— У него в холодильнике?! — забыв о слезах, о размазанной по щекам туши, Надя уставилась на Андрея. — У него в холодильнике лежала человеческая рука?!— Человеческая, — кивнул Андрей. — Наш эксперт потом нашел на ней татуировку... Небольшой якорек... Между большим и указательным пальцами. И еще в этой руке был обнаружен маленький осколочек. Наши ребята сделали вывод, что человек этот участвовал в войне и имел отношение к морю.— Спиридонов... — шепотом произнесла Надя. — Петр Иванович Спиридонов. Это он...— Сосед? — спросил Андрей.— А ты откуда знаешь?— У твоего отца многие соседи почему-то умирали... По разным причинам. Ты этого не знала?— Анатолий обещал отца не трогать.— Анатолий — это кто?— Бевзлин.— Надо же, — удивился Андрей. — У него, оказывается, имя вполне человеческое.— У него и фамилия человеческая, — повысила голос Надя, почему-то ей захотелось защитить Бевзлина.— Нет, — твердо сказал Андрей. — Фамилия у него совершенно нечеловеческая.Это уж точно. К тому же, еще и фальшивая. Настоящая его фамилия — Бевз. И очень многие люди хотели бы с ним встретиться и поговорить. О многом они хотели бы с ним поговорить. Что касается твоего отца... Бевзлин не мог его не тронуть по той простой причине, что ваша квартира оставалась единственной на площадке, которая не принадлежала твоему Толику. А сделай он на всей площадке одну квартиру, ее цена подскочила бы очень сильно. Отдельный лифт, отдельная площадка, бронированная дверь, автоматчики у входа, полная безопасность... Это сейчас дорого стоит. Есть люди, которые готовы платить любые деньги за такие квартиры.— Он обещал не трогать отца, — повторила Надя, как заклинание. — Он обещал мне это и дал слово.— Бевзлин дал слово? — усмехнулся Андрей.— Наверное, Анатолий не очень хороший человек, наверное, его можно назвать плохим человеком, но слово свое он держит. И я прямо тебе об этом говорю. И поэтому жизнь твоя в опасности.— В мире кое-что изменилось, Надя. Жизнь Толика в неменьшей опасности.Толик Бевзлин тоже пусть пораскинет умишком, тоже пусть поостережется.— Откуда же ему грозит опасность?— Он обидел очень крутого человека... Его зовут Пафнутьев Павел Николаевич.— Это тот самый прокурорский чиновник, который...— Да, это он, — Андрей не позволил Наде произнести обидные для Пафнутьева слова.— Оставим это, — женщина устало махнула рукой. — Знаешь... Ты, конечно, парень ничего так... И, возможно, в другой жизни у нас с тобой могло бы что-то получиться... Но здесь, сейчас... Слишком многое стоит между нами. Слишком многое, Андрей.— А что между нами стоит?— Если сказать одним словом... Бевзлин.— А кто это? — спросил Андрей с серьезным видом.— У меня такое чувство, что у тебя будет возможность познакомиться с ним поближе.— Я сам этого хочу!— Да? — улыбнулась Надя. — Ладно, Андрей, оставим это... Знаешь, отвези меня домой или хотя бы поближе к дому... Я плохо себя чувствую. Мне плохо, Андрей...— Что-то случилось?— Да...— Я могу помочь?— Исключено.— А я ведь и в самом деле могу помочь, — настаивал Андрей, почувствовав колебание в голосе Нади.Женщина посмотрела на него, но ничего, кроме усталости не было в ее взгляде. Она помолчала, потом, видимо, решившись, вздохнула, закурила новую сигарету, выдохнув дым наружу.— У меня умер ребенок, — сказала она негромко. — Соврем недавно... Месяц еще не прошел.— Сколько было ребенку? — механически спросил Андрей, чтобы не молчать, чтобы заполнить паузу, если не словами, то хотя бы звуками.— Неделя, — сквозь слезы проговорила Надя. — Ему было около недели.— А что с ним случилось?— Что случается с детьми в первые часы после рождения? Этого никто не знает, но время от времени дети почему-то умирают. Поэтому я сейчас не в самом лучшем виде, не в самом лучшем расположении духа... Ты уж меня прости... В другое время мы поговорили бы иначе... Не обижайся, ладно? — она беспомощно улыбнулась сквозь слезы.Так, наверное, бывает в жизни, так бывает со многими — человек вдруг начинает ощущать, понимать, чувствовать гораздо больше обычного. То ли проницательность его повышается, то ли обретает он способность улавливать из пространства какие-то волны, несущие мысли, энергию боли и радости. И, получив такой толчок, человек начинает осознавать то, мимо чего совсем недавно проходил равнодушно, не видя, не слыша.Что-то произошло в сознании Андрея, и все те разрозненные сведения, которые он впитывал в последние дни, все, что услышал краем уха в кабинете Пафнутьева, в логове Бевзлина, в больнице у Овсова, вдруг выстроилось в какую-то зыбкую цепочку, дрожащую от внутреннего напряжения, пульсирующую так, будто в ней билась живая кровь. Но как всегда бывает в подобных случаях, человек не верит в прозрение, опасается не оправдать собственных надежд на себя же... И невольно ищет хоть какое-нибудь подтверждение своему провидческому мигу...И пока Андрей молчал, охваченный непривычными, может быть, бесовскими чувствами, Надя достала из сумочки и протянула ему небольшой снимок, сделанный «полароидом», квадратик цветной бумаги. На снимке была изображена улыбающаяся Надя и на руках у нее крошечный, отчаянно орущий младенец. Кто-то, видимо, посетил Надю в роддоме, сделал снимок счастливой мамы и тут же вручил ей на добрую и долгую память, не подозревая даже, что это первая и последняя фотография только что родившегося человека. Андрей всмотрелся в фотографию, глянул на Надю, опустил стекло, чтобы лучше видеть снимок, и снова всмотрелся в сморщенное, как печеное яблоко, лицо ребенка.— Твой ребенок... Девочка? — спросил он напряженным голосом.— Да... А как ты узнал? Неужели по этому снимку можно определить — мальчик или девочка?— Почему-то подумалось, — Андрей опять взглянул на снимок. — Послушай, а что это у нее между бровями? Грязь вроде какая-то, а?— Родинка, — с улыбкой ответила Надя и тут же отвернулась.— Так, — протянул Андрей почти попафнутьев-ски. — Так... А как это произошло? Как она умерла?— Ее унесли на ночь в инкубатор... Почему-то решили, что ей лучше переночевать в инкубаторе, заподозрили что-то... А утром сообщили, что спасти не удалось.— Ты ее мертвой видела?— Нет, — сказала Надя. — Мне сказали, что не положено. И потом, я была в таком состоянии, что даже не хотелось... Наверное, это плохо, но не до того было.— Родинка, говоришь, между бровями?— Поехали домой, Андрей. Я же сказала тебе... Мне плохо.— А отец кто?— Извини, но это уже не твое дело! — резковато ответила Надя.— Бевзлин?— Да! — неожиданно заорала Надя, глядя на Андрея бешеными от злости глазами.— Я так и думал, — сказал он спокойно.— Это почему же ты так думал?— Ты сама сказала... Что с некоторых пор он потерял к тебе интерес, но еще не прогнал, а как прогонит, когда, за что — еще не знаешь. Но прогонит обязательно.— Теперь я убедилась, что ты и в самом деле работник прокуратуры! Если даже водитель, которым ты представляешься, вот так рассуждает...— А я не рассуждаю. Я слушаю. И вина моя только в том лишь, что я слышу тебя.— Но при этом еще делаешь какие-то выводы!— Живой человек... — усмехнулся Андрей. — Извини.— Все ясно, — Надя откинулась на спинку сиденья и скрестила руки на груди.В позе ее были и вызов, и оскорбленность, и беззащитность. — Поехали, Андрей.Хватит. Я сыта сегодняшним вечером.— Поехали, — он с трудом протиснулся между машинами, стоявшими по обе стороны проезда, поколесил по двору и выбрался, наконец, на улицу. Не спрашивая у Нади, куда надо ехать, Андрей вел машину медленнее, чем позволяли условия, машине словно передалось его раздумчивое состояние.— Ты всегда так ездишь? — спросила Надя, и в ее голосе прозвучало раздражение. Она, похоже, устала за этот вечер, какая-то взвинченность повисла в воздухе, с трудом сдерживаемое недовольство друг другом.— Всегда, — ответил Андрей. — Когда везу особо опасный груз.— Это я — опасный груз?— Конечно.— В чем же моя опасность?— Связи у тебя чреватые... Знакомства еще те...— Вообще-то да, — Надя опять закурила.— Много куришь, — заметил Андрей.— Жизнь вынуждает. А куда мы, вообще-то, едем?— Да так, в одно место.— Там не опасно?— Тебе нигде не опасно. Кроме места работы.— Андрей, куда мы едем? — уже требовательно, с беспокойством спросила Надя.— Уже приехали... — проговорил Андрей ворчливо и свернул во двор, каких были тысячи в городе — три пятиэтажных дома ограничивали заросшее кленовыми зарослями небольшое пространство, в центре которого располагался небольшой пятачок, где можно было посидеть на скамейке и подождать, пока твоя собака погадит где-нибудь в сторонке, пока твое дите натешится в песочнице, пока твоя жена закончит стирку и из квартиры выветрится вонь распаренного белья.— Я не выйду из машины, — твердо сказал Надя, с тревогой всматриваясь в темные заросли, сквозь которые кое-где просвечивали окна.— Разберемся, — спокойно сказал Андрей, выходя из машины и запирая дверцу.Потом обошел вокруг капота и открыл дверцу, предлагая Наде выйти, — Ты выйдешь, потому что это очень важно.— Для кого?— Для тебя.— А если не выйду?— Я вытащу тебя силой. И никто мне не помешает. И мне действительно никто не сможет помешать, ты это знаешь.— Да, имела удовольствие убедиться! — сказала Надя с вызовом, но все-таки вышла из машины. — Скажи хотя бы, где мы находимся?— Это неважно. Пошли, — он взял женщину под локоть, и она почувствовала такую силу в его руке, возражать которой не было никакого смысла.— Андрей, я боюсь, — умоляюще сказала Надя.— Не стоит, — твердо сказал он.— Ты не сделаешь мне ничего плохого?— Пошли-пошли! Не дрейфь.Андрей ввел Надю в полутемный подъезд, пропахший кошачьей и человечьей мочой, не выпуская локтя, провел ее на третий этаж и позвонил. Здесь было сумрачно, грязновато, но другие подъезды в городе были такие же, поэтому неудобства почти не замечались. В дверной глазок их долго рассматривали, но, наконец, Андрея узнали. Щелкнули замки, и тяжелая, стальная дверь, обтянутая коричневым дерматином, открылась. На пороге стояла пожилая женщина в белом халате.— Здравствуйте, — сказал Андрей. — Я был у вас сегодня... Помните, ребенка привозил? Меня зовут Андрей. Мы были с девушкой...— Помню-помню, проходите, — женщина пропустила Андрея и Надю в квартиру и тщательно заперла за ними несколько замков. — Вы разденетесь?— Да, лучше раздеться, — Андрей сбросил с себя куртку, взял у Нади ее черный плащ, повесил все на вешалку здесь же, в коридоре. — Как поживает наш ребеночек? — спросил он, выходя на освещенное пространство.— В порядке ребеночек, — улыбнулась женщина устало, день, видимо, был у нее достаточно хлопотный. — Садитесь, и я присяду, — сказала она, проходя в комнату.Ноги уже не держат к вечеру.— А взглянуть на ребеночка можно? — спросил Андрей, нервно передернув плечами. Сейчас может произойти нечто такое, что, возможно, перевернет многие события последних дней. Или же его прозрение, его догадка подтвердятся, или же придется пережить тяжелый конфуз и оправдываться, объясняться и беспомощно разводить руками.— Спит ваш ребеночек, спит сладким сном.— А мы и не будем его будить.— Да? — женщина внимательно посмотрела на напряженно замершего Андрея, на бледную Надю — ничего не понимая, она лишь молча переводила взгляд то на Андрея, то на женщину. Странный разговор о каком-то ребеночке, темный двор, женщина в белом халате за бронированной дверью, нервная улыбка Андрея — во всем этом было смутное значение, что-то тревожное, касающееся ее, Нади. — Хорошо,сказала женщина, но в голосе ее оставалось сомнение. — Вы что... Оба хотите посмотреть?— Да, если вы не возражаете.— Хорошо, — повторила женщина, не двигаясь с места... — Может быть, сюда принести ребенка?— Если это удобно, — согласился Андрей.— Хорошо... Я принесу сюда.Она поднялась, прошла ко второй комнате, постояла, опустив голову, оглянулась на Андрея и Надю, пожала округлыми плечами, как бы снимая с себя ответственность. Просьба Андрея была не совсем обычной, и время было позднее, и Надя вела себя странно, явно не понимая, где находится, зачем, что вообще происходит. Но, в конце концов, женщина вошла в комнату — там было почти темно, только маленькая лампочка торшера создавала полумрак. Выйдя через минуту со свертком в руках, женщина приблизилась к столу, присела на стул, откинула с лица ребенка кружевной треугольник.— Я что-то должна делать? — нервно спросила Надя. Она машинально достала сигареты, но тут же снова сунула их в сумочку. — Андрей, я ничего не понимаю!— Посмотри на ребенка, — сказал он. — Это, между прочим, девочка. Подойди и посмотри, — сказал он уже раздраженно, видя, что Надя все еще чего-то опасается. — Подойди и посмотри. Это совсем недалеко и совсем нетрудно. Ты даже не успеешь вспотеть от этой работы, — жестковато добавил он, исподлобья глядя на Надю.Надя поднялась, обошла вокруг стула, на котором сидел Андрей, и приблизилась к женщине с ребенком. Некоторое время она смотрела на сморщенное личико все с тем же выражением непонимания, даже неприятия. Но вот что-то вздрогнуло в ее лице, оно напряглось. Склонившись ближе к ребенку, она всматривалась в каждую складку, морщинку, и, наконец, глаза ее сошлись на еле заметной темной точке между бровями. Надя побледнела, сделала шаг назад и вдруг, вся обмякнув, опрокинулась на ковер.— Все, — сказал Андрей. — Хватит. Хорошего понемножку. Отнесите ребенка, займемся мамашей. — Попросив женщину открыть ему дверь, Андрей поднял бесчувственную Надю и снес на первый этаж. Без спешки, но и не медля, он усадил ее в машину на прежнее место, осторожно выбрался со двора и, промчавшись минут за десять в другой конец города, въехал точно в такой же двор. Остановившись у похожего подъезда, он опустил стекло со стороны Нади, скрестил руки на груди и откинулся на спинку сиденья.Надя пришла в себя минут через пять. Вначале она открыла глаза, некоторое время пыталась понять, где она, что с ней, потом порывисто распрямилась, повернулась к Андрею.Тот молча смотрел на ветровое стекло, залитое дождевыми потеками. Капли на стекле искрились, отражали окна домов, уличные фонари.— Что это было? — спросила Надя.— Ты о чем?— Я потеряла сознание... Извини, пожалуйста. Мне стало плохо.— Пустяки, не обращай внимания. Это бывает со многими.— Я не помню, как снова оказалась в машине.— Просто я взял тебя на руки и вынес. И ты сразу пришла в себя.— Я снова хочу подняться... Давай поднимемся в ту квартиру, а, Андрей!— Это невозможно.— Почему?— Все боятся твоего Бевза.— Это была моя дочка?— Нет, это ты мне скажи!— Мне кажется, да... Но я не уверена... Эта родинка между бровями... И потом возраст... Ведь и возраст совпадает... Как девочка там оказалась?— Это мой шеф, Пафнутьев Павел Николаевич, выменял ее у одного хмыря за три бутылки водки.— Какой ужас! Но ведь она умерла!— Ты видела ее мертвой?— Нет.— Кто тебе сказал, что она умерла?— В роддоме сказали... Я уже не помню, кто...— Кто отец ребенка?— Мы с тобой уже говорили об этом, — Повторим. Кто отец?— Бевзлин.— Кто спонсор роддома? Кто принес тебе первые утешения и соболезнования?Кто попытался скрасить твои первые печальные дни? Он тебя никуда не отправлял на недельку-другую в себя придти?— Почему ты так решил? — беспомощно спросила Надя.— У тебя загар совсем даже не мартовский. У тебя августовский загар. Где сейчас август, Надя? Канары? Кипр? Хургада? Ну? Скажи, пожалуйста.— В Хургаде сейчас август, Андрей.— Поскупился Бевзлин, он мог бы и на Канары отправить.— Я слышала объявления по телевидению о том, что какой-то пьяница продавал девочку возле универмага... Значит, это была моя дочь... А я даже не откликнулась.— Все было сделано для того, чтобы ты не откликнулась.— Но это и его дочь... Как он мог?— Что мог? Если он торгует детишками, если распродает их и целыми, и по частям, в виде выжимок и отдельных органов... Он, скорее всего, подумал, что пусть, дескать, она выносит, как положено, родит, как положено, а он уж распорядится ребенком по своему усмотрению. Девочки, тем более хорошо выношенные и нормально рожденные от трезвых родителей, ценятся очень высоко.— Не верю. Этого не может быть. Бевзлин сволочь, но не настолько.— Надя, ты знаешь, что он сделал с мужиком, который у него украл товар, то есть твою дочку? Зажал голову в тиски и медленно-медленно давил эту несчастную голову, пока из нее не потекли пьяные мозги. Ты сама говоришь, что у вас испортились отношения. А зачем ему сложности, ребенок, какая-то девица... Ведь он знал, в тебе завелся ребенок? Знал. Ты ему об этом давно сказала?— Сразу.— Он не склонял к аборту?— Нет.— Тебе что-нибудь непонятно?— Я не могу поверить, что все это так.— А что нужно, чтобы ты поверила? Для большей достоверности ты хочешь родить от него мальчика и посмотреть, за сколько бутылок водки его будут продавать на местном базаре?— Я его убью, — тихо, почти неслышно, одними губами проговорила Надя.— Вот это уже разговор, — одобрил Андрей. — Твоя девочка была приготовлена к отправке в невероятно гуманную европейскую страну, куда именно, не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29