— Я сожгу француженку точно так же, как твой губернатор сжег индианок в Новом Орлеане!Лесной Медведь повернулся к лесу и махнул рукой. Оттуда тотчас же вышли двое воинов, они вели под руки женщину в грязных лохмотьях. Она с трудом передвигалась, голова ее поникла, белые волосы падали на лицо.Мужчины на бруствере тихо выругались, за стенами послышался шум голосов и крики ужаса, когда стоявшие там узнали, в чем дело. Элиз словно оцепенела, она не могла поверить своим глазам: не было никакого сомнения, что женщина, которую вели начезы, — мадам Дусе.— Если вы сожжете эту женщину, — сказал Сен-Дени, — мы обрушим на вас такое возмездие, которое может присниться лишь в кошмарных снах!Лесной Медведь улыбнулся, полные губы его свирепо искривились.— Для этого вам нужно будет сначала выйти из форта.Индеец повернулся и зашагал прочь.
Когда Сен-Дени спустился с бруствера, к нему ринулась толпа людей. Некоторые женщины плакали. Видя их слезы и чувствуя напряженную атмосферу, дети тоже заплакали. Мужчины молчали, тайком обмениваясь суровыми, понимающими взглядами. Все, кроме одного. Паскаль вышел из толпы, окружавшей коменданта и стоящего рядом с ним Рено.— Извините меня, комендант, — сказал Паскаль, в голосе его слышалась нескрываемая ирония. — Я думаю, что все, как и я, хотят знать, что вы собираетесь делать с предателем, находящимся среди нас.— С предателем? — Сен-Дени нахмурился — видно было, что его мысли заняты совсем другим.— Как сказал этот индеец, мы дали приют самому военному вождю начезов, полукровке, которого они называют Татуированным Змеем. Он предал нас. Что вы собираетесь с ним делать?— Если вы имеете в виду Рено Шевалье, то он не предатель, — отрезал Сен-Дени.— А разве это не он привел с собой начезов? Пусть докажет, что это не так! Наверняка он просто опередил остальных, чтобы войти в форт. Что будет со всеми нами, если он откроет ворота, когда начезы пойдут в атаку?— Не говорите глупости!— Глупости? Этот полукровка возглавлял строительство мощных фортов для военных нужд своих индейских братьев и руководил начезами во время осады. Последние несколько лет он все время перебегал от одних к другим, жил то с одним народом, то с другим, как ему вздумается. Разве не ясно, что при первой же возможности он снова нас предаст?Элиз пробилась через толпу и остановилась перед Паскалем.— Этот человек спас твою жизнь после резни в форте Розали! — закричала она. — Ты забыл?— Нет, — ответил Паскаль, оглядывая Элиз с саркастической усмешкой. — Но я не забыл также, почему он это сделал.За стенами форта послышались пронзительные крики. Срывающимся голосом часовой закричал:— Они воткнули в землю столб и привязывают к нему женщину! Теперь несут хворост!Взглянув на Рено, Элиз увидела на его лице выражение полного отчаяния. Он перехватил ее взгляд, и это выражение тотчас исчезло, сменившись хмурой решимостью.— Вы слышите, что происходит? — воскликнул Паскаль. — И после этого вы будете терпеть в наших рядах предателя?!— То, что он сделал из преданности одному народу, совсем не значит, что он плохо относится к другому народу, — заметил Сен-Дени.— Возможно. Но я считаю, что мы не имеем права рисковать. Я думаю, его надо отослать обратно к его индейским братьям. Если он военный вождь и брат Большого Солнца, то ему ничего не стоит спасти мадам Дусе. Пусть он хоть что-нибудь сделает для французов.Послышался ропот одобрения, и тогда вперед выступила Элиз.— Нет, — прошептала она с широко открытыми глазами и повторила громче. — Нет! Человек, стоящий во главе этих воинов, — враг Рено. Он в свое время пытался захватить его должность. Лесной Медведь может убить Рено, как только тот окажется у него в руках. И уж во всяком случае, он не даст ему спасти мадам Дусе!Сен-Дени отвернулся.— Все это только потеря драгоценного времени. Мы начнем наступление, чтобы спасти эту женщину.— Подождите, — сказал Рено негромко, но в голосе его послышалась властная интонация. Сен-Дени остановился и посмотрел на него, а Рено продолжал: — Я пойду. Этого будет достаточно.— Нет! — вскрикнула Элиз, но если Рено и слышал ее, то ничем этого не обнаружил.— Я не могу разрешить вам сделать это, если все, что рассказала мадам Лаффонт, правда, — сказал комендант отрывисто.Он торопился, потому что времени оставалось совсем мало. Часовые сообщили, что снаружи индейцы уже обложили француженку хворостом. Теперь ее крики не прекращались ни на секунду. Несколько француженок молились, прикрыв глаза.— Я должен попробовать, — сказал Рено. — А вы пока готовьте наступление на случай моей неудачи. Если же вы не успеете, позвольте мне положить конец мукам мадам Дусе.Кругом заахали, у Элиз перехватило дыхание, когда она поняла значение последних слов. Если Рено не удастся спасти мадам Дусе, если атакующие не доберутся до нее вовремя, он убьет ее! Такое предложение, жестокое, но в то же время гуманное, ясно указывало на его индейское происхождение и несгибаемое мужество. Элиз ощутила комок в груди, почувствовала жгучие слезы на глазах.Сен-Дени некоторое время смотрел на Рено, а затем опустил голову.— Пусть будет по-вашему.Рено повернулся к Элиз, и она пошла к нему навстречу. То, что на них смотрели, не имело никакого значения. Она протянула к нему руки, и он взял ее ладони в свои.— Не ходи, — прошептала она. — Не ходи!— Я должен, как ты не понимаешь? Другого выхода нет.Элиз покачала головой, слезы застилали ей глаза. Рено глядел сверху на бледный овал ее лица, на глубокие янтарно-карие глаза, на дрожащие губы. Никогда в жизни ему ничего так не хотелось, как остаться здесь, с ней. Но он знал, что этому не суждено сбыться. Он бездомный изгой, он не может ни предложить ей спокойную удобную жизнь, ни даже обеспечить ее безопасность. С этим необходимо было смириться. Он не может предложить ей разделить с ним его полную опасностей жизнь. Это было бы жестоко, а он и так уже причинил ей много страданий. Он думал научить ее любви, а на деле причинил только боль. Лучше уж покончить с этим сейчас. Отрезать раз и навсегда.— Забудь обо мне, — сказал Рено, а глаза его стали совсем безжизненными. — Помни только, что я любил тебя. И будь счастлива.Со стены раздался отчаянный голос часового:— Дикари поджигают хворост!Рено отпустил Элиз и, резко повернувшись, помчался к воротам. Их для него чуть приоткрыли, а потом сразу же вновь захлопнули.Он называл ее женой своего сердца… Элиз прижала дрожащие пальцы к щекам, глядя ему вслед, а затем, подхватив юбки, взбежала на бруствер. Горящими глазами она уставилась на кромку леса, туда, где Рено разговаривал с индейскими воинами, сопровождая свою речь резкими уверенными жестами.Неподалеку от них корчилась, кашляла и вопила мадам Дусе, окутанная облаком дыма, поднимавшегося у нее из-под ног. Яркие языки пламени лизали сучья и сухой валежник, которыми обложили столб. Было хорошо слышно, как гудело и трещало усиливающееся пламя. Внизу дым стал желтым и густым, еще минута — и он превратится в сплошной столб, еще минута — и будет поздно. Дым и горячий воздух обожгут легкие мадам Дусе, пламя сначала захватит ее ноги и начнет подниматься вверх, причиняя такие страдания, что смерть покажется избавлением.Внезапно Рено резко повернулся и бросился к костру, раскидывая горящие сучья ногами, так что они разлетались по сторонам. Вокруг себя Элиз услышала нестройный хор радостных голосов, но крики замерли, когда люди увидели, что Рено выхватил из-за пояса нож. Его лезвие блеснуло на солнце.Через несколько секунд Рено уже бежал к форту с мадам Дусе на руках. Ее голова безжизненно свисала вниз, руки болтались, распущенные белые волосы и подол платья слегка дымились. Ворота форта открылись, и Рено смог зайти внутрь. Сен-Дени шагнул вперед и осторожно взял женщину на руки. Рено отступил назад, поклонился, а затем круто повернулся и вышел из ворот. Оказавшись снаружи, он быстрыми шагами направился к начезам.— Сукин сын, убийца! — раздался сдавленный крик. Один солдат поднял ружье и выстрелил вслед Рено. Раздался еще один выстрел и еще. Со стороны леса послышался ответный огонь — это начезы прикрывали отход своего военного вождя.Рено бежал, пригнувшись и уворачиваясь от пуль, пока наконец не достиг спасительных деревьев и не скрылся за ними.Внутри форта Сен-Дени внезапно оторвал взгляд от мадам Дусе и озабоченно поднял голову.— Прекратить стрельбу! — крикнул он. — Она жива! Она жива!Нестройные залпы прекратились. Индейцы растворились в лесу и исчезли из виду. Мгновение спустя единственным напоминанием об их пребывании в окрестностях форта мог служить разметанный костер со столбом в середине.Французы провели ночь в форте, потому что не знали точно, как далеко ушли начезы, и опасались, что они вновь могут вернуться. Кругом царила неразбериха, многое пришлось сделать, чтобы навести порядок. Людей надо было разместить на ночь, покормив предварительно ужином. Нервы у всех были на пределе, женщины стали шумно спорить из-за того, кто внес больший вклад в общий ужин, кому выпадет честь спать в церкви и в казармах, а кому придется довольствоваться ночлегом в доме слуг или в караульном помещении. Все говорили разом, словно гогочущие гуси. «Вот уж над чем обязательно посмеялись бы начезы», — подумала Элиз. Поскольку ее по большей части просто игнорировали, она решила потихоньку ускользнуть от них и пошла прямо к мадам Сен-Дени, чтобы предложить помощь в уходе за мадам Дусе.Несчастная женщина еще была без сознания, но ее все же раздели и вымыли. Элиз нанесла смягчающую мазь ей на кожу, ослабила тугие бинты на немногочисленных ожогах. Она также помогла облачить ее в длинную хлопчатую ночную рубашку и расчесала белые волосы с обуглившимися концами. Когда же женщины начали сокрушаться, что некому посидеть с бедняжкой, пока они пойдут укладывать спать детей, Элиз спокойно вызвалась это сделать.Она была рада, что занята делом, отвлекающим от раздумий. Кроме того, оказывая помощь мадам Дусе, она как бы очищала перед ней свою совесть за то, что покинула ее в беде. Разумеется, Элиз старалась убедить себя, что все произошло не по ее вине, но до конца она в это не верила. Она же знала, что старуха была нездорова, что ум ее повредился; ей следовало лучше за ней смотреть.Мадам Дусе лежала в постели, бледная как полотно и неподвижная, проходили часы, а она даже не пошевелилась. Снаружи раздавались звуки шумного веселья — очевидно, французы решили отметить удачный исход событий. Площадка для парадов, находившаяся позади дома коменданта, перед казармой, была освещена фонарями. Ночное спокойствие нарушали игра скрипки и губной гармошки, топот ног. Голоса стали громче, то и дело раздавался хохот — наверное, в ход пошло несколько бутылок вина. Все это Элиз слышала, но ей и в голову не приходило выглянуть наружу и тем более присоединиться к остальным. Она все сидела в полутемной, освещенной единственной свечой комнате и смотрела прямо перед собой невидящими глазами.Наконец все затихло. Единственными доносившимися до нее звуками были шаги часового. Наступили самые темные предрассветные часы, когда дух человека слабеет.— Элиз, — внезапно произнесла мадам Дусе надтреснутым хриплым голосом. — Это ты?Моментально придя в себя, Элиз склонилась над больной:— Это я. Как вы?— Не знаю. Я чувствую себя так… странно.— Вам пришлось вынести тяжкое испытание. Вам нельзя сейчас разговаривать. Хотите пить?Старуха кивнула, и Элиз принесла ей воды в бутыли из тыквы. Она приподняла ее голову и поднесла бутыль к губам. Когда та напилась, Элиз поставила бутыль на место.— Ты добра ко мне… — прошептала мадам Дусе. У Элиз перехватило дыхание.— Я?.. Нет! Я оставила вас одну у начезов, прошу простить меня за это.Губы мадам Дусе тронула слабая улыбка.— Ты не виновата. Это я испугалась.— Вы испугались?— Испугалась жизни, я думаю.— Возможно. Но сейчас вы живы и должны отдохнуть. Попытайтесь уснуть. — Элиз взяла ее тонкую руку с синими жилками, лежавшую поверх одеяла. Пальцы женщины слабо сжали ее руку.— Сегодня я видела смерть…Элиз решила, что мысли мадам Дусе снова стали бессвязными, как это не раз случалось с ней в Большой Деревне. Если не отвечать, она, возможно, вновь уснет. Но мадам Дусе открыла глаза и уставилась на Элиз.— Я боялась начезов, боялась боли, но не смерти. Я хотела умереть. Смерть казалась мне благом, и она была так близко, так близко… Когда появился Рено, я попросила его убить меня, но он не захотел.Элиз думала, что уже выплакала все слезы, но они вновь покатились градом у нее из глаз.— Дорогая, не плачь, — прошептала мадам Дусе. — Все не так уж плохо. Рено сказал, что я должна терпеть, и вот я терплю…Прошел, наверное, еще час, запели петухи, небо посветлело. Элиз вдруг почувствовала, что пальцы мадам Дусе судорожно сжали ее руку, а потом безвольно упали. Несчастная женщина перестала дышать. Глава 19 После похорон мадам Дусе Элиз поселилась у Клодетт в ее двухкомнатном доме, расположенном в двух шагах от форта. Клодетт и ее муж спали на кровати, сделанной из молодых деревьев, она стояла в заднем углу первой, большой, комнаты. В другом ее углу спали вповалку, как щенята, их дети. Грубая самодельная койка Элиз находилась во второй, меньшей, комнате среди сложенных коробок с посудой, ножами, бусами и другой утварью. Все эти вещи свидетельствовали о торговых начинаниях мужа Клодетт — большинство колонистов в тех местах зимой занимались торговлей, даже если они были земледельцами всю остальную часть года.Дни Элиз были заняты стиркой, уборкой, готовкой, уходом за детьми, помощью Клодетт, которая становилась все полней от очередной беременности. Иногда Элиз работала на табачных и индиговых полях Жюля — полола сорняки, собирала жучков и гусениц. Она была постоянно занята и радовалась этому: работа не давала ей задумываться, после нее лучше спалось ночью.Временами, однако, когда она видела, как Клодетт вперевалочку ходит по своему дому, окруженная мужем и детьми, нужная всем и всеми любимая, готовая дать жизнь какому-то новому существу, на Элиз накатывала волна слепящей зависти. Она жалела, что после их с Рено индейской идиллии у нее не останется ребенка. Ей бы надо было этому радоваться, принимая во внимание все обстоятельства, но вместо этого она испытывала горечь. Пусть бы у нее осталось хоть это… Но нет, у нее были только воспоминания и думы, которые не давали ей уснуть в темные предрассветные часы, когда она лежала на своей койке лицом в подушку.Рено пришлось сделать выбор, но он оказался бессмысленным. Его решение не спасло мадам Дусе, оно не поможет и начезам. И он знал это, знал с самого начала! Он исчез, исчез навсегда… Рено покинул ее для ее же блага, заставил подчиниться тому выбору, который, как показалось ему, сделала она, уйдя из форта начезов. Но он не хотел этого, в этом Элиз могла поклясться. Он хотел этого не более, чем она сама…Элиз обуревали сожаления. Жаль, что в их любви было так мало радости. Жаль, что она не дала ему понять, как любит его. Ей хотелось вернуть те ночи, которые они провели во время перехода, чтобы вновь прижаться к нему, чтобы не повторились эти ужасные моменты презрения и злобы. Ей хотелось… Боже, как ненавистно ей было лежать в одиночестве на своей постели!Элиз не давали покоя мысли о несправедливости бытия. Ведь все они люди, не так ли? Какое значение тогда имеют национальные различия? Почему бы не жить всем вместе без зависти и страха, без боли и смерти, без душевных мук, вызванных чувством долга перед своим народом? Она француженка, но невидимые нити связывают ее с этим полукровкой Рено, Ночным Ястребом, Татуированным Змеем. Эти нити затягивались все туже и душили ее так, как будто бы она должна была последовать за ним в загробный мир. Горло у нее саднило, болело все тело, сердце, голова.Он ушел от нее — ушел и никогда не вернется…
Вскоре до форта Сан-Жан-Баптист дошли вести из Большой Деревни, от французской военной экспедиции. Французы были совершенно ошеломлены, когда на следующее после капитуляции утро подошли к форту начезов и обнаружили, что племя покинуло его. Впрочем, этому мало кто верил. Любуа и его солдат в лучшем случае обвиняли в некомпетентности, а в худшем — в сговоре с индейцами. Начезы не просто исчезли, они забрали с собой все до последнего черепка, все награбленное у французов во время резни, за исключением ненужных им пушек и пороха. По всей видимости, им пришлось несколько раз возвращаться, чтобы забрать все это добро. Казалось невероятным, что они при этом не разбудили французских солдат и их индейских союзников. Ходили слухи, что часть золота, отнятого индейцами у колонистов, перекочевала в карманы тех, кто стерег начезов, и они сделали вид, что ничего не видели и не слышали, дав им возможность уйти.Что же касается пленных французских женщин и детей, то они и в самом деле стали заложниками чокто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Когда Сен-Дени спустился с бруствера, к нему ринулась толпа людей. Некоторые женщины плакали. Видя их слезы и чувствуя напряженную атмосферу, дети тоже заплакали. Мужчины молчали, тайком обмениваясь суровыми, понимающими взглядами. Все, кроме одного. Паскаль вышел из толпы, окружавшей коменданта и стоящего рядом с ним Рено.— Извините меня, комендант, — сказал Паскаль, в голосе его слышалась нескрываемая ирония. — Я думаю, что все, как и я, хотят знать, что вы собираетесь делать с предателем, находящимся среди нас.— С предателем? — Сен-Дени нахмурился — видно было, что его мысли заняты совсем другим.— Как сказал этот индеец, мы дали приют самому военному вождю начезов, полукровке, которого они называют Татуированным Змеем. Он предал нас. Что вы собираетесь с ним делать?— Если вы имеете в виду Рено Шевалье, то он не предатель, — отрезал Сен-Дени.— А разве это не он привел с собой начезов? Пусть докажет, что это не так! Наверняка он просто опередил остальных, чтобы войти в форт. Что будет со всеми нами, если он откроет ворота, когда начезы пойдут в атаку?— Не говорите глупости!— Глупости? Этот полукровка возглавлял строительство мощных фортов для военных нужд своих индейских братьев и руководил начезами во время осады. Последние несколько лет он все время перебегал от одних к другим, жил то с одним народом, то с другим, как ему вздумается. Разве не ясно, что при первой же возможности он снова нас предаст?Элиз пробилась через толпу и остановилась перед Паскалем.— Этот человек спас твою жизнь после резни в форте Розали! — закричала она. — Ты забыл?— Нет, — ответил Паскаль, оглядывая Элиз с саркастической усмешкой. — Но я не забыл также, почему он это сделал.За стенами форта послышались пронзительные крики. Срывающимся голосом часовой закричал:— Они воткнули в землю столб и привязывают к нему женщину! Теперь несут хворост!Взглянув на Рено, Элиз увидела на его лице выражение полного отчаяния. Он перехватил ее взгляд, и это выражение тотчас исчезло, сменившись хмурой решимостью.— Вы слышите, что происходит? — воскликнул Паскаль. — И после этого вы будете терпеть в наших рядах предателя?!— То, что он сделал из преданности одному народу, совсем не значит, что он плохо относится к другому народу, — заметил Сен-Дени.— Возможно. Но я считаю, что мы не имеем права рисковать. Я думаю, его надо отослать обратно к его индейским братьям. Если он военный вождь и брат Большого Солнца, то ему ничего не стоит спасти мадам Дусе. Пусть он хоть что-нибудь сделает для французов.Послышался ропот одобрения, и тогда вперед выступила Элиз.— Нет, — прошептала она с широко открытыми глазами и повторила громче. — Нет! Человек, стоящий во главе этих воинов, — враг Рено. Он в свое время пытался захватить его должность. Лесной Медведь может убить Рено, как только тот окажется у него в руках. И уж во всяком случае, он не даст ему спасти мадам Дусе!Сен-Дени отвернулся.— Все это только потеря драгоценного времени. Мы начнем наступление, чтобы спасти эту женщину.— Подождите, — сказал Рено негромко, но в голосе его послышалась властная интонация. Сен-Дени остановился и посмотрел на него, а Рено продолжал: — Я пойду. Этого будет достаточно.— Нет! — вскрикнула Элиз, но если Рено и слышал ее, то ничем этого не обнаружил.— Я не могу разрешить вам сделать это, если все, что рассказала мадам Лаффонт, правда, — сказал комендант отрывисто.Он торопился, потому что времени оставалось совсем мало. Часовые сообщили, что снаружи индейцы уже обложили француженку хворостом. Теперь ее крики не прекращались ни на секунду. Несколько француженок молились, прикрыв глаза.— Я должен попробовать, — сказал Рено. — А вы пока готовьте наступление на случай моей неудачи. Если же вы не успеете, позвольте мне положить конец мукам мадам Дусе.Кругом заахали, у Элиз перехватило дыхание, когда она поняла значение последних слов. Если Рено не удастся спасти мадам Дусе, если атакующие не доберутся до нее вовремя, он убьет ее! Такое предложение, жестокое, но в то же время гуманное, ясно указывало на его индейское происхождение и несгибаемое мужество. Элиз ощутила комок в груди, почувствовала жгучие слезы на глазах.Сен-Дени некоторое время смотрел на Рено, а затем опустил голову.— Пусть будет по-вашему.Рено повернулся к Элиз, и она пошла к нему навстречу. То, что на них смотрели, не имело никакого значения. Она протянула к нему руки, и он взял ее ладони в свои.— Не ходи, — прошептала она. — Не ходи!— Я должен, как ты не понимаешь? Другого выхода нет.Элиз покачала головой, слезы застилали ей глаза. Рено глядел сверху на бледный овал ее лица, на глубокие янтарно-карие глаза, на дрожащие губы. Никогда в жизни ему ничего так не хотелось, как остаться здесь, с ней. Но он знал, что этому не суждено сбыться. Он бездомный изгой, он не может ни предложить ей спокойную удобную жизнь, ни даже обеспечить ее безопасность. С этим необходимо было смириться. Он не может предложить ей разделить с ним его полную опасностей жизнь. Это было бы жестоко, а он и так уже причинил ей много страданий. Он думал научить ее любви, а на деле причинил только боль. Лучше уж покончить с этим сейчас. Отрезать раз и навсегда.— Забудь обо мне, — сказал Рено, а глаза его стали совсем безжизненными. — Помни только, что я любил тебя. И будь счастлива.Со стены раздался отчаянный голос часового:— Дикари поджигают хворост!Рено отпустил Элиз и, резко повернувшись, помчался к воротам. Их для него чуть приоткрыли, а потом сразу же вновь захлопнули.Он называл ее женой своего сердца… Элиз прижала дрожащие пальцы к щекам, глядя ему вслед, а затем, подхватив юбки, взбежала на бруствер. Горящими глазами она уставилась на кромку леса, туда, где Рено разговаривал с индейскими воинами, сопровождая свою речь резкими уверенными жестами.Неподалеку от них корчилась, кашляла и вопила мадам Дусе, окутанная облаком дыма, поднимавшегося у нее из-под ног. Яркие языки пламени лизали сучья и сухой валежник, которыми обложили столб. Было хорошо слышно, как гудело и трещало усиливающееся пламя. Внизу дым стал желтым и густым, еще минута — и он превратится в сплошной столб, еще минута — и будет поздно. Дым и горячий воздух обожгут легкие мадам Дусе, пламя сначала захватит ее ноги и начнет подниматься вверх, причиняя такие страдания, что смерть покажется избавлением.Внезапно Рено резко повернулся и бросился к костру, раскидывая горящие сучья ногами, так что они разлетались по сторонам. Вокруг себя Элиз услышала нестройный хор радостных голосов, но крики замерли, когда люди увидели, что Рено выхватил из-за пояса нож. Его лезвие блеснуло на солнце.Через несколько секунд Рено уже бежал к форту с мадам Дусе на руках. Ее голова безжизненно свисала вниз, руки болтались, распущенные белые волосы и подол платья слегка дымились. Ворота форта открылись, и Рено смог зайти внутрь. Сен-Дени шагнул вперед и осторожно взял женщину на руки. Рено отступил назад, поклонился, а затем круто повернулся и вышел из ворот. Оказавшись снаружи, он быстрыми шагами направился к начезам.— Сукин сын, убийца! — раздался сдавленный крик. Один солдат поднял ружье и выстрелил вслед Рено. Раздался еще один выстрел и еще. Со стороны леса послышался ответный огонь — это начезы прикрывали отход своего военного вождя.Рено бежал, пригнувшись и уворачиваясь от пуль, пока наконец не достиг спасительных деревьев и не скрылся за ними.Внутри форта Сен-Дени внезапно оторвал взгляд от мадам Дусе и озабоченно поднял голову.— Прекратить стрельбу! — крикнул он. — Она жива! Она жива!Нестройные залпы прекратились. Индейцы растворились в лесу и исчезли из виду. Мгновение спустя единственным напоминанием об их пребывании в окрестностях форта мог служить разметанный костер со столбом в середине.Французы провели ночь в форте, потому что не знали точно, как далеко ушли начезы, и опасались, что они вновь могут вернуться. Кругом царила неразбериха, многое пришлось сделать, чтобы навести порядок. Людей надо было разместить на ночь, покормив предварительно ужином. Нервы у всех были на пределе, женщины стали шумно спорить из-за того, кто внес больший вклад в общий ужин, кому выпадет честь спать в церкви и в казармах, а кому придется довольствоваться ночлегом в доме слуг или в караульном помещении. Все говорили разом, словно гогочущие гуси. «Вот уж над чем обязательно посмеялись бы начезы», — подумала Элиз. Поскольку ее по большей части просто игнорировали, она решила потихоньку ускользнуть от них и пошла прямо к мадам Сен-Дени, чтобы предложить помощь в уходе за мадам Дусе.Несчастная женщина еще была без сознания, но ее все же раздели и вымыли. Элиз нанесла смягчающую мазь ей на кожу, ослабила тугие бинты на немногочисленных ожогах. Она также помогла облачить ее в длинную хлопчатую ночную рубашку и расчесала белые волосы с обуглившимися концами. Когда же женщины начали сокрушаться, что некому посидеть с бедняжкой, пока они пойдут укладывать спать детей, Элиз спокойно вызвалась это сделать.Она была рада, что занята делом, отвлекающим от раздумий. Кроме того, оказывая помощь мадам Дусе, она как бы очищала перед ней свою совесть за то, что покинула ее в беде. Разумеется, Элиз старалась убедить себя, что все произошло не по ее вине, но до конца она в это не верила. Она же знала, что старуха была нездорова, что ум ее повредился; ей следовало лучше за ней смотреть.Мадам Дусе лежала в постели, бледная как полотно и неподвижная, проходили часы, а она даже не пошевелилась. Снаружи раздавались звуки шумного веселья — очевидно, французы решили отметить удачный исход событий. Площадка для парадов, находившаяся позади дома коменданта, перед казармой, была освещена фонарями. Ночное спокойствие нарушали игра скрипки и губной гармошки, топот ног. Голоса стали громче, то и дело раздавался хохот — наверное, в ход пошло несколько бутылок вина. Все это Элиз слышала, но ей и в голову не приходило выглянуть наружу и тем более присоединиться к остальным. Она все сидела в полутемной, освещенной единственной свечой комнате и смотрела прямо перед собой невидящими глазами.Наконец все затихло. Единственными доносившимися до нее звуками были шаги часового. Наступили самые темные предрассветные часы, когда дух человека слабеет.— Элиз, — внезапно произнесла мадам Дусе надтреснутым хриплым голосом. — Это ты?Моментально придя в себя, Элиз склонилась над больной:— Это я. Как вы?— Не знаю. Я чувствую себя так… странно.— Вам пришлось вынести тяжкое испытание. Вам нельзя сейчас разговаривать. Хотите пить?Старуха кивнула, и Элиз принесла ей воды в бутыли из тыквы. Она приподняла ее голову и поднесла бутыль к губам. Когда та напилась, Элиз поставила бутыль на место.— Ты добра ко мне… — прошептала мадам Дусе. У Элиз перехватило дыхание.— Я?.. Нет! Я оставила вас одну у начезов, прошу простить меня за это.Губы мадам Дусе тронула слабая улыбка.— Ты не виновата. Это я испугалась.— Вы испугались?— Испугалась жизни, я думаю.— Возможно. Но сейчас вы живы и должны отдохнуть. Попытайтесь уснуть. — Элиз взяла ее тонкую руку с синими жилками, лежавшую поверх одеяла. Пальцы женщины слабо сжали ее руку.— Сегодня я видела смерть…Элиз решила, что мысли мадам Дусе снова стали бессвязными, как это не раз случалось с ней в Большой Деревне. Если не отвечать, она, возможно, вновь уснет. Но мадам Дусе открыла глаза и уставилась на Элиз.— Я боялась начезов, боялась боли, но не смерти. Я хотела умереть. Смерть казалась мне благом, и она была так близко, так близко… Когда появился Рено, я попросила его убить меня, но он не захотел.Элиз думала, что уже выплакала все слезы, но они вновь покатились градом у нее из глаз.— Дорогая, не плачь, — прошептала мадам Дусе. — Все не так уж плохо. Рено сказал, что я должна терпеть, и вот я терплю…Прошел, наверное, еще час, запели петухи, небо посветлело. Элиз вдруг почувствовала, что пальцы мадам Дусе судорожно сжали ее руку, а потом безвольно упали. Несчастная женщина перестала дышать. Глава 19 После похорон мадам Дусе Элиз поселилась у Клодетт в ее двухкомнатном доме, расположенном в двух шагах от форта. Клодетт и ее муж спали на кровати, сделанной из молодых деревьев, она стояла в заднем углу первой, большой, комнаты. В другом ее углу спали вповалку, как щенята, их дети. Грубая самодельная койка Элиз находилась во второй, меньшей, комнате среди сложенных коробок с посудой, ножами, бусами и другой утварью. Все эти вещи свидетельствовали о торговых начинаниях мужа Клодетт — большинство колонистов в тех местах зимой занимались торговлей, даже если они были земледельцами всю остальную часть года.Дни Элиз были заняты стиркой, уборкой, готовкой, уходом за детьми, помощью Клодетт, которая становилась все полней от очередной беременности. Иногда Элиз работала на табачных и индиговых полях Жюля — полола сорняки, собирала жучков и гусениц. Она была постоянно занята и радовалась этому: работа не давала ей задумываться, после нее лучше спалось ночью.Временами, однако, когда она видела, как Клодетт вперевалочку ходит по своему дому, окруженная мужем и детьми, нужная всем и всеми любимая, готовая дать жизнь какому-то новому существу, на Элиз накатывала волна слепящей зависти. Она жалела, что после их с Рено индейской идиллии у нее не останется ребенка. Ей бы надо было этому радоваться, принимая во внимание все обстоятельства, но вместо этого она испытывала горечь. Пусть бы у нее осталось хоть это… Но нет, у нее были только воспоминания и думы, которые не давали ей уснуть в темные предрассветные часы, когда она лежала на своей койке лицом в подушку.Рено пришлось сделать выбор, но он оказался бессмысленным. Его решение не спасло мадам Дусе, оно не поможет и начезам. И он знал это, знал с самого начала! Он исчез, исчез навсегда… Рено покинул ее для ее же блага, заставил подчиниться тому выбору, который, как показалось ему, сделала она, уйдя из форта начезов. Но он не хотел этого, в этом Элиз могла поклясться. Он хотел этого не более, чем она сама…Элиз обуревали сожаления. Жаль, что в их любви было так мало радости. Жаль, что она не дала ему понять, как любит его. Ей хотелось вернуть те ночи, которые они провели во время перехода, чтобы вновь прижаться к нему, чтобы не повторились эти ужасные моменты презрения и злобы. Ей хотелось… Боже, как ненавистно ей было лежать в одиночестве на своей постели!Элиз не давали покоя мысли о несправедливости бытия. Ведь все они люди, не так ли? Какое значение тогда имеют национальные различия? Почему бы не жить всем вместе без зависти и страха, без боли и смерти, без душевных мук, вызванных чувством долга перед своим народом? Она француженка, но невидимые нити связывают ее с этим полукровкой Рено, Ночным Ястребом, Татуированным Змеем. Эти нити затягивались все туже и душили ее так, как будто бы она должна была последовать за ним в загробный мир. Горло у нее саднило, болело все тело, сердце, голова.Он ушел от нее — ушел и никогда не вернется…
Вскоре до форта Сан-Жан-Баптист дошли вести из Большой Деревни, от французской военной экспедиции. Французы были совершенно ошеломлены, когда на следующее после капитуляции утро подошли к форту начезов и обнаружили, что племя покинуло его. Впрочем, этому мало кто верил. Любуа и его солдат в лучшем случае обвиняли в некомпетентности, а в худшем — в сговоре с индейцами. Начезы не просто исчезли, они забрали с собой все до последнего черепка, все награбленное у французов во время резни, за исключением ненужных им пушек и пороха. По всей видимости, им пришлось несколько раз возвращаться, чтобы забрать все это добро. Казалось невероятным, что они при этом не разбудили французских солдат и их индейских союзников. Ходили слухи, что часть золота, отнятого индейцами у колонистов, перекочевала в карманы тех, кто стерег начезов, и они сделали вид, что ничего не видели и не слышали, дав им возможность уйти.Что же касается пленных французских женщин и детей, то они и в самом деле стали заложниками чокто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38