Он пожал плечами, заглатывая порцию картофельного пюре.— А что в том плохого? Я же должен показать людям, что я неплохой парень.Чанг Апана, сидевший рядом со мной и занимавшийся небольшой порцией овощной смеси, тихо, так чтобы услышал только я, проговорил:— Владелец лица не всегда видит нос.После перерыва Дэрроу провел нашу компанию по проходу, слушание возобновилось, и самый известный судебный адвокат в Америке, в мятом, мешковатом двубортном пиджаке из белого полотна, поднялся и обратился к суду.— Я до времени отказываюсь от открытого заявления, ваша честь, — сказал Дэрроу, скрипучий голос лишь подчеркивал обманчивую небрежность его медлительности.Вздох разочарования прокатился по залу, которому отказали в возможности услышать первый образец ораторского искусства Дэрроу.— ...И вызываю своего первого свидетеля, лейтенанта Томаса Мэсси.Разочарование исчезло, сменившись оживлением при виде Томми, который поднялся на ноги и быстро прошел к свидетельскому креслу, где почти что выкрикнул обещание говорить правду.На Томми был темно-синий костюм и светло-коричневый галстук, такое сочетание предложил Дэрроу, сказав, что это будет отдаленно напоминать военно-морскую форму. Острые черты его мальчишеского лица застыли, приняв выражение среднее между хмурым и недовольным.Вероятно, надеясь расслабить явно напрягшегося Томми и отвлечь присяжных, Дэрроу начал неспешный экскурс в самое отдаленное прошлое Томми — рождение в Винчестере в штате Кентукки, военная школа, Военно-морская академия, женитьба в день выпуска на шестнадцатилетней Талии Фортескью. Прошелся по его послужному списку — военно-морской корабль «Лексингтон», база подводных лодок в Нью-Лондоне, штат Коннектикут, еще два года службы на такой же базе в Перл-Харборе. Потом все тем же успокаивающим тоном, как бы между делом, Дэрроу спросил:— Вы помните, как вы пошли на танцы в сентябре прошлого года?— Как я могу это забыть? — сказал Томми.Келли уже был на ногах.— Где состоялась та вечеринка?— В «Ала-Ваи Инн», — ответил Томми. — Моя жена не хотела идти, но я ее уговорил.Келли уже стоял перед судьей.— Ваша честь, я не хочу перебивать постоянными протестами, — спокойно, но настойчиво сказал он, — но мне хотелось бы знать, какое отношение к делу имеют эти показания.Дэрроу тоже приблизился к судье, Келли повернулся к старику и спросил напрямую:— Вы хотите вернуться к делу Ала-Моана?— Таково мое намерение.— Тогда, ваша честь, обвинение должно быть сейчас же информировано о том, будет ли один из обвиняемых просить признать его невменяемым... в этом случае мы не станем возражать против показаний данного свидетеля.— Мы действительно намерены, — сказал Дэрроу, — поднять вопрос о невменяемости того, кто сделал выстрел.Келли нахмурился и резко произнес:— Просьба о признании невменяемым должна поступить от имени лейтенанта Мэсси?Дэрроу улыбнулся.— Не думаю, что сейчас уместно выделять кого-то одного из моих подзащитных.Келли отрицательно покачал головой.— Если обвинению не сообщат, что просьба о признании невменяемым поступит от имени лейтенанта Мэсси, я внесу протест против дальнейшей дачи показаний этим свидетелем.Раскрыв ладони, Дэрроу развел в сторону руки, словно возносил молитву.— Ваша честь, мистер Келли в своем вступительном заявлении назвал всех подзащитных одинаково виновными. Теперь он хочет, чтобы я разделил их для его удобства.Обдумывая услышанное, судья переводил взгляд с одного юриста на другого, как человек, наблюдающий за теннисным матчем.— Всем известно, ваша честь, — снова заговорил Келли, — что защита вызвала с материка известных психиатров. — Прокурор указал сначала на Томми, потом на остальных обвиняемых. — Обвинение имеет право знать, кого из четырех мистер Дэрроу объявит невменяемым.— Я с радостью вам сообщу, — сказал Дэрроу.Келли бросил на него свирепый взгляд.— И кто же?Дэрроу просиял.— Тот, кто выстрелил.Келли побагровел.— Обвинение имеет право знать, о ком именно заявят как о невменяемом, чтобы наши психиатры также могли обследовать этого человека.— И эти ваши психиатры, — сказал Дэрроу, — естественно, выступят с опровержением.— Естественно, — сказал Келли.— Хоть я и чужой в вашем прекрасном краю, мистер Келли, но если мое отсталое понимание ведения дела на Гавайях правильно, я не обязан подвергать моих клиентов обследованию со стороны предвзятых свидетелей.— Ваша честь, это переходит все границы. Я протестую против такой линии вопросов на основании несоответствия.— А теперь, — сказал Дэрроу, словно слова Келли были безобидным зудом москита, — если обвинение желает усадить своих свидетелей психиатров в качестве зрителей в зал, я нисколько не стану возражать.Да и к чему? За любым высказыванием, произнесенным ими со свидетельского места, последует неизбежный и уничтожающий вопрос защиты: «Доктор, вы осматривали обвиняемого?»Сидевший рядом со мной Лейзер улыбнулся. Это была его работа, но Дэрроу представил ее блестяще.— Ваш протест отклоняется, мистер Келли, — сказал судья Дэвис. — Можете продолжать задавать вопросы свидетелю в том же ключе, мистер Дэрроу.И он продолжил. Действуя мягко, Дэрроу вытянул из Томми рассказ о вечеринке в «Ала-Ваи Инн» и о поисках жены, когда вечеринка закончилась, о том, как наконец он дозвонился ей по телефону и услышал слова: «Скорее приезжай домой! Случилось нечто ужасное!» В мучительных подробностях Томми пересказал, со слов Талии, все оскорбления и мучения, которые ей пришлось вынести.— Она говорила, что Кахахаваи бил ее больше других, — сказал Томми. — Она сказала, что когда Кахахаваи насиловал ее, она молила о пощаде, но в ответ он ударил ее в челюсть.За столом защиты стоическая, благородная маска миссис Фортескью дрогнула, слезы непроизвольно побежали по ее щекам, пока зять рассказывал о страданиях дочери.— Она снова и снова спрашивала, — говорил Томми, — почему они просто не убили ее? Она жалела, что они ее не убили.Многие женщины в зале тоже плакали, всхлипывали.— На следующий день, — сказал Томми, — когда она была в больнице, полиция привезла туда четырех насильников.Не вставая с места, Келли тихо произнес:— Ваша честь, я протестую против употребления слова «насильники».Дэрроу повернулся к Келли, пожал плечами и сказал:— В таком случае, «предполагаемые насильники». Или давайте назовем их «четыре человека».— Она сказала, что это те самые четверо, — продолжал Томми, губы у него кривились, словно он попробовал что-то противное на вкус. — Я сказал: «Ты должна быть точно уверена», и она ответила: «А ты думаешь, будь у меня сомнения, я бы смогла спокойно жить?»Привкус мелодрамы показался мне чрезмерным. Не знаю, как восприняли его остальные присутствующие в суде, но я посчитал Маленький Театр Томми работой на публику. Кроме того, перестаравшись, он высказал, пусть невнятно, возможные сомнения Талии Мэсси в отношении опознания Иды и компании.Дэрроу мягко вернул Томми в нужное русло, вытянув из него описание дней и ночей, которые он провел в больнице и дома, ухаживая за любимой женой. Томми описал кошмары Талии, из-за которых она просыпалась с криком: «Кахахаваи здесь!»— Вы смогли в конце концов забыть об этом случае?— Никогда! А потом пошли слухи... отвратительные... грязные! Мы собираемся разводиться, я застал свою жену в постели с одним из офицеров, я сам избил ее, изнасиловала ее толпа морских офицеров, ее вообще не насиловали... и тому подобные мерзости. Дошло до того, что я не мог находиться среди людей, не мог смотреть им в лицо. Не мог уснуть, я вставал и ходил, и все, что видел перед собой, это разбитое лицо жены... Я чувствовал себя таким несчастным, что хотел взять нож и вырезать мозги из своей головы!Учитывая слова Томми, следующий вопрос Дэрроу показался почти смешным:— Вы обращались к врачу?— Да, но больше меня заботило, что посоветует юрист. Мне посоветовали, что наилучший способ остановить эти гадкие слухи — добиться письменного признания от одного из... четырех человек. Я слышал, что Кахахаваи уже почти готов сознаться, и поговорил со своей тещей...— Кроме этих слухов, — мягко спросил Дэрроу, — было ли еще что-то, что занимало ваши мысли?— Д-да. Мы узнали, что необходима операция, чтобы... предотвратить беременность.Опасная почва. Я знал, что Дэрроу знал, что Талия не была беременна. Я не был уверен, известно ли это Томми, и только одному Богу было известно, знает ли об этом Келли...Однако Дэрроу продолжал расспросы:— Вы были уверены, что она беременна?— В этом не было никаких сомнений.Келли просматривал какие-то бумаги. Было ли это медицинское заключение, подписанное другом Дэрроу доктором Портером?А Дэрроу продолжал:— Не могла ли она забеременеть от вас?— Нет. Этого не могло быть.— Операция была сделана?— Я отвез Талию в больницу, и доктор Портер сделал ее. Это... это отразилось на мне странным образом.И Томми заплакал.Келли никак не отреагировал. Если у него и была карта, он решил ее не разыгрывать. Было совершенно ясно, что Томми верил, что Талия была беременна. Он был не настолько хорошим актером.— Становится поздно, ваша честь, — печально проговорил Дэрроу. — Могу я предложить объявить перерыв до утра?Судья принял предложение Дэрроу, со стороны Келли возражений не последовало. Миссис Фортескью выскочила из-за стола защиты, чтобы проводить своего зятя со свидетельского места. Обняв за плечи этого мужчину-ребенка, высокая женщина шла по проходу между рядами, заполненными плачущими белыми женщинами. Чанг Апана вел Томми, миссис Фортескью и двух матросов к сопровождению из числа береговой охраны.На следующем заседании, когда Томми снова занял место свидетеля, Дэрроу повернулся к судье и бросил бомбу, от которой Келли немедленно вскочил на ноги.— Ваша честь, — сказал Дэрроу, заложив большой палец за одну из подтяжек, — похоже, между прокурором и мною возникли небольшие разногласия, и мне бы хотелось их уладить. Мы хотим сделать заявление, что пистолет, из которого был произведен роковой выстрел, находился в руках у лейтенанта Мэсси.По залу волной прибоя прокатилось возбуждение, и судья потребовал от присутствующих тишины.Дэрроу продолжал, словно не замечая суматохи, причиной которой послужили его слова:— Итак, лейтенант, вернемся к слухам, которые отравляли жизнь вам и вашей жене...Келли произнес, выпаливая слова, как автоматический пистолет:— Даже учитывая это признание, ваша честь, линия вопросов касательно дела Ала-Моана может быть признана только при условии поступления просьбы о признании невменяемости. И даже при этом любые сведения в отношении этого дела, сообщенные лейтенанту Мэсси его женой и другими людьми, являются показаниями с чужих слов и должны быть вычеркнуты из протокола.— Ваша честь, — терпеливо проговорил Дэрроу, — мы ожидаем свидетельства того, что этот подзащитный был невменяем. Я не говорю, что он признается, что убил пострадавшего. Мы покажем, что, когда был произведен выстрел, оружие находилось в его руках... но знал ли лейтенант Мэсси, что он делает, это другой вопрос.Судья Дэвис подумал и сказал:— Мистер Келли, адвокат строит защиту на основании невменяемости и на том, что дающий сейчас показания свидетель произвел роковой выстрел. Это открывает дорогу свидетельским показаниям, которые могут выявить состояние психики подзащитного.— Я снимаю свое возражение, ваша честь, — сказал Келли. — Однако мы хотели бы узнать, в какого рода состоянии невменяемости, по вашему утверждению, находился лейтенант Мэсси, когда выстрелил.Дэрроу отозвался:— Полноте, мистер Келли, вам наверняка известно, что даже ведущие эксперты используют разные термины для одних и тех же психических расстройств. Ваша честь, могу я возобновить допрос свидетеля?— Можете, — сказал судья.Келли, растерявшийся, похоже, в первый раз, вернулся на свое место.Дэрроу шаг за шагом заставил Томми рассказать о том, как зародился и утвердился замысел похищения — от разговора с тещей до первой встречи с Джоунсом и Лордом.— Целью вашего плана было убийство потерпевшего?— Конечно нет!Наконец Дэрроу дошел до того момента в рассказе Томми, на котором прервал его во время первого разговора на «Элтоне».Теперь наконец, в суде, я услышу «правдивую» историю.— Я приехал к дому миссис Фортескью, заехал в гараж, — сказал Томми. — Войдя в дом, на кухню, я достал из стола пистолет Джоунса.— Тридцать второго калибра?Без всякого выражения, отвечая с автоматизмом машины, Томми продолжал:— Тридцать второго калибра, да, сэр. Я позвал: «Заходите... майор Росс здесь». Кахахаваи по-прежнему думал, что едет на встречу с майором. Я снял темные очки и перчатки — маскировку под шофера, и все мы прошли в гостиную, Кахахаваи усадили на стул. Вошли миссис Фортескью и Лорд. Он встал в стороне, а я подошел к Кахахаваи. Пистолет был у меня в руке.— А где был Джоунс?— Миссис Фортескью попросила его побыть на улице и проследить, чтобы нам не помешали. Я снял пистолет с предохранителя, хотел напугать его. Я спросил: «Ты знаешь, кто я?» Он ответил: «Думаю, да». Тогда я сказал: «Ты солгал в суде, но теперь ты расскажешь всю правду». Он нервничал, дрожал. Сказал, что ничего не знает. Я спросил, где он был ночью двенадцатого сентября, и он ответил, что на танцах в Вайкики. Я спросил, когда он оттуда ушел, а он сказал, что не знает, был пьян. Я спросил: «Где вы подобрали ту женщину?» Он ответил: «Не было у нас никакой женщины». Я сказал, что ему лучше сказать всю правду. «Кто ее ударил?» — «Никто ее не бил». Я сказал: «Расскажи, как ты ехал домой?», и он назвал мне много улиц, но я не знаю их названий, поэтому подождал, пока он закончит, а потом сказал: «Ты, кажется, был боксером-профессионалом?» Он кивнул. Тогда я сказал: «Теперь понятно, откуда ты знаешь, куда ударить женщину, чтобы одним ударом сломать ей челюсть». Тут он по-настоящему занервничал, облизал губы, ему стало не по себе, и я сказал: «Хорошо, если ты не хочешь говорить, мы тебя заставим. Ты знаешь, что случилось с Идой на Пали?» Он ничего не сказал, только дрожал, нервничал. А я сказал: «То, что было с ним, ничто по сравнению с тем, что будет с тобой, если ты прямо сейчас не расскажешь всю правду». Он сказал: «Я ничего не знаю». Тогда я сказал: «Ладно, Лорд, иди и приведи ребят. Мы его обработаем, и он все нам расскажет». Кахахаваи попробовал встать, но я толкнул его обратно и сказал: «Ида заговорил и много чего о тебе рассказал. Сейчас придут ребята и вышибут из тебя дух».Голос у Томми задрожал.— Кахахаваи трясся на стуле, — продолжил Томми, — и я сказал ему: «У тебя есть последняя возможность сознаться... ты же знаешь, что твоя банда там была!» Он, должно быть, битья боялся больше, чем пистолета, который был у меня в руках, потому что крикнул: «Да, мы это сделали!»Дэрроу помедлил, давая возможность присутствующим прочувствовать момент. Наконец он спросил:— А потом?— Это последнее, что я помню. О, я помню то, что встало у меня перед глазами — разбитое лицо жены, как он бьет ее в ответ на мольбу о пощаде и этим ударом ломает ей челюсть.— Когда вы говорили с ним, пистолет был у вас в руках?— Да, сэр.— Вы помните, что вы сделали?— Нет, сэр.— Вы знаете, что стало с пистолетом?— Нет, сэр.— Вы знаете, что стало с вами?— Н-нет, сэр.Томми с трудом проглотил комок в горле, казалось, он сдерживает слезы.Дэрроу остановился перед жюри присяжных, руки сложены на груди, плечи ссутулены. Он дал своему клиенту несколько мгновений, чтобы собраться, затем спросил:— Вы помните что-нибудь о поездке в горы?— Нет, сэр.— С какого момента вы что-то помните?— Я сижу в машине на загородной дороге. Подходят какие-то люди и спрашивают о теле.— Вы помните, как вас отвезли в отделение полиции?— Не совсем ясно.Дэрроу вздохнул, кивнул. Подошел к Томми и похлопал его по руке, потом сказал, отходя к столу защиты:— Свидетель ваш, сэр.Келли поднялся и спросил:— Вы гордитесь своим южным происхождением, лейтенант Мэсси?Дэрроу почти вскочил на ноги:— Протестую! Несущественно, имеет целью обвинить свидетеля в расистских взглядах.— Ваша честь, — сказал Келли, — если защита может исследовать состояние ума подзащитного, у обвинения, естественно, есть такое же право.— Можете спрашивать, — сказал судья, — но не такими словами... вопрос некорректен, так как предполагает, что все южане предвзяты в расовом отношении.Келли близко подошел к Томми.— Вы помните, как миссис Фортескью сказала журналисту, что вы с ней «провалили дело»?— Естественно, нет.— Джозеф Кахахаваи казался напуганным?— Да.— Он умолял о пощаде?— Нет.— Он бросился на вас?— Нет.Келли принялся медленно ходить взад и вперед перед присяжными.— А потом миссис Фортескью, Джоунс или Лорд рассказывали вам, как вы себя вели и что делали после того, как выстрелили?— Миссис Фортескью сказала, что я просто стоял и молчал. Она увела меня на кухню и попыталась заставить выпить, но не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34