И нечего улыбаться… — Трепанов задумался. — Знаете, ребята, я матрос, а у нас на кораблях офицеры служили… Все они закончили Морской корпус в Петербурге. Образованнейшие люди! Некоторые, конечно, при этом так себе, мелкие людишки, но знания — у всех! И вот я думаю, что придет когда-нибудь такое время, станем мы побогаче, белых ликвидируем и будем учиться сыскному-розыскному делу научно, если преступность на убыль почему-либо не пойдет. Школы специальные откроем, а то и университет! Не улыбайтесь, я серьезно говорю! Ведь в нашем деле талант нужен. Не всякий может быть оперативным работником уголовного розыска. Вот Коля, к примеру. Был он до революции так себе… А революция его в люди вывела, талант в нем открыла! Он-то про себя думал — крестьянин я. Или там — кулачный боец, — я, брат, про тебя все знаю. А оказался ты самым настоящим работником УГРО. Ты, Коля, гордись, а выговор прими. Теперь последний вопрос. Мы установили, что Жичигин любил ходить в ресторан «Россия». Его опознали по фотографии официанты и метрдотель. Нужно, братки, уговорить Марию пойти туда, посмотреть. Тайны из этого делать не станем, игра идет в открытую. Банда знает, что Марию мы охраняем. Ну! Кто из вас?
— Ладно, — сказал Никифоров. — Они уже мучились. Теперь пойду я, помучаюсь… По-товарищески.
— Староват ты для Марии, — с сомнением сказал Афиноген. — И вообще странно: почему это ты вдруг? А?
— Пошел ты… знаешь куда? — покраснел Никифоров. — Да если бы я только о ней подумать посмел иначе, чем о свидетельнице по делу, — я бы себе сам вот этой самой рукой… — он помахал сжатым кулаком.
— А ты, Коля? — Трепанов спрятал улыбку.
— Я… попробую, — сказал Коля.
— В Коле не так сильна революционная закалка, как в товарище Никифорове, — ехидно заметил Афиноген.
— Ладно, кончили, — прикрикнул Трепанов. — Иди, Коля. Не скрою: надеюсь на тебя. Ты же видишь — наглеют паразиты, а значит, решительная минута приближается.
Едва Коля подошел к дверям квартиры Жичигиных — щелкнул замок, и на площадку выскочила улыбающаяся Маша:
— А я вас в окно увидела! Заходите, сегодня вы опоздали на целых пять минут!
— Начальник задержал, — сказал Коля, закрывая дверь. — Что это вы сегодня какая-то… такая…
— Какая такая? — Она посмотрела на него с плохо скрытым интересом. Что поделаешь. После случая на лестнице, когда Коля, не задумываясь, полез под пули, Маша уже не могла относиться к нему враждебно. И больше того: все чаще и чаще она ловила себя на мысли, что ей интересен этот огромный, сильный парень с соломенными бровями и большими светло-голубыми глазами.
— Не знаю… — Коля пожал плечами. — Озаренная вы какая-то…
Маша подошла к роялю, взяла несколько аккордов. Потом заиграла «Осеннюю песню» Чайковского.
— Какая же у вас сегодня программа? — спросила Маша, не переставая играть.
— Хорошая музыка, — одобрил Коля. — В сердце проникает. А программы нет у меня никакой. Я просто так пришел.
— Вы говорите неправду. — Маша резко опустила крышку рояля, загудели струны.
— Почему же… — Коля улыбнулся. — Еще охранять вас — другой цели у нас нет.
— Понятно… — Она помрачнела. — Как вы живете, Коля? Медведи живут лучше.
— Это почему же?
— Ничем не интересуетесь, никуда не ходите. Пойдемте в клуб поэтов. Там стихи читают, люди интересные. Пойдемте?
— Пойдемте, — кивнул Коля. — Только в ресторан. В «Россию», например.
— В ресторан? — переспросила она. — Вы меня с кем-то путаете.
— Да ни с кем я вас не путаю. Жичигин ваш ходил в «Россию». Пойдемте, посмотрим… Может, вы кого-нибудь и узнаете.
— Прекрасно. Вы идете в ресторан, это соответствует вашему духовному уровню. А я иду слушать стихи. — Маша сдерживалась, и поэтому голос у нее был негромким и ровным.
— Да разве в духовном уровне дело? — возмутился Коля. — Я что, вас на гулянку-пьянку зову?
— К сожалению, нет.
— Почему к сожалению? — удивился Коля. — Путаная вы какая-то. Одни узлы. Так идете? Вы обещали, помните?
— Мало ли что я обещала, — вздохнула Маша. — С вами скучно, оставьте меня в покое…
— Значит, не пойдете? — спросил Коля, закипая.
— А вы как думали? — она смерила его презрительным взглядом.
— Ну и… черт с вами! — не выдержал Коля. — А еще благородную из себя корчите! А в чем ваше благородство? Слова всякие говорить? Словам и попку-дурака выучить можно! А где же совесть?
— Вот вы и показали свое истинное лицо, — торжествующе сказала Маша. — Не лицо, а мурло!
— Ладно, хватит. — Коля встал и направился к дверям. — Я ухожу. Ноги моей здесь больше не будет! Никогда! И вообще, сюда никто больше не придет, кроме Кутькова. Звоните, если что.
— А где же ваше революционное сознание? — спросила она, надувшись, как обиженный ребенок.
Коля остановился и рассмеялся:
— Пойдете в ресторан?
— Пойду, — кивнула Маша. — А с кем?
Трепанов назначил Афиногена.
— В чем твоя задача, браток? — рассуждал Трепанов. — Конечно, можно в ресторан пойти просто так — в кожанке и с кобурой — все равно всех нас знают наперечет. Но, во-вторых, это будет стеснять девушку. Ока, понимаешь, в крайнем случае к звону гусарских шпор приучена, а у тебя ботинки каши просят.
— Уже починил, — обиделся Афиноген.
— Неважно, я в принципе говорю. Поэтому придется тебе, браток, на время стать каким-нибудь балдой, представителем буржуазии… Так, чисто внешне… Иди и подумай, как это сделать.
Афиноген «думал» целый день. В обеденный перерыв Коля увидел, что он мусолит страницы «Поваренной книги» и очень удивился:
— Ты никак борщом хочешь Машу накормить? — насмешливо спросил он. Если сказать по-честному, он немного ревновал. Но с начальником не поспоришь.
— Есть план, — загадочно сказал Афиноген.
После обеда он исчез, а вечером появился у дверей Машиной квартиры, покрутил флажок звонка, назвал пароль. Маша открыла и тут же попыталась захлопнуть дверь: у порога стоял чужой, совершенно незнакомый человек!
— Да я это! — захохотал Афиноген, очень довольный произведенным эффектом. — Я только в буржуазное переоделся, а так это я, Афиноген!
— Однако же, — с сомнением сказала Маша. — Вы случайно в театре никогда не играли?
— Нет, — сказал Афиноген, надевая шапку на рукоять трости. — Но я чувствую в себе неисчислимые способности! А теперь слушайте меня внимательно: приходим, садимся, выпиваем, закусываем. Вы незаметно смотрите по сторонам. Если кого увидите — даете мне сигнал.
— Каким же это образом? — насмешливо спросила Маша.
— Незаметно и естественно, — объяснил Афиноген. — Лучше всего, если вы под столом наступите мне на ногу. Потому что если вы мне подмигнете — это могут заметить и неверно вас понять. Будто вы в меня влюбились.
— Ах, влюбилась… — Маша ядовито улыбнулась. — Я думаю, что нога у вас за этот вечер вспухнет.
— Это… почему? — насупился Афиноген.
— Потому что у меня много знакомых, — с откровенной насмешкой сказала Маша.
— По-моему, вы сейчас придуриваетесь, — обиделся Афиноген. — Все вы прекрасно понимаете, только у вас привычка нос выше головы задирать. Вы — пуп, а все вокруг — пупочки.
— Фу, мерзость какая, — сморщилась Маша. — Сразу видно, что воспитание вы получили в конюшне. Не смейте перебивать даму! Извольте слушать! Сядем за столик — ногти не грызите, локти на скатерть не ставьте, не чавкайте, не орите, не сморкайтесь под стол, не вытирайте нос скатертью и не размахивайте руками. Все поняли?
— Вот ведь странно, — сказал Афиноген. — Бывают же люди, которые всегда и всех обижают. Никак я этого не пойму. На морозе такие родятся или, наоборот, в печке? Все от вас плачут.
— Вы еще не плакали, — многообещающе произнесла Маша.
…До «России» добрались без приключений. В вестибюле Афиноген восхищенно осмотрел чучело медведя с подносом и потрогал его за нос.
— Инвентарь попрошу не лапать! — подскочил швейцар.
— Ладно… — буркнул Афиноген. — Тоже мне…
— Не тоже мне, — завелся швейцар. — А вчера один такой, вылитый вы, медведю хрустальный глаз выбил! А вот поди найди теперь второй такой глаз!
Медведь и вправду был одноглазый. Маша взяла Афиногена под руку и увела в зал.
— С прислугой пререкаются только хамы, — объяснила она Афиногену. — Кто вы внутри — этого я не знаю, но снаружи вы вполне порядочный человек. Так вот, извольте соответствовать!
— Слушаюсь, — поклонился Афиноген, изящно подвигая Маше стул.
Подлетел накрахмаленный официант:
— Столик не обслуживается.
— А какой обслуживается? — Афиноген надменно посмотрел на официанта.
— Не могу знать, — с затаенной насмешкой сказал официант.
— Ах, не можешь знать… — с неожиданно нагловатыми интонациями протянул Афиноген. — А если я тебя, мерзавца, в бараний рог сверну? Пшел, болван!
Мария удивленно раскрыла глаза — она никак не ожидала от Афиногена такой прыти.
— Прощенья просим, — забормотал официант. — Мы вас, того-с, не знаем, новенькие-с вы… Сей же секунд все будет в лучшем виде! Чего изволите?
— Значит так, — сказал Афиноген. — Претаньер, беф-бе-шамель, равиоли, попьеты, кавказское номер двадцать три… Не возражаешь ты, дорогая?
— Нет… дорогой, — запинаясь, произнесла Мария.
Официант сделался зеленым.
— Ваше высокоблагородие, — сказал он с тоской. — Революция была, вы верно изволили забыть? Нет этого ничего. В помине нет!
— Лангет де беф?
— Упаси бог! — официант взмахнул полотенцем.
— Кольбер? Бретон? Субиэ? Вилеруа? — продолжал допрашивать Афиноген. — Что есть, наконец? Отвечай, болван!
— Самогон-с! — официант деликатно кашлянул в кулак. — И для вас, только для вас лично, поверьте, — студень из лошадиных мослов.
— Неси, — кивнул Афиноген.
Официант умчался.
— А я не знала, что вы закончили пажеский корпус, — улыбнулась Мария.
— Вчера весь день перед зеркалом зубрил, — сказал Афиноген. — Слушай… А чего это я ему наговорил? В книжке перевода нет, может, ты знаешь?
Пока шел этот разговор, Коля и Никифоров стояли на галерее и наблюдали за Афиногеном и Марией. Коля мучился, завидовал Афиногену, но о Маше старался не думать.
— Болтают, а о деле нисколько и не думают! — сказал Коля ревниво.
Никифоров внимательно посмотрел на него:
— Втюрился?
— Кто? — покраснел Коля.
— Да уж не я, — заметил Никифоров. Маша ему самому нравилась, но он считал, что ее дворянское происхождение раз и навсегда кладет между ними непреодолимый барьер.
— Ну, и не я! — Коля покраснел еще больше. В словах и тоне Никифорова он безошибочно уловил осуждение, легкую зависть, а главное, непререкаемое требование: не имеешь права, Кондратьев. Подумай и остановись, пока не поздно!
Поняв все это, Коля спасовал. И поэтому сказал: «Ну, и не я!» Потом, много лет спустя, когда в самые трудные минуты Николай Кондратьев ни разу не позволит себе словчить, уйти от ответа, когда непререкаемая честность станет главным законом его жизни, он однажды признается своей жене: «А знаешь, — скажет он ей, — был случай, когда я едва не предал одного человека…» И жена будет успокаивать его.
Оркестр заиграл танго. К Афиногену и Марии подошел хлыщеватый завсегдатай ресторана в визитке, небрежно поклонился:
— Па-азвольте вашу мамзель на тур танго!
— Отвали… — холодно сказал Афиноген и взглянул на Машу.
Она отрицательно покачала головой: этого человека она видела впервые.
— Ага, — хлыщ в раздумье почесал переносицу. — Тогда я без вашего позволения присяду… У меня, собственно, не к вам дело, а к мамзеле. Значит, так: вы, мамзель, пока молчите — до тех пор и дышите. Понятно объяснил?
— Яснее ясного, — Афиноген схватил собеседника за воротник рубашки, притянул к себе. — А теперь — отвали, потому что я сейчас сосчитаю «раз, два, а на счет „три“ у тебя в голове будет дырка. — Афиноген сунул в лицо наглеца ствол нагана.
— Уже ушел, — хлыщ ретировался.
Афиноген незаметно посмотрел на галерею. Никифорова и Коли там уже не было, и Афиноген понял, что они все видели и примут необходимые меры.
— Идемте, я провожу вас, — сказал Афиноген Маше. Вышли в вестибюль. Около медведя стоял Коля.
— Афиноген, дуй на улицу, — сказал он. — Марию Ивановну провожу я.
— Это еще почему? — обиделся Афиноген. — У меня что, нос кривой?
— Да не в этом дело, — рассердился Коля. — Приказ Никифорова. Может быть нападение, а я как-никак раз в пять посильнее. Или нет?
— Нападение? — переспросила Маша. — Я боюсь!
— Со мной? — обиженно спросил Коля. — Несерьезно, барышня.
…Афиноген подошел к Никифорову в тот момент, когда Никифоров инструктировал сотрудников оперативной группы.
— Сейчас они выйдут, — говорил Никифоров. — Разберем их по одному. Товарищам, на которых форма, — вести свой объект до очередного поста и передавать. В свою очередь принявший ведет до следующего поста, ясно? Вот они.
Из ресторана выкатилась ночная компания, человек шесть разношерстно одетых людей. Среди них был и невесть откуда появившийся Плавский. Но Маша уже ушла, и опознать Плавского было некому.
— Вы трое идите за легавым и девчонкой, — приказал Плавский, — остальные за мной…
Бандиты разошлись в разные стороны.
— Эти трое явно пошли за Колей, — встревоженно сказал Афиноген Никифорову. — Что будем делать?
— Коля справится сам, — уверенно сказал Никифоров. — Мы идем каждый за своим. Давай…
Они тоже разошлись.
…Один из сотрудников опергруппы, неудачливый Воробьев, шел за хлыщеватым бандитом — тем самым, который подходил в ресторане к Афиногену и Маше. Бандит шагал торопливо, не оглядываясь. Воробьев не отставал, стараясь оставаться незамеченным. Предчувствие удачи охватило его. Он подумал, что этот тип наверняка приведет его либо к конспиративной квартире, либо к какому-нибудь притону. И останется только запомнить адрес и не медлить с облавой. И тогда — прощай выговор и даже наоборот — всеобщее уважение и почет придут к Воробьеву, и все поймут, что случай на квартире Жичигиных, когда он оставил пост без приказа, поддавшись на провокацию Кутькова, — не более чем досадное недоразумение. А после удачного окончания операции — Воробьев уже иначе, чем удачной, ее и не мыслил, — придет он к себе на завод «Гужон», откуда комсомольская ячейка направила его на работу в МУР, и скажет: не ошиблись вы, братцы, в Воробьеве. Прирожденный сыщик Воробьев, даром, что даже книжечек о Нате Пинкертоне сроду не читал… Да ведь не боги горшки обжигали.
Внезапно хлыщ повернулся и пошел навстречу Воробьеву. И Воробьев растерялся. Вначале он попытался заскочить в подворотню, а когда понял, что бандит видит его, нелепо притворился пьяным.
— Закурить не найдется? — спросил хлыщ.
— Не подходи! Стрелять буду! — нервно крикнул Воробьев, обнажая наган.
— Тю, псих… — махнул рукой хлыщ. — Дурак шталомный…
Воробьев вытер пот со лба и скомандовал:
— Стоять! А руки — подыми вверх!
— Да ты никак грабитель? — фальшивым голосом спросил хлыщ.
— Иди! — приказал Воробьев. — Вперед!
Он не видел, как позади него выросли два темных силуэта. Он не слышал осторожных шагов и щелканья взведенных курков… Он был в упоении своей первой настоящей победой…
Ударили маузеры. Они били залпом… Воробьева отбросило на середину мостовой, он упал и умер на месте, даже не увидев стрелявших…
К убитому подошел Плавский. Спросил, пряча маузер в кобуру:
— Какое сегодня число?
— С утра — двенадцатое, — ответил хлыщ.
— Запомнят мусора эту цифру… — задумчиво сказал Плавский. — Айда за мной, у нас еще много работы… — Он перевернул убитого ногой. — Это — первый… Надо успеть еще одиннадцать…
Плавский посмотрел на хлыща:
— Вон решетка сточной канавы, видишь? Согни ствол у нагана и положи ему на грудь. Торопись!
Коля шагал рядом с Машей молча и отчужденно. И она не обнаруживала желания начать разговор. Коля давно уже заметил преследователей, но был уверен, что в случае чего справится с ними. Он старался прогнать от себя мысль о том, что бандиты могут убить его и Машу. До дома оставалось совсем немного, навстречу попадались прохожие, солдаты. «Пусть преследуют… — рассуждал Коля. — Напасть все равно не посмеют…» Он подумал о том, что нужно задержать бандитов, но имеет ли он право рисковать жизнью Маши? Как-никак — она главный и единственный свидетель, единственная слабая ниточка, которая может привести МУР к Кутькову и его банде…
Коля прислушался: шаги, которые все время звучали на далеком расстоянии, — приблизились. Он незаметно достал кольт и взял Машу за руку.
— Вы… что? — удивилась она.
— Зайдем в подъезд, — сказал Коля.
Как всегда, она начала спорить:
— Зачем? Что за странные идеи приходят вам в голову?
Коля втолкнул ее в подъезд, и сразу же пуля разбила стеклянную филенку входной двери. Маша вскрикнула. Прикрывая ее собой, Коля дважды выстрелил по бандитам — их темные силуэты хорошо просматривались на другой стороне улицы. В ответ один за другим прогремело шесть выстрелов. Два из раскладного маузера, остальные из револьверов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Ладно, — сказал Никифоров. — Они уже мучились. Теперь пойду я, помучаюсь… По-товарищески.
— Староват ты для Марии, — с сомнением сказал Афиноген. — И вообще странно: почему это ты вдруг? А?
— Пошел ты… знаешь куда? — покраснел Никифоров. — Да если бы я только о ней подумать посмел иначе, чем о свидетельнице по делу, — я бы себе сам вот этой самой рукой… — он помахал сжатым кулаком.
— А ты, Коля? — Трепанов спрятал улыбку.
— Я… попробую, — сказал Коля.
— В Коле не так сильна революционная закалка, как в товарище Никифорове, — ехидно заметил Афиноген.
— Ладно, кончили, — прикрикнул Трепанов. — Иди, Коля. Не скрою: надеюсь на тебя. Ты же видишь — наглеют паразиты, а значит, решительная минута приближается.
Едва Коля подошел к дверям квартиры Жичигиных — щелкнул замок, и на площадку выскочила улыбающаяся Маша:
— А я вас в окно увидела! Заходите, сегодня вы опоздали на целых пять минут!
— Начальник задержал, — сказал Коля, закрывая дверь. — Что это вы сегодня какая-то… такая…
— Какая такая? — Она посмотрела на него с плохо скрытым интересом. Что поделаешь. После случая на лестнице, когда Коля, не задумываясь, полез под пули, Маша уже не могла относиться к нему враждебно. И больше того: все чаще и чаще она ловила себя на мысли, что ей интересен этот огромный, сильный парень с соломенными бровями и большими светло-голубыми глазами.
— Не знаю… — Коля пожал плечами. — Озаренная вы какая-то…
Маша подошла к роялю, взяла несколько аккордов. Потом заиграла «Осеннюю песню» Чайковского.
— Какая же у вас сегодня программа? — спросила Маша, не переставая играть.
— Хорошая музыка, — одобрил Коля. — В сердце проникает. А программы нет у меня никакой. Я просто так пришел.
— Вы говорите неправду. — Маша резко опустила крышку рояля, загудели струны.
— Почему же… — Коля улыбнулся. — Еще охранять вас — другой цели у нас нет.
— Понятно… — Она помрачнела. — Как вы живете, Коля? Медведи живут лучше.
— Это почему же?
— Ничем не интересуетесь, никуда не ходите. Пойдемте в клуб поэтов. Там стихи читают, люди интересные. Пойдемте?
— Пойдемте, — кивнул Коля. — Только в ресторан. В «Россию», например.
— В ресторан? — переспросила она. — Вы меня с кем-то путаете.
— Да ни с кем я вас не путаю. Жичигин ваш ходил в «Россию». Пойдемте, посмотрим… Может, вы кого-нибудь и узнаете.
— Прекрасно. Вы идете в ресторан, это соответствует вашему духовному уровню. А я иду слушать стихи. — Маша сдерживалась, и поэтому голос у нее был негромким и ровным.
— Да разве в духовном уровне дело? — возмутился Коля. — Я что, вас на гулянку-пьянку зову?
— К сожалению, нет.
— Почему к сожалению? — удивился Коля. — Путаная вы какая-то. Одни узлы. Так идете? Вы обещали, помните?
— Мало ли что я обещала, — вздохнула Маша. — С вами скучно, оставьте меня в покое…
— Значит, не пойдете? — спросил Коля, закипая.
— А вы как думали? — она смерила его презрительным взглядом.
— Ну и… черт с вами! — не выдержал Коля. — А еще благородную из себя корчите! А в чем ваше благородство? Слова всякие говорить? Словам и попку-дурака выучить можно! А где же совесть?
— Вот вы и показали свое истинное лицо, — торжествующе сказала Маша. — Не лицо, а мурло!
— Ладно, хватит. — Коля встал и направился к дверям. — Я ухожу. Ноги моей здесь больше не будет! Никогда! И вообще, сюда никто больше не придет, кроме Кутькова. Звоните, если что.
— А где же ваше революционное сознание? — спросила она, надувшись, как обиженный ребенок.
Коля остановился и рассмеялся:
— Пойдете в ресторан?
— Пойду, — кивнула Маша. — А с кем?
Трепанов назначил Афиногена.
— В чем твоя задача, браток? — рассуждал Трепанов. — Конечно, можно в ресторан пойти просто так — в кожанке и с кобурой — все равно всех нас знают наперечет. Но, во-вторых, это будет стеснять девушку. Ока, понимаешь, в крайнем случае к звону гусарских шпор приучена, а у тебя ботинки каши просят.
— Уже починил, — обиделся Афиноген.
— Неважно, я в принципе говорю. Поэтому придется тебе, браток, на время стать каким-нибудь балдой, представителем буржуазии… Так, чисто внешне… Иди и подумай, как это сделать.
Афиноген «думал» целый день. В обеденный перерыв Коля увидел, что он мусолит страницы «Поваренной книги» и очень удивился:
— Ты никак борщом хочешь Машу накормить? — насмешливо спросил он. Если сказать по-честному, он немного ревновал. Но с начальником не поспоришь.
— Есть план, — загадочно сказал Афиноген.
После обеда он исчез, а вечером появился у дверей Машиной квартиры, покрутил флажок звонка, назвал пароль. Маша открыла и тут же попыталась захлопнуть дверь: у порога стоял чужой, совершенно незнакомый человек!
— Да я это! — захохотал Афиноген, очень довольный произведенным эффектом. — Я только в буржуазное переоделся, а так это я, Афиноген!
— Однако же, — с сомнением сказала Маша. — Вы случайно в театре никогда не играли?
— Нет, — сказал Афиноген, надевая шапку на рукоять трости. — Но я чувствую в себе неисчислимые способности! А теперь слушайте меня внимательно: приходим, садимся, выпиваем, закусываем. Вы незаметно смотрите по сторонам. Если кого увидите — даете мне сигнал.
— Каким же это образом? — насмешливо спросила Маша.
— Незаметно и естественно, — объяснил Афиноген. — Лучше всего, если вы под столом наступите мне на ногу. Потому что если вы мне подмигнете — это могут заметить и неверно вас понять. Будто вы в меня влюбились.
— Ах, влюбилась… — Маша ядовито улыбнулась. — Я думаю, что нога у вас за этот вечер вспухнет.
— Это… почему? — насупился Афиноген.
— Потому что у меня много знакомых, — с откровенной насмешкой сказала Маша.
— По-моему, вы сейчас придуриваетесь, — обиделся Афиноген. — Все вы прекрасно понимаете, только у вас привычка нос выше головы задирать. Вы — пуп, а все вокруг — пупочки.
— Фу, мерзость какая, — сморщилась Маша. — Сразу видно, что воспитание вы получили в конюшне. Не смейте перебивать даму! Извольте слушать! Сядем за столик — ногти не грызите, локти на скатерть не ставьте, не чавкайте, не орите, не сморкайтесь под стол, не вытирайте нос скатертью и не размахивайте руками. Все поняли?
— Вот ведь странно, — сказал Афиноген. — Бывают же люди, которые всегда и всех обижают. Никак я этого не пойму. На морозе такие родятся или, наоборот, в печке? Все от вас плачут.
— Вы еще не плакали, — многообещающе произнесла Маша.
…До «России» добрались без приключений. В вестибюле Афиноген восхищенно осмотрел чучело медведя с подносом и потрогал его за нос.
— Инвентарь попрошу не лапать! — подскочил швейцар.
— Ладно… — буркнул Афиноген. — Тоже мне…
— Не тоже мне, — завелся швейцар. — А вчера один такой, вылитый вы, медведю хрустальный глаз выбил! А вот поди найди теперь второй такой глаз!
Медведь и вправду был одноглазый. Маша взяла Афиногена под руку и увела в зал.
— С прислугой пререкаются только хамы, — объяснила она Афиногену. — Кто вы внутри — этого я не знаю, но снаружи вы вполне порядочный человек. Так вот, извольте соответствовать!
— Слушаюсь, — поклонился Афиноген, изящно подвигая Маше стул.
Подлетел накрахмаленный официант:
— Столик не обслуживается.
— А какой обслуживается? — Афиноген надменно посмотрел на официанта.
— Не могу знать, — с затаенной насмешкой сказал официант.
— Ах, не можешь знать… — с неожиданно нагловатыми интонациями протянул Афиноген. — А если я тебя, мерзавца, в бараний рог сверну? Пшел, болван!
Мария удивленно раскрыла глаза — она никак не ожидала от Афиногена такой прыти.
— Прощенья просим, — забормотал официант. — Мы вас, того-с, не знаем, новенькие-с вы… Сей же секунд все будет в лучшем виде! Чего изволите?
— Значит так, — сказал Афиноген. — Претаньер, беф-бе-шамель, равиоли, попьеты, кавказское номер двадцать три… Не возражаешь ты, дорогая?
— Нет… дорогой, — запинаясь, произнесла Мария.
Официант сделался зеленым.
— Ваше высокоблагородие, — сказал он с тоской. — Революция была, вы верно изволили забыть? Нет этого ничего. В помине нет!
— Лангет де беф?
— Упаси бог! — официант взмахнул полотенцем.
— Кольбер? Бретон? Субиэ? Вилеруа? — продолжал допрашивать Афиноген. — Что есть, наконец? Отвечай, болван!
— Самогон-с! — официант деликатно кашлянул в кулак. — И для вас, только для вас лично, поверьте, — студень из лошадиных мослов.
— Неси, — кивнул Афиноген.
Официант умчался.
— А я не знала, что вы закончили пажеский корпус, — улыбнулась Мария.
— Вчера весь день перед зеркалом зубрил, — сказал Афиноген. — Слушай… А чего это я ему наговорил? В книжке перевода нет, может, ты знаешь?
Пока шел этот разговор, Коля и Никифоров стояли на галерее и наблюдали за Афиногеном и Марией. Коля мучился, завидовал Афиногену, но о Маше старался не думать.
— Болтают, а о деле нисколько и не думают! — сказал Коля ревниво.
Никифоров внимательно посмотрел на него:
— Втюрился?
— Кто? — покраснел Коля.
— Да уж не я, — заметил Никифоров. Маша ему самому нравилась, но он считал, что ее дворянское происхождение раз и навсегда кладет между ними непреодолимый барьер.
— Ну, и не я! — Коля покраснел еще больше. В словах и тоне Никифорова он безошибочно уловил осуждение, легкую зависть, а главное, непререкаемое требование: не имеешь права, Кондратьев. Подумай и остановись, пока не поздно!
Поняв все это, Коля спасовал. И поэтому сказал: «Ну, и не я!» Потом, много лет спустя, когда в самые трудные минуты Николай Кондратьев ни разу не позволит себе словчить, уйти от ответа, когда непререкаемая честность станет главным законом его жизни, он однажды признается своей жене: «А знаешь, — скажет он ей, — был случай, когда я едва не предал одного человека…» И жена будет успокаивать его.
Оркестр заиграл танго. К Афиногену и Марии подошел хлыщеватый завсегдатай ресторана в визитке, небрежно поклонился:
— Па-азвольте вашу мамзель на тур танго!
— Отвали… — холодно сказал Афиноген и взглянул на Машу.
Она отрицательно покачала головой: этого человека она видела впервые.
— Ага, — хлыщ в раздумье почесал переносицу. — Тогда я без вашего позволения присяду… У меня, собственно, не к вам дело, а к мамзеле. Значит, так: вы, мамзель, пока молчите — до тех пор и дышите. Понятно объяснил?
— Яснее ясного, — Афиноген схватил собеседника за воротник рубашки, притянул к себе. — А теперь — отвали, потому что я сейчас сосчитаю «раз, два, а на счет „три“ у тебя в голове будет дырка. — Афиноген сунул в лицо наглеца ствол нагана.
— Уже ушел, — хлыщ ретировался.
Афиноген незаметно посмотрел на галерею. Никифорова и Коли там уже не было, и Афиноген понял, что они все видели и примут необходимые меры.
— Идемте, я провожу вас, — сказал Афиноген Маше. Вышли в вестибюль. Около медведя стоял Коля.
— Афиноген, дуй на улицу, — сказал он. — Марию Ивановну провожу я.
— Это еще почему? — обиделся Афиноген. — У меня что, нос кривой?
— Да не в этом дело, — рассердился Коля. — Приказ Никифорова. Может быть нападение, а я как-никак раз в пять посильнее. Или нет?
— Нападение? — переспросила Маша. — Я боюсь!
— Со мной? — обиженно спросил Коля. — Несерьезно, барышня.
…Афиноген подошел к Никифорову в тот момент, когда Никифоров инструктировал сотрудников оперативной группы.
— Сейчас они выйдут, — говорил Никифоров. — Разберем их по одному. Товарищам, на которых форма, — вести свой объект до очередного поста и передавать. В свою очередь принявший ведет до следующего поста, ясно? Вот они.
Из ресторана выкатилась ночная компания, человек шесть разношерстно одетых людей. Среди них был и невесть откуда появившийся Плавский. Но Маша уже ушла, и опознать Плавского было некому.
— Вы трое идите за легавым и девчонкой, — приказал Плавский, — остальные за мной…
Бандиты разошлись в разные стороны.
— Эти трое явно пошли за Колей, — встревоженно сказал Афиноген Никифорову. — Что будем делать?
— Коля справится сам, — уверенно сказал Никифоров. — Мы идем каждый за своим. Давай…
Они тоже разошлись.
…Один из сотрудников опергруппы, неудачливый Воробьев, шел за хлыщеватым бандитом — тем самым, который подходил в ресторане к Афиногену и Маше. Бандит шагал торопливо, не оглядываясь. Воробьев не отставал, стараясь оставаться незамеченным. Предчувствие удачи охватило его. Он подумал, что этот тип наверняка приведет его либо к конспиративной квартире, либо к какому-нибудь притону. И останется только запомнить адрес и не медлить с облавой. И тогда — прощай выговор и даже наоборот — всеобщее уважение и почет придут к Воробьеву, и все поймут, что случай на квартире Жичигиных, когда он оставил пост без приказа, поддавшись на провокацию Кутькова, — не более чем досадное недоразумение. А после удачного окончания операции — Воробьев уже иначе, чем удачной, ее и не мыслил, — придет он к себе на завод «Гужон», откуда комсомольская ячейка направила его на работу в МУР, и скажет: не ошиблись вы, братцы, в Воробьеве. Прирожденный сыщик Воробьев, даром, что даже книжечек о Нате Пинкертоне сроду не читал… Да ведь не боги горшки обжигали.
Внезапно хлыщ повернулся и пошел навстречу Воробьеву. И Воробьев растерялся. Вначале он попытался заскочить в подворотню, а когда понял, что бандит видит его, нелепо притворился пьяным.
— Закурить не найдется? — спросил хлыщ.
— Не подходи! Стрелять буду! — нервно крикнул Воробьев, обнажая наган.
— Тю, псих… — махнул рукой хлыщ. — Дурак шталомный…
Воробьев вытер пот со лба и скомандовал:
— Стоять! А руки — подыми вверх!
— Да ты никак грабитель? — фальшивым голосом спросил хлыщ.
— Иди! — приказал Воробьев. — Вперед!
Он не видел, как позади него выросли два темных силуэта. Он не слышал осторожных шагов и щелканья взведенных курков… Он был в упоении своей первой настоящей победой…
Ударили маузеры. Они били залпом… Воробьева отбросило на середину мостовой, он упал и умер на месте, даже не увидев стрелявших…
К убитому подошел Плавский. Спросил, пряча маузер в кобуру:
— Какое сегодня число?
— С утра — двенадцатое, — ответил хлыщ.
— Запомнят мусора эту цифру… — задумчиво сказал Плавский. — Айда за мной, у нас еще много работы… — Он перевернул убитого ногой. — Это — первый… Надо успеть еще одиннадцать…
Плавский посмотрел на хлыща:
— Вон решетка сточной канавы, видишь? Согни ствол у нагана и положи ему на грудь. Торопись!
Коля шагал рядом с Машей молча и отчужденно. И она не обнаруживала желания начать разговор. Коля давно уже заметил преследователей, но был уверен, что в случае чего справится с ними. Он старался прогнать от себя мысль о том, что бандиты могут убить его и Машу. До дома оставалось совсем немного, навстречу попадались прохожие, солдаты. «Пусть преследуют… — рассуждал Коля. — Напасть все равно не посмеют…» Он подумал о том, что нужно задержать бандитов, но имеет ли он право рисковать жизнью Маши? Как-никак — она главный и единственный свидетель, единственная слабая ниточка, которая может привести МУР к Кутькову и его банде…
Коля прислушался: шаги, которые все время звучали на далеком расстоянии, — приблизились. Он незаметно достал кольт и взял Машу за руку.
— Вы… что? — удивилась она.
— Зайдем в подъезд, — сказал Коля.
Как всегда, она начала спорить:
— Зачем? Что за странные идеи приходят вам в голову?
Коля втолкнул ее в подъезд, и сразу же пуля разбила стеклянную филенку входной двери. Маша вскрикнула. Прикрывая ее собой, Коля дважды выстрелил по бандитам — их темные силуэты хорошо просматривались на другой стороне улицы. В ответ один за другим прогремело шесть выстрелов. Два из раскладного маузера, остальные из револьверов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65