— Оленька, тут вот какое дело…— Да-а?.. — кокетливо пропела она.— Мне что-то с начальством вашим никак не связаться. Это что, до понедельника невозможно?— Я не знаю. На выходных они обычно сами мне звонят, ну… если что-нибудь нужно, иногда… А что?— Да, в общем-то, ерунда, но… мне бы телефон бухгалтера вашего, домашний. Мне Виктор Аркадьевич давал, но я задевал куда-то.— Сейчас, — разочарованно сказала Оленька. — Я посмотрю. Вот, записывайте… Только она от нас уволилась не так давно, а нового еще нет.— Да это не важно, мне она как раз и нужна. Спасибо.— Да не за что. Звоните… если что.— Это обязательно, — искренне пообещал Волков и повесил трубку.В квартире бухгалтера долго не снимали трубку, но наконец ответили: «Алло?»— Добрый вечер. Валентина Олеговна?— Да, я.— Извините, это Волков вас беспокоит некий. Петр Сергеевич. Мне необходимо срочно с вами встретиться. Это возможно?— А что случилось? Вы кто?— Да… не хотелось бы по телефону. Ваш директор бывший погиб, ведется расследование, необходимо уточнить кое-какие детали. Не хотелось бы до понедельника тянуть. Время дорого, вы же понимаете…— Понимаю… Но я же уволилась. Меня вообще в городе быть не должно, у меня самолет. Просто приболела вот… Но я все равно завтра улетаю. Нет. Нет у меня времени. Хотите, присылайте в понедельник повестку. Но предупреждаю, меня уже не будет. А по телефону вызывать на допрос вообще незаконно. Я расписаться должна в получении повестки, так?— Все так.— Трубку имею право повесить.— Имеете. Только зря вы так. Ведь человек погиб все-таки. Давайте… давайте я в аэропорт завтра подъеду, и мы с вами без протокола побеседуем. Согласны? Я вас очень прошу. Ну не наряд же мне за вами, в самом-то деле, посылать. Ну подумайте сами: соседи, то-се… Давайте лучше по-хорошему, а? Без протокола, несколько вопросов буквально, чисто технических…— А вы имеете право наряд выслать?— Преступление тяжкое, дерзкое. Вы, возможно, важный свидетель…— Хорошо. Давайте в аэропорту. В одиннадцать. Там, в зале отправления, справа — стойка бара напротив входа. Вот около нее.— Это Пулково-два, что ли?— Да. Как я вас узнаю? Вы что, в форме будете?— Да нет. Зачем же. Я только буденовку на голову надену.— Хорошо, — хмыкнула Валентина Олеговна. — У меня тогда в руках будет каравай. До завтра.— Всего наилучшего. — Волков повесил трубку.Достал из пачки сигарету и прикурил ее.— Петя, — вошла в комнату Ирина. — Ты останешься?— Конечно, — Петр поднялся с дивана. — Поедем куда-нибудь, поужинаем.— А может, дома?— Не трусь. Поехали. Тебе сейчас только с готовкой возиться…— Да я вообще ничего не хочу.— Надо поесть.— Отец. Теперь вот — Виктор… А в меня промазали. Что им от нас надо?— Разберемся. Поехали ужинать. Глава 32 На следующее утро, категорически запретив Ирине выходить из дома и открывать дверь незнакомым людям, в том числе милиции, почтальонам, беженкам из горячих точек региональных конфликтов, просящим впустить их на минуточку, чтобы перепеленать смертельно простуженного младенца, голым, случайно захлопнувшим дверь соседям и разносчикам бесплатной сахарной ваты, Волков сел в машину и поехал в аэропорт.С трудом найдя место для парковки, он наконец воткнулся на освободившийся пятачок, взглянул на часы, вышел, застегнул куртку и направился к стеклянным дверям.У стойки бара, придерживая рукой багажную тележку со стоящей на ней большой дорожной сумкой, стояла высокая женщина. Копна ее ярко-рыжих волос спадала на воротник длинного черного кожаного плаща. Явно кого-то ожидая, она всматривалась в лица всех входящих.Петр шагнул в ее сторону, поймав себя на том, что поступает чисто рефлекторно.Даже если она и не бухгалтер Гольдберга, не сделать этого единственного невольного шага было бы попросту ненормально.— Валентина Олеговна?— Да, — улыбка чуть тронула тонкие черты ее лица. — А где буденовка?— Я же не спрашиваю, где ваш каравай… Здравствуйте.— Добрый день. Только учтите, у меня скоро самолет.— Хорошо-хорошо. Я вас не задержу. Давайте присядем. Вам кофе? Еще что— нибудь?— Нет, только кофе.Петр расплатился, взял две чашки и поставил на белый пластиковый столик.— Что вас интересует? — Валентина Олеговна, присев на стул, размешивала ложечкой сахар.— А почему вы не спрашиваете, как погиб Гольдберг?— Вы же сами сказали: «тяжкое преступление». Значит, убили. А как — для меня не принципиально, я не люблю кровавых деталей. И вообще… это ведь у вас ко мне вопросы. Давайте ближе к делу.— Хорошо… Как вы считаете, могли быть у Виктора Аркадьевича враги?— Судя по обстоятельствам его кончины, считаю — да.— Ну, это разумеется. Я имею в виду…— Послушайте, я у него проработала чуть больше полугода. Сначала, я уж и не помню, кто нас познакомил, но это не важно, короче говоря, ему нужно было сдать квартальный отчет. От него ушел очередной бухгалтер, что, в общем-то, не удивительно, и я просто свела баланс и сходила вместе с ним в налоговую инспекцию. Работа была пустяковая, деятельности за отчетный период почти не было. Он мне заплатил. Потом уговорил, чтобы я расписалась в новой банковской карточке, он, дескать, меня приказом оформит, но на работу мне ходить не обязательно. Просто поставить подпись в чистых платежках и чековой книжке. Я проконсультировалась, выяснила, что чисто юридически ответственности на мне практически никакой, за все отвечает первое лицо, то есть он, директор, и согласилась. Мы договорились: я делаю только квартальные отчеты, он мне за это платит. Всю деятельность он осуществляет сам. Почему нет? При его оборотах ему вообще никто не нужен.— И?..— И все. Я еще один отчет сдала, за третий квартал, налоги мы заплатили, на зарплату какие-то крохи наскребли. И все.— И вас это устраивало?— Что?— Такая работа.— А не было никакой работы. Нисколько меня это не обременяло. Так… посидеть раз в три месяца пару вечеров да получить деньги. Чисто символические, но все-таки. Он, правда, говорил постоянно о перспективах, об инвестициях каких— то фантастических в грядущем, но это все говорят. В общем, меня общение с ним не напрягало. Да мы почти и не виделись. Так что вряд ли я смогу вам чем-то помочь. О личных его связях ничего не знаю, а о деловых… — Она чуть изогнула изящную линию нижней губы и пожала плечами.— Да… — Петр достал сигареты. — Вы разрешите?— Конечно.— Негусто, конечно, но… что ж поделаешь. — Волков закурил сигарету и положил пачку на стол. — А вас что же, никто не провожает разве?— Никто. А почему вы спрашиваете?— Да нет, просто я подумал, может, я мешаю…— Не мешаете. Трогательная церемония произойдет при встрече.— Да? А куда вы летите, если не секрет?— В Мюнхен. К мужу.— Даже так?— А что вас удивляет?— Да ничего, в общем-то… А надолго?— Если без протокола, — улыбнулась Валентина Олеговна, — то, так и быть, скажу: возможно, насовсем.— Ну во-от… — протянул расстроенно Петр. — Как красивая женщина, так сразу… И ведь у них там и так все есть: и климат, и изобилие, и душевное благополучие. А у нас? Водка, кураж да женщины красоты чудесной. Что ж они у нас последнее-то забирают?— Так уж и последнее… На ваш век хватит. И того, и другого, и третьего.— Нет! — Волков мотнул головой. — Ваше отсутствие будет невосполнимо.— В плане генофонда нации? — улыбаясь, хитро прищурилась Валентина.— Именно! — кивнул Петр. — И вообще… Как это никто вас не провожает? А я? Родина вас провожает — в моем лице!Он поднялся, подошел к стойке и вернулся к столу, поставив на него два бокала с коньяком и тарелочку с бутербродами.— Нет-нет, что вы, я… — покраснела вдруг Валентина.— И никаких «нет». Я настаиваю. Родина мне не простит.Валентина подняла на него пронзительно-зеленые глаза:— Где ж она раньше-то была…— Так ведь… всего же не объять. Столько дел. За удачу! — Он поднял бокал.— Спасибо вам, — она отпила глоток и поставила бокал на стол.— Ну вот, а то как-то не по-людски.— Позволите? — она показала глазами на пачку сигарет. Волков привстал и щелкнул зажигалкой.— Спасибо. Я вообще-то не курю, но…— А родители? Они как?— Старенькие. Но у меня сестра с ними живет, так что… И потом, я же не на луну улетаю.— Слава Богу! Сестра… на вас похожа?— Да-а. Она у меня очень даже… Так что давайте, налаживайте тут душевное благополучие, если о генофонде нации печетесь.— Ну, это процесс длительный, скрупулезный. Да и потом, нация-то, она хоть и под покровом Богородицы пребывает, но уж больно лукава. Злодейства как такового на дух не приемлет, а злодей отдельный, персонифицированный, ей тем не менее импонирует. Вот, например, Разин Степан Тимофеевич: год рождения утрачен, род занятий — лихой человек. Народ воспел его поступок — предумышленное убийство беззащитной девушки. Причем с отягчающими — ведь наверняка выпимши был. И утопил барышню, что твою Муму. Просто так, из озорства и бравады ради. А она ведь не Мума была. Хоть мне и собачку, бессмысленно убитую, жалко, но ведь тут — живой человек. У нее ведь тоже небось сердчишко-то билось в тот самый смертный час, как… А он ее — с особым цинизмом. Ибо на глазах всего «народа-богоносца». И народ воспел. Знай, дескать, наших. Он, Степан-то, конечно, много чего другого делал, вполне благородного, но песня-то, а? «И за борт ея бросает…» А Д'Артаньян? Любимый герой детворы? У этого же руки вообще по локоть в кровище. Ему же человека подрезать, опять же из озорства, ничего не стоило… А он — герой. А начальник Бастилии, вот и не помню, что характерно, как звали-то его, он — сатрап. Ему пенделя под зад, в кино показывают, и всем смешно и радостно. Почему, не задумывались?— Честно говоря, нет.— Вот. Просто потому, что вас лично не коснулось озорство это самое. Поэтому и я для вас — сатрап. По сути своей. А какой-нибудь Шамиль — герой романтический.— Ну уж…— А разве нет? «Налаживайте благополучие…» Для этого же и злодеев изводить тоже нужно, по мере возможности. А как? Если… Я вот вам сейчас вопрос один очень хочу задать и не могу.— Почему?— А потому, что вы сразу решите — вот, мол, гад, корчит из себя Бог знает кого, коньяком угощает, а все для того, чтобы развести, как сахар в чае, и информацию выкачать. А это все не так.— Что именно?— Не для того я вам все это говорю, чтобы разводить. И что уезжаете вы — жалко. Красивая 'женщина, с вами просто посидеть, выпить, поболтать — одно сплошное удовольствие, честное слово.— Так и болтайте, время у меня еще есть. А у вас?— Хотел бы я взглянуть на мужика, у которого в вашем присутствии вдруг дела неотложные появятся.— Были примеры.— Так это ж… — демонстративно задохнулся от возмущения Петр. — Это ж просто… подонки какие-то, выходит! Однозначно! Называйте быстро: имена, фамилии, адреса… клички. Давить их будем.— Не надо, — рассмеялась Валентина. — Пусть живут. И мучаются.— Да? — недоверчиво сказал Волков. — Ну, вам решать. Он поднял бокал. Валентина подняла свой:— За что пьем?— Как за что? За победу. За нашу с вами…— Идет.Они чокнулись, выпили. Валентина поставила бокал на стол, откусила кусочек бутерброда, задумчиво прожевала и наконец, посмотрев в сторону таможенного терминала, сказала:— Ладно. Мне теперь… Спрашивайте. Петр раздавил в пепельнице недокуренную сигарету.— Контракт. И сумма кредита.— Вот что… — прищурилась она. — Ну конечно. А откуда вы знаете?— Знаю. Но в общих чертах.— Все очень просто. Фирма у Гольдберга существовала практически только на бумаге. Документы, счета в банке, печать и прочее. Деятельности почти никакой. Время от времени прокрутит через себя какую-нибудь чужую сделку, и все. Получит процент. Так, от раза до раза, он и существовал. Я же бухгалтер, по документам вижу. У него и офиса-то не было. Только юридический адрес липовый. А офис появился недавно совсем. Арендная плата только за третий квартал возникла. Но за ремонт он платил наличными, его очень быстро и сделали, это уже при мне. За месяц управились. И вот тогда в офисе появился этот Кадыров. Хозяином. Гольдберг у него на побегушках был. Хоть в документах его, Шамиля этого, и нет вовсе. Ни в штатном расписании, ни в ведомостях на зарплату — нигде. Но контракт этот именно он раздобыл. И кредит под него. Это все его связи. Я деталей не знаю, я вам говорила, моя же подпись только на чековой книжке нужна, чтобы наличку в банке получать, да на платежке, чтобы перечислить безналичные. Но вот когда нам кредитные деньги на счет упали, а их по контракту в качестве предоплаты за границу перекинуть надо было, мне пришлось в валютный отдел вместе с Гольдбергом идти. Я увидела сумму и обомлела просто. Честное слово. Мне убежать захотелось.— А что так?— Пять миллионов. — Валентина вскинула брови и взяла бокал.— Да уж. Это ж сколько, примерно… — Петр взял свой.— Что «сколько»?— Ну, на баксы.— Пять миллионов долларов, — раздельно произнесла Валентина и одним махом допила коньяк.— Ск… — поперхнулся коньяком Волков, — …о-олько?— Столько. — Она взяла рукой с бутерброда кусочек копченой лососины и положила его в рот.— Но ведь так не бывает?— Как угодно бывает. Как договоришься.— Валентина… — Волков взглянул ей в глаза. — А вот вы как считаете, все— таки общались с ним, с Виктором Аркадьевичем, я имею в виду, почти полгода, он что — совсем дурак был?— Ну отчего же. На проплату контракта, в общем, весь кредит ушел, но ведь не до копейки же… Какую-то мелочь обналичили. Всегда есть накладные расходы, а нет — придумать можно.— Отсюда машина его новая, «элементы сладкой жизни» всякие, да?— Конечно. А после Нового года, с середины первого квартала товар должен пойти. Конечно, он понимал, что фирма фактически ему уже не принадлежит, там Кадыров хозяин. Но…— Понятно… Да! А кто кредит-то выдал, конкретно?— А я не говорила? Мы же из одного банка в другой перешли. Как раз когда Гольдберг уговорил меня к нему оформиться. Нужно было рублевые средства перевести из старого банка в новый, поэтому и подписи бухгалтера везде были нужны. И в карточках, и чековая книжка новая, валютный счет открывать, и много всякого… Перешли мы в этот банк потому, что, как я теперь понимаю, у Кадырова там связи в валютном отделе. Так вот, собственный банк и выдал.— Так просто?— Ну, не так просто. Они пакет документов на экспертизу берут: контракт с поставщиком, договоры с покупателями, считают рентабельность. Все проверяют. А потом уже дают. Или не дают. Смотря на какой размер отката договоришься….— Это в смысле взятки?— Ну да. С той же суммы кредитных денег. Это «откат» называется. Только вот тут уже с посторонними, как правило, дел не имеют. Да и свои при таких суммах должны быть… Все должно быть накатано.— И Кадырову дали.— Кадырову дали… Ой! — Валентина кинула взгляд на информационное табло. — Мой рейс.— Пошли. — Волков взял тележку с ее вещами.Они подошли к регистрационной стойке, очереди у которой уже не было.— Ну что? — грустно сказал Петр. — Родина имеет право на последний материнский поцелуй?— Конечно, — Валентина подставила щечку.— И только-то… — Волков коснулся губами шелковистой кожи.— А здорово все-таки вы меня развели. Как это… как сахар в чае? — улыбнулась она.— И не стыдно такое говорить? И это в момент расставания навеки, когда иные, едва сдерживая слезы…— Шучу, шучу. Всего вам доброго, удачи. Спасибо, что проводили.— Счастливого пути.Петр сел в машину, завел двигатель и вырулил со стоянки.— И все-таки развел девку, — констатировал вслух.— А я что, для себя стараюсь? — возразил сам себе.— Тоже верно… — согласился сам с собой, вывернул на Московское шоссе, доехал до разворота и влился в поток автомобилей.«По логике вещей, — рассуждал он, направляясь в сторону центра города, — смерть Гольдберга Шамилю на фиг не нужна. В Ирину стрелять — это понятно. Но Виктор… Прекрасная ширма. Крути за его вывеской что угодно, он и не вякнет ни разу. Ему от этого кредита лавэ отслюнявили, и будь доволен. Потом еще получишь, возможно, если будешь хорошо себя вести. Ладно, если еще просто процент отстегнули. Но, вероятнее всего, в долг дали. Это уж как водится. Дескать, братан, сам видишь, тема еще не стрельнула, но если уж тебе так надо — бери. Но деньги кредитные, работать должны, так что без процентов никак. Держи бабки, мне не жалко, но счетчик включен. И все. И Шамиль — нормальный рабовладелец. Сколько бы там прибыли эта сделка ни принесла, Гольдбергу все равно не рассчитаться, долг его — пожизненный, это ежу понятно. Уж что-что, а на крюк эти ребята сажать умеют. Зачем его убивать? Убивают врага. Враг жить мешает. А Гольдберг Шамилю не враг. Он ему корова дойная. Кормилец.Понимал такой расклад Виктор? Очевидно — да. Но и, скорее всего, выкрутиться тоже пытался. Когда до него дошло. Что он мог сделать? Откупиться. Вернуть все. И сразу. Сколько у него могло натикать? БМВ, то-се по мелочи, что— то просто потратил. Не больше стохи. Сто тыщ баксов. Допустим. Мог где-нибудь перехватить? Теоретически — да. Перехватить стоху баксов (ну, может, чуть больше), вернуть Шамилю, войти уже в равную долю, а с кредиторами разобраться из прибыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27