От неожиданности Дюран буквально остолбенел.
– С чего ты это взяла? Уверяю тебя, это сущая ложь.
Они продолжали разговаривать о всякой всячине, о Морвене, который, по слухам, завел роман с женой важного испанского чиновника, несмотря на то что продолжал жить с вдовой, мадам Рашель Пито, и пользоваться услугами новой инженю; о месье Туссаре, которого, по словам Дюрана, можно было часто видеть в нескольких казино за городом.
Дюрану становилось уже неприличным задерживаться дольше, тем более что приближалось время ленча. Элен проводила его до дверей гостиной, у которых тотчас же возник Бенедикт, подавая Гамбьеру шляпу и трость.
– Было очень приятно. Ты так любезна, что приняла меня. Я этого не ожидал, – проговорил Дюран на прощание.
– У меня не так много друзей и знакомых в Новом Орлеане, чтобы я могла ими пренебрегать.
– Это ставит меня в один ряд с остальными, – произнес он с недовольной улыбкой. – Надеюсь, ты позволишь мне приходить сюда?
– Разумеется, но не часто и когда Райана не бывает дома.
Дюран снова улыбнулся и, выпустив ее руку, повернулся к выходу. Пройдя пару шагов, он обернулся:
– Мне не хочется беспокоить тебя, Элен, но я не могу уйти, не задав тебе вопроса.
– О чем? – удивилась она.
– Ты действительно болела желтой лихорадкой?
– Да, но почему ты об этом спрашиваешь?
– Просто так... – ответил он, покачав головой. – Ничего особенного, извини. – Дюран стал спускаться по лестнице.
«Желтая лихорадка или яд?..»
Этот вопрос, как и тысяча других, целыми днями преследовал Элен. Она считала, что у нее была желтая лихорадка – так, во всяком случае, ей говорили об этом другие, но так ли это на самом деле? Все симптомы указывали на нее: лихорадочное состояние, покрасневшие губы, темные выделения из горла и, наконец, пожелтевшая кожа. Что еще это могло быть?.. Только мышьяк... его прием даже в малых дозах может дать похожую картину...
«Нет, этого не может быть. Моя кожа стала желтой, как листья подсолнуха. Но ведь есть же и другие вещества, которые вызывают пожелтение кожи».
Ей не хотелось верить своим подозрениям. Лихорадка поразила и префекта колонии, и сотни других людей одновременно. Это была эпидемия, которая в большей или меньшей степени каждое лето поражала большинство южных портовых городов. К тому же Элен лечил тот же врач, что и префекта Луссата, химик из Парижа, он, наверное, сумел бы обнаружить отравление мышьяком, если бы ему с этим пришлось столкнуться, и уж конечно отличить отравление от желтой лихорадки. Элен повезло, она выжила, перенеся эту тропическую болезнь, как и префект колонии. Вместо того чтобы нагнетать дурные предчувствия или сомнения, не лучше ли подумать, кто был заинтересован в смерти Серефины?
Как ни странно, но таких людей она не знала. У Серефины практически не было врагов, как и сама она не представляла угрозы ни для одной живой души. Даже если Дюран хотел жениться, что, правда, сам он отрицал, то Серефина никак не могла быть ему помехой. Она была совершенно безобидным существом, привлекательной, милой. Серефина жила только для того, чтобы доставить счастье и радость Дюрану. Единственной причиной, по которой ее могли убить, хотя такое предположение само по себе безумие, – это отомстить Дюрану.
Что и говорить, в смерти Серефины и Эрмины было слишком много общего. Актриса тоже была призвана доставлять удовольствие людям: зрителям на сцене, а Морвену в личной жизни. Все любили ее.
И все же было ли такое мнение правильным? Мадам Туссар обвиняла ее в том, что онасбила с пути истинного ее мужа. Это было неверно, но обвинение высказано вслух... Жози, как показали следующие события, страстно желала заполучить все роли этой опытной актрисы, как, впрочем, и ласки Морвена. А Ра-шель Пито, по всей вероятности, чувствовала, что Эрмина мешает ей обладать полностью этим привлекательным актером.
А яд, как говорят, оружие женщин.
Но все же что связывало Эрмину и Серефину? Ответа на этот вопрос Элен не находила. Они обе оказались случайными пассажирками на одной шхуне, были едва знакомы и почти никогда не разговаривали.
Но таким же пассажиром был и месье Мазэн, а он тоже умер от мышьяка. И если и найдется какая-либо связь между этими двумя женщинами, то было бы совершенно невероятным предположить, что обе они могли иметь что-либо общее с плантатором средних лет.
Тем не менее что-то все-таки должно было быть... Этой связью были ее духи.
Эрмина и Серефина имели по маленькой бутылочке «Парадиза» – духов, приготовленных Элен и Дивотой уже в Новом Орлеане. У Мазэна не было этих духов для себя, но у его любовницы Жермены такие духи были, и она делилась ими с его дочерью.
Неужели в составе духов присутствовало нечто такое, что было способно убивать? Может, все дело в том веществе, которое порабощает мужчин?
Нет-нет, все это не имело смысла. Элен сама пользовалась этими же духами, и гораздо дольше, но не умерла.
Зато она заболела. У нее была желтая лихорадка.
А если это не лихорадка? Предположим, что кто-то просто оказывался слабее или более восприимчивым к этому смертоносному веществу, чем другие. Или, может быть, по каким-то причинам в некоторых бутылочках его оказалось больше, чем в остальных?
А что, если те духи, которые Дивота приготовила для нее на Сан-Доминго, отличались по составу от тех, которые они сделали уже в Новом Орлеане? Дивота могла положить чего-то больше в общую смесь, когда Элен выходила из комнаты.
Все это глупости. И Эрмина, и Мазэн, и Серефина умерли от мышьяка, а не от какого-то мистического влияния магии вуду. И все согласились с этим.
А может, все ошибались?
Что, если отрава была в самих духах, тогда как мышьяк впитывался через кожу и убивал так же, как и белая свинцовая пудра, которую применяют актеры? Но если это так, то тогда за ними должны были последовать новые смертельные случаи. Если только Жермена сказала правду о том, что разбила свой пузырек, то она должна умереть следующей. Или кто-то другой, кто выкрал бутылочку у мадам Пито.
Если все было так, тогда весь груз ответственности за все эти смерти падает на плечи Элен, поскольку именно она настояла на том, чтобы начать производство этих духов.
Да, но с какой стати Дивота стала бы добавлять в духи отраву? С ее знанием трав и цветов ошибки быть не могло. У Дивоты небыло причин намеренно убивать кого-то, а уж меньше всего – Элен.
Так ли это было на самом деле?
В негритянских кварталах на Сан-Доминго проживало множество мулатов, которые хотели бы перебить всех своих сородичей, проживавших в больших домах вместе с белыми. В Дивоте была половина крови белых и половина негров, и об этом нельзя забывать. Из-за своего происхождения она навсегда была обречена оставаться только служанкой. И если точнее, даже не служанкой, а рабыней Элен.
Если бы Элен умерла, то Дивота осталась бы без хозяйки. У Элен не было наследников, которые могли бы претендовать на ее собственность, состоящую из одной рабыни. Юридических документов, подтверждающих отказ Элен от собственности или освобождение Дивоты от зависимости, тоже не было. К тому же из-за неразберихи, связанной с передачей Луизианы, власти могли вообще забыть о том, что надо принять на себя ее «живую» собственность. На Сан-Доминго погибли тысячи людей, боровшихся за свободу порабощенных.
И все-таки какой же должна быть причина для убийства таких людей, как Эрмина или Мазэн?
Неужели что-то еще, помимо цвета кожи? Может быть, это простая случайность? Ведь Серефина принадлежала к числу ее сородичей. И, уж конечно, ей Дивота не стала бы вредить.
Какие ужасные подозрения приходят в голову, и все из-за каких-то духов, запах которых так надолго запоминается.
Надо принимать решение. Поэтому ей придется попытаться выяснить у Дивоты, что она добавляла в смесь, которую они готовили. Выяснить, чтобы определить степень вины Дивоты и вины своей... Сама мысль об этом была непереносима, но все равно нужно это выяснить, только тогда появится шанс спасти других.
И Элен отправилась по галерее искать Дивоту. Сверху слышалось пение, мелодичное и грустное.
В комнате рядом со спальней Райана на стульчике сидела горничная и штопала небольшую дырку на рукаве одной из рубашек Райана. Дивота склонилась над работой, иголка сверкала в ее быстрых руках. На коричневом лице застыло выражение сосредоточенности. На ней было платье из синего шамбери – накрахмаленное и выглаженное, голову покрывал белоснежный тиньон. Аккуратная, предприимчивая Дивота, образцовая служанка.
– Дивота?
Женщина взглянула вверх и вздрогнула от неожиданности.
– Chere! Со мной может случиться сердечный приступ, если ты будешь так подкрадываться ко мне. Почему не позвала меня, если я тебе нужна, или послала бы за мной этого шляпу Бенедикта.
– Мне кое о чем надо поговорить с тобой без свидетелей.
Улыбка сползла с лица Дивоты, когда она внимательно посмотрела на лицо Элен. Она закрепила нитку, которой шила, и оторвала ее. Потом встряхнула рубашку и отложила ее в сторону. После всего этого она встала.
– Да, chere?
– Это о наших духах... – В горле у Элен встал комок. Она смотрела на женщину, которую знала всю свою жизнь, и вопрос, который хотела ей задать, показался таким острым, способным нанести горничной оскорбление, что слова застряли в горле.
Дивота медленно кивнула:
– Я удивлялась, почему ты меня об этом не спрашиваешь.
– В самом деле? Значит, это правда, значит, ты не могла положить в духи что-нибудь такое, от чего умирают люди? Я же знаю, ты не способна на такое.
Глаза горничной широко раскрылись.
– Убить? – прошептала она.
– Я думала, что ты ожидала...
– Никогда! Никогда я от тебя не ожидала такого вопроса!
– Но я должна была его задать, ведь люди умирают. Умирают те, кто пользовался нашими духами, и я не могу оставить этого просто так.
– И ты подумала, что я убила их всех? Зачем же мне нужно было это делать... Скажи, зачем?
Элен никогда еще не видела Дивоту такой воинственной. И никогда не слышала, чтобы она так громко говорила, как и не видела в ее черных глазах столько ярости.
– Ну, не знаю... – растерянно проговорила Элен.
– А я думаю, знаешь. Как и все белые, ты, глядя на цвет моей кожи, видишь во мне своего врага.
– Трое уже умерли! Я хочу одного узнать, как это могло случиться и кто это сделал. Ты понимаешь меня? И было ли что-нибудь такое в духах. Мне это важно знать. Я должна знать, поскольку если в них содержалось что-либо вредное, то вся вина падает на меня. Я помогала убивать их...
Дивота внимательно посмотрела на нее и уже понемногу начала успокаиваться.
– О Боже, chere. О милостивый Боже. – Они настолько были заняты разговором, что не услышали тихих шагов Бенедикта, который вошел к ним в комнату. Когда он кашлянул, им показалось, что разразился гром.
– В духах не было ничего смертоносного, – тихо сказал он.
– А тебе откуда знать об этом? – воскликнула Элен, резко поворачиваясь к нему.
– В этом доме я изо дня в день вдыхаю запах ваших духов. Я знаю, что эта женщина не из тех, кто способен убить исподтишка или наугад, виноватых или невиновных одинаково. В ней нет злобы, хотя иногда она и бывает в гневе...
Дивота изумленно смотрела на высокого и худощавого мужчину с совершенно бесстрастным лицом.
– Спасибо, но ты прав.
– Я тоже так думаю, – ответил Бенедикт и поклонился.
На мгновение этих двух слуг объединило только что возникшее чувство солидарности и нежелание мириться с несправедливостью. Дивота повернулась к Элен:
– Я принесу тебе остатки наших духов. Можешь поступать с ними как сочтешь нужным: проверяй их, пробуй на вкус, пользуйся ими или вылей их совсем. Мне теперь все равно. Они были приготовлены для тебя, чтобы помочь тебе, и для твоего удовольствия.
Дивота вышла из комнаты. Бенедикт отправился следом за ней.
Дойдя до середины смежной спальни, Элен остановилась, озадаченно глядя себе под ноги на пестрый фламандский ковер с красными, синими и золотыми цветами. «Ничего не вышло. Следующей после Дивоты шла мадам Туссар, которую можно было заподозрить в этих страшных делах, но дальше, за нею, не было никого...»
Дивота влетела в спальню, поставила оставшиеся бутылочки с духами на столик возле кровати, поближе к Элен, и уже повернулась, чтобы так же стремительно вылететь из комнаты.
– Подожди, – сказала Элен. – Я не хотела обидеть тебя. Но есть одна вещь, которую я должна знать.
– Слушаю, – проговорила Дивота, в голосе которой все еще слышалась обида.
– Не имеется ли в наших духах каких-то вредных добавок?
– В духах содержатся только натуральные эссенции, как сильные, так и совсем слабые. Для тех, у кого развито обоняние, даже самая ничтожная добавка или, наоборот, вроде бы незаметное изъятие изменяют букет запахов – в большей или меньшей степени. Мышьяка в них не может быть, иначе чувствовался бы неистребимый и характерный запах чеснока, который подавил бы все остальные запахи. Насколько мне известно, так же дело обстоит и с другими веществами, которые могут причинять людям вред. Перестань мучить себя, chere, на тебе вины нет.
– В чем дело? Что здесь такое происходит? – послышался голос Райана.
Он вошел в спальню в тот момент, когда Дивота произносила свои последние слова.
– Ничего страшного, – повернувшись к нему, ответила Элен.
– Не думаю. А что же теперь произошло с вашими духами? Может, они внезапно приобрели силу, которая может заставить бюрократов в Париже крутиться побыстрее? Или они убедили Сальседо и Моралеса в том, что американцев надо любить...
Добродушный юмор пронизывал его слова, но в них чувствовалось также нетерпение и раздражение.
– Ничего подобного, – произнесла Элен. – Я только пыталась успокоить свою совесть в связи с последними смертями.
Райан подал Дивоте знак, чтобы она оставила их, и та тут же удалилась, прикрыв за собой дверь. Затем он прошел мимо Элен и встал, скрестив руки на груди и прислонившись к высоким матрасам.
– Думается, мне следует выслушать все, с начала до конца, – сказал он, четко выговаривая слова.
Элен кратко, насколько это было возможно, объяснила ему то, в чем долго пыталась разобраться сама, хотя по мере своего рассказа все больше и больше чувствовала, насколько неправдоподобным были ее предположения. И тем не менее надо было рассказать все.
– Значит, ты думаешь, что ваши духи могут не только заставлять мужчин вести себя вопреки своей природе, но и вызывать болезни и навлекать смерть? – сказал он с выражением недоверия на лице.
– Не сами духи, а какой-то их компонент. Всегда ходили слухи, что колдуны использовали яды, чтобы наслать смерть на того или иного человека. Конечно, звучит дико, но я подумала, что, может, Дивота захотела кому-нибудь отомстить или ей пообещали деньги за то, что она вызовет чью-то смерть... Я не утверждаю этого... Но считаю, что игнорировать такую возможность нельзя.
– Если бы так и оказалось, то вина легла бы на тебя.
Элен в замешательстве сделала какое-то неопределенное движение, глядя в сторону, на сетку от москитов, закрывавшую изголовье их кровати.
– Что-то вроде этого, – пробормотала она в ответ.
– Твоя вина состояла бы в том, что она – твоя рабыня.
– Да, но я тоже ответственна за произошедшее.
Райан подошел к Элен и взял ее руки в свои, а затем крепко обнял ее.
– Запомни раз и навсегда, – тихо сказал он, – твои духи не имеют той магической силы, которую можно было бы использовать во благо или во вред людям. У них неплохой запах – и это все!
– Откуда ты знаешь? – Элен подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза.
– Знаю. Страсть к тебе исходит из меня самого. Это ты вызываешь ее, ты сама, а не какие-то несколько капель из бутылочки. Желание обладать тобой – в моем сердце и в моем сознании и... в той моей части, которая стремится утонуть в тебе. Твои духи не играют для меня никакой роли. Я не раб женщин, и даже не твой раб, хотя и хочу тебя, сейчас, в эту минуту... я готов пожертвовать собственной свободой ради одного часа, проведенного в твоих объятиях. Но я могу заставить себя встать и уйти, если понадобится. Могу бросить тебя, хоть и не без сожаления, но, уж конечно, без того, чтобы подвергать свою жизнь опасности или безвозвратно калечить свою душу.
Слова Райана задели Элен, вызвав в ней ярость.
– Если ты так уверен в себе, то почему не уходишь? – выпалила она. В ее серых глазах появились злость и презрение.
– Я уйду.
– Что? – Она стояла так близко к нему, что почувствовала жар его желания и напрягшиеся мускулы его бедер. Под руками, лежавшими на груди Райана, она ощущала глухое и частое биение его сердца. Все это так не вязалось с его словами, сказанными так спокойно...
– Я докажу тебе, что способен уйти. Я уезжаю в Вашингтон, как только подготовлюсь к поездке, чтобы привезти оттуда официальное подтверждение, способное рассеять все сомнения о передаче Луизианы. Об этом меня убедительно попросил Луссат, чтобы ускорить долгий и затянувшийся процесс передачи колонии от одной страны другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39