.
— Вам лучше сесть, пока вы не упали в обморок.
— Я не собираюсь падать в обморок, — ответил Эйвери, однако ей показалось, что он скорее пытался убедить себя, чем ее. — Я еще ни разу в жизни не лишался чувств и не стану делать этого теперь!
— Эй! — крикнула Тереза, видимо, почувствовав новый прилив сил. — Вы же сказали, что он останется в коридоре.
— Охотно, — отозвался Эйвери. Он перенес табуретку в темный коридор и устало опустился на нее. В полумраке его фигура напоминала огромную мрачную статую.
— Тише, дорогая, — нараспев проговорила Лили, вернувшись к Терезе, чтобы вытереть пот с ее лба. — У тебя все идет замечательно. Просто замечательно. Ты такая храбрая.
— Как будто у меня вообще есть выбор!
Быстрое ритмичное постукивание каблуков на лестнице возвестило о появлении Мери. Горничная протиснулась в комнату мимо Эйвери, держа в одной руке медный чайник, из которого на пол выплескивалась вода, а в другой — маленькую, плотно закрытую жаровню. Чистые простыни, перекинутые через плечо, придавали ей сходство с мумией, с пояса на талии свисал острый охотничий нож.
— Я все принесла, мисс Бид, — запыхавшись, выговорила она. — Все.
Мери поставила чайник и жаровню на пол, швырнула ножны с лезвием к изножью кровати и одним движением плеча стряхнула с себя свернутые в рулоны свежие простыни. Затем она бросила взгляд на Терезу, которая снова принялась охать и стонать, и боязливо осведомилась:
— Не могу ли я удалиться?
— Трусиха! — вскричала Тереза.
— Мне, пожалуй, и вправду лучше уйти, — елейным голоском пропищала Мери. — Так я только еще больше ее расстраиваю.
— Ладно, иди, — ответила Лили, взяв в руки охотничий нож и с довольным видом осмотрев его блестящую поверхность при свете свечи. Оно сверкало, как начищенное серебро. У Эйвери все поплыло перед глазами. Мери, получив позволение удалиться, тут же исчезла.
— Неужели вы собираетесь использовать это? — в ужасе пробормотал Эйвери.
— Она ничего не почувствует, — заверила его Лили и захлопнула дверь перед его носом.
Последующие часы тянулись для Эйвери бесконечно долго. Отдельные вспышки яростной брани, доносившейся из-за двери, перемежались долгими периодами напряженной тишины. Несколько раз Эйвери довелось услышать, как Тереза в самых ярких и образных выражениях расписывала, что она сделает с тем парнем, который ее обрюхатил, если тот, к своему несчастью, снова попадется ей на глаза.
Вскоре даже эти громогласные заверения стихли, и теперь безмолвие нарушало только тихое, умиротворяющее бормотание Лили, которое чередовалось со звуками, связывавшимися в сознании Эйвери с неимоверными усилиями. Он вынул из кармана часы Карла и отметил про себя время, невольно задаваясь вопросом, сколько раз предки Карла отмечали по этим часам момент появления своих детей на свет " не придется ли когда-нибудь и ему самому следить за тем, как минутная стрелка медленно ползет по их гладкой поверхности из слоновой кости, прислушиваясь к звукам родовых схваток Лил… его жены.
Дверь распахнулась на пороге стояла Лили, держа в перепачканных кровью руках крохотный сверток. В комнате за ее спиной в постели лежала Тереза. Глаза ее были закрыты, грудь еле заметно поднималась и опускалась. У него закружилась голова
— Вот сказала Лили. — Прижмите малышку к себе покрепче, ее нужно держать в тепле.
Ее. Эйвери уставился на сверток, который протягивала ему Лили, однако ничего не мог рассмотреть. Во всяком случае, ничего такого что бы напоминало бы «ее», хотя бы приблизительно.
— Я еще не приготовила для нее жаровню.
— Что? — спросил он. — Уж не собираетесь ли вы ее поджарить?
Она рассмеялась — о, что за дивный, дивный звук!
— Heт я хочу приготовить для них колыбельку перед самой жаровней, чтобы им было сухо и тепло. Обычно мы используй для этой цели духовку в плите, где выпекается хлеб, но она уже давно остыла.
— Для них?
— Да. — Лили просияла. — У Терезы двойня.
Тереза зашевелилась в постели. Лили бросила беглый взгляд через плечо.
— Вот. Возьмите ее и держите поближе к себе.
Онемев от изумления, не в силах произнести ни слова, он крохотное создание, которое Лили положила ему на руки. Она ободряюще улыбнулась: все оказалось просто, не правда ли? Второй малыш, похоже, немного тянет с появлением на свет, — призналась она, нагнувшись к нему но все будет отлично, вот увидите. Зачем ей понадобилось его успокаивать? Ведь это же был всего-навсего ребенок! Уж ребенка-то он мог удержать на руках!
— Вы готовы мне помочь или будете стоять там, болтая с там… А-а-а вдруг резко вытянулась, ухватилась за железные поручни по обе стороны от нее и, запрокинув голову, снова зашлась криком.
— Тереза говорила мне, что она ирландка. — И с этой загадочной, как будто бы не относящейся к делу фразой Лили закрыла дверь.
Эйвери смотрел на темно-лиловое личико малышки, сморщенное, словно прохудившийся чулок. Одной ладонью он мог без труда обхватить ее голову и почти всю верхнюю часть туловища. Ему доводилось видеть новорожденных щенят почти такой же величины.
Он осторожно откинул край простынки с ее личика. Малышка начала извиваться, и вскоре из-под неплотно прилегавших пеленок показался крохотный кулачок. Эйвери завороженно разглядывал маленькую ручку, уже сейчас поражающую совершенством форм: едва намечавшиеся ногтевые пластинки на конце каждого пальчика, сморщенную ладошку, хрупкое запястье.
Он наклонился к ней поближе. Ресницы у нее были не больше, чем усики у бабочки, — скорее, лишь слабый намек на них, оттенявший темные круглые щечки. Он закрыл глаза, вбирая в себя такой теплый, такой земной запах абсолютной новизны, и затем дотронулся до щеки, такой нежной и мягкой.
Уникальность и неповторимость этого крохотного существа, которое он держал в своих руках, переполняли его душу благоговейным трепетом, пробуждали в нем изначальную потребность стать для нее опорой и защитой. Насколько сильнее была бы эта потребность, если бы он держал в руках свое собственное дитя?
Дверь снова распахнулась. На пороге с торжествующей улыбкой на губах стояла Лили, держа в руках еще один сверток с новорожденным.
Он опустил глаза на свою подопечную.
— Если бы она была моей, — задумчиво сказал Эйвери, — я бы сделал все от меня зависящее, чтобы защитить и уберечь ее от бед. Никто бы не посмел забрать ее у меня. Никогда. Могу в том поклясться.
Улыбка исчезла с лица Лили, она нахмурилась и исподлобья бросила на него непримиримый взгляд. Их короткое перемирие подошло к концу, враждебность и страстная тоска, которые лежали в основе их отношений, снова всплыли на поверхность.
— И я тоже, — ответила она.
Глава 20
Наутро гроза стихла. Свежий ветер разогнал остатки облаков, оставляя за собой ясное, чистое небо.
Лили завтракала в библиотеке при закрытых дверях. Она призналась Эйвери Торну в таких вещах, которые никогда бы не решилась доверить никому другому. Она открыла ему причины, которые побудили ее присоединиться к Движению за права женщин и принять столь трудное для нее решение никогда не выходить замуж. Однако она была не готова к такой бурной реакции на свои слова, к его обвинениям в том, что ее выбор — а следовательно, и выбор ее матери — был эгоистичным и опрометчивым. Он был настолько убежден в собственной правоте, настолько равнодушен к горю матери, потерявшей своих детей… и тем не менее она его понимала.
Она оставалась в библиотеке до самого вечера.
Ей незачем было прятаться от него. Эйвери покинул дом еще до рассвета и, переступив порог жилища Драммонда, предложил ему свою помощь в любом деле, к которому тот сочтет его пригодным, — лишь бы оно требовало усердного, напряженного труда и задержало его до самого вечера подальше от усадьбы. Драммонд с радостью пошел ему навстречу.
Он послал Эйвери работать вместе с косарями на лугу позади конюшни, где они дружно сгребали сено в скирды, наваливая сверху все новые охапки, отчего стог становился все выше и выше.
Следующая неделя в Милл-Хаусе прошла сравнительно спокойно. Франциска оставалась у себя в спальне без каких-либо извинений или оправданий. Тереза не отпускала от себя Кэти и исполненную раскаяния Мери, которые наперебой восторгались ее малышами. Эвелин, считавшая своим долгом развлекать Полли Мейкпис, взяла на себя роль хозяйки дома. Как ни странно, но обе дамы с удовольствием проводили вместе долгие часы. От их попыток помирить Лили и Эйвери пришлось на время отказаться, поскольку было чрезвычайно трудно подстроить встречу людей, которые редко находились в доме в одно и то же время. Бернард оказался предоставлен самому себе.
Когда Эйвери наконец удалось совладать со своими чувствами, он понял, что, избегая Лили, он тем самым оставил своего юного кузена одного в обществе женщин. Поэтому за день до приема у Камфилдов Эйвери отправился на поиски Бернарда.
Мальчика не оказалось ни в его комнате, ни в библиотеке — когда он задал вежливый вопрос Лили, то услышал короткий ответ из-за закрытой двери, — ни в гостиной. Наконец миссис Кеттл указала ему на чердак над вторым этажом того крыла дома, где обычно помещались слуги.
Направляясь по узкому коридору на половину слуг, Эйвери вдруг сообразил, что ему придется пройти мимо спальни Терезы, так как приставная лестница, которая вела на чердак, находилась в самом его конце. Он осторожно приблизился к открытой двери, готовый к тому, что Тереза начнет швырять в него мокрыми тряпками или даже острыми предметами.
Из комнаты доносилось приглушенное воркование трех женщин. Глядя прямо перед собой, он собрался было пройти мимо.
— Мистер Торн! — Голос Терезы настиг его в нескольких шагах от лестницы. Непохоже было, что она лишилась рассудка, однако осторожность все равно не помешает. — Мистер Торн, идите посмотрите на малышей! В конце концов, ведь это вы помогли им появиться на свет!
Эйвери не мог позволить подобным слухам распространяться по дому беспрепятственно. Поэтому он вернулся назад и заглянул в комнату.
Тереза сидела на постели, обложенная по меньшей мере полудюжиной подушек. Волосы ее покрывал какой-то нелепый кружевной чепец, не подходивший ей ни по возрасту, ни по размеру, на плечах красовалась пушистая розовая шаль. По обе стороны от кровати расположились Мери и Кэти, каждая из них держала в руках по младенцу. Все они просияли, едва увидев его.
Эйвери откашлялся.
— Как вы себя чувствуете, Тереза?
— О, просто превосходно, мистер Торн! — отозвалась Тереза восторженно, ее пальцы кокетливо поигрывали лентами чепца. — Вы не хотите взглянуть на детишек? Ведь вы почти что сами приняли их…
— Нет, — ответил он твердо, входя в спальню. — От меня не было никакого толка. Это мисс Бид приняла ваших малышей. Я стоял за дверью.
Тереза шутливо погрозила ему пальцем:
— Да полно вам, сэр! Я-то помню совсем другое. Вы просто скромничаете, только и всего. Вы были моей опорой, источником силы в час испытаний. Стоило мне только на вас взглянуть, как мне тут же становилось ясно, что все будет в порядке и ничего дурного со мной не случится. — Она кокетливо взмахнула ресницами.
Право, эту женщину невозможно было понять.
— Вы только полюбуйтесь на малышей, сэр! — весело прощебетала Мери и протянула ему крохотное существо, которое держала в руках, чтобы он мог получше его рассмотреть. Кэти, звонко рассмеявшись, последовала ее примеру. Эйвери наклонился и обвел беглым взглядом каждого из младенцев. Оба они сейчас больше всего походили на две маленькие ожившие брюквы.
— Какая прелесть, — произнес он наконец.
— Вы не хотите ее подержать, сэр? — спросила Кэти.
Тут малышка приоткрыла свой крохотный ротик и разревелась, громким, пронзительным плачем выражая свое недовольство. Эйвери недоуменно уставился на нее, пораженный тем, как такое маленькое создание может быть таким громогласным. И красным — ее сморщенное личико быстро приняло оттенок темно-лилового баклажана. И сердитым — она испустила еще один душераздирающий вопль. По-видимому, она унаследовала характер своей матери.
К его удивлению, Кэти как будто вовсе не обращала внимания на то, что ребенок в ее руках заходился криком.
— Вот, возьмите. — Она поднесла девочку к его лицу.
— Нет. — Он понизил голос. — Я… я не могу. Мои руки… — Он протянул к ней ладони и смущенно произнес:
— Они ужасно грязные. Такими руками нельзя дотрагиваться до младенцев.
Лица горничных вытянулись.
— А! — протянула Тереза разочарованно и пожала плечами. — Ну ладно, как-нибудь в другой раз.
— Да, — тут же согласился Эйвери. — В другой раз. Милые… э-э… очень милые дети.
Он кивнул Терезе и поспешно удалился, пока они снова не успели его позвать.
Он услышал шаги Бернарда еще раньше, чем увидел его. Что-то ворча себе под нос, мальчик тащил тяжелую подзорную трубу к одному из окон на чердаке Милл-Хауса.
Эйвери пошел вслед за ним. К его удивлению, на чердаке не было хлама, если не считать нескольких видавших виды сундуков, старого шкафа, в котором не хватало одной дверцы, обшарпанного буфета и огромной, покрытой плесенью кровати с пологом на четырех столбиках, совершенно не к месту поставленной в самой середине помещения.
Бернард, который не заметил его появления, установил подзорную трубу перед окном и теперь был занят настройкой окуляра.
— Привет, Бернард! — бодро сказал Эйвери, подойдя к укромному уголку, который парень устроил для себя.
Перевернутая маслобойка заменяла стол, стопки книг были свалены в кучу вокруг выброшенного за ненадобностью кресла, а на полу стоял глиняный кувшин, от которого исходил запах прокисшего куриного бульона.
Вздрогнув от неожиданности, мальчик поднял глаза и улыбнулся, увидев кузена.
— О, Эйвери! А я-то думал, что вы снова отправились работать вместе с людьми Драммонда. Я как раз пытался вас найти с помощью вот этого. — Он любовно потрепал ладонью старую, чудовищных размеров подзорную трубу.
— Ты, наверное, часто сюда приходишь? — спросил Эйвери, указывая на немое свидетельство его посещений в виде множества обглоданных корок и промасленных оберток от сандвичей, которыми был усыпан пол вокруг его кресла.
— Да, вроде того, — ответил Бернард. — Глупо, не правда ли? Я имею в виду, что мне так не терпелось снова оказаться дома, со своими родными, а теперь, когда я здесь, все так отличается от того, к чему я привык, что порой мне хочется побыть одному.
Эйвери прекрасно его понимал. Он и сам испытывал то же чувство, когда был ребенком. Как он рвался провести хотя бы несколько дней в Милл-Хаусе и в то же время как нуждался в нескольких часах одиночества, чтобы глубже осмыслить все события дня, впитать в себя каждый запах, каждую мелкую подробность, каждый дюйм этого места! Лишь став взрослым, он стал чувствовать себя свободнее в обществе других людей, да и то лишь очень немногих хороших знакомых. Он с трудом сходился с людьми и потому очень дорожил теми друзьями, которые у него были.
На миг в его памяти снова возникло грустное лицо Карла. Как он страдал из-за того, что не сумел его спасти! Иногда посреди ночи он снова возвращался мыслями в тот роковой день, прослеживал по карте их путь через заснеженные равнины Гренландии, задаваясь вопросом, почему Карл находился по правую, а не по левую сторону от него, и не следовало ли ему настоять на том, чтобы они двигались гуськом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Нельзя ли поменьше болтать? — задыхаясь, проговорила Тереза. — На тот случай, если вы не заметили, мой ребенок вот-вот появится на свет! И какого дьявола он вообще тут делает? Он такой же гад и подлец, как все мужчины!
Она выхватила из рук Лили мокрую тряпку и что было силы швырнула ее в Эйвери. Тот еле успел увернуться. Тряпка угодила в стену за его спиной.
Эйвери уставился на горничную, пораженный и обиженный. Ему всегда казалось, что Тереза относилась к нему с искренней симпатией. Он относил ее на руках вверх и вниз по лестнице, всегда любезно здоровался с ней и справлялся о ее самочувствии, и вот теперь она лежала тут, ворочаясь на своих подушках, и смотрела на него так, словно именно на нем лежала вина за ее нынешнее бедственное положение.
— Он останется в коридоре, — успокоила ее Лили.
— Нет, — произнес Эйвери, однако его голосу недоставало твердости. Он подобрал с пола влажное полотенце, боком протиснувшись в комнату, сунул его в протянутую руку Лили и снова отступил назад. — Я останусь здесь на тот случай, если вам понадобится помощь. По крайней мере до тех пор, пока не появится Мери.
Тереза испустила еще один вопль. Лили мельком взглянула на Эйвери — его лицо приняло пепельный оттенок. Так вот чего стоит вся пресловутая отвага бесстрашного исследователя, подумала она про себя, не в силах удержаться от усмешки. Она отошла от Терезы, призывавшей все мыслимые и немыслимые кары на мужчин, и подвинула ему деревянную табуретку.
— Вам лучше сесть, пока вы не упали в обморок.
— Я не собираюсь падать в обморок, — ответил Эйвери, однако ей показалось, что он скорее пытался убедить себя, чем ее. — Я еще ни разу в жизни не лишался чувств и не стану делать этого теперь!
— Эй! — крикнула Тереза, видимо, почувствовав новый прилив сил. — Вы же сказали, что он останется в коридоре.
— Охотно, — отозвался Эйвери. Он перенес табуретку в темный коридор и устало опустился на нее. В полумраке его фигура напоминала огромную мрачную статую.
— Тише, дорогая, — нараспев проговорила Лили, вернувшись к Терезе, чтобы вытереть пот с ее лба. — У тебя все идет замечательно. Просто замечательно. Ты такая храбрая.
— Как будто у меня вообще есть выбор!
Быстрое ритмичное постукивание каблуков на лестнице возвестило о появлении Мери. Горничная протиснулась в комнату мимо Эйвери, держа в одной руке медный чайник, из которого на пол выплескивалась вода, а в другой — маленькую, плотно закрытую жаровню. Чистые простыни, перекинутые через плечо, придавали ей сходство с мумией, с пояса на талии свисал острый охотничий нож.
— Я все принесла, мисс Бид, — запыхавшись, выговорила она. — Все.
Мери поставила чайник и жаровню на пол, швырнула ножны с лезвием к изножью кровати и одним движением плеча стряхнула с себя свернутые в рулоны свежие простыни. Затем она бросила взгляд на Терезу, которая снова принялась охать и стонать, и боязливо осведомилась:
— Не могу ли я удалиться?
— Трусиха! — вскричала Тереза.
— Мне, пожалуй, и вправду лучше уйти, — елейным голоском пропищала Мери. — Так я только еще больше ее расстраиваю.
— Ладно, иди, — ответила Лили, взяв в руки охотничий нож и с довольным видом осмотрев его блестящую поверхность при свете свечи. Оно сверкало, как начищенное серебро. У Эйвери все поплыло перед глазами. Мери, получив позволение удалиться, тут же исчезла.
— Неужели вы собираетесь использовать это? — в ужасе пробормотал Эйвери.
— Она ничего не почувствует, — заверила его Лили и захлопнула дверь перед его носом.
Последующие часы тянулись для Эйвери бесконечно долго. Отдельные вспышки яростной брани, доносившейся из-за двери, перемежались долгими периодами напряженной тишины. Несколько раз Эйвери довелось услышать, как Тереза в самых ярких и образных выражениях расписывала, что она сделает с тем парнем, который ее обрюхатил, если тот, к своему несчастью, снова попадется ей на глаза.
Вскоре даже эти громогласные заверения стихли, и теперь безмолвие нарушало только тихое, умиротворяющее бормотание Лили, которое чередовалось со звуками, связывавшимися в сознании Эйвери с неимоверными усилиями. Он вынул из кармана часы Карла и отметил про себя время, невольно задаваясь вопросом, сколько раз предки Карла отмечали по этим часам момент появления своих детей на свет " не придется ли когда-нибудь и ему самому следить за тем, как минутная стрелка медленно ползет по их гладкой поверхности из слоновой кости, прислушиваясь к звукам родовых схваток Лил… его жены.
Дверь распахнулась на пороге стояла Лили, держа в перепачканных кровью руках крохотный сверток. В комнате за ее спиной в постели лежала Тереза. Глаза ее были закрыты, грудь еле заметно поднималась и опускалась. У него закружилась голова
— Вот сказала Лили. — Прижмите малышку к себе покрепче, ее нужно держать в тепле.
Ее. Эйвери уставился на сверток, который протягивала ему Лили, однако ничего не мог рассмотреть. Во всяком случае, ничего такого что бы напоминало бы «ее», хотя бы приблизительно.
— Я еще не приготовила для нее жаровню.
— Что? — спросил он. — Уж не собираетесь ли вы ее поджарить?
Она рассмеялась — о, что за дивный, дивный звук!
— Heт я хочу приготовить для них колыбельку перед самой жаровней, чтобы им было сухо и тепло. Обычно мы используй для этой цели духовку в плите, где выпекается хлеб, но она уже давно остыла.
— Для них?
— Да. — Лили просияла. — У Терезы двойня.
Тереза зашевелилась в постели. Лили бросила беглый взгляд через плечо.
— Вот. Возьмите ее и держите поближе к себе.
Онемев от изумления, не в силах произнести ни слова, он крохотное создание, которое Лили положила ему на руки. Она ободряюще улыбнулась: все оказалось просто, не правда ли? Второй малыш, похоже, немного тянет с появлением на свет, — призналась она, нагнувшись к нему но все будет отлично, вот увидите. Зачем ей понадобилось его успокаивать? Ведь это же был всего-навсего ребенок! Уж ребенка-то он мог удержать на руках!
— Вы готовы мне помочь или будете стоять там, болтая с там… А-а-а вдруг резко вытянулась, ухватилась за железные поручни по обе стороны от нее и, запрокинув голову, снова зашлась криком.
— Тереза говорила мне, что она ирландка. — И с этой загадочной, как будто бы не относящейся к делу фразой Лили закрыла дверь.
Эйвери смотрел на темно-лиловое личико малышки, сморщенное, словно прохудившийся чулок. Одной ладонью он мог без труда обхватить ее голову и почти всю верхнюю часть туловища. Ему доводилось видеть новорожденных щенят почти такой же величины.
Он осторожно откинул край простынки с ее личика. Малышка начала извиваться, и вскоре из-под неплотно прилегавших пеленок показался крохотный кулачок. Эйвери завороженно разглядывал маленькую ручку, уже сейчас поражающую совершенством форм: едва намечавшиеся ногтевые пластинки на конце каждого пальчика, сморщенную ладошку, хрупкое запястье.
Он наклонился к ней поближе. Ресницы у нее были не больше, чем усики у бабочки, — скорее, лишь слабый намек на них, оттенявший темные круглые щечки. Он закрыл глаза, вбирая в себя такой теплый, такой земной запах абсолютной новизны, и затем дотронулся до щеки, такой нежной и мягкой.
Уникальность и неповторимость этого крохотного существа, которое он держал в своих руках, переполняли его душу благоговейным трепетом, пробуждали в нем изначальную потребность стать для нее опорой и защитой. Насколько сильнее была бы эта потребность, если бы он держал в руках свое собственное дитя?
Дверь снова распахнулась. На пороге с торжествующей улыбкой на губах стояла Лили, держа в руках еще один сверток с новорожденным.
Он опустил глаза на свою подопечную.
— Если бы она была моей, — задумчиво сказал Эйвери, — я бы сделал все от меня зависящее, чтобы защитить и уберечь ее от бед. Никто бы не посмел забрать ее у меня. Никогда. Могу в том поклясться.
Улыбка исчезла с лица Лили, она нахмурилась и исподлобья бросила на него непримиримый взгляд. Их короткое перемирие подошло к концу, враждебность и страстная тоска, которые лежали в основе их отношений, снова всплыли на поверхность.
— И я тоже, — ответила она.
Глава 20
Наутро гроза стихла. Свежий ветер разогнал остатки облаков, оставляя за собой ясное, чистое небо.
Лили завтракала в библиотеке при закрытых дверях. Она призналась Эйвери Торну в таких вещах, которые никогда бы не решилась доверить никому другому. Она открыла ему причины, которые побудили ее присоединиться к Движению за права женщин и принять столь трудное для нее решение никогда не выходить замуж. Однако она была не готова к такой бурной реакции на свои слова, к его обвинениям в том, что ее выбор — а следовательно, и выбор ее матери — был эгоистичным и опрометчивым. Он был настолько убежден в собственной правоте, настолько равнодушен к горю матери, потерявшей своих детей… и тем не менее она его понимала.
Она оставалась в библиотеке до самого вечера.
Ей незачем было прятаться от него. Эйвери покинул дом еще до рассвета и, переступив порог жилища Драммонда, предложил ему свою помощь в любом деле, к которому тот сочтет его пригодным, — лишь бы оно требовало усердного, напряженного труда и задержало его до самого вечера подальше от усадьбы. Драммонд с радостью пошел ему навстречу.
Он послал Эйвери работать вместе с косарями на лугу позади конюшни, где они дружно сгребали сено в скирды, наваливая сверху все новые охапки, отчего стог становился все выше и выше.
Следующая неделя в Милл-Хаусе прошла сравнительно спокойно. Франциска оставалась у себя в спальне без каких-либо извинений или оправданий. Тереза не отпускала от себя Кэти и исполненную раскаяния Мери, которые наперебой восторгались ее малышами. Эвелин, считавшая своим долгом развлекать Полли Мейкпис, взяла на себя роль хозяйки дома. Как ни странно, но обе дамы с удовольствием проводили вместе долгие часы. От их попыток помирить Лили и Эйвери пришлось на время отказаться, поскольку было чрезвычайно трудно подстроить встречу людей, которые редко находились в доме в одно и то же время. Бернард оказался предоставлен самому себе.
Когда Эйвери наконец удалось совладать со своими чувствами, он понял, что, избегая Лили, он тем самым оставил своего юного кузена одного в обществе женщин. Поэтому за день до приема у Камфилдов Эйвери отправился на поиски Бернарда.
Мальчика не оказалось ни в его комнате, ни в библиотеке — когда он задал вежливый вопрос Лили, то услышал короткий ответ из-за закрытой двери, — ни в гостиной. Наконец миссис Кеттл указала ему на чердак над вторым этажом того крыла дома, где обычно помещались слуги.
Направляясь по узкому коридору на половину слуг, Эйвери вдруг сообразил, что ему придется пройти мимо спальни Терезы, так как приставная лестница, которая вела на чердак, находилась в самом его конце. Он осторожно приблизился к открытой двери, готовый к тому, что Тереза начнет швырять в него мокрыми тряпками или даже острыми предметами.
Из комнаты доносилось приглушенное воркование трех женщин. Глядя прямо перед собой, он собрался было пройти мимо.
— Мистер Торн! — Голос Терезы настиг его в нескольких шагах от лестницы. Непохоже было, что она лишилась рассудка, однако осторожность все равно не помешает. — Мистер Торн, идите посмотрите на малышей! В конце концов, ведь это вы помогли им появиться на свет!
Эйвери не мог позволить подобным слухам распространяться по дому беспрепятственно. Поэтому он вернулся назад и заглянул в комнату.
Тереза сидела на постели, обложенная по меньшей мере полудюжиной подушек. Волосы ее покрывал какой-то нелепый кружевной чепец, не подходивший ей ни по возрасту, ни по размеру, на плечах красовалась пушистая розовая шаль. По обе стороны от кровати расположились Мери и Кэти, каждая из них держала в руках по младенцу. Все они просияли, едва увидев его.
Эйвери откашлялся.
— Как вы себя чувствуете, Тереза?
— О, просто превосходно, мистер Торн! — отозвалась Тереза восторженно, ее пальцы кокетливо поигрывали лентами чепца. — Вы не хотите взглянуть на детишек? Ведь вы почти что сами приняли их…
— Нет, — ответил он твердо, входя в спальню. — От меня не было никакого толка. Это мисс Бид приняла ваших малышей. Я стоял за дверью.
Тереза шутливо погрозила ему пальцем:
— Да полно вам, сэр! Я-то помню совсем другое. Вы просто скромничаете, только и всего. Вы были моей опорой, источником силы в час испытаний. Стоило мне только на вас взглянуть, как мне тут же становилось ясно, что все будет в порядке и ничего дурного со мной не случится. — Она кокетливо взмахнула ресницами.
Право, эту женщину невозможно было понять.
— Вы только полюбуйтесь на малышей, сэр! — весело прощебетала Мери и протянула ему крохотное существо, которое держала в руках, чтобы он мог получше его рассмотреть. Кэти, звонко рассмеявшись, последовала ее примеру. Эйвери наклонился и обвел беглым взглядом каждого из младенцев. Оба они сейчас больше всего походили на две маленькие ожившие брюквы.
— Какая прелесть, — произнес он наконец.
— Вы не хотите ее подержать, сэр? — спросила Кэти.
Тут малышка приоткрыла свой крохотный ротик и разревелась, громким, пронзительным плачем выражая свое недовольство. Эйвери недоуменно уставился на нее, пораженный тем, как такое маленькое создание может быть таким громогласным. И красным — ее сморщенное личико быстро приняло оттенок темно-лилового баклажана. И сердитым — она испустила еще один душераздирающий вопль. По-видимому, она унаследовала характер своей матери.
К его удивлению, Кэти как будто вовсе не обращала внимания на то, что ребенок в ее руках заходился криком.
— Вот, возьмите. — Она поднесла девочку к его лицу.
— Нет. — Он понизил голос. — Я… я не могу. Мои руки… — Он протянул к ней ладони и смущенно произнес:
— Они ужасно грязные. Такими руками нельзя дотрагиваться до младенцев.
Лица горничных вытянулись.
— А! — протянула Тереза разочарованно и пожала плечами. — Ну ладно, как-нибудь в другой раз.
— Да, — тут же согласился Эйвери. — В другой раз. Милые… э-э… очень милые дети.
Он кивнул Терезе и поспешно удалился, пока они снова не успели его позвать.
Он услышал шаги Бернарда еще раньше, чем увидел его. Что-то ворча себе под нос, мальчик тащил тяжелую подзорную трубу к одному из окон на чердаке Милл-Хауса.
Эйвери пошел вслед за ним. К его удивлению, на чердаке не было хлама, если не считать нескольких видавших виды сундуков, старого шкафа, в котором не хватало одной дверцы, обшарпанного буфета и огромной, покрытой плесенью кровати с пологом на четырех столбиках, совершенно не к месту поставленной в самой середине помещения.
Бернард, который не заметил его появления, установил подзорную трубу перед окном и теперь был занят настройкой окуляра.
— Привет, Бернард! — бодро сказал Эйвери, подойдя к укромному уголку, который парень устроил для себя.
Перевернутая маслобойка заменяла стол, стопки книг были свалены в кучу вокруг выброшенного за ненадобностью кресла, а на полу стоял глиняный кувшин, от которого исходил запах прокисшего куриного бульона.
Вздрогнув от неожиданности, мальчик поднял глаза и улыбнулся, увидев кузена.
— О, Эйвери! А я-то думал, что вы снова отправились работать вместе с людьми Драммонда. Я как раз пытался вас найти с помощью вот этого. — Он любовно потрепал ладонью старую, чудовищных размеров подзорную трубу.
— Ты, наверное, часто сюда приходишь? — спросил Эйвери, указывая на немое свидетельство его посещений в виде множества обглоданных корок и промасленных оберток от сандвичей, которыми был усыпан пол вокруг его кресла.
— Да, вроде того, — ответил Бернард. — Глупо, не правда ли? Я имею в виду, что мне так не терпелось снова оказаться дома, со своими родными, а теперь, когда я здесь, все так отличается от того, к чему я привык, что порой мне хочется побыть одному.
Эйвери прекрасно его понимал. Он и сам испытывал то же чувство, когда был ребенком. Как он рвался провести хотя бы несколько дней в Милл-Хаусе и в то же время как нуждался в нескольких часах одиночества, чтобы глубже осмыслить все события дня, впитать в себя каждый запах, каждую мелкую подробность, каждый дюйм этого места! Лишь став взрослым, он стал чувствовать себя свободнее в обществе других людей, да и то лишь очень немногих хороших знакомых. Он с трудом сходился с людьми и потому очень дорожил теми друзьями, которые у него были.
На миг в его памяти снова возникло грустное лицо Карла. Как он страдал из-за того, что не сумел его спасти! Иногда посреди ночи он снова возвращался мыслями в тот роковой день, прослеживал по карте их путь через заснеженные равнины Гренландии, задаваясь вопросом, почему Карл находился по правую, а не по левую сторону от него, и не следовало ли ему настоять на том, чтобы они двигались гуськом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32