– Разумеется, – сказал я, поднимая трубку. Пропала дама пик. Проклятие!– Говорит полковник Линдберг. Что случилось?– Ах, полковник! Я так рад слышать вас! Я только что получил письмо, которое может иметь для вас большое значение.У него был мелодичный голос, однако он говорил очень громко.– Вам всегда приносят почту в полночь, профессор?– Я пришел домой только в десять – сегодня я вел занятия. Я просмотрел около двадцати писем, прежде чем наткнулся на это. Вам прочитать его?– Пожалуйста, профессор.Все тем же напыщенным тоном он продолжал:– В нем говорится – мне придется еще учитывать орфографические ошибки и плохой синтаксис – в нем говорится: «Дорогой сэр, если вы желаете действовать в качестве посредника в деле Линдберга, то, пожалуйста, строго соблюдайте указания. Передайте приложенное письмо лично в руки мистеру Линдбергу. В нем он найдет все разъяснения. Никому не рассказывайте о письме. Как только мы узнаем, что пресса или полиция уведомлены, все наши условия автоматически аннулируются, и это еще больше задержит возвращение ребенка домой». Ужасная орфография!– Там есть еще что-нибудь?– Да.– В таком случае вначале, пожалуйста, прочитайте все письмо, профессор. Оценивать его орфографию будете потом.– Да, конечно. "После того как вы получите деньги от мистера Линдберга, поместите в нью-йоркскую газету «Америкэн» два слова: «деньги приготовлены».Я прикрыл рукой трубку и обратился к Брекинриджу:– Мне кажется, этот старик просто ищет способ легко заработать.– "После этого мы дадим вам дальнейшие указания, – продолжал Кондон. – Не бойтесь, мы не охотимся за вашей тысячей – оставьте ее у себя". Они имеют в виду тысячу долларов, которую я пообещал за благополучное возвращение ребенка в своем письме в выходящую в Бронксе газету «Хоум Ньюз». Я конечно предложил бы больше, но это все, что я смог накопить в надежде, что любящая мать вновь обретет свое дитя.– Вы очень великодушны, – сказал я, подавив зевок.– "Только действуйте строго в соответствии с нашими указаниями, – продолжал он. – Будьте дома каждый вечер с шести до двенадцати часов". Вот это последнее мне не совсем понятно.– Как оно подписано?– Здесь стоит знак мафии.Правильно.– Вы уверены, профессор?– На письме есть штемпель с надписью: «Почтовое отделение Нью-Йорк». Оно пришло в длинном белом конверте. Внутри находился такой же белый конверт, но поменьше, на котором написано: «Дорогой сэр! Пожалуйста, передайте вложенное письмо полковнику Линдбергу. В интересах мистера Линдберга не извещать полицию». Я не вскрывал этого приложенного письма, сэр.Надутый осел.– Что ж, вскройте и прочитайте его мне.В трубке послышался треск разрываемого конверта, похожий на звуковой эффект радиопрограммы.– "Дорогой сэр, – начал читать он, – мистер Кондон может действовать в качестве посредника. Вы можете дать ему семьдесят тысяч долларов".Я чуть вскинул голову: сумма – семьдесят тысяч – совпала; вначале они потребовали пятьдесят тысяч, но в последнем письме была та же новая сумма – семьдесят тысяч.– "Сделайте для денег один пакет, – читал он. – Его размеры должны быть..." Здесь есть рисунок коробки, полковник. Указаны ее размеры – 6х7х14 дюймов. Мне продолжать читать письмо?Нет, встань на голову и начинай свистеть, тупица.– Пожалуйста, – сказал я.– Дальше говорится: «Мы уже уведомили вас, в каких купюрах должны быть деньги. Не пытайтесь подстроить какую-нибудь ловушку. Если вы или кто-то еще сообщит в полицию, то этим только отсрочите возвращение ребенка. После того как мы получим деньги, мы сообщим вам, где искать вашего мальчика. Вы уже можете подготавливать самолет – это место примерно в ста пятидесяти милях от вас. Но мы сообщим вам адрес только через восемь часов после получения денег».– Вот как. – Несмотря на то, что он правильно назвал сумму выкупа, этот профессор производил впечатление жулика, желающего быстро и хорошо заработать.– Как я уже сказал вам, подпись на письме напоминает знак сицилийской мафии. Здесь изображены два пересекающихся круга...– Круга? – На этот раз я дернул головой значительно сильнее. Брекинридж заметил это и наклонился вперед. – Пересекающихся?– Да, если бы меня спросили, я бы назвал их пересекающимися кругами...– Хорошо, хорошо. Продолжайте описание.– Еще по горизонтальному диаметру этих пересекающихся кругов проходят три точки или три отверстия. Круги окрашены синим цветом. Внутри в правом синем кругу красный кружок поменьше.Черт.– Это письмо представляет для вас интерес, полковник? Надеюсь, вы не теряете со мной ваше драгоценное время, сэр?– Оно представляет для меня огромный интерес, профессор, – сказал я. – Где вы находитесь? Мы приедем за вами немедленно.– Я в Бронксе. Но думаю, я сам приеду к вам, полковник. Вы столько пережили, и для ваших близких будет лучше, если вы останетесь дома. Я сам приеду к вам в Хоупуэлл.– Когда, профессор?– Я выезжаю немедленно, – аффектированным тоном произнес он и положил трубку.Я несколько мгновений смотрел на телефон. Потом взглянул на Брекинриджа, глаза которого расширились.– Вам лучше разбудить Слима, – сказал я. * * * Через час и сорок минут я стоял, засунув руки в карманы пальто и прислонившись к побеленной каменной стене возле закрытых ворот, где дорога Федербед Лейн переходила в частную подъездную дорогу Линдбергов. Я прятался от ветра и ждал, когда появится Кондон. Неподалеку, возле будки подрядчика, держа в руках винтовку, стоял полицейский: он был похож на тюремного охранника. В это позднее время вокруг не было газетчиков.Позади заскрипела мерзлая земля, и моя рука потянулась к пистолету калибра девять миллиметров, который я носил под мышкой; однако, когда я повернулся, я увидел приближающегося в пальто и без шапки Брекинриджа.Он остановился, держа руки в "карманах, и сказал:– Я разбудил ректора Фордхемского университета, и он подтвердил информацию, которую дал о себе Кондон. Семьдесят два года, работал учителем в начальной школе, сейчас на пенсии. Продолжает преподавать на полставки. Очень внимательно следит за своей физической формой, в прошлом судил футбольные матчи, до сих пор дает уроки плавания.– Это в семьдесят-то два года?!Брекинридж приподнял одну бровь.– Видимо, он большой оригинал. Воображает себя патриотом. Известен тем, что на общественных мероприятиях поет «Усеянный звездами флаг» со слезами на глазах.– Я, наверное, сейчас сам заплачу.А ночь уже плакала, стонала, словно раненый, загнанный в западню зверь. Я прислонился к стене, поднял воротник пальто, чтобы прикрыть лицо; даже парень из Чикаго может умереть от ледяного ветра.– Я также позвонил в Бронкс редактору и издателю газеты «Хоум Ньюз», – сказал Брекинридж.– Полковник, как коп вы на голову выше Шварцкопфа.Он замолчал, видимо, оценивал мой комплимент. Потом сказал:– Редактор, некий мистер О'Флэхерти, сказал, что является «старым добрым другом» Кондона и что сей ученый муж уже многие годы публикует в их газете стихи, очерки и письма на различные актуальные темы... Подписывая их среди прочих странных псевдонимов как П. А. Трайот и Д. У. Стайс.Я хрипло рассмеялся.– Мне он показался чудаком и назойливым человеком. Почему, черт возьми, похитители выбрали этого кретина? Свои услуги в качестве посредников предлагали различные крупные общественные деятели.– Я не могу ответить на этот вопрос. Не смог на него ответить и редактор О'Флэхерти, который сказал, что тираж газеты «Хоум Ньюз» меньше ста тысяч экземпляров.В этот момент темноту дороги прорезал свет фар автомобиля. Машина остановилась, и из нее вылез пожилой, с усами, как у моржа, человек, весьма подвижный для своего возраста и массы: рост у него был больше шести футов, а вес, вероятно, двести с лишним фунтов. Пальто на нем не было; он был в аккуратном темном старомодном костюме-тройке с золотой цепочкой для часов, в крапчатом галстуке и шляпе-котелке, которую он уже вежливо снимал; он был похож на человека, отправившегося на вечеринку в1912 году и опоздавшего на несколько десятилетий.– Это дом Линдберга? – спросил он голосом, который я слышал два часа назад по телефону.Через закрытые ворота Брекинридж сказал:Да, это дом Линдберга. Вы доктор Кондон?Старик поклонился, взмахнув шляпой-котелком:– Я доктор Джон Ф. Кондон.В машине сидело еще два человека. Я расстегнул пальто, чтобы облегчить себе доступ к пистолету.– У вас письмо для полковника? – спросил Брекинридж.– Да, сэр. Я предпочел бы передать ему его лично.Стоя чуть позади Брекинриджа, я крикнул:– Кто это с вами?Кондон прищурился; у него были розовые щеки и глупые глаза.– Полковник Линдберг?– Нет, – сказал я. – Я коп, и я вооружен. Кто это сидит в машине, черт возьми?Кондон приподнял подбородок, глаза и ноздри его расширились.– В такого рода выражениях нет необходимости, сэр.– Кто сидит в этой чертовой машине?– Геллер! – резко прошептал Брекинридж. – Прошу вас!Кондон робко шагнул вперед, держа шляпу в руке.– Со мной приехали двое моих друзей, один из которых великодушно согласился привезти меня сюда. Я звонил сюда из ресторана Макса Розенхайна, и Макс поехал со мной; с нами также наш общий друг, Милтон Гаглио, торговец тканями. Он вел машину.– Скажите им, чтобы они вышли из машины и подняли руки, – сказал я.– Право, – чопорно проговорил Кондон с высоко поднятой головой, – это очень неблагородно с вашей стороны.– Будет хуже, если ваши друзья не вылезут из машины.Они вылезли из машины: маленький, смуглый человек лет тридцати и второй, покрупнее, которому было лет под шестьдесят. Оба были в пальто и шляпах.Тот, что поменьше и помоложе, сказал:– Меня зовут Милтон Гаглио. Извините, что мы так задержались. Мы заблудились и останавливались у закусочной «Балтимор», чтобы спросить дорогу.Эта закусочная стояла на перекрестке недалеко от Хоупуэлла.– Меня зовут Макс Розенхайн, – сказал мужчина постарше с беспокойной улыбкой на лице. – Мы вроде как комиссия – итальянец, еврей и ирландец.Никто не засмеялся.– Поднимите ваши руки, джентльмены, – сказал я.Они посмотрели друг на друга скорее удивленно, чем испуганно; оскорбленным выглядел только Кондон.– Мне понятна ваша озабоченность вопросами безопасности... – начал он.– В таком случае заткнитесь, – сказал я, – и делайте то, что вам говорят.Брекинридж, который, кажется, был несколько ошеломлен моей полицейской тактикой, открыл ворота; я вышел и обыскал троих мужчин. Приятели Кондона перенесли обыск стоически, один лишь профессор возмущенно пыхтел.– Давайте посмотрим на письмо, профессор, – сказал я.– Я бы предпочел показать его полковнику Линдбергу.– Покажите мне одну подпись.Тяжело дыша через нос, он подумал над моей просьбой, потом вытащил из кармана пальто белый конверт, достал из него другой конверт, поменьше, и показал мне письмо. На нем действительно были красный и синие круги и отверстия.– Отойдите в сторону, – сказал я ему и кивнул двум другим, чтобы они сделали то же самое. Я заглянул в машину, черный «шевроле», посмотрел под сиденьями, проверил вещевой ящик. Попросил Гаглио открыть багажник, и он выполнил мою просьбу, однако, кроме запасной покрышки и домкрата, в нем ничего не было.– О'кей, ребята, – сказал я, сделав величественный жест. – Садитесь обратно в свою машину.Кондон неохотно кивнул, с глупой тщательностью сложил письма обратно в конверты и с подчеркнутым достоинством пошел обратно к черному «шевроле», другие двое двигались быстро, словно подметки у них были горячими.Я вызвал полицейского из будки подрядчика и велел ему вместе с винтовкой проехать с ним к дому на подножке автомобиля. Потом я сказал сидящему за рулем Гаглио:– Езжайте вокруг дома, остановите около гаража и ждите нас.Машина отъехала. Брекинридж закрыл ворота и запер их на замок. Красные огни задних фонарей медленно приближались к почти неосвещенному дому – светились лишь несколько прямоугольников окон первого этажа; полицейский ехал на подножке, словно пилот-трюкач на крыле самолета.– Не очень-то вежливо вы с ними обошлись, – сказал Брекинридж.– Этот профессор либо жулик, либо дурак, – сказал я. – А я не переношу ни тех, ни других.Брекинридж ничего не сказал на это; мы пошли к дому, кивнув на ходу двум полицейским, с жалким видом стоявшим у угасающего костра.Полицейский, который ехал на подножке, поставил всех троих у двери, что вела в дом через комнату для слуг. Брекинридж отправил полицейского обратно на его пост и открыл дверь для гостей. Мы собрались в кухне, освещенной лишь маленькой лампой над печкой. Из гостиной примчался непременный Вэхгуш.– Меня зовут Брекинридж, – громко сказал полковник, пытаясь перекричать непрестанный лай собаки. – Это детектив Геллер из чикагской полиции.– Чикаго? – спросил Гаглио. – Что вы делаете здесь?– Это вас не касается, – вежливо ответил я, лягнув пса. – А вот вы сами что здесь делаете, мне это совершенно непонятно.– Вы чрезвычайно неучтивый молодой человек, детектив Геллер, – сказал Кондон.– Я всегда такой, когда гости приезжают в два часа утра.Брекинридж сказал:– Если вы готовы, полковник Линдберг ожидает встречи с вами.– Я всегда готов, – с улыбкой сказал Кондон.Мы прошли через гостиную, от нас не отставал совершенно обезумевший от лая Вэхгуш; если кто и спал в этом доме, то теперь обязательно проснулся. Брекинридж посадил Гаглио и Розенхайна на софу, и пес сразу принялся рычать на них; сложив руки на коленях, они взирали на него испуганными глазами, словно девушки без кавалеров во время кадрили.Линдберг не сел с ними; он мерил свой кабинет шагами и выглядел изможденнее, чем обычно. Он даже не причесался, его моложавое лицо потемнело от щетины; он был в коричневых брюках и накинутой поверх майки кожаной летной куртке.– Добрый вечер, полковник Линдберг, – сказал Кондон, с важным видом выступая вперед и протягивая руку, как если бы жаловал медаль. – Я бы узнал вас везде, сэр.Тем самым Кондон попадал в компанию избранных, включающую все население Соединенных Штатов в возрасте от трех лет и выше.– Позвольте мне сказать, что все патриоты-американцы благодарны вам за ваши мужество и отвагу... и мы с вами в эти тяжелые для вас минуты.Линдберг с усилием изобразил на лице улыбку и сказал:– Доктор Кондон, мне хотелось бы посмотреть на письма, которые вы получили.– Конечно, сэр. С превеликим удовольствием.Еще бы не удовольствие – передать письма о выкупе терзаемому мукой отцу.Линдберг внимательно просмотрел письма и положил их на стол.– Нейт, – сказал он. – Генри.Мы подошли к столу и тоже посмотрели на них. Их содержание отражало то, что я уже слышал по телефону, однако орфография, вид и подписи были такими же, как в ранее полученных писем.– Они аутентичны, – сказал Линдберг.Мы не стали спорить.Потом он искренне улыбнулся Кондону и сказал:– Доктор, это очень любезно с вашей стороны, что вы приехали сюда. Надеюсь, мы не причинили вам слишком много беспокойства.Кондон искоса внимательно посмотрел на меня, однако сразу улыбнулся Линдбергу.– Никакого беспокойства, полковник. Я хочу, чтобы вы знали, что главная моя цель – это служить вам. Можете мной распоряжаться, как хотите.Линдберг взглянул на меня, я завращал глазами.– Расскажите о себе, доктор, – сказал Линдберг.– Я являюсь профессором педагогики в Фордхеме и директором средней школы номер двенадцать в Бронксе.– Вы давно преподаете?– Пятьдесят лет, – гордо проговорил он. – И за это время я пропустил лишь девятнадцать часов. Ну и ну...– Великолепное достижение. А где вы родились?Он приподнял голову, словно по стойке смирно.– В самом красивом месте мира – Бронксе! Я прожил там всю свою жизнь.Я сел. Интересно, думал я, поделили они мои три бакса в гараже, или, может быть, Диксон приберег их для меня?– У вас есть семья? – спросил его Линдберг.– Жена и трое замечательных детей.Линдберг посмотрел на меня. Я покачал головой. Он посмотрел на Брекинриджа, который пожал плечами.– Профессор, – сказал Линдберг, – мы будем очень рады, если вы поможете нам передать похитителям выкуп, который они требуют за возвращение моего сына.О Господи!– Это для меня большая честь, сэр... Но я для вас посторонний человек. Я предпочел бы, чтобы вы вначале проверили мой статус.– Мы так и сделаем, – сказал я.– Вы останетесь у нас на ночь? – спросил Линдберг. – Уже поздно, и завтра мне хочется о многом с вами поговорить.– Конечно. Я с радостью останусь, если можно будет сделать так, чтобы завтра к четырем часам пополудни я попал в Фордхем. У меня там лекция.– В четыре вы будете там.– В гостиной меня ждут два хороших друга, полковник...– Боюсь, для них у меня не найдется места. Мне очень жаль.– Они бы с радостью встретились с вами перед отъездом.– Хорошо, – сказал Линдберг, и мы все прошли в гостиную, где он вежливо пожал всем руки под аккомпанемент гавканья Вэхгуша. Линдберг выразил свою благодарность, и Гаглио и Розенхайн заверили всех нас, что они никому не расскажут о событиях этой ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58