Часто она спрашивала себя: останется ли Райан таким же и в Новом Орлеане? Там, среди друзей и компаньонов, она может показаться ему лишь помехой, неуместным напоминанием о коротком отрезке времени, о котором он быстро забудет. Он может встретить другую женщину, после чего они с Дивотой могут оказаться на улице, и им придется самостоятельно, без его помощи, искать свое место в жизни.
По крайней мере, если он так поступит, то раз и навсегда станет ясно, что его удерживал рядом с Элен только аромат ее духов. Разумеется, она могла бы проверить свое предположение, просто перестав пользоваться своими духами. Однако даже результаты такой проверки, возможно, не заставили бы ее сделать окончательные выводы, тем более что они все еще оставались на судне. Ей негде было спать, кроме как в его каюте, и уже такая близость могла заставлять его чувствовать себя привязанным к ней. Как бы то ни было, она не осмеливалась испытывать судьбу. Ее положение не давало ей ни прав, ни оснований рисковать его поддержкой.
Райан, почувствовав, что она находится в глубоком раздумье, нежно провел руками по ее спине, затем наклонился к ней, своим теплым дыханием щекоча ее ухо и волосы.
– В чем дело, chere? Что-нибудь произошло?
Она тихо вздохнула:
– Нет, ничего.
Райан нахмурился, но не стал настаивать. Он подумал, что удерживает ее очень тонкой и ненадежной нитью. И если он приложит хоть малейшее усилие или окажет на нее какое-нибудь давление, то нить порвется. После их прибытия в Новый Орлеан у него еще будет время выяснить до конца их отношения, и он сможет там показать ей, что она потеряет, если не останется с ним. «А пока надо ждать», – решил он.
Сейчас Элен казалась ему теплой, податливой и невообразимо соблазнительной под тонкой тканью сорочки. Мерное покачивание судна на волнах нежно покачивало и ее тело, которое ритмично наваливалось на него, а гром грозы все еще будоражил его кровь. Он в темноте нашел и поцеловал ее полузакрытые веки, потом медленно прикоснулся к ее губам, словно дразнил их до тех пор, пока они сами не приоткрылись ему навстречу, и он почувствовал медовую сладость ответной ласки и сильное биение сердца под своей ладонью. Пока ему хватало и таких ласк.
На следующее утро, которое выдалось ясным, солнечным и жарким, Баратария-Бей показалась всем пассажирам огромным водным пространством, солоноватым озером, окруженным болотами. Тонкую полоску берега окаймляли колючие, колышущиеся под порывами ветра травы, карликовые пальмы и загадочный на вид завал полусгнивших и почерневших от воды стволов деревьев с разлагающимся поблизости телом гигантской черепахи. Птицы кружили над добычей, затем ныряли в воду, их тонкие и визгливые крики наполняли воздух. Лягушки оглушали своим кваканьем, назойливые москиты звенели возле уха, сводя с ума, то там, то здесь раздавалась «перекличка» аллигаторов. Мужчины и женщины столпились вдоль борта «Си Спирит» и с интересом показывали друг другу похожих на зеленые бревна древних хищников, то и дело проплывавших вблизи шхуны в бесконечном и беспорядочном поиске рыбы.
Пока его пассажиры осматривали все вокруг, Райан наблюдал за выгрузкой товаров.
Баркас уже сделал несколько рейсов к берегу, где, чуть поодаль от воды, стояло ветхое сооружение временного склада. Еще несколько таких же хижин, выстроенных из прибившихся к берегу бревен, пальмовых ветвей и джутовых плетенок, стояло рядом. Из одной вился дымок, «пачкая» чистое утреннее небо, хотя нигде вокруг не было видно присутствия людей.
Когда разгрузка уже подходила к концу, из казавшейся самой большой и неряшливой хижины появился человек. Он стоял, почесываясь и потягиваясь, потом лениво повернулся к стоявшему на якоре судну. Человек что-то прокричал, и из проема двери выглянула индианка, одеждой которой была шкура какого-то животного. Она взглянула на шхуну, на мужа и снова скрылась в хижине. Такое полное пренебрежение Элен встречала очень редко. Можно было предполагать, что обитатели этих хижин прятались от преследования властей – бывшие пираты, воры, убийцы и прочие беглецы. Залив Баратария-Бей лежал вдалеке от Нового Орлеана, отделенный от города бесконечными милями воды и ила губительных болот. Мужчины из города появлялись здесь поздней осенью и зимой поохотиться на уток и гусей, которые прилетали с севера в больших количествах стаями, следовавшими одна за другой. Иногда сюда приезжали на рыбную ловлю. Но жарким летом залив оставался практически безлюдным.
Эти люди знали Райана очень хорошо. Это было ясно видно по тому, как они подходили, чтобы поприветствовать его, когда он сам на шлюпке подплывал к берегу. Они с большим удовольствием предоставили в его распоряжение свои пироги, чтобы довезти его пассажиров до Нового Орлеана, хотя и за небольшую плату. Но если они даже и испытывали некоторую жалость к пассажирам шхуны, то умело ее скрывали, ибо безучастно сидели вокруг своих лодок и наблюдали, как беженцы-горожане беспомощно карабкаются, залезая в них. Их гораздо больше интересовали неожиданно приоткрывавшиеся из-под юбок стройные женские ножки, обсуждая которые, они смеялись, отпускали соленые шутки. И то, что Райан оставил на шхуне капитана Жана с некоторой частью вооруженных людей из команды, было не более чем разумной мерой предосторожности по защите шхуны «Си Спирит».
Поездку по лабиринту водных путей в Новый Орлеан Элен впоследствии старалась не вспоминать.
Как только они покинули залив, ветер полностью стих, и палящее июньское солнце, вместе с широкой водной гладью, образовало паровую баню, от которой пот стекал потоками и дышать становилось трудно. Люди старались прикрыться от жгучих лучей солнца и надоедливых насекомых. Комары и прочая мошкара поднимались густым облаком и облепляли открытые части человеческих тел.
Проходил час за часом, а они все плыли по однообразным протокам, постоянно держа курс на северо-восток. Мужчины работали веслами, погружая и вытаскивая их почти без всплесков. Змеи, проплывавшие вокруг лодок, оставляли волнистые следы на воде. Наполовину зарывшиеся в тину аллигаторы немигающими глазами следили за лодками. Рано утром временами кое-кто в такт гребцам еще затягивал песню, но к полудню жара и усталость одолевали и их.
То и дело гребцы останавливались, чтобы передохнуть и слегка освежиться, хотя пассажиры боялись заходить поглубже в более прохладную воду, опасаясь не только пиявок, но и других, более крупных обитателей. Ночь они провели в полусне, прячась от москитов, просыпались, вздрагивая от рева аллигаторов, а однажды и от вскрика болотной пантеры, которая в темноте охотилась на дичь. Рассвет встретили снова в пирогах. В конце концов они прибыли к воротам Нового Орлеана.
Увидев часовых, Элен заподозрила возможные неприятности, но, к счастью, ничего не случилось. Райан похлопал часовых по спинам и справился о их семьях. При этом нетрудно было заметить блеск передаваемого из рук в руки золота и ритуал открывания ящика с ромом. Ворота отворились, и они оказались в городе.
Новый Орлеан был действительно новым городом. За последние пятнадцать лет в нем произошли три пожара, два из которых весьма разрушительные. Последний всего девять лет назад – уничтожил девятьсот зданий и нанес ущерб, оцененный в восемь миллионов пиастров. Из-за такой опасности строительный кодекс, принятый впоследствии, требовал, чтобы любое сооружение в два и более этажей строилось исключительно из камня и кирпича воздушной сушки, а крыши имели только черепичное покрытие. В результате этого архитектура в центре города приобрела черты испанского стиля с характерными внутренними двориками, балконами, окнами и дверями, прикрытыми решетками, а также решетчатыми воротами под вторым этажом, через которые могли въезжать экипажи и входить пешеходы. Местный кирпич был настолько мягок, что его приходилось снаружи покрывать штукатуркой. Штукатурку красили известью в белый или желтый цвета, под воздействием солнца и дождей краска быстро смывалась, а глина кирпичей разрушалась, и повсюду начинали прорастать мох, лишайник, плесень, окрашивая дома в разные цвета со множеством оттенков зеленого, серого, коричневого.
Новый Орлеан в те времена не был большим городом, а его население не превышало и десяти тысяч человек. Земляной вал набережной с почти двухметровым частоколом сверху окружал его городские кварталы, которые простирались на восемьсот метров в длину и чуть больше четырехсот метров в ширину. На каждом из четырех углов частокола возвышались форты, и еще один форт находился в середине задней стены. Между ними размещались батареи пушек и укрепленные ворота с каждой стороны. Вокруг насыпи для дополнительной защиты города был отрыт шестиметровый ров, глубина которого составляла около полутора метров. Все фортификационные работы были проведены еще в 1796 году, когда колонисты Луизианы боялись, что их рабы, привезенные в основном с Сан-Доминго, могут повторить восстание своих собратьев на острове и устроить здесь новую резню. Бревенчатые стены, безусловно, не сдержали бы нападение современной регулярной армии, но вполне могли удержать восставших.
Внутри города улицы представляли собой немощеные, поросшие сорной травой проулки между домами, хотя достаточно прямые и широкие, со сточной канавой посередине. Дренажные канавы, пусть даже и забитые сорняками и отбросами, окружали каждый квартал, превращая отдельные части города в островки. Воды дренажных и сточных канав стекали в Канал Каронделе, проложенный в задней части города. И, несмотря на эту систему, улицы бывали покрыты толстым слоем грязи.
Самые убогие дома лепились к городским укреплениям. В основном это были деревянные одноэтажные домишки, оставшиеся еще со времен французского периода и избежавшие пожаров. Многие под действием влажного климата были слишком разрушены, и ремонт проводить не имело смысла, а у некоторых хозяев не оказалось средств, чтобы их перестраивать и покупать кирпич и черепицу.
Над городом разносился неприятный запах, характерный для большинства тропических портов. Навоз от лошадей и мулов впитывался в жидкую уличную грязь. Кухонные отбросы – от кожуры фруктов и овощей до рыбьих голов и костей, а также обрывки тканей и ковров, гнилая кожа и даже дохлые животные либо плавали в зелено-пенистой воде сточных канав, либо кучами лежали у задних дверей домов. И все это «благополучно» сгнивало под лучами жаркого солнца.
Некоторые из прибывших женщин морщились от отвращения и зажимали нос. Элен старалась не вдыхать городские миазмы слишком глубоко и думала о духах.
Райан жил на улице под названием Ройял-стрит, которая являлась одновременно главным торговым центром, любимой жителями пешеходной улицей и удобным проездом через город. Застроенная домами в два и в три этажа, большинство которых украшали балконы с кружевными коваными перилами, эта улица считалась настолько важной, что по ночам ее освещали фонарями, висевшими на веревках поперек улицы или вдоль фронтонов домов, от угла до угла. Жилые дома и магазины перемежались на европейский манер с конторами, занимавшими первые этажи, тогда как их хозяева проживали над ними или сдавали верх в аренду частным лицам под жилые квартиры.
Первый этаж принадлежавшего Райану дома оказался закрытым ставнями и запертым. На доме не было вывески, что здесь продавали вино или свечи, ткани или шляпы. Как он говорил, комнаты чаще всего использовались для хранения товаров, но сейчас они были свободны. Поскольку приближался вечер, Райан предложил всей группе уставших беженцев воспользоваться его гостеприимством.
Его предложение было встречено с радостью и благодарностью. Все гурьбой высыпали из фургона, который Райан нанял у крестьянина в Байо-Сент-Джон на окраине города, куда накануне причалили пироги. Толпой они проследовали через кованые ворота и вымощенный камнем внутренний двор, обогнули фонтан, обсаженный папоротником и геранью, и направились по невысокой лестнице на галерею, огибавшую двор с трех сторон. Еще до того, как они поднялись, навстречу им вышел негр, приветствовавший их с грацией и достоинством.
Слуга с темной, даже синевато-коричневой кожей и с сединой в курчавых волосах мог быть любого возраста – от тридцати пяти до пятидесяти лет. Мажордома Райана звали Бенедикт. Вполне естественным образом он принял на себя заботу о гостях и, хлопнув в ладоши, вызвал горничных и слуг, предложил освежающие напитки, распределил комнаты, не упуская никаких мелочей. Он не только поселил Мазэнов рядом с Жерменой в соседних спальнях, но и, общаясь каким-то непостижимым образом с хозяином, поручил горничной провести Элен и Дивоту в салон и в спальни, несомненно, принадлежавшие хозяину.
Никакой неопределенности не осталось после того, как слуга принес туда же и маленький морской сундучок Райана. Его поставили у стола с мраморной столешницей и ножками, на которых красовались ветки с золотыми листьями. На столе лежал серебряный поднос с визитными карточками, адресованными Райану Байяру. Наиболее важной среди них была карточка от Пьера Клементе де Луссата, префекта колонии от Франции, приглашавшего хозяина дома на обед, который давался в этот же день. Этот префект впоследствии стал губернатором, когда Франция снова приобрела Луизиану.
К заходу солнца пассажиры шхуны «Си Спирит» уже наслаждались удобствами этого дома. Каждый из них принял ванну, переодевшись в чистую одежду, которую для них нашли. Об их коже, обожженной и раздраженной укусами насекомых, позаботились, обработавмазями и притираниями, всех угостили обедом и напитками. Хозяин заранее извинился за свое отсутствие в этот вечер. Он полагал, что не может пропустить прием и обед у будущего губернатора, человека, который прибыл в Новый Орлеан как раз в то время, когда Райан направлялся в рейд по Карибскому морю. Пропустить такой обед, помимо всего прочего, означало для него лишиться последних новостей. Он не собирался возвращаться до утра, поскольку дом де Луссата располагался за воротами города, а ворота запирались в девять часов вечера. Райан рассчитывал переночевать у друзей, которые жили неподалеку от префекта.
Элен удивлялась выносливости Райана, у которого хватало сил ехать с визитом после таких тяжелых дней путешествия. Сама она смертельно устала и не желала ничего, кроме как забраться в постель, закрытую от проклятых москитов, и проспать целую неделю. У остальных было такое же желание. Пожелав всем спокойной ночи, она удалилась в отведенную ей комнату.
Дивоты с ней не было. И, несмотря на то, что Элен любила свою тетку-горничную, она была очень рада сейчас уединению. С минуту она стояла, оглядывая спальню, – темный дубовый английский шкаф, квадратный и тяжелый; умывальник, почти такой же, как и на шхуне, но вделанный в стену с французским зеркалом и подставкой для бритья; фламандский ковер, по цвету гармонирующий с убранством стен. Спальня и в самом деле оказалась просторной, занимавшей большую часть этажа, со стеклянными панелями в дверях, выходящих на галерею и далее во двор, а с другой стороны спальни двери выходили на балкон над улицей.
Взгляд Элен задержался на кровати, которая занимала в комнате главное место. Приподнятая для прохлады на платформе, она была украшена резными изголовьем и изножьем, резьба на которых, как и у всех столиков, дополнялась золочеными листьями. Над постелью свисала белая противомоскитная сетка, бежевые простыни туго обтягивали набитый испанским мхом матрас, а наволочки – подушки с гусиным пером. Она представила себе, как они могли бы лежать в этой постели вместе с Райаном, но тут же отвернулась и направилась к застекленной сверху донизу французской двери, открытой навстречу прохладному вечернему воздуху.
Элен вышла на балкон. На открытом воздухе было гораздо прохладнее, чем в доме. С реки над черепичными крышами поднимался легкий ветерок. Предсумеречный свет постепенно угасал, превращаясь в унылый темно-багряный.
Элен вспомнила о своем отце, оставшемся лежать в руинах дома Ларпенов. Неожиданно она подумала, что, может, это и справедливо, что останки отца находятся в родных ему местах, которые он так любил... Жесткий комок подступил к горлу и сдавил его, но она не расплакалась. Еще во Франции, когда отец оставил ее там, она поняла, что плач никогда не помогает.
Она стала думать о Райане и о том, что он оставил ее на целый вечер. «Неужели ворота и впрямь запирают на ночь? И если уж солдаты днем польстились на деньги, то ночью они наверняка захотят получить столько же, если не больше. Вполне возможно, что Райан сообщил про комендантский час только для того, чтобы иметь повод задержаться на всю ночь. А может быть, у него есть женщина, которую он должен навестить, или кто-то другой, кому он хотел или должен объяснить присутствие в его доме новой любовницы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39