Что хорошего в жизни?— Ничего.— Да? — удивился Шанцев, — Что так?— А вы знаете что-то хорошее в жизни? Поделитесь.— А весна? — Весна — это для общего пользования.— Вообще-то да, — согласился Шанцев. Он избегал затягивать разговоры с секретаршей Бевзлина, чувствуя, что та его переигрывает. Последнее время появилась в ней какая-то жесткость, холодность. Впрочем, Шанцев знал причину этих перемен.Бевзлину было где-то около тридцати. Порывистый, улыбчивый, готовый весело рассмеяться самой непритязательной шутке, он казался еще моложе. Люди, не очень близко его знающие, полагали, что у него постоянно приподнятое настроение.Увидев входящего Шанцева, Бевзлин отодвинул бумаги, поднялся и, пока тот закрывал за собой дверь, успел пересечь половину просторного кабинета, залитого солнечным светом.— Привет, Шанец! — приветствовал он его, протягивая сухую узкую ладонь.Жив?— Местами.— Возникли проблемы?— Пока нет, но возможны...— Правильно. Проблемы надо устранять до того, как они возникли, до того, как они проявили свою силу и власть, — Бевзлин сел в кресло у окна.Присаживайся, — рядом стояло такое же кресло. — Хочешь выпить? — он указал на бутылку с минеральной водой.— Воздержусь, — Шанцев осторожно опустился в кресло, уже этим выражая уважение хозяину и признавая его первенство. Хотя смертельно хотелось ему просто упасть на мягкое податливое сидение и провалиться в него до самого пола.Бевзлин выглядел беззаботным, смешливым, его белые зубы сверкали, глаза светились участием, легкая свободная одежда создавала впечатление молодости и уверенности. Но Шанцев знал, хорошо знал, насколько все это далеко от истинного Бевзлина. А впрочем, нет, он и истинный был такой же, смешливый и легкий в поведении, но это не мешало ему принимать решения, которые не то чтобы оказывались жестокими или безжалостными, просто они были нечеловеческими. Он не обладал качествами, которые принято ценить — сочувствие, готовность помочь или хотя бы понять. Бевзлин не умел прощать, не то чтобы не хотел, не умел. Его решения были быстры и правильны, но опять же с точки зрения робота, который выбирает наиболее рациональный путь, не считаясь ни с чем, кроме конечного результата.— Говори, Шанец... Слушаю.— Этот старик, который зарезал двух наших ребят...— Я уже принял меры. Его нет.— Знаю... Следователь доложил.— Следователь? Он наш человек?— Не думаю.— Мешает?— Пока нет... Но может.— Помочь убрать?— Рановато... Пока он ничего не сделал. Но заинтересовался. Его человек работает в домоуправлении... Выясняет, какие квартиры кому принадлежали, с каких пор, на каком основании.— Ишь ты! — не столько возмутился, сколько изумился Бевзлин.Любознательный, значит?— Да. Очень. Дело еще вот в чем... Он успел раскрутить старика. И теперь, вполне возможно, знает гораздо больше, чем ему положено.— Шустрый, значит? Наш пострел везде поспел? — весело спросил Бевзлин.Сказано, давно сказано, еще в Библии... Знания рождают скорбь. Чем больше знаний, тем больше скорби.— Хорошая мысль, — согласился Шанцев.— Ты с ним разговаривал?— Да.— Он как, поддающийся?— Мне показалось, что с ним можно договориться... Но слава у него дурная.— Патриот?— Энтузиаст. Фанатик.— Законы уважает?— Не всегда... Иногда не прочь все законы послать подальше и сделать, как сам считает нужным.— Это же прекрасно! Значит, наш человек!— Сомневаюсь, Толя... Сомневаюсь.— Кто его окружает?— Есть жена...— Хороша собой?— Достаточно хороша.— Лишить жены. Хотя бы на время. Эти следователи очень привязчивы, они страшно переживают, когда лишаются детей, жен, любовниц... Еще кто есть?— Друг, директор гастронома...— Хороший гастроном?— Ничего... В порядке заведение.— Купи его. Не нужен ему гастроном. Перебьется.— Есть парнишка... Помощник, юный друг, как говорится.— Пусть исчезнет! — рассмеялся Бевзлин. — Для начала. Тебя что-то смущает?— Толя, послушай меня... Я навел справки об этом Пафнутьеве. Крутой мужик, оказывается. Он побывал в хороших переплетах...— Круче нас с тобой? — радостно удивился Бевзлин. — Неужели такое возможно?— Не круче, конечно...— Но где-то рядом? — подсказал Бевзлин. — Слушай меня, Шанец. Если он крутой, но не наш — убрать. Если крутой, но наш — приблизить, нагрузить работой, поощрить. Ведь он начальник следственного отдела? Хорошо бы на этом месте иметь своего человека, а?— Хорошо бы, — согласился Шанцев.— Значит, так... При малейшем сомнении — убирай. Без следов. По нашему законодательству, если есть труп — есть убийство, если трупа нет, то и убийства нет. Помочь? — Бевзлин улыбнулся белозубо, широко.— Справлюсь, — Шанцев прекрасно понимал, что за предложением помощи скрывается обыкновенное подзуживание, подзадоривание, которое не будет продолжаться слишком долго. Бевзлин хочет убедиться — действительно ли он справится или же ему придется помогать. Знал Шанцев — дорого обходится помощь Бевзлина, слишком дорого для любого, кто на нее соглашается.— Еще... Он знает только о старике и обо всем, что с ним связано? Больше он ничего не знает?— Я подробно с ним поговорил. Ни малейшего намека на остальное не было. Он бы дал понять. Очень уж хотелось ему прищучить меня... Нет, он бы не удержался.— Хорошо. Приму меры. Но основное лежит на тебе. Вопросы есть?— Вопросов нет.— Будь здоров, дорогой друг! — весело рассмеялся Бевзлин и, легко, пружинисто поднявшись из кресла, протянул Шанцеву узкую ладонь. * * * Андрей не сразу понял, что с ним происходит. Какая-то непривычная раздраженность сменялась неуверенностью, уже вернувшись вечером домой он неожиданно спохватывался, одевался и выходил в весенний город. Мать смотрела на него озабоченно — она тоже не понимала, что с парнем. Отшагав по улицам час-полтора, Андрей возвращался молчаливый и сосредоточенный, быстро принимал душ и ложился спать, так и не обронив ни слова.— У тебя все в порядке? — спросила как-то мать, не выдержав тягостного его состояния.— Конечно, нет, — улыбнулся Андрей. — Разве может быть у человека все в порядке? Так не бывает.— Что-то тебя водит, Андрюша...— Поводит-поводит и перестанет, — успокоил он мать и, коснувшись рукой ее плеча, ушел в свою комнату. И только там, наткнувшись взглядом на фотографию женщины, он как бы встряхнулся. И понял, что дело в ней, в этой красавице со строгим, печальным взглядом, обнаженной грудью и распущенными волосами. Андрей взял портрет в руки, всмотрелся в ее лицо, глаза и вдруг осознал, что, никогда не видя ее живой, смертельно по ней соскучился, что хочет ее видеть.Так бывает — замкнутая жизнь рождает в юных душах желания, на первый взгляд, странные, хотя на самом деле ничего столь уж удивительного не происходит — женщина понравилась Андрею настолько, что он, похоже, влюбился.Ну, что ж, влюбляются в актрис, в актеров, дело обычное. И письма пишут, и в любви объясняются, и встречи назначают. Да что там письма — с собой, случается, кончают, кончают, в петлю лезут от неразделенной любви к какому-нибудь экранному красавцу, к какой-нибудь эстрадной диве с длинными ногами и чулочками в сеточку. Было, все это уже было, и Андрей, волею судьбы своей непутевой оказавшийся в следственном отделе прокуратуры, прекрасно это знал, сталкивался, как говорится, по месту работы.Если бы дело касалось только служебных его обязанностей, Андрей давно бы разыскал красотку и доставил бы ее к Пафнутьеву в наилучшем виде. Но он понимал, что начинается нечто личное, и уверенности его или, скажем, служебной бесцеремонности явно не хватало. Несколько вечеров он всматривался в газетный снимок, залитый кровью непутевой фотографички Вали, всматривался в телефонный номер, напечатанный под снимком и, наконец, понял, что позвонит. Не сможет не позвонить.В красавице на снимке Андрей чувствовал какой-то надлом, не может быть у этой молодой девушки благополучной, спокойной жизни. По глазам было видно, что пережила она передряги, что доставалось ей крепко, что и при съемке грудь она обнажила чуть ли не сцепив зубы.Может быть, Андрей все это додумывал, но знал он и то, что фантазии возникают не сами по себе, что-то за ними стоит или кто-то за ними стоит, невидимый и могущественный, что и мысли приходят к человеку не случайные что-то вызывает их из глубин его мозга. А уж если появилась в его жизни эта женщина, пусть призрачно и неосязаемо, — не случайно и это. Что-то будет, что-то должно у него с ней произойти.Несколько месяцев общения с мудрым китайцем не прошли для Андрея зря. Не только ударам тот его научил, не только спокойствию, но и еще кое-чему, что не имело названия — Андрей стал иначе относиться к жизни вообще и к своей собственной жизни в частности. Китаец вложил в него некое равнодушие к исходу, спокойное безразличие к уходящему времени — оно все равно уйдет, его не остановить. И еще китаец убедил его в чудной мысли, с которой Андрей долго не мог согласиться — если что-то случилось, то иначе и быть не могло, что любое событие готовится некими силами, именно для этого события подбираются люди, выжидается время, создаются обстоятельства. На это могут уйти годы и годы, и, наконец, когда все готово, когда все готовы, вспыхивает некая искра, и событие взрывается. А простаки руками всплескивают — Боже, как это удивительно, как неожиданно и странно!А иначе и быть не могло.Такое отношение к жизни утешало и обессиливало, давало уверенность и понимание того, что от тебя мало зависит, что свершить тебе удастся только то, для чего ты предусмотрен, предназначен, но сделаешь ты это в любом случае, какие бы помехи не стояли на пути. И не удастся тебе, как бы ты не юлил, уклониться от той роли, ради которой тебя извлекли из небытия, вытолкнули на ярко освещенную сцену жизни. Поэтому будь спокоен, уверен и послушен обстоятельствам.Еще раз проговорив все это, еще раз согласившись со всем этим, Андрей набрал номер телефона, который был указан в газете. Разговор получился настолько непривычным, диким, что он несколько раз порывался бросить трубку, но какая-то сила удерживала его и он продолжал разговаривать с женщиной, поднявшей трубку.— Здравствуйте, — сказал Андрей несколько скованно, поскольку не знал, с кем он говорит.— Здравствуй, мой милый, — услышал он ласковый, с хрипотцой голос. — Вот наконец-то ты и позвонил!— Простите, — Андрей смешался, — вы, наверное, меня с кем-то путаете, я звоню первый раз.— Тебя как зовут, любимый мой?— Андрей...— Я так и знала, мой мальчик... Тебе нравится имя Наташа?— Да, нравится...— Вот и зови меня Наташей. Как я ждала тебя, как я о тебе мечтала, ты не представляешь! Положи руку мне на грудь... Подожди, я сниму этот дурацкий лифчик... Вот сейчас положи... Тебе нравится моя грудь? Она совсем юная...Осторожней, ты можешь уколоться о сосок... Ты в рубашке?— Да, да...— Я помогу тебе снять ее... Ты чувствуешь, как я расстегиваю пуговицы одну задругой? Теперь я сдергиваю с тебя рубашку и забрасываю в угол — нам она будет только мешать... О, если бы ты знал, как волнует твое тело! Ты сильный, ты молодой и красивый... Ты чувствуешь прикосновение моей груди, скажи, чувствуешь?— Чувствую, — пробормотал Андрей, не зная, как выкрутиться из дурацкого положения, в котором оказался. Голос женщины был настолько искренним и взволнованным, что он невольно поддался гипнозу и, кажется, в самом деле ощутил прикосновение сильных, упругих сосков.— А теперь помолчи, не говори ничего... Я расстегну пряжку твоего ремня, и моя рука скользнет к тебе, в твою темноту, в твою густоту... Ладно? Тебе так хорошо? Ты чувствуешь мою ладонь... Как там хорошо... О, какой он у тебя... Я коснусь его осторожно, возьму в руку, сожму ладонью... О... — женщина застонала, и Андрей, не выдержав, бросил трубку.Некоторое время он сидел молча, с колотящимся сердцем, и лишь через несколько минут стал приходить в себя. Он с удивлением обнаружил, что пуговицы на его рубашке расстегнуты, что и ремень, его брючный ремень из толстой кожи висит свободно, пряжка отброшена...— Ни фига себе, — пробормотал он и начал спешно приводить в порядок рубашку и брюки. Только сейчас он понял, по какому телефону позвонил, куда попал, с кем разговаривал, на чьи чары так неосторожно поддался. Это был телефон бюро интимных услуг. Ну, что ж, у них там наверняка есть определитель номера, и вскорости надо ожидать счет за доставленное удовольствие.Но звонок раздался уже через минуту.— Да! — отрывисто сказал Андрей.— Ну что, мой мальчик, тебе было хорошо со мной? — спросил тот же голос с хрипотцой.— Да, спасибо, — пробормотал Андрей, — Я могу задать вопрос?— Слушаю тебя, любимый!— Меня интересует женщина, изображенная на снимке в газете... Я бы хотел поговорить с ней.— Она тебе понравилась? Считай, что это была она. Позвони мне как-нибудь, ладно? Меня зовут Наташа, не забудь, Андрюшенька. У тебя совершенно потрясающее тело, а твои соски я готова целовать всю ночь...— Я тоже! — Андрей положил трубку, поняв, что так он ничего не добьется.Пафнутьев предложил ему другой путь, более короткий, надежный и не столь авантюрный. Да и дешевле — на подобных звонках можно запросто разориться. * * * Уже вечерело, когда Андрей вышел из дому. Солнце село, и лужи на асфальте тут же затянулись легким хрупким ледком. Ледяные иглы как бы пронзали лужи из конца в конец и посверкивали в свете уличных фонарей. Большой дом, облицованный керамической плиткой, был недалеко, Андрей добрался до него пешком за пятнадцать минут. За это время у него сложился план действий. Надо пройтись по тому подъезду, в котором жил старик, причем выбирать квартиры, в которых обитали еще прежние хозяева, знавшие старика.Положив фотографию в наружный карман куртки, чтобы она была под рукой, Андрей вошел в подъезд, сверив по своему списку, составленному в домоуправлении, какие квартиры ему требуются. Поколебавшись, нажал кнопку звонка на первом этаже. Дверь долго не открывали, в квартире слышалась возня, будто там готовились к отражению нападения, и, наконец, густой мужской голос произнес из-за двери:— Кто?— Андрей.— Какой Андрей?! — его настороженно рассматривали в глазок, явно ожидая какой-то пакости.— Хороший Андрей.— А чем докажешь?Подумав, Андрей вынул из кармана фотографию И поводил ею перед глазком.Человек за дверью наверняка ничего не видел, но дверь приоткрыл. Правда, совсем немного да еще подстраховавшись стальной цепочкой. Это был громадный детина в растянутой тельняшке и штанах на резинке. Из-за его спины выглядывала женщина со спутанными волосами, а уже у ее подола посверкивали детские глаза.— Ну? — сказал мужик.Андрей молча показал фотографию.— Порнуха? — спросил мужик, смягчаясь. — Снимки продаешь? Почем? — он протянул руку.— Ищу эту красавицу... Ты не на грудь смотри, ты в глаза ей смотри. Она бывала в этом доме. В этом подъезде. Узнаешь?— Грудь, вроде, знакомая, — ухмыльнулся мужик. — Где-то я видел эту грудь, может быть, даже в руках держал...Договорить он не успел — кудлатая женщина с неожиданной силой и решительностью отодвинула его в сторону, выхватила у Андрея снимок, всмотрелась в него и тут же протянула обратно.— Надька, — сказала она. — Надька Чувьюрова. — Отец ее живет здесь на два этажа выше... Замели недавно за попытку убийства.— А она?— Одного поля ягода.— Так, — Андрей даже не заметил, как в затруднительных случаях стал произносить словечко Пафнутьева «так». — А вы давно ее видели?— Не живет она здесь. Съехала.— А она...— Не бедствует. В мехах ходит, в «мерседесах» ездит, шампанское пьет. Сама видела. Вот тебе крест! — и женщина яростно перекрестилась, с силой тыкаясь пальцами, собранными в щепотку, в лоб, в плечи, в живот.— И вы можете сказать...— Могу. Холостая. От ребенка избавилась. То ли сунула кому-то на прокорм, то ли еще что сотворила... У нас, вон, в мусорном ящике недавно младенца нашли.Вынули — еще дышал. Потом помер. Не выдержал, бедолага, суровых жизненных условий.— Чего не выдержал? — Андрей чувствовал, что теряет нить разговора, что рыжекудрая тетка явно опережает его по скорости произнесения слов.— Жестокого обращения. А кто выдержит? Ты выдержишь? И я не выдержу. И он не выдержал. В целлофановом мешке нашли. Мешок фирменный, Алла Пугачева на нем изображена в лучшие свои годы, еще когда пела и плясала, а не якшалась с этим мохнатым... Как его... Каркающая у него фамилия...— А Надежда...— Чувьюрова? Надежда умирает последней, — произнесла тетка странные слова и расхохоталась, показав желтоватые пеньки зубов. — Не пугайся, пошутила. В соседнем подъезде есть квартира, семьдесят первая. Там живет ее подруга... Та еще подруга, но ты не пугайся. Дуй к ней, может, повезет. Как в песне поется...Пусть кому-то повезет, а кому-то нет. Тебе повезет, ты везучий.— Вы так думаете?— Колдунья я. Понял? Могу приворожить, сглаз снять, порчу навести... И беру недорого. Можно натурой. Ну, как? Сговоримся?— Если прижмет — приду, — улыбнулся Андрей.— Жду! — и колдунья с грохотом захлопнула дверь перед самым его носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29