В отличие от многих офицеров он ни разу не поднял руку на матросов, да и бранился только по делу, как-то добродушно, вроде «Эк ты, увалень неотесанный» или «будто тюфяк размякший»…
В Зунде к русской эскадре присоединились датчане и недавние противники, корабли шведов. Вместе, под флагом Ханыкова, прибыли на рейд порта Доунс. Как положено, после обмена салютами, Ханыков нанес визит адмиралу Адаму Дункану, в распоряжение которого поступила русская эскадра.
Дункан встретил союзников с приветливой улыбкой, за которой явно проглядывала озабоченность англичанина. После обычных церемоний он пригласил Ханыкова к разложенной на столе карте.
— Ваша эскадра пришла как раз вовремя. Я знаю, что вас две недели держали противные ветры в проливах, что поделаешь.
Не зря Ханыкова послали командующим. Он понимал все, что говорил адмирал, и вполне сносно владел английским.
— Ваша цель, — Дункан очертил на карте карандашом круг, — блокировать голландский флот у острова Тексель. Вы знаете, что мы опасаемся соединения их флота с французами. Они мечтают высадить войска на нашем острове. — Дункан криво улыбнулся. Быть может, он вспомнил, как в начале века нидерландский штатгальтер Вильгельм победным маршем прошел по Темзе и овладел английской короной. А может, ему на ум пришло тяжкое поражение у острова Текселя от голландского адмирала Рюйтера…
Исполняя долг, русская эскадра плотным кольцом блокировала голландский флот. Вскоре отличился фрегат «Михаил», пленил в Немецком море и привел к англичанам голландское судно.
В Немецком море начались затяжные, жестокие осенние штормы, которые следовали один за другим и не прекращались целый месяц. Для русских кораблей, привыкших к непродолжительным плаваниям на Балтике, начались суровые испытания. Через неделю-другую на кораблях открылась течь. Сменившиеся с вахты матросы стояли у помп, работающих без перерыва. «Чуть буря — полвахты у помп; все скрипит, все расходится».
Спустя две недели командир «Рафаила» запросился в ремонт, течь одолела-таки; едва задраенные артиллерийские порты черпали воду во время сильной качки.
Головнин одним из первых узнал, что фрегат отправляется на починку к устью реки Медвее.
В тот же день постучал в каюту командира.
— Дозвольте, господин капитан-лейтенант с просьбой, — не торопясь начал мичман. Командир только что спустился со шканцев. Наверху шел проливной дождь, промок до нитки, снял всю одежду до нижней рубашки. Мичмана Головнина он уважал. У него все ладилось, дело знает отменно, решает все самостоятельно и грамотно. Вахту правит исправно, без замечаний. И еще одно подметил командир: свободно на равных общается с англичанами, языком их владеет неплохо.
— Ну, выкладывай, — закуривая трубку, сказал Игнатьев.
— Нынче мы к ремонту назначены, — командир недоуменно поднял брови, — так позвольте мне переписаться на «Пимен».
— Плавать исхотелось?
Головнин, улыбаясь, молча кивнул головой.
— А почему именно на «Пимен»?
— Дружок там мой обретается, мичман Петр Рикорд. Игнатьев пососал затухшую трубку. «После эдаких штормов да непогоды заново в море просится, — подумал командир, — и не рисуется, видать, к морю прикипел. Добрый капитан станет».
— Пожалуй, я не против, сегодня-завтра доложу флагману, благо он собирается в Лондон укатить.
Вице-адмирал Ханыков согласился с мнением командира, и Головнин ступил на палубу семидесятичетырехпушечного линкора «Пимен».
Прежде чем попасть в каюту капитана, он очутился в объятиях мичмана Рикорда. Обычно в море каждая шлюпка у трапа — это целое событие, которое быстро разносится по кораблю, значит или привезли почту, или на борту появилось какое-то новое лицо, а с ним и последние известия с берега.
— Надолго к нам, Василь Михалыч?
— Покуда «Рафаил» в ремонте.
— Так мы скоро домой.
— Сие бабушка надвое сказала, Петр Иваныч, — усмехнулся Головнин, — адмирал нынче в Лондон отправляется, к послу нашему приглашен.
Разместился Головнин в мичманской каюте, вместе с . Рикордом, третье место пустовало. Рикорд представил соседа, мичмана.
— Коростовцев Григорий, мой добрый приятель и вообще компанейский товарищ.
Не успели поделиться последними новостями, а на корабле их всегда уйма, засвистели боцманские дудки. «Пимен» снимался с дрейфа и отправлялся в заданный район. Блокада Текселя продолжалась, а с нею текли и корабельные будни. Верхняя вахта, бодрствующая подвахта, готовая в любой момент прийти на помощь. Корабль крейсирует в заданном квадрате, меняя галсы, сторожит неприятеля. Как только засвистят боцманские дудки «Всех наверх!», значит корабль меняет галс. Матросы разбирают шкоты, брасы, булини , карабкаются по вантам, разбегаются по реям. Перекидывают паруса, при развороте на обратный галс корабль обычно сильно кренится. Матросы на пертах обхватывают реи, прижимаясь к ним.
Обычно Головнин и Рикорд старались стоять вахту в одну смену. Переговаривались, глядя на снующих матросов.
— Аглицкие-то матросики проворнее наших управляются с парусами, — огорчался Головнин.
— Сие верно, Василь Михалыч, да и корабли у них не чета нашим, добротнее. Но глядя на англичан, и наши матросы сноровистее работают, стараются вытянуть свою честь, подтягиваются.
В затишье на море капитан отдыхал, иногда вахтенный начальник из лейтенантов уходил попить чайку. Кто-то из мичманов оставался полновластным хозяином судна. Стоя рядом с рулевым и посматривая на волны за бортом, следил за ветром по вымпелу, не спуская глаз с парусов. Махина — судно, полсотни сажен длиной, тысячу тонн водоизмещением, подчинялось его воле… Но такие моменты выпадали редко. Осенние штормы изо дня в день беспрерывно трепали корабли.
Наступила пора идти зимовать к родным берегам. Но в Лондоне Ханыкова огорчил неожиданным известием посол граф Семен Воронцов:
— Лорд Адмиралтейства, Петр Иванович, передает настоятельно просьбу его королевского величества, дабы наша эскадра не покидала на зиму берегов Британии.
За десять лет пребывания в Англии, несмотря на неприязнь Екатерины II, граф пользовался в Петербурге заслуженным авторитетом, как тонкий политик.
— Но я, граф, имею инструкцию Адмиралтейств-коллегии и предписание ее величества возвернуться к нашим портам на зимовку.
— Моя депеша уже пошла к матушке-государыне, господин адмирал. Крайняя нужда здешних правителей нам на руку. Авторитет государыни нашей возрастет. Наверняка ее величество удовлетворит просьбу короля, в том нет сомнения, — твердо настаивал посол, — так что повремените покуда. Тем паче матросики королевского флота пошаливать почали, зараза бунтарская и сюда исподволь проникает…
Вскоре поступило распоряжение из Петербурга — эскадре задержаться в Англии. Корабли эскадры на зиму ушли в порты Ширнесс, Диль, Ярмут. «Рафаил», куда опять перебрался Головнин, ушел на ремонт и стоянку в шотландский порт Литт. Английское Адмиралтейство успокоенно вздохнуло. Как-никак десятки лишних вымпелов.
Вице-адмирал Ханыков получил от лордов Адмиралтейства искреннюю признательность и восхищение мужеством русских моряков. Но они что-то недоговаривали. При очередной встрече Воронцов был откровенен:
— Здешние адмиралы удивляются, Петр Иванович, сколь храбры наши офицеры, плавая по морю в жесточайшие бури на наших худых судах. Они все клянутся, что ни один из них не взялся бы командовать столь гнилыми и рассыпающимися кораблями…
Ханыков слушал, посмеиваясь про себя.
— Наши русские, граф, ко всему приучены…
Из всеподданнейшего донесения императрице вице-адмирал Ханыкова:
«… лорд Спенсер, лорд Гренвиль, Адмиралтейство, ссылаясь на донесение адмирала Дункана, изъявляют свою благодарность за крейсирование…
При сем должен я признаться, что соединение наше с англичанами было нам полезно, ибо люди наши, ревнуя проворству и расторопности англичан и стараясь им не уступать в том, как то взятие рифов, в прибавке и убавке парусов…. столько изощрялись, что то, что у нас делалось прежде в 10 или 12 минут, ныне делают оное в 3 или 4 минуты».
В следующую кампанию русские корабли продолжали нести дозоры у голландского побережья, вдоль бухт у острова Тексель.
Временами английское Адмиралтейство посылало дозоры к берегам Норвегии. Вдоль них иногда кружным путем, рискуя, пробирались голландские купеческие суда с товарами из французских колоний.
Да и голландский флот не проявлял активности, отстаиваясь в бухтах за островом Тексель. К этому у голландцев отсутствовал резон. Голландские купцы принадлежали к числу крупнейших ростовщиков Европы, но французские «республиканские комиссары высасывали из Голландии все жизненные соки, как пиявки, и в то же время источникам ее богатства — колониям и торговле — сильно угрожала британская морская сила» не без помощи русских.
В отсутствие схваток на море Ханыков частенько гостил на званых обедах у английских адмиралов, наезжал временами в Лондон.
Фрегат «Рафаил» заходил то в Ширнесс, то в Диль. Молодого мичмана, свободно изъяснявшегося с английскими офицерами, как-то увидел Ханыков, взял Головнина с собой в Лондон. Столица выглядела заманчиво не только своими увеселительными заведениями. Головнина привлекли музеи, книжные лавки, театр. Публика на улицах выглядела по сравнению с Петербургом раскованнее, лондонцы довольно открыто выражали симпатии к событиям в соседней Франции.
Поскольку в отношениях англичан с голландцами «заштилело», русская эскадра в конце июля распрощалась с британскими берегами.
Как всегда, противные ветры держали корабли у берегов Дании в проливах. Кронштадтский рейд огласился взаимными салютами эскадры и крепости глубокой осенью, как раз в день Покрова. Потрепанные корабли с уставшими экипажами еще втягивались один за другим в Военную гавань, когда из Петербурга курьер доставил морем эстафету: «Государыня императрица скончалась»…
Венценосный цесаревич, нелюбимый сын императрицы, без сомнения с нетерпением поджидал известия о кончине своей матушки. Долго и затаенно ждал, более двадцати лет. При первой вести о ее близкой смерти, словно застоявшаяся лошадь, рванулся к власти.
Екатерина II еще не испустила дух, а гатчинские батальоны заняли все входы и выходы в Зимний дворец.
Не успели царедворцы присягнуть на верность новому императору, а во все концы полетели указы. От двора были удалены все любимцы императрицы, на других пролился «дождь и даже ливень милостей» Павла I.
Первым делом останки своего усопшего отца Петра III захоронил вместе с гробом Екатерины II в Петропавловской крепости. Принялся сразу же за государственные дела, со стороны были виднее прорехи в порядках, заведенных его августейшей матушкой. Старался подражать Петру, себя не жалел, силился во все вникать. Начались реформы в армии. Были благие намерения — пресечь злоупотребления, но все делать по прусскому образцу.
Флот не остался без внимания. Новый император, Президент Адмиралтейств-коллегии, генерал-адмирал заявил во всеуслышание:
«С восшествием нашим на прародительский престол приняли мы флоты в таком ветхом состоянии, что корабли, составляющие оные, большей частью оказались по гнилости своей на службе неспособными». В этом Павел I верно смотрел в корень бедствия флота.
В первом же приказе он объявил о своей приверженности флоту: «Его императорское величество сохраняет за собой звание генерал-адмирала». Первым делом принялся наводить порядок в кораблестроении. По примеру Петра I на всех верфях завел главных мастеров-строителей, которые отвечали за качество кораблей, расход материалов и денег, открыл в Петербурге и Николаеве училища кораблестроителей. Тут же возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в Петербург. Решил создать четкую организацию флотов, сколько, каких кораблей, для каких целей иметь на Балтике, на Черном море. Начал сам составлять новый Морской устав, задуманный еще в Гатчине. Такие меры шли на пользу флоту.
Но проявились и чудачества. К примеру, объявили повсеместно «запрещение танцевать вальс» и «чтоб кучера и форейторы, ехавши, не кричали…»
В Кронштадте, вслед за известием о восшествии на престол, появился и первый указ императора: «Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил во флотах шитых мундиров не носить, а быть всем навсегда в вицмундирах». То-то прибавилось сразу забот у портных. Во всех швальнях Кронштадта и Петербурга работали день и ночь.
Павел I запретил появляться во дворце в старых мундирах, камзолах, кафтанах, расшитых золотом.
Но вслед за упомянутым нововведением в Адмиралтейств-коллегию поступило высочайшее повеление: «Государь император изволил указать, дабы коллегия немедленно вошла в рассмотрение:
1. Сколько теперь годных и надежных кораблей к службе и старалась бы теперь привести их в штатное положение».
Восходящая морская «звезда», фаворит Павла I, генерал-адъютант, контр-адмирал Григорий Кушелев конфиденциально сообщил адмиралу Голенищеву-Кутузову, который замещал заболевшего Чернышева:
— Государь намеревается предстоящую кампанию кораблям Кронштадской эскадры смотр произвести…
Всю зиму в Кронштадте приводили в порядок корабли. Из Ораниенбаума тянулись обозы с новым рангоутом, парусиной, канатами. Чиновники почувствовали: если где-то обнаружится непорядок, Павел I докопается до виновника. А виноватых в Кронштадтском порту было пруд пруди. Воровали всюду, наживались на поставках флоту. Отпускали разную гниль, а добротное продавали на сторону…
Где-то на окраине Кронштадта, в небольшой комнатушке, друг перед другом примеряли и хвалились обновкой, новеньким вицмундиром, потряхивали фалдами, смеялись, вытягивали носок в белых панталонах навыпуск мичмана Головнин и Рикорд.
— Ныне мы с тобой, Василий, опять разлучаемся, — грустно проговорил Рикорд, вспомнив визит в контору порта.
Только что они получили новые назначения. Головнин на линкор «Константин», Рикорд на катер «Диспатч».
— Одно повезло мне, братец Петр, — успокоил друга Головнин, — капитаном, сказывают, на «Константине» Гревенс Карл Ильич, который у тебя на «Пимене» командирствовал, добрый малый.
— Он, между прочим, собирался с Муловским вояжировать на Камчатку, — вспомнил Рикорд.
— Ты-то откуда ведаешь?
— Он сам как-то проговорился невзначай. Я вахту тогда правил.
Весна на Балтике выдалась ранняя и теплая. В конце апреля весь залив до горизонта очистился от льда. Солнце припекало, подсушивало отсыревшие за зиму палубы кораблей. Повсюду на палубах стучали деревянными молотками — мушкелями, конопатчики заделывали наспех щели. Эскадра Круза вот-вот должна была выходить на рейд, готовиться к императорскому смотру.
Командир Кронштадтского порта вице-адмирал Пущин пребывал в расстройстве. Он уже прослышал о суровом нраве Павла I, особенно по отношению к мошенникам и казнокрадам, а в Кронштадте их было в избытке. Снаряжение и содержание кораблей стоило больших денег, казна все отпускала, но, проходя через руки подрядчиков и купцов, добрая половина средств оседала в их карманах. А корабли снабжались из рук вон плохо. Сырой и сучковатой древесиной, гнилой, лежалой парусиной, изопревшей пенькой… Потому-то и на кораблях, и 5 на берегу старались навести хотя бы внешний лоск. Благо, по слухам, дальнего плавания не предвиделось.
На улицах города ловили всех офицеров в старых мундирах и отводили на гауптвахту, строго проверяли, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не нацепил ордена Георгия и Владимира, полученные в царствование Екатерины II.
В середине июня эскадра адмирала Круза вытянулась на Большой Кронштадтский рейд. Начались репетиции по встрече государя. Все понимали, что первая встреча с императором может быть и последней по службе…
Спустя две недели Круз произвел репетицию торжественной встречи царя и смотр кораблей эскадры. Некоторым командирам досталось:
— Черт-ти што! Борта не покрашены, медяшка не играет, на якорных канатах сопли висят!
Капитаны разводили руками:
— Краска кончилась, на верхний дек едва хватает.
— Знать не знаю. Доставайте, где хотите. Государь порядок любит. Ваша и моя карьера зависят от какой-то г… й краски. В конце концов покрасьте хотя бы один борт, тот, который к фронту глядит…
На другой день борта всех кораблей, обращенные к линии парада, опоясались спущенными беседками с матросами.
Вечером на баке матросы шутили:
— Что полукавишь, то и поживешь.
— Знамо, правдою не обуешься-то. Правда по миру ходит…
Неугомонный адмирал Круз не давал покоя командирам, каждый день обходил на шлюпке парадный строй кораблей, стараясь подойти незаметно.
— Шлюпка под адмиральским флагом, — доложил Гревенсу вахтенный начальник мичман Головнин и, откозыряв, бегом направился к трапу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
В Зунде к русской эскадре присоединились датчане и недавние противники, корабли шведов. Вместе, под флагом Ханыкова, прибыли на рейд порта Доунс. Как положено, после обмена салютами, Ханыков нанес визит адмиралу Адаму Дункану, в распоряжение которого поступила русская эскадра.
Дункан встретил союзников с приветливой улыбкой, за которой явно проглядывала озабоченность англичанина. После обычных церемоний он пригласил Ханыкова к разложенной на столе карте.
— Ваша эскадра пришла как раз вовремя. Я знаю, что вас две недели держали противные ветры в проливах, что поделаешь.
Не зря Ханыкова послали командующим. Он понимал все, что говорил адмирал, и вполне сносно владел английским.
— Ваша цель, — Дункан очертил на карте карандашом круг, — блокировать голландский флот у острова Тексель. Вы знаете, что мы опасаемся соединения их флота с французами. Они мечтают высадить войска на нашем острове. — Дункан криво улыбнулся. Быть может, он вспомнил, как в начале века нидерландский штатгальтер Вильгельм победным маршем прошел по Темзе и овладел английской короной. А может, ему на ум пришло тяжкое поражение у острова Текселя от голландского адмирала Рюйтера…
Исполняя долг, русская эскадра плотным кольцом блокировала голландский флот. Вскоре отличился фрегат «Михаил», пленил в Немецком море и привел к англичанам голландское судно.
В Немецком море начались затяжные, жестокие осенние штормы, которые следовали один за другим и не прекращались целый месяц. Для русских кораблей, привыкших к непродолжительным плаваниям на Балтике, начались суровые испытания. Через неделю-другую на кораблях открылась течь. Сменившиеся с вахты матросы стояли у помп, работающих без перерыва. «Чуть буря — полвахты у помп; все скрипит, все расходится».
Спустя две недели командир «Рафаила» запросился в ремонт, течь одолела-таки; едва задраенные артиллерийские порты черпали воду во время сильной качки.
Головнин одним из первых узнал, что фрегат отправляется на починку к устью реки Медвее.
В тот же день постучал в каюту командира.
— Дозвольте, господин капитан-лейтенант с просьбой, — не торопясь начал мичман. Командир только что спустился со шканцев. Наверху шел проливной дождь, промок до нитки, снял всю одежду до нижней рубашки. Мичмана Головнина он уважал. У него все ладилось, дело знает отменно, решает все самостоятельно и грамотно. Вахту правит исправно, без замечаний. И еще одно подметил командир: свободно на равных общается с англичанами, языком их владеет неплохо.
— Ну, выкладывай, — закуривая трубку, сказал Игнатьев.
— Нынче мы к ремонту назначены, — командир недоуменно поднял брови, — так позвольте мне переписаться на «Пимен».
— Плавать исхотелось?
Головнин, улыбаясь, молча кивнул головой.
— А почему именно на «Пимен»?
— Дружок там мой обретается, мичман Петр Рикорд. Игнатьев пососал затухшую трубку. «После эдаких штормов да непогоды заново в море просится, — подумал командир, — и не рисуется, видать, к морю прикипел. Добрый капитан станет».
— Пожалуй, я не против, сегодня-завтра доложу флагману, благо он собирается в Лондон укатить.
Вице-адмирал Ханыков согласился с мнением командира, и Головнин ступил на палубу семидесятичетырехпушечного линкора «Пимен».
Прежде чем попасть в каюту капитана, он очутился в объятиях мичмана Рикорда. Обычно в море каждая шлюпка у трапа — это целое событие, которое быстро разносится по кораблю, значит или привезли почту, или на борту появилось какое-то новое лицо, а с ним и последние известия с берега.
— Надолго к нам, Василь Михалыч?
— Покуда «Рафаил» в ремонте.
— Так мы скоро домой.
— Сие бабушка надвое сказала, Петр Иваныч, — усмехнулся Головнин, — адмирал нынче в Лондон отправляется, к послу нашему приглашен.
Разместился Головнин в мичманской каюте, вместе с . Рикордом, третье место пустовало. Рикорд представил соседа, мичмана.
— Коростовцев Григорий, мой добрый приятель и вообще компанейский товарищ.
Не успели поделиться последними новостями, а на корабле их всегда уйма, засвистели боцманские дудки. «Пимен» снимался с дрейфа и отправлялся в заданный район. Блокада Текселя продолжалась, а с нею текли и корабельные будни. Верхняя вахта, бодрствующая подвахта, готовая в любой момент прийти на помощь. Корабль крейсирует в заданном квадрате, меняя галсы, сторожит неприятеля. Как только засвистят боцманские дудки «Всех наверх!», значит корабль меняет галс. Матросы разбирают шкоты, брасы, булини , карабкаются по вантам, разбегаются по реям. Перекидывают паруса, при развороте на обратный галс корабль обычно сильно кренится. Матросы на пертах обхватывают реи, прижимаясь к ним.
Обычно Головнин и Рикорд старались стоять вахту в одну смену. Переговаривались, глядя на снующих матросов.
— Аглицкие-то матросики проворнее наших управляются с парусами, — огорчался Головнин.
— Сие верно, Василь Михалыч, да и корабли у них не чета нашим, добротнее. Но глядя на англичан, и наши матросы сноровистее работают, стараются вытянуть свою честь, подтягиваются.
В затишье на море капитан отдыхал, иногда вахтенный начальник из лейтенантов уходил попить чайку. Кто-то из мичманов оставался полновластным хозяином судна. Стоя рядом с рулевым и посматривая на волны за бортом, следил за ветром по вымпелу, не спуская глаз с парусов. Махина — судно, полсотни сажен длиной, тысячу тонн водоизмещением, подчинялось его воле… Но такие моменты выпадали редко. Осенние штормы изо дня в день беспрерывно трепали корабли.
Наступила пора идти зимовать к родным берегам. Но в Лондоне Ханыкова огорчил неожиданным известием посол граф Семен Воронцов:
— Лорд Адмиралтейства, Петр Иванович, передает настоятельно просьбу его королевского величества, дабы наша эскадра не покидала на зиму берегов Британии.
За десять лет пребывания в Англии, несмотря на неприязнь Екатерины II, граф пользовался в Петербурге заслуженным авторитетом, как тонкий политик.
— Но я, граф, имею инструкцию Адмиралтейств-коллегии и предписание ее величества возвернуться к нашим портам на зимовку.
— Моя депеша уже пошла к матушке-государыне, господин адмирал. Крайняя нужда здешних правителей нам на руку. Авторитет государыни нашей возрастет. Наверняка ее величество удовлетворит просьбу короля, в том нет сомнения, — твердо настаивал посол, — так что повремените покуда. Тем паче матросики королевского флота пошаливать почали, зараза бунтарская и сюда исподволь проникает…
Вскоре поступило распоряжение из Петербурга — эскадре задержаться в Англии. Корабли эскадры на зиму ушли в порты Ширнесс, Диль, Ярмут. «Рафаил», куда опять перебрался Головнин, ушел на ремонт и стоянку в шотландский порт Литт. Английское Адмиралтейство успокоенно вздохнуло. Как-никак десятки лишних вымпелов.
Вице-адмирал Ханыков получил от лордов Адмиралтейства искреннюю признательность и восхищение мужеством русских моряков. Но они что-то недоговаривали. При очередной встрече Воронцов был откровенен:
— Здешние адмиралы удивляются, Петр Иванович, сколь храбры наши офицеры, плавая по морю в жесточайшие бури на наших худых судах. Они все клянутся, что ни один из них не взялся бы командовать столь гнилыми и рассыпающимися кораблями…
Ханыков слушал, посмеиваясь про себя.
— Наши русские, граф, ко всему приучены…
Из всеподданнейшего донесения императрице вице-адмирал Ханыкова:
«… лорд Спенсер, лорд Гренвиль, Адмиралтейство, ссылаясь на донесение адмирала Дункана, изъявляют свою благодарность за крейсирование…
При сем должен я признаться, что соединение наше с англичанами было нам полезно, ибо люди наши, ревнуя проворству и расторопности англичан и стараясь им не уступать в том, как то взятие рифов, в прибавке и убавке парусов…. столько изощрялись, что то, что у нас делалось прежде в 10 или 12 минут, ныне делают оное в 3 или 4 минуты».
В следующую кампанию русские корабли продолжали нести дозоры у голландского побережья, вдоль бухт у острова Тексель.
Временами английское Адмиралтейство посылало дозоры к берегам Норвегии. Вдоль них иногда кружным путем, рискуя, пробирались голландские купеческие суда с товарами из французских колоний.
Да и голландский флот не проявлял активности, отстаиваясь в бухтах за островом Тексель. К этому у голландцев отсутствовал резон. Голландские купцы принадлежали к числу крупнейших ростовщиков Европы, но французские «республиканские комиссары высасывали из Голландии все жизненные соки, как пиявки, и в то же время источникам ее богатства — колониям и торговле — сильно угрожала британская морская сила» не без помощи русских.
В отсутствие схваток на море Ханыков частенько гостил на званых обедах у английских адмиралов, наезжал временами в Лондон.
Фрегат «Рафаил» заходил то в Ширнесс, то в Диль. Молодого мичмана, свободно изъяснявшегося с английскими офицерами, как-то увидел Ханыков, взял Головнина с собой в Лондон. Столица выглядела заманчиво не только своими увеселительными заведениями. Головнина привлекли музеи, книжные лавки, театр. Публика на улицах выглядела по сравнению с Петербургом раскованнее, лондонцы довольно открыто выражали симпатии к событиям в соседней Франции.
Поскольку в отношениях англичан с голландцами «заштилело», русская эскадра в конце июля распрощалась с британскими берегами.
Как всегда, противные ветры держали корабли у берегов Дании в проливах. Кронштадтский рейд огласился взаимными салютами эскадры и крепости глубокой осенью, как раз в день Покрова. Потрепанные корабли с уставшими экипажами еще втягивались один за другим в Военную гавань, когда из Петербурга курьер доставил морем эстафету: «Государыня императрица скончалась»…
Венценосный цесаревич, нелюбимый сын императрицы, без сомнения с нетерпением поджидал известия о кончине своей матушки. Долго и затаенно ждал, более двадцати лет. При первой вести о ее близкой смерти, словно застоявшаяся лошадь, рванулся к власти.
Екатерина II еще не испустила дух, а гатчинские батальоны заняли все входы и выходы в Зимний дворец.
Не успели царедворцы присягнуть на верность новому императору, а во все концы полетели указы. От двора были удалены все любимцы императрицы, на других пролился «дождь и даже ливень милостей» Павла I.
Первым делом останки своего усопшего отца Петра III захоронил вместе с гробом Екатерины II в Петропавловской крепости. Принялся сразу же за государственные дела, со стороны были виднее прорехи в порядках, заведенных его августейшей матушкой. Старался подражать Петру, себя не жалел, силился во все вникать. Начались реформы в армии. Были благие намерения — пресечь злоупотребления, но все делать по прусскому образцу.
Флот не остался без внимания. Новый император, Президент Адмиралтейств-коллегии, генерал-адмирал заявил во всеуслышание:
«С восшествием нашим на прародительский престол приняли мы флоты в таком ветхом состоянии, что корабли, составляющие оные, большей частью оказались по гнилости своей на службе неспособными». В этом Павел I верно смотрел в корень бедствия флота.
В первом же приказе он объявил о своей приверженности флоту: «Его императорское величество сохраняет за собой звание генерал-адмирала». Первым делом принялся наводить порядок в кораблестроении. По примеру Петра I на всех верфях завел главных мастеров-строителей, которые отвечали за качество кораблей, расход материалов и денег, открыл в Петербурге и Николаеве училища кораблестроителей. Тут же возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в Петербург. Решил создать четкую организацию флотов, сколько, каких кораблей, для каких целей иметь на Балтике, на Черном море. Начал сам составлять новый Морской устав, задуманный еще в Гатчине. Такие меры шли на пользу флоту.
Но проявились и чудачества. К примеру, объявили повсеместно «запрещение танцевать вальс» и «чтоб кучера и форейторы, ехавши, не кричали…»
В Кронштадте, вслед за известием о восшествии на престол, появился и первый указ императора: «Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил во флотах шитых мундиров не носить, а быть всем навсегда в вицмундирах». То-то прибавилось сразу забот у портных. Во всех швальнях Кронштадта и Петербурга работали день и ночь.
Павел I запретил появляться во дворце в старых мундирах, камзолах, кафтанах, расшитых золотом.
Но вслед за упомянутым нововведением в Адмиралтейств-коллегию поступило высочайшее повеление: «Государь император изволил указать, дабы коллегия немедленно вошла в рассмотрение:
1. Сколько теперь годных и надежных кораблей к службе и старалась бы теперь привести их в штатное положение».
Восходящая морская «звезда», фаворит Павла I, генерал-адъютант, контр-адмирал Григорий Кушелев конфиденциально сообщил адмиралу Голенищеву-Кутузову, который замещал заболевшего Чернышева:
— Государь намеревается предстоящую кампанию кораблям Кронштадской эскадры смотр произвести…
Всю зиму в Кронштадте приводили в порядок корабли. Из Ораниенбаума тянулись обозы с новым рангоутом, парусиной, канатами. Чиновники почувствовали: если где-то обнаружится непорядок, Павел I докопается до виновника. А виноватых в Кронштадтском порту было пруд пруди. Воровали всюду, наживались на поставках флоту. Отпускали разную гниль, а добротное продавали на сторону…
Где-то на окраине Кронштадта, в небольшой комнатушке, друг перед другом примеряли и хвалились обновкой, новеньким вицмундиром, потряхивали фалдами, смеялись, вытягивали носок в белых панталонах навыпуск мичмана Головнин и Рикорд.
— Ныне мы с тобой, Василий, опять разлучаемся, — грустно проговорил Рикорд, вспомнив визит в контору порта.
Только что они получили новые назначения. Головнин на линкор «Константин», Рикорд на катер «Диспатч».
— Одно повезло мне, братец Петр, — успокоил друга Головнин, — капитаном, сказывают, на «Константине» Гревенс Карл Ильич, который у тебя на «Пимене» командирствовал, добрый малый.
— Он, между прочим, собирался с Муловским вояжировать на Камчатку, — вспомнил Рикорд.
— Ты-то откуда ведаешь?
— Он сам как-то проговорился невзначай. Я вахту тогда правил.
Весна на Балтике выдалась ранняя и теплая. В конце апреля весь залив до горизонта очистился от льда. Солнце припекало, подсушивало отсыревшие за зиму палубы кораблей. Повсюду на палубах стучали деревянными молотками — мушкелями, конопатчики заделывали наспех щели. Эскадра Круза вот-вот должна была выходить на рейд, готовиться к императорскому смотру.
Командир Кронштадтского порта вице-адмирал Пущин пребывал в расстройстве. Он уже прослышал о суровом нраве Павла I, особенно по отношению к мошенникам и казнокрадам, а в Кронштадте их было в избытке. Снаряжение и содержание кораблей стоило больших денег, казна все отпускала, но, проходя через руки подрядчиков и купцов, добрая половина средств оседала в их карманах. А корабли снабжались из рук вон плохо. Сырой и сучковатой древесиной, гнилой, лежалой парусиной, изопревшей пенькой… Потому-то и на кораблях, и 5 на берегу старались навести хотя бы внешний лоск. Благо, по слухам, дальнего плавания не предвиделось.
На улицах города ловили всех офицеров в старых мундирах и отводили на гауптвахту, строго проверяли, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не нацепил ордена Георгия и Владимира, полученные в царствование Екатерины II.
В середине июня эскадра адмирала Круза вытянулась на Большой Кронштадтский рейд. Начались репетиции по встрече государя. Все понимали, что первая встреча с императором может быть и последней по службе…
Спустя две недели Круз произвел репетицию торжественной встречи царя и смотр кораблей эскадры. Некоторым командирам досталось:
— Черт-ти што! Борта не покрашены, медяшка не играет, на якорных канатах сопли висят!
Капитаны разводили руками:
— Краска кончилась, на верхний дек едва хватает.
— Знать не знаю. Доставайте, где хотите. Государь порядок любит. Ваша и моя карьера зависят от какой-то г… й краски. В конце концов покрасьте хотя бы один борт, тот, который к фронту глядит…
На другой день борта всех кораблей, обращенные к линии парада, опоясались спущенными беседками с матросами.
Вечером на баке матросы шутили:
— Что полукавишь, то и поживешь.
— Знамо, правдою не обуешься-то. Правда по миру ходит…
Неугомонный адмирал Круз не давал покоя командирам, каждый день обходил на шлюпке парадный строй кораблей, стараясь подойти незаметно.
— Шлюпка под адмиральским флагом, — доложил Гревенсу вахтенный начальник мичман Головнин и, откозыряв, бегом направился к трапу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54