— Паша, она спит, — сказала Вика, когда Пафнутьев, раздевшись в прихожей, снова вернулся в комнату.— Это прекрасно!— И ни разу не просыпалась, Паша... Это ненормально... Она уже намочила под себя, но даже после этого не проснулась.— Значит, крепкий, здоровый ребенок, — Паф-нутьев не желал проникаться какими-то невнятными опасениями Вики. — Значит, есть надежда, что и у нас с тобой сон будет здоровым, крепким, целебным. А завтра, утром отнесем в роддом.Там у них есть отделение брошенных детей, пусть решают.— Думаешь, стоит?— А мы не имеем права поступить иначе.— Знаешь, Паша... Странный какой-то ребенок... То, что она спит уже несколько часов, не просыпаясь... Ладно. Дело в другом. Это не домашний ребенок, Паша. Тот алкаш взял его где-то в другом месте, не дома, не у матери.— Почему ты так решила?— Девочка во всем казенном... Смотри, в чем она была... На простынках, на пеленках больничные штампы, в одеяло вшит лоскуток, которым обычно помечают солдатские вещи... Дома детей иначе одевают... Что-то голубенькое, розовенькое, какие-то кружевца, носочки... Здесь ничего этого нет. Она, как из казармы...— Тогда родители и в самом деле могут не позвонить, — Пафнутьев подошел к вороху белья, которое было на девочке, приподнял за уголок одну пеленку, вторую, всмотрелся в белый лоскут, вшитый в самый угол синего спецовочного одеяла, но ни единой буквы разобрать ему не удалось — лоскут был каким-то выжженным, видимо, стиральными порошками, химическими травлениями...Пафнутьев подошел к телефону и набрал номер телестудии. Фырнин был еще на месте, видимо, дожидался ночного выпуска новостей и скучал, поглядывая на часы.— Валя, опять я, верный твой сокамерник... Новостей нет? Кто-нибудь спрашивал о девочке?— Нет, Паша. Никто.— Ни единого звонка?— Один был, но человек интересовался не столько девочкой, сколько задержанным мужиком... Я сказал, что ничего определенного ответить не могу, попросил оставить телефон, мы, дескать, перезвоним.— Молодец! А он?— Повесил трубку.— Так, — огорчился Пафнутьев. — Ну хоть позвонил, и то хорошо. Послушай, Валя... Я уже дома, если будет что-то новенькое, звякни, ладно?— Заметано, — и Фырнин положил трубку...Девочка проспала всю ночь, так ни разу и не проснувшись. И всю ночь над ней стояла, сидела рядом, ходила вокруг Вика, понимая, что происходит нечто из ряда вон. Время от времени к ним подходил заспанный Пафнутьев. Постояв, так и не проронив ни слова, уходил в спальню.А утром, так же молча выпив чашку крепкого чая с соленым сыром, он побрился, оделся, вошел в комнату.— Все, — сказал он. — Хватит. Упаковывай это существо, и поехали. И так много времени потеряли.— Куда? — вскинулась Вика.— К Овсову, — Пафнутьев по памяти набрал номер телефона, долго ждал, пока поднимут трубку. Наконец, в динамике раздался заспанный голос хирурга.— Да... Слушаю.— Разбудил? — спросил Пафнутьев.— Паша? Ты? О, Боже... — Овсов, видимо, не совсем еще пришел в себя...Подожди, ни фига не понимаю... Полчаса назад заснул... Ночью двух простреленных привезли...— Выжили?— Один выжил, телохранитель... А хозяин его помер. Обычная картина — контрольный выстрел в голову. А у тебя что? Надеюсь, без выстрелов?— Еду к тебе, Овес.— Едь... Только не очень быстро, я еще немного подремлю.— Буду через десять минут.— Ну ты, Паша, даешь... Ладно, едь... Я за это время хоть воды в морду плесну.— Во что плеснешь?— В морду, Паша, в морду... От лица у меня давно уже ничего не осталось.Все, отвали.Пафнутьев подошел к окну — черная «Волга» стояла на своем обычном месте.Стекло водителя было приспущено, и из машины поднимался еле заметный голубоватый дымок.— Паша, что ты задумал? — спросила Вика.— Пусть с этим существом разбираются знатоки матери и ребенка. Если она не просыпается целую ночь, значит, может вообще не проснуться. С ней что-то сделали, это не простой ребенок, это еще тот ребенок! И надо от нее избавиться, пока жива, а то потом на скамью подсудимых с тобой рядышком усядемся, как вампиры и детоубийцы. — Пафнутьев набрал номер дежурного милиции. — Алло! Шаланда на месте?— Скоро будет.— Были звонки по поводу пропавшей девочки?— Не было. Были звонки по поводу пропавшего мальчика.— Что за мальчик?— А Бог его знает... Двенадцать лет, ученик, светлые волосы, джинсовые штаны, плащевая куртка...— Все понял, — перебил Пафнутьев. — Придет Шаланда — передайте привет.Скажите, что я всегда о нем помню. Именно эти слова — я постоянно помню о нем.— Передам! — рассмеялся дежурный. — Ему, наверное, будет приятно.— Поехали, — и Пафнутьев рванулся в прихожую. Вику с девочкой он пропустил вперед и, пока она спускалась по лестнице, запер дверь на несколько замков — это стало нормой, стальные двери надо было запирать на засовы, чтобы никакой взрыв не выворотил их вместе с рамой. — К Овсову! — бросил он водителю, падая на сиденье рядом с ним.— И до этого дошло, — рассудительно заметил водитель.— Дошло, — кивнул Пафнутьев.— Набираем обороты?— Набираем, Володя, набираем.— А то, я смотрю, вы уже с пушкой не расстаетесь... Скоро стрельба?— Предупрежу тебя заранее.— Есть один человек... Гранатомет предлагает...— Надежный человек?— Вполне.— Бери, не раздумывая.— Я не шучу, — водитель искоса взглянул на Пафнутьева.— Мне тоже, Володя, не до шуток.— Быстрей, пожалуйста, — сказала Вика, дождавшись паузы в разговоре.Ребенок, мне кажется, стал синеть...— Поздно прибавлять скорость, — сказал водитель.— Почему? — вскинулась Вика.— Уже приехали.Овсов ждал их, лежа на кушетке. Лицо его было заспанным, седые волосы всклокочены, халат распахнут. Пафнутьев не видел его несколько месяцев и теперь всматривался в лицо хирурга, пытаясь найти следы прошедшего времени, — Сдаю, Паша, сдаю, — сказал Овсов, взглянув на Пафнутьева. — Особенно по утрам.— Хороша была ночка?— Слава Богу, что кончилась, — вздохнул Овсов. — Что у вас?— Ребенок, — Вика положила сверток на стол и развернула. Девочка продолжала спать, но губы у нее действительно приобрели фиолетовый оттенок.— Как идет время, — протянул Овсов, потирая лицо руками, — как идет время, Паша! Вот ты уже с дочкой...— Вчера купил, — быстро вставил Пафнутьев, не дожидаясь следующих вопросов. — Возле универмага. Три бутылки водки просил мужик.— И ты отдал три бутылки водки? — ужаснулся Овсов.— Конечно, нет, — успокоил его Пафнутьев. — Пообещал, но не отдал.Злоупотребил служебным положением. Мужика сдал в милицию, а дите забрал себе.— Тогда ладно... А то ведь цена-то завышенная... Мне такого же младенца отдавали всего за две бутылки водки, и то я отказался. Дороговато.— Давно это было?— С полгода назад. Видишь ли, Паша; такие предложения не редкость, время от времени они поступают.— От кого?— От разных людей, так или иначе связанных с роддомом. Человек у меня есть свой в роддоме, так что, если желаешь, только скажи. Мальчика подберем, девочку... Можно рыженьких, темненьких, белесых... Даже вес можешь заказать...Желаю, дескать, приобрести рыженького мальчонку не менее пяти килограммов весом.— И раздобудут?— На дом доставят! — заверил Овсов. — А с этой хиленькой что случилось?— Она за всю ночь ни разу не проснулась, — сказала Вика. — И вечером спала.И сейчас не просыпается. С ней что-то случилось, Степа!Овсов подошел к девочке, попробовал пальцами живот, приподнял веко, разжал сжатый кулачок, всмотрелся в ладонь...— А это видели? — спросил он, показывая ладошку Вике. — Младенец номер тринадцать.И в самом деле, на ладошке явственно просматривались цифры, наведенные каким-то едким фломастером, таким обычно помечают посылки, отправляя их за три моря.— Я боялась разбудить... — оправдываясь, произнесла Вика и виновато посмотрела на Пафнутьева.— Меченый ребеночек, — пробормотал Овсов и решительно направился к выходу.Выглянув в коридор, он крикнул чуть ли не на все этажи больницы:— Вера! Давай сюда!Когда через минуту вошла сестра, Овсов не дал ей произнести ни слова.— Срочно! В реанимацию! Анализы! Похоже, в дите вогнали какую-то заразу...— Опять? — спросила Вера, молоденькая сестричка с круглыми глазами и вскинутыми бровями.— Вера, ты не на митинге! Мы не выбираем президента, мы спасаем людей! От тебя не требуется слишком много слов! От тебя вообще никаких слов не требуется!— Овсов был явно сбит с толку и раздражен единственным словечком, которое обронила сестричка. Лицо ее покрылось красными пятнами, она, видимо, и сама не могла понять, в чем допустила промашку. Взяв ребенка, она быстро вышла за дверь, успев напоследок, уже из коридора, бросить на Овсова взгляд, полный слез и обиды.— Опять? — вкрадчиво спросил Пафнутьев, хорошо расслышавший единственное слово, которое успела произнести девушка. — Значит, это правда? Значит, попадают к тебе такие вот спящие царевны, которые никак не могут проснуться? А, Овес?— Я же тебе все сказал, Паша, — вздохнул хирург и опустился на кушетку. — Я все тебе сказал, — повторил он. — Случается, Паша... Скажи, ты в самом деле купил девочку?— Мне действительно предлагали ее за три бутылки водки.— Надо же, — Овсов протянул руку к тумбочке стола и вынул оттуда початую бутылку. — Ты, Паша, пил когда-нибудь финскую водку?.. Должен тебе сказать,продолжал Овсов, не дождавшись от Пафнутьева ни согласия выпить, ни возражения, — должен тебе сказать, Паша, — Овсов неторопливо достал стаканы, — это очень неплохой напиток. Наши северные соседи, похоже, разбираются...Овсов замолчал, пораженный поведением Вики — она вынула из его тумбочки третий граненый стакан, спокойно налила в него из бутылки, украшенной северным оленем, налила столько же, сколько было у Пафнутьева и Овсова, и присела на кушетку. Овсов справился с удивлением, довольно быстро придя в себя, чокнулся с Викой и Пафнутьевым и, как ни в чем не бывало, поднял стакан в приветственном жесте.— За здоровье младенца! Ей не помешает наш тост! — когда все вылили, Овсов поставил стаканы опять в тумбочку, убрал пустую бутылку, закрыл дверцу. — Не смотри, Паша, так пронизывающе... Отвечу я на твой вопрос, куда же мне деваться, отвечу. Такой вот случай у меня второй... Очень похожий... Помнишь сестричку Валю, при виде которой содрогалось мое уставшее сердце и начинало работать, как у молодого козла... Ты ее помнишь?— Она так же хороша? — спросил Пафнутьев.— Она стала гораздо краше, — грустно ответил Овсов. — Но меня это уже мало радует.— Но кого-то радует?— Да, Паша, да. Так вот Валя... Как-то осенью она принесла мне в казенных пеленках... Тогда это был мальчик. Он тоже не мог проснуться.— Долго? — спросила Вика.— Он вообще не проснулся. Но девочки более жизнестойки... более живучи, я бы сказал. Думаю, не все потеряно. Хорошо, что ты занялся этим, Паша.— Почему?— Есть надежда, что это прекратится.— Что прекратится? — уже чуть раздраженно спросил Пафнутьев, придвигая к себе телефон.— Ко мне в больницу перестанут поступать беспробудные младенцы.Пафнутьев набрал номер Шаланды, тот оказался на месте. Да, все-таки что-то произошло с Шаландой, он постоянно находился на месте, его можно было застать в кабинете в любое время. Или же он состарился и перестал ловить мышей, или же открылось ему, что в мире есть не только мыши, но и крысы, ядовитые змеи, крокодилы и удавы. А он привык иметь дело с мышами...— Пафнутьев тебя тревожит.— Тревожит, — хмуро ответил Шаланда.— Младенца кто-нибудь ищет?— Нет.— Ничего больше не хочешь сказать? — спросил Пафнутьев. Что-то в голосе Шаланды заставило его насторожиться, что-то у него внутри поскуливало жалобно и виновато.— Сегодня утром я отпустил Самохина, — сказал Шаланда. — Он дал подробные объяснения случившемуся. Они показались мне искренними и убедительными.— Он пообещал, что больше не будет торговать младенцами?— Да, именно так.— И ты ему поверил?— Я вообще верю людям. И тебе, Паша, верю.— Ответь мне, Шаланда, на маленький вопрос... Невинный такой вопросик без имен, адресов, дат и телефонов... За него кто-то просил?— Да.— Ты влип, Шаланда?— Да, — голос майора был тусклым и каким-то мертвым, в нем не играла обычная напористая обида, не чувствовалось готовности отстаивать уязвленное достоинство, нападать и подзуживать. Все это исчезло, испарилось из Шаланды, и Пафнутьев в какой-то момент вдруг понял, что разговаривает не с живым человеком и даже не с роботом. На том конце провода был угасший, смирившийся старик.— Тебе плохо, Шаланда?— Да.— Я могу помочь?— Нет.— А если попытаюсь?— Не стоит, Паша. Пустой номер.— Нет, все-таки попытаюсь.— Ну что ж... Ни пуха, — и уловил, все-таки уловил Пафнутьев в последнем слове Шаланды робкую благодарность, чуть забрезжившую надежду на избавление от чего-то тягостного, непреодолимого. — Младенец жив? — помолчав, спросил Шаланда.— Да.— Береги его, — и Шаланда положил трубку.Услышав последние слова, Пафнутьев, кажется, вздрогнул. Не первый раз Шаланда предупреждает об опасности, и каждый раз оказывается, что не зря.Первый раз он предупредил, когда у Пафнугьева оказался Чувьюров. «Береги его»,сказал Шаланда. А наутро старше был мертв. Не уберег. Второе предупреждение прозвучало, когда Пафнутьев допрашивал Самохина... А сейчас он на свободе...— Самохин! — воскликнул Пафнутьев, поняв вдруг, что у него нет ни единой минуты, чтобы оставаться здесь. — Значит так, Овес... Я ухожу. Вика, если нужно, останется здесь отвечать на твои вопросы и поднимать тосты. Позвоню в течение дня. И не один раз. Спасай ребенка. Авось, удастся. Ему грозит опасность.— Я знаю, — кивнул Овсов.— Опасность не только от той заразы, которую в него вкатили. Могут найтись, якобы, мама, якобы, папа... Гони всех в шею. Стреляй из чего можешь!— Я могу в них только бутылками запускать, — усмехнулся Овсов.— Смело кроши бутылками их головы!— Ясно, Паша, — Овсов полез в тумбочку. — Кажется, ты созрел.— И самое главное... Назначь мне встречу с красавицей Валей. В любом удобном для нее месте, в любое удобное для нее время.— Валя не будет отвечать на твои вопросы, Паша.— Почему?— Молодая, красивая... Ей жить надо. Она и мне ничего не сказала.— Заговорит, — уверенно заявил Пафнутьев. — Пальцы в дверь зажму — еще как заговорит!— У нее очень ласковые пальцы, — некстати сказал Овсов и плеснул водки в свой стакан. — Не переживай, Паша... Мои ребята уже занялись девочкой. С Божьей помощью разбудят. Главное, Паша, ты не отвлекайся, делай свое дело и делай. И слава тебя найдет, — Овсов помедлил, подмигнул Вике, прощально махнул рукой Пафнутьеву и выпил большой глоток финской водки, очень неплохой, кстати, водки. * * * Домоуправление, которое разыскивал Пафнутьев, оказалось рядом, чуть ли не в двух кварталах. В пятиэтажном блочном доме, которые с некоторых пор, подзажравшись, стали называть «хрущобами», причем, те самые люди, которые, не жалея ни глотки, ни живота, пробивались в эти дома совсем недавно, а пробившись, балдели в них по двадцать-тридцать лет, так вот, в таком доме на первом этаже прорубили между двумя квартирами проходы и отвели их под домоуправление. С туалетом, кухней, ванной — даже душ можно было здесь принимать в летнюю жару или на жестокое похмелье. Здесь же домоуправленцы готовили себе обеды, поскольку посещать кафешки и забегаловки было им не по карману, кипятили чай, пили водку, запершись после работы и отгородившись от назойливых пенсионеров, одиноких стариков и старух, у которых вечно что-то протекало, дуло в разных местах, замыкало и сквозило. А одиноких стариков и старух почему-то становилось с каждым годом все больше, будто молодое народонаселение попросту вымерло или зараза их какая косила, оставив в неприкосновенности опять же стариков и старух.— Здравствуйте! — громко произнес Пафнутьев, чтобы его услышали сразу в двух квартирах. — Есть кто живой?— Неприемный день! — с непонятной озлобленностью выкрикнула высохшая женщина в растянутой кофте, в которой явно не хватало нескольких пуговиц. И чтобы подтвердить свою решимость, начала тут же выталкивать его за дверь своими сухонькими злобными ладошками.— А мне плевать, приемный у вас сегодня день или неприемный! — взъярился Пафнутьев, как он ярился всегда, сталкиваясь с откровенным хамством.— Ради вас открывать? — женщина изогнулась, уперев коричневые кулачки в провалы боков.— Ради меня! — рявкнул Пафнутьев, и только сейчас женщина сообразила, что перед ней не простой квартиросъемщик и уж никак не ветеран всех войн пришел клянчить кусок стекла или обрезок трубы. — Кто есть из руководства?— Начальник... — сбавила тон женщина. — Но она занята.— Кем?— У нее посетитель... — женщина начала заискивать.— Из прокуратуры? — продолжал сотрясать воздух Пафнутьев, уже наслаждаясь положением, в котором оказался.— Из милиции...— Правильно! За вас давно пора взяться!— Видите ли, Тамара Леонидовна наказала, чтобы ее не беспокоили, она скоро освободится, и тогда...— Пьет?!— Простите?— У себя в кабинете — пьет?!— Там какое-то событие... Ее дочь закончила...— А милиция? Помогла? Теперь обмывают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29