Как они выводят меня из себя! Если бы им пришлось драить палубу, ставить паруса, чистить гальюны, то нам не пришлось бы что ни день слышать об их капризах. У меня не хватает на них терпения. Они до странности незрелы для мужчин своего возраста и своего положения, хотя следует признать, иначе они бы здесь не оказались: зрелый, развитой ум и военная морская служба — две вещи несовместные, умный не будет бродить по всем морям с тем, чтобы с кем-то помериться силами. Несмотря на тонкую натуру (перед тем как мы добрались до Сьюдадела, он исполнял «Deh vieni» в своей транскрипции с подлинным изяществом), Д. О. во многих отношениях больше подошел бы на роль главаря карибских пиратов лет сто назад. А Д. Д. , при всей его сообразительности, может стать своего рода инквизитором — этаким Лойолой Судного дня, если только прежде того ему не проломят голову или не проткнут его насквозь. Я очень часто вспоминаю тот злополучный разговор…»К удивлению команды, покинув Сьюдадела, «Софи» направилась не в сторону Барселоны, а на вест-норд-вест и на рассвете, обойдя мыс Салу на недалеком расстоянии от него, обнаружила груженое испанское каботажное судно водоизмещением в двести тонн, на котором были установлены шесть шестифунтовых пушек (не открывших по ним огня). Шлюп подошел к испанцу со стороны берега так аккуратно, словно рандеву было назначено шесть недель назад и испанский капитан пришел на место встречи с точностью короля.— Очень выгодная коммерческая сделка, — заметил Джеймс Диллон, наблюдая, как приз с попутным ветром направляется на восток, в порт Магон. Между тем, ложась с одного галса на другой, шлюп с трудом продвигался к северу, к одному из самых оживленных морских торговых путей в мире. Но это был не тот (и к тому же сам по себе неудачный) разговор, который Стивен имел в виду.Нет, не тот. Тот произошел позднее, после обеда, когда доктор находился на квартердеке вместе с Диллоном. Они непринужденно обсуждали различные национальные привычки — привычку испанцев засиживаться допоздна, привычку французских мужчин и женщин вместе выходить из-за стола и тотчас направляться в гостиную; привычку ирландцев засиживаться за бокалом вина до тех пор, пока кто-то из гостей не предложит расходиться; обычай англичан предоставлять такое решение хозяину; характерные различия в проведении поединков.— Дуэли — очень редкое явление в Англии, — заметил Джеймс.— Это верно, — ответил Стивен. — Когда я впервые приехал в Лондон, то я, например, удивился, узнав, что англичанин может целый год не выходить из дому.— Действительно, — сказал Диллон, — представления о вопросах чести значительно отличаются в двух королевствах. Я не раз задирал англичан, что в Ирландии непременно привело бы к вызову на дуэль, но результата не последовало. У нас это назвали бы удивительной робостью — или же следовало назвать это застенчивостью? — Диллон иронически пожал плечами и хотел было продолжить, но тут световой люк каюты открылся, в нем появились голова и массивные плечи Джека Обри. «Никогда не думал, что такое простодушное лицо может выглядеть таким мрачным и злым», — подумал Стивен.«Уж не намеренно ли сказал это Д. Д.? — записал он. — В точности не знаю, но подозреваю, что это так, судя по замечаниям, которые он делает в последнее время, — возможно, замечаниям непреднамеренным, всего лишь бестактным, но, взятые вместе, они выставляют разумную осторожность с неприглядной стороны. Я не знаю. А следовало бы. Единственное, что я знаю, это то, что когда Д. О. гневается на своих начальников, раздраженный субординацией, требуемой службой, вследствие своего беспокойного темперамента, или (как сейчас) терзаемый неверностью возлюбленной, он находит выход в насилии, в действии. Д. Д. , движимый злобой, поступает таким же образом. Разница в следующем. По — моему, если Д. О. стремится лишь к шуму и грохоту, напряженной деятельности ума и тела, живя одной минутой, то Д. Д. хочет много большего, чего я очень опасаюсь». Закрыв дневник, Стивен долгое время смотрел на его обложку, уносясь мыслями куда-то вдаль, пока стук в дверь не заставил его очнуться.— Мистер Риккетс, — сказал доктор, — чем могу быть вам полезен?— Сэр, — отвечал мичман,-капитан просит вас подняться на мостик и взглянуть на берег. * * * — Слева, к югу от столба дыма, холм Монтжюйк, на котором стоит большой замок, а выступ справа — это Барселонета, — объяснял Стивен. — За городом возвышается Тибидабо. Когда я был мальчишкой, я впервые в жизни увидел здесь краснолапого сокола. Если соединить линию, идущую от Тибидабо, через собор, к морю, то вы увидите мол Санта — Кре и большой торговый порт. Слева от него ковш, в котором стоят королевские суда и канонерки.— Много канонерок? — спросил Джек.— Пожалуй, хотя подсчетом я не занимался. Кивнув головой, Джек острым взглядом окинул бухту, запоминая детали, и, нагнувшись вниз, крикнул:— На палубе! Спускайте аккуратно. Бабингтон, не мешкайте с тросом.Стивен приподнялся на шесть дюймов над люлькой, в которую его посадили, и, спрятав руки, чтобы ненароком не хвататься за тросы, реи и блоки, при помощи ловкого, как обезьяна, Бабингтона, подтянувшего его к наветренному бакштагу, был спущен с головокружительной высоты на палубу, где матросы извлекли его из кокона, в котором поднимали наверх, поскольку никто не рискнул бы отправить доктора в поднебесье по вантам.Рассеянно поблагодарив их, он спустился в трюм, где помощники парусных дел мастера зашивали труп Тома Симонса в его койку.— Ждем, когда принесут ядра, сэр, — объяснили они. В этот момент появился Дей, несший в сетке пушечные ядра.— Решил оказать ему последнюю услугу, — сказал старший канонир, ловко укладывая груз в ногах у трупа. — Мы с ним вместе плавали на «Фебе». Он и тогда часто болел, — поспешно добавил он.— Что правда, то правда. Том никогда не отличался крепким здоровьем, — подтвердил один из помощников парусных дел мастера, сломанным зубом перерезая нитку.Известная деликатность этих слов имела целью утешить Стивена, потерявшего пациента. Несмотря на все его старания, больной, в течение четырех суток находившийся без сознания, так и не пришел в себя.— Скажите мне, мистер Дей, — сказал доктор после того, как помощники парусного мастера ушли, — много ли он выпил? Я спрашивал об этом его друзей, но они отвечают уклончиво, то есть лгут.— Конечно, лгут, лгут, сэр, поскольку пьянство запрещено уставом. Много ли он пил? Видите ли, Том дружил со всеми, так что пил вдоволь. То там, то здесь дадут ему глоток — другой. Выходило что-то около литра в день.— Литр. Что ж, литр — это много. Но я все — таки удивляюсь тому, что такое количество вина могло убить человека. Если смешать три части вина с одной частью воды, то получается шесть унций напитка — смесь хмельная, но не смертельная.— Господи, доктор, — ответил канонир, с жалостью посмотрев на Стивена. — Никакая это не смесь, а ром.— Так он выпил литр рома? Чистого рома? — воскликнул Стивен.— Вот именно, сэр. Каждый член экипажа получает пол — литра в день. Сюда-то и добавляют воду. Ах боже ты мой, — засмеялся он негромко и легонько похлопал бездыханного беднягу, — если бы матросы получали пол — литра грога, на три четверти разбавленного водой, то на судне разразился бы бунт. И поделом.— Так на каждого приходится по пол — литра спиртного в день? — вскричал Стивен, побагровев от гнева. — Целая кружка? Скажу об этом капитану — пусть выливает эту отраву за борт. * * * — Итак, мы предаем сей прах глубинам морским, — произнес Джек Обри, закрывая молитвенник.Товарищи Тома Симонса наклонили доску, послышалось шуршанье парусины, негромкий всплеск, и ввысь бесконечной чередой стали подниматься пузырьки воздуха.— А теперь, мистер Диллон, — проговорил капитан, словно продолжая молитву, — полагаю, мы можем продолжать заниматься оружием и покраской.Шлюп лежал в дрейфе, находясь далеко за пределами видимости Барселоны. Вскоре после того, как тело Тома Симонса опустилось на глубину четыреста саженей, «Софи» почти успела превратиться в белоснежный сноу с выкрашенным чернью фальшбортом и бестропом — куском перлиня, натянутым вертикально, изображавшим трисельную мачту. Установленное на полубаке точило медленно вращалось, оттачивая клинки и острия абордажных сабель и пик матросов, абордажных топоров и тесаков морских пехотинцев, мичманских кортиков и офицерских шпаг.На борту «Софи» вовсю кипела работа, но обстановка на судне царила мрачная. Вполне естественно, что товарищи умершего, да и вся вахта были удручены (Том Симонс был общим любимцем — и вдруг такой страшный подарок ко дню рождения). Печальное настроение подействовало и на остальных моряков, поэтому на полубаке не было слышно ни песен, ни шуток. Но атмосфера в целом была спокойной, располагающей к раздумьям, ни злобы, ни угрюмости не ощущалось. Однако Стивен, лежавший на своей койке (он всю ночь бодрствовал, оставшись наедине с беднягой Симонсом), пытался определить, в чем дело. Что это — подавленность? Страх? Предчувствие важных событий? Он думал об этом, несмотря на раздражающий шум, производимый Деем и его командой, которая перебирала ядра, счищая с них ржавчину и кидая на лоток, по которому они скатывались в ящики для хранения. Сотни и сотни четырехфунтовых ядер с грохотом сталкивались между собой, и под этот шум доктор, сбившись со счета, уснул.Он проснулся, услышав собственное имя.— Увидеть доктора Мэтьюрина? Нет, конечно нельзя, — послышался из кают-компании голос штурмана. — Можете оставить ему записку, а за обедом я ему передамее — к тому времени он проснется.— Я хотел спросить его, чем объясняется поведение лошади, не желающей повиноваться, — неуверенным голосом произнес юный Эллис.— Кто это велел вам задать этот вопрос? Наверняка этот придурок Бабингтон. Стыдно быть таким лопухом, проведя пять недель в море.Выходит, невеселая атмосфера не достигла мичманского кубрика, а может, успела измениться. Стивен размышлял о том, что молодежь живет совершенно обособленной жизнью и их счастье не зависит от обстоятельств. Он вспоминал собственное детство, когда он жил одним днем, — ни прошлое, ни будущее его не интересовали. В этот момент послышался свист боцманской дудки, звавшей на обед; в животе у него заурчало, и он перекинул ноги через ограждение койки. «Я стал дрессированным морским животным», — подумал доктор.То были первые сытые дни их крейсерства; на столе все еще не переводился хлеб, и Диллон, пригнув голову, чтобы не удариться о бимс, отрезав себе порядочный кусок бараньего седла, произнес:— Когда вы выйдете на палубу, то увидите чудесные перемены. Вы убедитесь, что из шлюпа мы превратились в сноу.— С добавочной мачтой, — пояснил Маршалл, подняв три пальца.— Неужели? — спросил Стивен, поспешно протягивая свою тарелку. — А зачем, скажите на милость? Для скорости, удобства, красоты?— Чтобы одурачить противника.Трапеза сопровождалась спорами о военном искусстве, сравнением достоинств магонского и чеширского сыров и рассуждениями о величине глубин Средиземного моря на небольшом расстоянии от берега. Стивен еще раз отметил характерную черту моряков (несомненно, традиция среды, в которой люди поневоле должны учиться терпимости), благодаря которой даже такой неотесанный тип, как казначей, способствовал продолжению беседы, сглаживая неприязненные отношения и снимая напряженность, — пусть зачастую с помощью сальностей, однако умело вел разговор, в результате чего обед протекал не только в непринужденной, но даже довольно приятной обстановке.— Осторожнее, доктор, — произнес штурман, поддерживая Стивена у трапа. — Начинается бортовая качка.Так оно и оказалось, и, хотя палуба «Софи» совсем незначительно возвышалась над кают-компанией, по существу находившейся ниже ватерлинии, качка наверху ощущалась сильно. Пошатываясь, Стивен ухватился за пиллерс и выжидающе оглянулся вокруг.— Где ваши великие преобразования? — вскричал он. — Где эта третья мачта, которая должна развеселить неприятеля? Где забавные штучки, с помощью которых можно подшутить над сухопутным человеком, где ваше остроумие? Клянусь честью, господин фокусник, этот номер не пройдет даже в грошовом балагане. Неужели вы не понимаете, что все это никуда не годится?— Что вы, сэр! — воскликнул Маршалл, шокированный яростью, горевшей во взгляде Стивена. — Клянусь честью, мистер Диллон, я призываю вас…— Любезный мой соплаватель, — произнес Джеймс, подводя Стивена к бестропу-толстому тросу, натянутому параллельно грот-мачте дюймах в шести в сторону кормы, — позвольте вас заверить, что в глазах моряка это мачта, третья мачта. Очень скоро вы увидите, как к нему прикрепят косой грот в качестве триселя, а также прямую бизань, укрепленную на гике у нас над головой. Ни один моряк не примет нас за бриг.— Что же, — отозвался Стивен, — должен вам поверить. Мистер Маршалл, прошу прощения за мои поспешные заключения.— Вы могли бы высказывать и еще более поспешные заключения и все — таки не вывели бы меня из себя, — отвечал штурман, знавший о симпатии, которую испытывал к нему доктор, и высоко ее ценивший. — Похоже на то, что где-то на юге разыгралась нешуточная буря, — заметил он, кивнув в сторону моря.Пологая зыбь шла от далекого африканского побережья, подъем и опускание линии горизонта обозначали длинные и одинаковые интервалы между валами. Стивен прекрасно представлял себе, как валы эти разбиваются о скалы каталонского побережья, накатывают на галечные отмели и отступают назад, действуя словно чудовищная терка.— Надеюсь, что дождя не будет, — произнес доктор, который неоднократно замечал, как в начале осени после штиля появлялась зыбь, после чего поднимался зюйд-остовый ветер и с нависшего желтого неба на созревшие виноградные гроздья лились потоки теплого дождя, напоминая о поре уборки урожая.— Парус на горизонте! — закричал впередсмотрящий. Оказалось, что это тартана средних размеров, глубоко осевшая в воду. Лавируя против восточного бриза, она, по-видимому, шла из Барселоны. И теперь находилась в двух румбах по их левой скуле.— Нам повезло, что это не случилось два часа назад, — произнес Диллон. — Мистер Пуллингс, доложите капитану, что в двух румбах по нашей левой скуле виден незнакомый парусник. — Не успел он закончить фразу, как на мостик вышел Джек, все еще державший в руках перо. В его глазах появилось жесткое выражение.— Будьте добры… — произнес он, протянув перо Стивену и, словно мальчишка, взвился на мачту.На палубу высыпало множество матросов, они заканчивали утреннюю уборку и ставили паруса, незаметно меняя курс, чтобы отсечь тартану от суши. После того как доктор раз или два столкнулся с моряками, которые громко кричали ему в ухо: «С вашего позволения, сэр» или «Извиняюсь, сэр», он неторопливо направился в капитанскую каюту, сел на рундук Джека и принялся размышлять о природе человеческого сообщества — его реальности, его отличии от каждого из индивидов, составляющих его, о том, как поддерживать с ним связь.— Ах, вы здесь, — сказал Джек, вернувшись. — Боюсь, это всего лишь захудалый «купец». Я надеялся на нечто лучшее.— Рассчитываете захватить судно?— Ну конечно, если только оно приблизится к нам. Я-то надеялся устроить драчку, как у нас говорят. Вы даже не представляете, как приходится ломать голову, — это вам не прописывать слабительное или делать кровопускание. Ревень да александрийский лист. Скажите, если нам ничто не помешает, мы с вами помузицируем нынче вечером?— С превеликим удовольствием, — отозвался Стивен. Посмотрев на Джека, он представил себе, как будет тот выглядеть, когда погаснет его юношеский огонь: мрачный, скучный, властный, если не сказать — жестокий и замкнутый.— Да… — отозвался Джек и замолчал, видимо не решаясь что-то добавить. Однако он ничего больше не сказал и минуту спустя вышел на мостик.«Софи» быстро скользила по волнам, хотя добавочных парусов не было поставлено, и не проявляла намерения сблизиться с тартаной. Со стороны казалось, что это сноу, спешащее по своим коммерческим делам в Барселону. Через полчаса на «Софи» заметили, что на тартане четыре пушки, что экипаж ее немногочислен (даже кок участвовал в судовых работах) и что у судна какой-то неряшливый, неопределенный вид. Однако когда тартана решила лечь на новый галс, то шлюп мигом поднял стаксель, поставил брамсели и понесся вперед с удивительной скоростью. Это был такой сюрприз для тартаны, что на ней проворонили поворот и она продолжала оставаться на прежнем галсе, идя влево от шлюпа.Когда до тартаны оставалось с полмили, мистер Дей (страсть как любивший наводить на кого-нибудь пушку) выстрелил так, что ядро упало перед самым форштевнем тартаны, которая тотчас же легла в дрейф, опустив рей. Подойдя к ней, Джек пригласил капитана судна подняться на борт шлюпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51