В первый раз – за неделю до президентских выборов, когда подсчет голосов двадцати двух миллионов избирателей показал перевес в 413 голосов в пользу Рузвельта по сравнению с действующим президентом Гербертом Гувером. Второй визит состоялся тринадцатого декабря, на следующий день после штурма Клинтонского национального банка вкладчиками.
Четыре месяца от президентских выборов до инаугурации Рузвельта, состоявшейся 4 марта 1933 года, страна жила в состоянии неуверенности и неопределенности, а точнее – в состоянии подавляемой надежды.
Губернаторы двадцати двух штатов решили закрыть банки, до тех пор, пока новый президент официально не вступит в должность. Они сделали это из опасений, что нервная система людей, три года живших в условиях жестокой депрессии, может не выдержать. «Коней на переправе не меняют», – твердили республиканцы на протяжении всей избирательной кампании, пугая нацию непредсказуемыми последствиями в случае избрания Рузвельта. Эта безответственная и непродуманная мера вызвала реакцию, которую губернаторы надеялись предотвратить. Для большинства американцев рухнул последний оплот финансовой системы, к которому они еще питали доверие. По всей стране тысячи и тысячи людей ринулись в банки, чтобы забрать свои сбережения.
Наплыв вкладчиков Клинтонского национального начался в пятницу, сразу после полудня. В час дня состоялось экстренное заседание совета директоров. Брюс Мейджорс прибыл раньше времени, впервые за последние две недели трезвый и чисто выбритый. На собрании было принято решение проводить политику всевозможных отсрочек. В три часа дня банк закрылся, чтобы открыться вновь лишь в понедельник в девять утра. За эти сорок часов директора надеялись попытаться получить поддержку от администрации штата, на федеральном уровне и от частных финансовых организаций. Они хватались за соломинку. Неделю назад закрылся Банк Соединенных Штатов, ознаменовав собой самый жесточайший провал во всей истории банков. Даже наиболее оптимистичный директор Клинтонского национального питал очень слабую надежду. Спасти небольшой Клинтонский банк могло только чудо.
Брюс рассказал об этом Келли и Джо Кеннеди. Они сидели в гостиной у пылающего камина, попивая горячий пунш, приготовленный Келли. Ей захотелось создать в доме праздничную атмосферу. Не позволит она мрачному настроению испортить Нату рождественские каникулы.
– Джо у нас умеет творить чудеса. Как, Джо, сотворите небольшое чудо, чтобы спасти Клинтонский банк?
Он полулежал в кресле, глядя на бронзового орла, казалось, заполнявшего собой всю комнату. Правда, сегодня Дядя Сэм выглядел менее зловещим, чем обычно, – возможно, из-за сумеречного освещения, несколько смягчившего его свирепые черты.
– Никаких чудес не существует. Если вы вступаете в рискованную игру, и она заканчивается успешно, то это чудо. Если же игра заканчивается провалом – значит, вы болван. – Он выпрямился в кресле, взглянул на Келли. – Я могу предложить одну игру, которая, возможно, спасет банк. Хотите послушать?
– Сначала скажите вот что. На моем месте вы бы рискнули? Он ответил не колеблясь:
– Да, не задумываясь.
– Решено. Я это сделаю. Теперь скажите, что мы должны предпринять.
Кеннеди обратился к Брюсу:
– Скажите, вы и другие директора взяли из банка свои личные вклады, прежде чем закрыться в пятницу?
Брюс покраснел.
– Нет… не совсем. Мы обсуждали эту возможность, но большинство проголосовало против.
Смущенный вид Брюса не вызывал сомнений в том, на чьей стороне голосовал он сам.
– Так… Сколько у вас есть на руках наличными и сколько еще вы можете собрать к понедельнику?
Келли ответила за мужа:
– Два года я храню доходы от моста дома в сейфе. Я разуверилась в банках, когда они начали отзывать ссуды, выданные спекулянтам, которых с самого начала никак нельзя было ссужать деньгами.
Джо усмехнулся. Все в этой женщине ему нравилось. Обычно красивые, утонченные и остроумные женщины – очаровательные собеседницы, однако в трудных обстоятельствах, в состоянии стресса, от них толку мало: превращаются в беспомощные создания. Синдром утонченного воспитания… Миссис Мейджорс совсем не такова. За фасадом изысканной леди скрывается жесткая, практичная, стойкая, вполне земная натура.
– Умница. И сколько же у вас накопилось?
– Тысяч десять. Может, чуть больше.
– У нас могло быть вдвое или втрое больше, если бы она не тратилась на этих неблагодарных фермеров, – вмешался Брюс.
Келли уничтожила его одной фразой:
– Мы должны любой ценой сохранить своих людей в живых, дорогой мой, хотя бы для того, чтобы выращивать пшеницу, без которой неработающие вроде тебя не могли бы ежедневно наслаждаться своей бутылочкой виски.
– Десяти тысяч вполне хватит, – заверил их Кеннеди. – Теперь послушайте, что вы должны сделать…
В понедельник утром Келли и Брюс подъехали к зданию Клинтонского национального банка без четверти девять. Очередь вытянулась на целый квартал и заворачивала за угол.
Красивая, элегантно одетая женщина, выходящая из автомобиля с шофером, не могла не привлечь к себе внимания даже таких мрачно настроенных людей, как встревоженные вкладчики банка. Когда она пошла к передним рядам очереди, раздались негодующие возгласы:
– Эй, леди, давайте-ка в конец очереди!
– Придется подождать, как и остальным, если хотите забрать свои денежки!
– Да кто она такая вообще? Думает, если приехала в машине с шофером, то у нее особые привилегии?
Келли притворилась удивленной. Приложила палец в перчатке к губам.
– Это очередь, чтобы забрать деньги?
– А ты что думаешь, дорогуша?
Толстая женщина в старушечьем платке на седых волосах угрожающе выставила локоть, не давая Келли пройти.
– Но я приехала не забрать, а вложить деньги. – Келли открыла большую сумку, висевшую на руке, и показала ее содержимое. Аккуратно перевязанные пачки зеленых банкнот, пяти-, десяти– и двадцатидолларовых. – Видите? Здесь больше десяти тысяч долларов.
Она прошла вдоль очереди, показывая деньги всем желающим.
Пожилой мужчина в котелке и поношенном темном пальто с бархатным воротником остановил ее:
– Мадам, вы, верно, рехнулись, если хотите вложить свои деньги в этот банк. С таким же успехом можете выбросить их в Гудзон. А еще лучше – раздайте нам.
– Что за ерунда! – Келли повысила голос, так, чтобы слышала вся очередь. – Это вы рехнулись, если верите всему этому бреду, который передают по радио и пишут в газетах! – Она взяла Брюса за руку. – Вот мой муж, директор этого учреждения. Вы что думаете, мы стали бы вкладывать деньги в банк, которому грозит крах? Да никогда! Мой муж уже давно был бы там, чтобы забрать свои сбережения прежде, чем это сделаете вы… Разве вы не слышали последнюю новость? Вновь избранный президент Рузвельт объявил, что все банки в стране откроются в тот самый день, когда он вступит в должность. Сохранность всех вкладов гарантируется федеральным правительством, до последнего пенни. – Она поднялась на верхнюю ступеньку и теперь стояла напротив приземистого тучного человека, первого в очереди. – Ладно. Я встаю в очередь, чтобы вложить деньги. Надо быть последним идиотом, чтобы в наши дни отказываться от процентов за три месяца. А вы это самое и собираетесь сделать, забирая свои вклады. Все равно через три месяца принесете их обратно. И будете волосы на себе рвать, что вели себя как последние идиоты.
«Волосы на себе рвать… как последние идиоты»… Позднее Келли описывала это так.
– Я затронула нужную струну. Напряжение прорвалось в одну секунду. Так звенит тонкий хрустальный бокал, когда Карузо берет верхнее «си».
По очереди прокатилась волна смеха.
– Она правильно говорит!
– Эй, леди, верно говорите!
– Она права. Что я здесь делаю?
– Леди, спасибо, что просветили нас, дураков!
Ряды вкладчиков, осаждавших банк с самого рассвета начали распадаться. К тому времени как двери банка открылись, лишь десятка два – из тех, кто «умирает, но не сдается», – остались при своем намерении взять деньги. Шестеро обращенных в новую веру встали позади Келли в ее выдуманную очередь на новые вклады.
Четвертого марта 1933 года состоялась инаугурация Франклина Делано Рузвельта в качестве тридцать второго президента Соединенных Штатов Америки. Верный своему слову, он представил проект Чрезвычайного банковского закона в первый же день после открытия конгресса, девятого марта. Указ превратился в закон в рекордный срок – всего за девять часов.
Вечером в воскресенье двенадцатого мая Франклин Делано Рузвельт – ФДР, как его теперь часто называли, – обратился к американцам со своей первой «беседой у камелька», из тех, что впоследствии станут знаменитыми.
Уилл Роджерс, в прошлом ковбой и участник родео, впоследствии прославившийся как писатель-юморист, артист цирка, эстрады и кино, посвятил специальное описание первой речи Рузвельта: «Президент заговорил о том, что происходило с банками и что он теперь намерен предпринять в этой связи. Он говорил так, что его поняли все, даже банкиры».
В понедельник утром все банки открылись. К среде цены на акции начали подниматься. Президент Рузвельт получил новое доказательство доверия американцев в тот день, когда выпустили государственные ценные бумаги. На них подписались в тот же день, и заявок оказалось даже больше, чем облигаций.
Уолт Кэмпбелл подвел итог общему ощущению «забытых людей», к которым обращал президент Рузвельт свой «новый курс»:
– Он вернул людям страну.
В последний раз Келли встретилась с Джо Кеннеди на скачках в Саратоге летом 1934 года. Она приехала одна. Он сидел в ложе с газетным магнатом Уильямом Рэндолфом Херстом и киноактрисой Мэрион Дэвис. Оглядывая поле в бинокль в перерыве между заездами, он увидел Келли, стоявшую у перил в позе, выгодно обрисовывавшей ее фигуру. Кеннеди извинился перед друзьями и подошел к Келли.
– Джо! Какой приятный сюрприз!
Она подставила ему щеку для поцелуя. Он взял ее руки, поцеловал.
– Келли Мейджорс, почему вы не дали мне знать, что собираетесь приехать?
– Я сама об этом не знала до вчерашнего дня. Брюс уехал по делам, сын в лагере. – Улыбка исчезла с ее губ, лицо потемнело. – Я ужасно беспокоюсь. Он в первый раз уехал из дома.
– Не надо так говорить. Лагерь послужит ему на пользу. Вы же не хотите, чтобы он вырос маменькиным сынком и всю жизнь держался за вашу юбку. Келли, вы же не такая, как другие женщины.
– Да, вы правы. – Она вновь приняла жизнерадостный вид, однако это была всего лишь маска. – В любом случае Нат всегда делает то, что считает нужным. И в данном случае он настоял на своем.
– Так вот что вас беспокоит! Вы привыкли к тому, что все во всем слушаются вас. Вы привыкли отдавать приказания. А теперь ваш сын настоял на своем, и вы повесили нос. Мне хорошо знакомо это чувство. Мой сын Джек – ему семнадцать – тоже привык делать то, что считает нужным.
Келли заговорила о другом:
– Примите мои поздравления, Джо. Я слышала о том, что президент назначил вас председателем Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям. А в чем состоят ваши обязанности?
– Комиссия будет контролировать рынок ценных бумаг. Ни один обменный пункт не имеет права функционировать в Соединенных Штатах без нашей лицензии, и все бумаги должны регистрироваться в нашей комиссии. Иными словами, наша обязанность состоит в том, чтобы изгнать старых махинаторов вроде меня с Уолл-стрит.
– Да, я слышала, ваше назначение произвело настоящий фурор. Поднялась такая суматоха…
– Суматоха – это еще мягко сказано. Поднялась целая буря. Ее отголоски до сих пор слышны в залах конгресса и на Уолл-стрит. Все дело в том, что ФДР в своих мыслях и действиях настолько опережает всех остальных, что они не сразу к нему подстраиваются. Я действительно лучше других гожусь на эту должность, и это не простое самомнение, хотя у меня его достаточно. Если правительство хочет, чтобы игра велась честно и по правилам, лучший способ – нанять для контроля самую крупную акулу большого бизнеса. Такой человек знает все возможные трюки, может распознать все мыслимые уловки и ухищрения. Эта работа не для честного человека, привыкшего сидеть в башне из слоновой кости. Ну, хватит обо мне. Чем вы занимались это время?
– Ничего интересного. Большую часть зимы просидели в снегу, в одиночестве. В конце июня я на педелю ездила на озеро Джордж. В отеле «Сагамор» было не больше десятка отдыхающих. Помните, как раньше эти старые наседки часами кудахтали на веранде? На этот раз в воскресенье я насчитала всего пять человек – двое мужчин и три женщины, всем за девяносто, полуслепые и со слуховыми аппаратами. Я могла бы загорать на пляже голой, и никто не обратил бы внимания.
– Я бы обратил. – Он сжал ее руку. – В Майами то же самое. Словно город призраков. Страна не может измениться за один день, Келли. Республиканцы разваливали нашу экономику целых двенадцать лет. Демократам не привести ее в порядок ни за сто дней, ни за год, ни даже за два. Кстати, если захотите вложить деньги в землю во Флориде, можете напасть на золотую жилу. Огромные пространства на побережье идут за бесценок. Лет через десять или двадцать эта земля будет на вес золота.
– Даже не знаю, Джо. Все наши доходы ушли на то, чтобы удержать имущество Мейджорсов и Найтов. А налоги сейчас просто грабительские. Я, кажется, готова согласиться с мистером Гол-дом: Рузвельт разыгрывает из себя Робин Гуда – грабит богатых, чтобы накормить бедных.
– Обязательно расскажу об этом Фрэнку. Вот уж он посмеется. Болезнь научила его одной премудрости – смеяться над самим собой. Большинство людей терпят неудачу только потому, что воспринимают себя слишком серьезно. Напрасно! Жизнь – всего лишь игра. Иногда великая игра, но все равно не больше чем игра. А когда она заканчивается, и бедный, и богатый сдают свои фишки и подходят ко вратам как равные. Ну а если серьезно… не могу ли я чем-нибудь помочь? Может быть, вам нужна ссуда?
– Нет, спасибо, Джо. Я думаю, мы справимся. Цены на рынках растут, индекс Доу-Джонса уже поднялся до ста и продолжает расти. Через год мы начнем продавать акции, тогда станет легче.
Он сжал губы, принял серьезный вид.
– Позвольте дать вам совет, Келли. Первым делом продайте компанию Мейджорсов.
– Совсем не то вы советовали мне во время нашей первой встречи, – нахмурилась она. – Тогда вы с большим энтузиазмом говорили о строительстве, о кирпичном производстве и его большом будущем после Депрессии. Кстати, в этом году дела идут совсем неплохо.
Он покачал головой.
– Цифры по объему продаж еще ни о чем не говорят. Значение имеет лишь то, сколько кирпича доставлено заказчику и оплачено им. В будущем году вы почувствуете разницу. Видите ли, когда руководство компании объявило о своих намерениях, Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям провела тщательную проверку. Поверьте мне, Келли, компания в жутком состоянии: просроченные заказы, по которым в любую минуту могут быть предъявлены иски, заказчики жалуются на качество продукции. Некоторые из ваших давних торговых точек уже переходят в руки промышленника из Филадельфии.
Келли оперлась на перила, откинула прядь волос с виска.
– Не могу сказать, чтобы вы меня очень удивили, Джо. Брюс, не так ли?
– К сожалению, да. Я неплохо отношусь к Брюсу, но он слабый человек. Кризис и Депрессия слишком сильно на него подействовали. Слабым людям не место в большом бизнесе.
– Вы хотели сказать – слабакам. Я чересчур понадеялась на Гарднера. Брюс и Карл уже несколько лет ничем не занимаются. Фактически фирмой давно руководит Гарднер.
– Гарднер ничего не будет делать. Это ведь не его бизнес. Фирма как корабль: если у руля никого нет, он тонет. Вы не представляете, насколько чувствительны рабочие к таким вещам. Когда никто их не контролирует и не погоняет, они начинают работать по-иному. Компания Мейджорсов поражена вирусом инертности, халатности, неэффективности и откровенного обмана. В бухгалтерских книгах все напутано или наврано. Комиссия не смогла дать вам разрешение о выпуске акций. Я не должен был вам этого говорить, но я считаю вас своим другом. Так что продавайте все, пока не поздно. Дайте мне знать, а уж я найду покупателя и позабочусь о том, чтобы вы получили хорошую цену. – Он подмигнул ей. – У меня есть кое-какой опыт в таких делах.
– Вы настоящий друг, Джо. – Келли поцеловала его в щеку. – Мы продадим компанию. Конечно, Брюса будет нелегко убедить. Компания записана на его имя, однако она очень много значит для Карла.
– Я понимаю. Когда создаешь какое-нибудь дело и выпестуешь его… это все равно что расстаться с собственным ребенком.
Келли прикрыла глаза, представила Ната.
– Я никогда не думала об этом таким образом. Возможно, это окажется еще тяжелее, чем я предполагала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Четыре месяца от президентских выборов до инаугурации Рузвельта, состоявшейся 4 марта 1933 года, страна жила в состоянии неуверенности и неопределенности, а точнее – в состоянии подавляемой надежды.
Губернаторы двадцати двух штатов решили закрыть банки, до тех пор, пока новый президент официально не вступит в должность. Они сделали это из опасений, что нервная система людей, три года живших в условиях жестокой депрессии, может не выдержать. «Коней на переправе не меняют», – твердили республиканцы на протяжении всей избирательной кампании, пугая нацию непредсказуемыми последствиями в случае избрания Рузвельта. Эта безответственная и непродуманная мера вызвала реакцию, которую губернаторы надеялись предотвратить. Для большинства американцев рухнул последний оплот финансовой системы, к которому они еще питали доверие. По всей стране тысячи и тысячи людей ринулись в банки, чтобы забрать свои сбережения.
Наплыв вкладчиков Клинтонского национального начался в пятницу, сразу после полудня. В час дня состоялось экстренное заседание совета директоров. Брюс Мейджорс прибыл раньше времени, впервые за последние две недели трезвый и чисто выбритый. На собрании было принято решение проводить политику всевозможных отсрочек. В три часа дня банк закрылся, чтобы открыться вновь лишь в понедельник в девять утра. За эти сорок часов директора надеялись попытаться получить поддержку от администрации штата, на федеральном уровне и от частных финансовых организаций. Они хватались за соломинку. Неделю назад закрылся Банк Соединенных Штатов, ознаменовав собой самый жесточайший провал во всей истории банков. Даже наиболее оптимистичный директор Клинтонского национального питал очень слабую надежду. Спасти небольшой Клинтонский банк могло только чудо.
Брюс рассказал об этом Келли и Джо Кеннеди. Они сидели в гостиной у пылающего камина, попивая горячий пунш, приготовленный Келли. Ей захотелось создать в доме праздничную атмосферу. Не позволит она мрачному настроению испортить Нату рождественские каникулы.
– Джо у нас умеет творить чудеса. Как, Джо, сотворите небольшое чудо, чтобы спасти Клинтонский банк?
Он полулежал в кресле, глядя на бронзового орла, казалось, заполнявшего собой всю комнату. Правда, сегодня Дядя Сэм выглядел менее зловещим, чем обычно, – возможно, из-за сумеречного освещения, несколько смягчившего его свирепые черты.
– Никаких чудес не существует. Если вы вступаете в рискованную игру, и она заканчивается успешно, то это чудо. Если же игра заканчивается провалом – значит, вы болван. – Он выпрямился в кресле, взглянул на Келли. – Я могу предложить одну игру, которая, возможно, спасет банк. Хотите послушать?
– Сначала скажите вот что. На моем месте вы бы рискнули? Он ответил не колеблясь:
– Да, не задумываясь.
– Решено. Я это сделаю. Теперь скажите, что мы должны предпринять.
Кеннеди обратился к Брюсу:
– Скажите, вы и другие директора взяли из банка свои личные вклады, прежде чем закрыться в пятницу?
Брюс покраснел.
– Нет… не совсем. Мы обсуждали эту возможность, но большинство проголосовало против.
Смущенный вид Брюса не вызывал сомнений в том, на чьей стороне голосовал он сам.
– Так… Сколько у вас есть на руках наличными и сколько еще вы можете собрать к понедельнику?
Келли ответила за мужа:
– Два года я храню доходы от моста дома в сейфе. Я разуверилась в банках, когда они начали отзывать ссуды, выданные спекулянтам, которых с самого начала никак нельзя было ссужать деньгами.
Джо усмехнулся. Все в этой женщине ему нравилось. Обычно красивые, утонченные и остроумные женщины – очаровательные собеседницы, однако в трудных обстоятельствах, в состоянии стресса, от них толку мало: превращаются в беспомощные создания. Синдром утонченного воспитания… Миссис Мейджорс совсем не такова. За фасадом изысканной леди скрывается жесткая, практичная, стойкая, вполне земная натура.
– Умница. И сколько же у вас накопилось?
– Тысяч десять. Может, чуть больше.
– У нас могло быть вдвое или втрое больше, если бы она не тратилась на этих неблагодарных фермеров, – вмешался Брюс.
Келли уничтожила его одной фразой:
– Мы должны любой ценой сохранить своих людей в живых, дорогой мой, хотя бы для того, чтобы выращивать пшеницу, без которой неработающие вроде тебя не могли бы ежедневно наслаждаться своей бутылочкой виски.
– Десяти тысяч вполне хватит, – заверил их Кеннеди. – Теперь послушайте, что вы должны сделать…
В понедельник утром Келли и Брюс подъехали к зданию Клинтонского национального банка без четверти девять. Очередь вытянулась на целый квартал и заворачивала за угол.
Красивая, элегантно одетая женщина, выходящая из автомобиля с шофером, не могла не привлечь к себе внимания даже таких мрачно настроенных людей, как встревоженные вкладчики банка. Когда она пошла к передним рядам очереди, раздались негодующие возгласы:
– Эй, леди, давайте-ка в конец очереди!
– Придется подождать, как и остальным, если хотите забрать свои денежки!
– Да кто она такая вообще? Думает, если приехала в машине с шофером, то у нее особые привилегии?
Келли притворилась удивленной. Приложила палец в перчатке к губам.
– Это очередь, чтобы забрать деньги?
– А ты что думаешь, дорогуша?
Толстая женщина в старушечьем платке на седых волосах угрожающе выставила локоть, не давая Келли пройти.
– Но я приехала не забрать, а вложить деньги. – Келли открыла большую сумку, висевшую на руке, и показала ее содержимое. Аккуратно перевязанные пачки зеленых банкнот, пяти-, десяти– и двадцатидолларовых. – Видите? Здесь больше десяти тысяч долларов.
Она прошла вдоль очереди, показывая деньги всем желающим.
Пожилой мужчина в котелке и поношенном темном пальто с бархатным воротником остановил ее:
– Мадам, вы, верно, рехнулись, если хотите вложить свои деньги в этот банк. С таким же успехом можете выбросить их в Гудзон. А еще лучше – раздайте нам.
– Что за ерунда! – Келли повысила голос, так, чтобы слышала вся очередь. – Это вы рехнулись, если верите всему этому бреду, который передают по радио и пишут в газетах! – Она взяла Брюса за руку. – Вот мой муж, директор этого учреждения. Вы что думаете, мы стали бы вкладывать деньги в банк, которому грозит крах? Да никогда! Мой муж уже давно был бы там, чтобы забрать свои сбережения прежде, чем это сделаете вы… Разве вы не слышали последнюю новость? Вновь избранный президент Рузвельт объявил, что все банки в стране откроются в тот самый день, когда он вступит в должность. Сохранность всех вкладов гарантируется федеральным правительством, до последнего пенни. – Она поднялась на верхнюю ступеньку и теперь стояла напротив приземистого тучного человека, первого в очереди. – Ладно. Я встаю в очередь, чтобы вложить деньги. Надо быть последним идиотом, чтобы в наши дни отказываться от процентов за три месяца. А вы это самое и собираетесь сделать, забирая свои вклады. Все равно через три месяца принесете их обратно. И будете волосы на себе рвать, что вели себя как последние идиоты.
«Волосы на себе рвать… как последние идиоты»… Позднее Келли описывала это так.
– Я затронула нужную струну. Напряжение прорвалось в одну секунду. Так звенит тонкий хрустальный бокал, когда Карузо берет верхнее «си».
По очереди прокатилась волна смеха.
– Она правильно говорит!
– Эй, леди, верно говорите!
– Она права. Что я здесь делаю?
– Леди, спасибо, что просветили нас, дураков!
Ряды вкладчиков, осаждавших банк с самого рассвета начали распадаться. К тому времени как двери банка открылись, лишь десятка два – из тех, кто «умирает, но не сдается», – остались при своем намерении взять деньги. Шестеро обращенных в новую веру встали позади Келли в ее выдуманную очередь на новые вклады.
Четвертого марта 1933 года состоялась инаугурация Франклина Делано Рузвельта в качестве тридцать второго президента Соединенных Штатов Америки. Верный своему слову, он представил проект Чрезвычайного банковского закона в первый же день после открытия конгресса, девятого марта. Указ превратился в закон в рекордный срок – всего за девять часов.
Вечером в воскресенье двенадцатого мая Франклин Делано Рузвельт – ФДР, как его теперь часто называли, – обратился к американцам со своей первой «беседой у камелька», из тех, что впоследствии станут знаменитыми.
Уилл Роджерс, в прошлом ковбой и участник родео, впоследствии прославившийся как писатель-юморист, артист цирка, эстрады и кино, посвятил специальное описание первой речи Рузвельта: «Президент заговорил о том, что происходило с банками и что он теперь намерен предпринять в этой связи. Он говорил так, что его поняли все, даже банкиры».
В понедельник утром все банки открылись. К среде цены на акции начали подниматься. Президент Рузвельт получил новое доказательство доверия американцев в тот день, когда выпустили государственные ценные бумаги. На них подписались в тот же день, и заявок оказалось даже больше, чем облигаций.
Уолт Кэмпбелл подвел итог общему ощущению «забытых людей», к которым обращал президент Рузвельт свой «новый курс»:
– Он вернул людям страну.
В последний раз Келли встретилась с Джо Кеннеди на скачках в Саратоге летом 1934 года. Она приехала одна. Он сидел в ложе с газетным магнатом Уильямом Рэндолфом Херстом и киноактрисой Мэрион Дэвис. Оглядывая поле в бинокль в перерыве между заездами, он увидел Келли, стоявшую у перил в позе, выгодно обрисовывавшей ее фигуру. Кеннеди извинился перед друзьями и подошел к Келли.
– Джо! Какой приятный сюрприз!
Она подставила ему щеку для поцелуя. Он взял ее руки, поцеловал.
– Келли Мейджорс, почему вы не дали мне знать, что собираетесь приехать?
– Я сама об этом не знала до вчерашнего дня. Брюс уехал по делам, сын в лагере. – Улыбка исчезла с ее губ, лицо потемнело. – Я ужасно беспокоюсь. Он в первый раз уехал из дома.
– Не надо так говорить. Лагерь послужит ему на пользу. Вы же не хотите, чтобы он вырос маменькиным сынком и всю жизнь держался за вашу юбку. Келли, вы же не такая, как другие женщины.
– Да, вы правы. – Она вновь приняла жизнерадостный вид, однако это была всего лишь маска. – В любом случае Нат всегда делает то, что считает нужным. И в данном случае он настоял на своем.
– Так вот что вас беспокоит! Вы привыкли к тому, что все во всем слушаются вас. Вы привыкли отдавать приказания. А теперь ваш сын настоял на своем, и вы повесили нос. Мне хорошо знакомо это чувство. Мой сын Джек – ему семнадцать – тоже привык делать то, что считает нужным.
Келли заговорила о другом:
– Примите мои поздравления, Джо. Я слышала о том, что президент назначил вас председателем Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям. А в чем состоят ваши обязанности?
– Комиссия будет контролировать рынок ценных бумаг. Ни один обменный пункт не имеет права функционировать в Соединенных Штатах без нашей лицензии, и все бумаги должны регистрироваться в нашей комиссии. Иными словами, наша обязанность состоит в том, чтобы изгнать старых махинаторов вроде меня с Уолл-стрит.
– Да, я слышала, ваше назначение произвело настоящий фурор. Поднялась такая суматоха…
– Суматоха – это еще мягко сказано. Поднялась целая буря. Ее отголоски до сих пор слышны в залах конгресса и на Уолл-стрит. Все дело в том, что ФДР в своих мыслях и действиях настолько опережает всех остальных, что они не сразу к нему подстраиваются. Я действительно лучше других гожусь на эту должность, и это не простое самомнение, хотя у меня его достаточно. Если правительство хочет, чтобы игра велась честно и по правилам, лучший способ – нанять для контроля самую крупную акулу большого бизнеса. Такой человек знает все возможные трюки, может распознать все мыслимые уловки и ухищрения. Эта работа не для честного человека, привыкшего сидеть в башне из слоновой кости. Ну, хватит обо мне. Чем вы занимались это время?
– Ничего интересного. Большую часть зимы просидели в снегу, в одиночестве. В конце июня я на педелю ездила на озеро Джордж. В отеле «Сагамор» было не больше десятка отдыхающих. Помните, как раньше эти старые наседки часами кудахтали на веранде? На этот раз в воскресенье я насчитала всего пять человек – двое мужчин и три женщины, всем за девяносто, полуслепые и со слуховыми аппаратами. Я могла бы загорать на пляже голой, и никто не обратил бы внимания.
– Я бы обратил. – Он сжал ее руку. – В Майами то же самое. Словно город призраков. Страна не может измениться за один день, Келли. Республиканцы разваливали нашу экономику целых двенадцать лет. Демократам не привести ее в порядок ни за сто дней, ни за год, ни даже за два. Кстати, если захотите вложить деньги в землю во Флориде, можете напасть на золотую жилу. Огромные пространства на побережье идут за бесценок. Лет через десять или двадцать эта земля будет на вес золота.
– Даже не знаю, Джо. Все наши доходы ушли на то, чтобы удержать имущество Мейджорсов и Найтов. А налоги сейчас просто грабительские. Я, кажется, готова согласиться с мистером Гол-дом: Рузвельт разыгрывает из себя Робин Гуда – грабит богатых, чтобы накормить бедных.
– Обязательно расскажу об этом Фрэнку. Вот уж он посмеется. Болезнь научила его одной премудрости – смеяться над самим собой. Большинство людей терпят неудачу только потому, что воспринимают себя слишком серьезно. Напрасно! Жизнь – всего лишь игра. Иногда великая игра, но все равно не больше чем игра. А когда она заканчивается, и бедный, и богатый сдают свои фишки и подходят ко вратам как равные. Ну а если серьезно… не могу ли я чем-нибудь помочь? Может быть, вам нужна ссуда?
– Нет, спасибо, Джо. Я думаю, мы справимся. Цены на рынках растут, индекс Доу-Джонса уже поднялся до ста и продолжает расти. Через год мы начнем продавать акции, тогда станет легче.
Он сжал губы, принял серьезный вид.
– Позвольте дать вам совет, Келли. Первым делом продайте компанию Мейджорсов.
– Совсем не то вы советовали мне во время нашей первой встречи, – нахмурилась она. – Тогда вы с большим энтузиазмом говорили о строительстве, о кирпичном производстве и его большом будущем после Депрессии. Кстати, в этом году дела идут совсем неплохо.
Он покачал головой.
– Цифры по объему продаж еще ни о чем не говорят. Значение имеет лишь то, сколько кирпича доставлено заказчику и оплачено им. В будущем году вы почувствуете разницу. Видите ли, когда руководство компании объявило о своих намерениях, Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям провела тщательную проверку. Поверьте мне, Келли, компания в жутком состоянии: просроченные заказы, по которым в любую минуту могут быть предъявлены иски, заказчики жалуются на качество продукции. Некоторые из ваших давних торговых точек уже переходят в руки промышленника из Филадельфии.
Келли оперлась на перила, откинула прядь волос с виска.
– Не могу сказать, чтобы вы меня очень удивили, Джо. Брюс, не так ли?
– К сожалению, да. Я неплохо отношусь к Брюсу, но он слабый человек. Кризис и Депрессия слишком сильно на него подействовали. Слабым людям не место в большом бизнесе.
– Вы хотели сказать – слабакам. Я чересчур понадеялась на Гарднера. Брюс и Карл уже несколько лет ничем не занимаются. Фактически фирмой давно руководит Гарднер.
– Гарднер ничего не будет делать. Это ведь не его бизнес. Фирма как корабль: если у руля никого нет, он тонет. Вы не представляете, насколько чувствительны рабочие к таким вещам. Когда никто их не контролирует и не погоняет, они начинают работать по-иному. Компания Мейджорсов поражена вирусом инертности, халатности, неэффективности и откровенного обмана. В бухгалтерских книгах все напутано или наврано. Комиссия не смогла дать вам разрешение о выпуске акций. Я не должен был вам этого говорить, но я считаю вас своим другом. Так что продавайте все, пока не поздно. Дайте мне знать, а уж я найду покупателя и позабочусь о том, чтобы вы получили хорошую цену. – Он подмигнул ей. – У меня есть кое-какой опыт в таких делах.
– Вы настоящий друг, Джо. – Келли поцеловала его в щеку. – Мы продадим компанию. Конечно, Брюса будет нелегко убедить. Компания записана на его имя, однако она очень много значит для Карла.
– Я понимаю. Когда создаешь какое-нибудь дело и выпестуешь его… это все равно что расстаться с собственным ребенком.
Келли прикрыла глаза, представила Ната.
– Я никогда не думала об этом таким образом. Возможно, это окажется еще тяжелее, чем я предполагала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43