Профессиональная деформация. Сотрудники УР тоже нередко делят окружающих на три категории: потенциальные потерпевшие, обвиняемые и осведомители.
– Вот бланк. В соседней комнате напишите объяснение.
Еще три года назад менты всегда писали рапорта. С приходом нового начальника, генерала на букву "П", все чаще не докладывали о своих действиях, а давали объяснения своим поступкам. Практически каждый, на кого приходили жалобы в УСБ, по результатам ее рассмотрения получал взыскание. Независимо от наличия и степени вины. В назидание другим. Чтоб не давал повода к жалобам и служба медом не казалась.
– По поводу?
– По всем поводам. Пишите, потом с вами переговорит начальник отдела. И не забудьте указать, на какие средства вами приобретены две машины, квартира и кто оплачивает ваш сотовый телефон.
– У налоговой инспекции ко мне претензий нет.
– Пишите, – оперативник УСБ многообещающе улыбнулся.
Когда отпустили, Волгин заехал в больницу к Хмарову. Из соображений конспирации делать этого, конечно, не стоило, но, во-первых, именно в этой лечебнице у Сергея были знакомые, и он прошел незаметно для возможных наблюдателей, а во-вторых, если Хмарова намеренно вывели из игры, то какая теперь, к черту, конспирация?
Кроме Вадима в палате дремал старичок с переломами обеих рук. Волгин поставил на тумбочку стандартный набор из фруктов и соков, присел на табуретку. Осведомитель заметил следы побоев на лице куратора и невольно улыбнулся.
– Сильно болит? – спросил Волгин.
– А куда денешься?
– Ленка приходила?
– Была. Она не при делах, факт. Ума не приложу, кто это мог быть.
– Я разговаривал с ребятами из местного отдела. У них уже случались похожие грабежи.
– Да?
– Работает одна группа…
– Подонки!
С операми, на чьей территории был избит Хмаров, Волгин, действительно, успел побеседовать, но аналогичных случаев они припомнить не могли. Нападали в этом районе как и везде, били, снимали куртки и рвали сумки, но чтобы ноги ломать – такого не случалось.
Ничего, маленькая ложь пойдет только на пользу.
– Свидетелей не нашли?
– Откуда?
Хмаров понимающе вздохнул.
– Когда-нибудь этим должно было кончиться. Можно сказать, еще легко отделался.
Из больницы Волгин поехал на работу. Посидел, разбираясь с бумагами, подремал в кресле под мерный стук дождя по подоконнику. Встрепенулся за секунду до того, как подал голос радиотелефон. Сон улетел моментально, еще до того, как послышался голос Валета:
– У меня мало времени. Комсомольская, двенадцать, сорок два. Там двое наших и Паша, его взяли час назад. К вечеру приедет Филин.
– Они с оружием? – спросил Волгин, но Валет уже отключился.
Сорок вторая квартира была на четвертом этаже. Родионов, у которого в этом доме жили знакомые, ушел на разведку. Волгин и Катышев сидели в новой «десятке» ББ, еще четыре опера и два участковых прятались в микроавтобусе, спешно вытребованном у районных экспертов. Катышев волновался, то и дело поглядывая на окна, за которыми что-то происходило: горел свет, мелькали плечистые тени. Теней было две, повыше и пониже.
– Информация верная?
– Посмотрим. – Волгин не испытывал обычного в таких случаях возбуждения, хотелось спать, и он сидел, откинув спинку кресла, следил, как сгорает в пальцах сигарета.
Родионов отсутствовал долго. Подошел к машине сзади – очевидно, из дома выбирался черным ходом и потом кружил по дворам.
– Ну что там? – спросил Катышев.
– Похоже, в точку. Хата съемная, хозяева живут в другом городе. Обычно стоит пустая, иногда но ночам заваливается компания с девочками, гуляют двое-трое суток, потом опять тишина. Сегодня, часа в два, приехали на джипе впятером. Четверо – типично бандитской наружности, и с ними дядька пожилой, то ли пьяный, то ли уколотый чем-то. Двое вскоре уехали, остальные не выходили. Телефона в квартире нет, дверь железная. Я посмотрел: дом рассыплется, она устоит; нечего и думать с той стороны подобраться.
– Да? А что тогда? В окна прыгать у нас пока оснований нет. Да и веревок не найдем.
– Надо спецназ звать. Они запрыгнут.
– А если ошибемся? Мало ли, кто кого привез… И так УСБ треплет.
– Тогда сидим и ждем. – Родионов демонстративно зевнул и, сложив на груди руки, закрыл глаза.
Не прошло и минуты, как ББ получил на пейджер сообщение и, воспользовавшись «трубкой» Волгина («Извини, Серега, свою в кабинете забыл»), позвонил в дежурную часть РУВД. По мере того как он слушал информацию, лицо вытягивалось.
– Ни хрена себе дела! Кто-то позвонил по «02», якобы в этой квартире удерживается заложник.
– В сорок второй? – удивился Волгин, хотя уже понял, в чем дело.
– Ну, блин! Родионов! Твои, что ли, шутки?
– Очень мне надо!
– Спецназа не будет. Дежурный взвод уже задействован в другом районе, остальные выступают перед иностранцами. Иваныч вызвал нам пожарников с лестницей.
– Правильно. Не задержим – так помоемся, – сказал Родионов, приоткрыв один глаз.
– У меня пистолетика нет, – заметил Волгин, глядя в потолок. – Что делать?
– Возьмешь у участковых автомат.
– Пока огнеборцы приедут, станет совсем темно. Что ж, может что-нибудь путное и получится.
– Родионов! – одернул ББ. – Хватит скулить. Иди, проинструктируй остальных. Чтоб под дверь встали и под окна с той стороны, мало ли чего сбросить попытаются. Шагай! И автомат не забудь прихватить.
– Рано суетимся, – вздохнул Родионов, но из машины вышел.
Красный, с белыми полосами ЗИЛ появился только через сорок минут. Натужно ревя мотором, он смял кусты, развернулся на детской площадке и встал у соседнего дома. Выскочившие из кабины пожарники принялись бодро разворачивать брезентовые рукава.
– Зачем нам бочка? – схватился за голову Волгин.
Подошедший незадолго до этого Родионов нетактично заржал.
Катышев скрипнул зубами и побежал разбираться с командиром расчета.
Привлеченные шумом жильцы вставали у окон, но в «нехорошей» квартире пока ничего не происходило: бандиты любопытством не страдали и на улицу не смотрели, занятые своим бандитским делом.
Знать бы, каким именно.
Зажглись первые фонари, и вернулся Катышев, злой и красный.
– У них всего одна лестница на весь город.
– И по ней уже кто-то лазает?
– Не смешно.
– Опять ждем?
– А у тебя есть другие варианты?
– Оставить им повестку.
Зашипела радиостанция. На связь вышел один из участковых, стоявших в подъезде:
– Ну чего, вы скоро?
– Услышишь.
– У меня, между прочим, уже рабочий день кончился.
Дошедший до точки кипения Катышев обложил делового старлея такими матюгами, что не только у него, но и у тех, кто прослушивал милицейскую волну в радиоцентрах главка и ФСБ, у газетчиков и телевизионщиков, искавших в эфире «горячие» новости, завяли уши.
– Зря ты так, Василич. Только внимание привлечем.
– Уже привлекли. «Буря в пустыне», бля! С блеском мигалок, но без сирен, во двор вкатились два патрульных автомобиля.
– А эти куда?
Родионов ржал, не переставая.
– Пускай, хуже не будет. Откуда-то возникла «скорая помощь», встала вплотную к УАЗам. Белые халаты и серые бронежилеты сошлись вместе, перекурили; медсестра осталась с постовыми, врач вернулся в «рафик» и стал читать журнал.
Проблесковые маячки на крышах трех машин работали, не переставая. Посмотрев на это дело, врубил свою мигалку и водитель «пожарки».
– Интересно, они сами что-нибудь понимают? – спросил Волгин.
Катышев смотрел остекленевшим взглядом и тихо ругался.
– Шел четвертый год войны, – сказал Родионов.
– За дверью шевелятся, – сообщил участковый из подъезда. – Что мне делать?
– Улыбайся, – посоветовал Катышев, выходя из ступора.
Когда ожидание стало совсем невыносимым, появилась пожарная лестница. Все проявили активность, даже врач «скорой помощи» вышел, чтобы принять участие в совещании. Его отправили обратно. Медсестру, успевшую подружиться с комвзвода ППС, оставили.
За окнами сорок второй квартиры все было спокойно.
– А они еще там? – усомнился кто-то из оперов.
– Не залезешь – не узнаешь, – отрезал Катышев и выдал Волгину куртку от спецкомплекта «Тень» с яркой надписью «Милиция» на спине. – Одень, пойдешь первым.
– Мне к ним что, задом поворачиваться, чтобы они прочитали?
– Звуком представишься.
– Ты хотел сказать, голосом?
В кухне «сорок второй», до того темной, зажегся свет, и все затаили дыхание. Дважды на занавески легла тень, и во второй раз все разглядели, что человек держит в руках кастрюлю.
– Кипяток готовят. Или смолу.
– Спасибо, друг, – Волгин похлопал незнакомого коллегу по плечу и облачился в «Тень», специально разработанную для операций в условиях ограниченной освещенности; бронежилет, как и прежде, он надевать не стал.
Лестница медленно поднималась к окнам четвертого этажа.
– Как только увидите, что мы подошли, начинайте ломиться в дверь, – отдал последнее указание Катышев и истово, с размахом, перекрестился. – Э-эх! Пошли.
Казалось, что лестница сделана из проволоки. Она гнулась, раскачивалась, скрипела в сочленениях. С детства боявшийся высоты Волгин старался не смотреть вниз, но взгляд то и дело цеплял кусок двора, плоские, задранные кверху лица оставшихся, быстро уменьшавшиеся в размерах крыши патрульных УАЗов, а до окна оставалось еще так далеко…
Позади Сергея тяжело, но неумолимо, как рок, двигался Катышев.
Волгин промахнулся ногой мимо ступени, и сердце оборвалось. Медленно, очень медленно он нащупал стопой перекладину и замер, задержав дыхание.
– Сергеич, – донесся шепот ББ, – Сергеич! Все нормально, ты слышишь меня? Все о'кей.
Если голова кружится – пристегнись наручником, передохни. Чего ты, здесь же невысоко! У тебя, наверное, еще голова от сотряса не отошла. Дыши глубже и вниз не смотри. Все нормально будет.
Дымка в глазах растаяла. Что-то мешало, било по нервам. Повернув голову, Волгин увидел, что приложился щекой к запястью, на котором громко тикают часы. Когда стрелка прошла четверть круга, он полез дальше.
Осторожно поднял голову над подоконником и через щель в занавесках посмотрел в комнату.
В дальнем углу, привязанный к подлокотникам, сидел в кресле пожилой мужчина в толстом свитере и джинсах. На лбу у него была ссадина, из угла рта к подбородку протянулась дорожка запекшейся крови.
На диване, выставив в сторону окна обтянутый зелеными спортивными штанами зад, лежал парень с короткой стрижкой, белобрысый, кажется, один из тех, с кем встречались в овраге. Парень листал журнал.
Волгин встал на ступеньку выше.
– Что там? – прошептал Катышев.
– Идиллия.
В дверь квартиры позвонили. Белобрысый встрепенулся, сел, нашарил под диваном кроссовки. Вошел второй – невысокого роста, плотный, в футболке с портретом Бэтмена.
О чем они говорили, было не слышно.
Снова раздалась трель звонка, потом по железу громыхнули ногами.
Парни открывать не собирались. Белобрысый нервно закурил, «Бэтмен» почесал брюхо и подошел к окну.
Наверное, решил взглянуть, что происходит во дворе.
Потрясение его было велико.
«Бэтмен» попятился и замер, парализованный.
Сделав страшное лицо, Волгин упер ствол автомата в стекло. О высоте он больше не думал.
Команда была понятна без слов, и «Бэтмен», лишенный воли, открыл створки окна.
– Ты чего? – весело удивился белобрысый, шнуруя кроссовки.
«Бэтмен», горестно пожав плечами, отошел в сторону.
Волгин перемахнул подоконник; следом за ним, раскорячившийся как краб, в проеме окна возник Бешеный Бык.
«Бэтмен», неотрывно глядя на автомат, просеменил в угол.
Белобрысый выпрямился возле дивана. Он еще мало что понимал.
– Работает УР! – громыхнул басом ББ и прыгнул.
Его полет был невысок, но страшен по силе разрушительного воздействия. Коленом согнутой ноги он въехал белобрысому в грудь, и белобрысый ушел в аут.
Ста пятнадцатью килограммами веса Катышев потряс рассохшийся паркет, крутанулся на спине, выделывая нечто среднее между кун-фу и брейк-дансом, отколол еще один кульбит и, оказавшись перед сжавшимся «Бэтменом», с такой силой вогнал кулак ему под ребра, что даже Волгину стало больно.
Под окнами, оказывая на задерживаемых психологическое воздействие, взвыли сирены.
– Наручники давай! – проорал Катышев, оседлав «Бэтмена». – Быстрее!
Волгин поторопился. Потом, перекинув автомат за спину, занялся белобрысым.
Когда открыли дверь и впустили остальных членов группы захвата, все было кончено. Когда развязали потерпевшего, запыхавшийся ББ чуть не припаял и ему, но вовремя опомнился и, похлопав мужчину по плечу, произнес:
– Мужайтесь. Самое страшное позади. Напрасно ругают милицию… – И столько было в его голосе праведной горечи, что бывший пленник потупился, покраснел и пробормотал слова благодарности. – Проводите гражданина в машину. И чаем горячим напоите.
Где найти чай, Катышев не пояснил. Закончившего рабочий день участкового он, в отместку за нытье, посадил писать протокол осмотра квартиры. Несколько человек отправились опрашивать соседей, постовые вывели задержанных.
– Надо засаду ставить, – подсказал Волгин. – Хотя мы, конечно, столько шума наделали, что в Москве было слышно.
– Ничего, поставим. Может, и заявится кто-нибудь интересный. Не переоценивай ту публику, Серега. Если б они все были такие умные, то никогда бы не садились.
Гоголем пройдя по опустевшим комнатам, Катышев опрокинул пару стульев, вытряхнул содержимое комода и, опять-таки с волгинской «трубки», отдал распоряжение начальнику УР местного отделения:
– Три человека. С оружием. До утра. Об исполнении доложить.
Ответ зампоура, сославшегося на нехватку личного состава, – они всегда на это ссылаются – воспринят не был.
– Пошли, Серега. Мы свое ело сделали. Оправив камуфляж, Катышев молодцевато перескочил подоконник и начал быстро спускаться по пожарной лестнице.
Удивленный Волгин спустился на лифте.
Ночь прошла очень быстро.
Так бывает, когда ты с любимой женщиной.
А еще так бывает на работе, сколь бы некорректным такое сравнение ни было. На той работе, которая не дает расслабиться, которая требует постоянного внимания, мгновенной реакции, которая заключается в борьбе – физической, интеллектуальной, эмоциональной, – на той работе, к которой привыкаешь, но не становишься к ней равнодушным, потому что ненавидишь и любишь ее одновременно. Система сама выталкивает людей посторонних, а те, кто остался, кто выдержал первый круг, хоть и кричат постоянно: «Да на фига мне это надо? Я себе что, другого места не найду?!» – не уходят, несмотря на мизерную зарплату, постоянные стрессы, неустроенность… Несмотря ни на что.
Прав был старик О'Генри в далеком девятьсот десятом году, хотя и говорил совсем о другом.
Только что за окном была темнота, и город спал. Волгин мотался на обыски, «колол» задержанных, работал с «терпилой», обрывал телефон, составлял документы.
Ночь прошла очень быстро.
Она была отдана борьбе. Той, к которой не становишься равнодушным, той, которая посильнее наркотика.
И в этой борьбе Сергей проиграл.
Под утро ему удалось минут сорок вздремнуть.
Встряхнувшись, он помассировал лицо руками, собрал разбросанные по столу бумаги и отправился на доклад к Катышеву. До начала «сходки» оставалось меньше часа, но начальнику не терпелось узнать результат. Он ночевал дома, но переживать за дело не переставал, кажется, и во сне.
Катышев сидел за столом – в пиджаке с воротником-стоечкой и белой косоворотке, выглядел свежим и отдохнувшим. Как будто и не лазал несколько часов назад по пожарной лестнице, не прыгал в окна. На тумбочке рядом с ним кипел электрочайник.
– Устраивайся поудобнее. – Начальник бросил в чашки пакетики с заваркой. – Вижу, что не массу давил, работал. Как результаты?
– Никак.
Рука с чайником дрогнула, вода пролилась на стол.
– В чем проблемы?
– Во всем. На, почитай.
Катышев посмотрел на бумаги, нахмурился:
– Ты мне так доложи. Так оно, понимаешь, яснее. В чем дело?
– «Терпила» от заявления отказался. Он его не похищал и насильно не удерживал. Старые друзья сыграли добрую шутку, претензий он не имеет.
– А что они?
– Обычное, тупое мясо. Расходный материал из бригады Филина. Бубнят про адвокатов и жалуются на здоровье. Не судимы, из бывших спортсменов. Можно, конечно, укатать их на пятнадцать суток за неповиновение, да что толку? Живут в общаге; мы всю их комнату поставили на уши, но ничего, кроме окаменевших носков, не нашли. В квартиру, где они «терпилу» удерживали, так никто и не приехал, засада впустую отсидела.
– Хреново… Дежурный уже следователя вызвал, прокурорского. Опять, кстати, Костю Поперечного. Должен скоро подъехать.
– Можно давать отбой. Никто этим шахматистам обвинения не предъявит. А хотя – пусть приезжает, все равно этого Пашу надо по делу Локтионовой допрашивать, он же ведь – близкая связь Варламова. Близкая и интересная.
– Говорит что-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Вот бланк. В соседней комнате напишите объяснение.
Еще три года назад менты всегда писали рапорта. С приходом нового начальника, генерала на букву "П", все чаще не докладывали о своих действиях, а давали объяснения своим поступкам. Практически каждый, на кого приходили жалобы в УСБ, по результатам ее рассмотрения получал взыскание. Независимо от наличия и степени вины. В назидание другим. Чтоб не давал повода к жалобам и служба медом не казалась.
– По поводу?
– По всем поводам. Пишите, потом с вами переговорит начальник отдела. И не забудьте указать, на какие средства вами приобретены две машины, квартира и кто оплачивает ваш сотовый телефон.
– У налоговой инспекции ко мне претензий нет.
– Пишите, – оперативник УСБ многообещающе улыбнулся.
Когда отпустили, Волгин заехал в больницу к Хмарову. Из соображений конспирации делать этого, конечно, не стоило, но, во-первых, именно в этой лечебнице у Сергея были знакомые, и он прошел незаметно для возможных наблюдателей, а во-вторых, если Хмарова намеренно вывели из игры, то какая теперь, к черту, конспирация?
Кроме Вадима в палате дремал старичок с переломами обеих рук. Волгин поставил на тумбочку стандартный набор из фруктов и соков, присел на табуретку. Осведомитель заметил следы побоев на лице куратора и невольно улыбнулся.
– Сильно болит? – спросил Волгин.
– А куда денешься?
– Ленка приходила?
– Была. Она не при делах, факт. Ума не приложу, кто это мог быть.
– Я разговаривал с ребятами из местного отдела. У них уже случались похожие грабежи.
– Да?
– Работает одна группа…
– Подонки!
С операми, на чьей территории был избит Хмаров, Волгин, действительно, успел побеседовать, но аналогичных случаев они припомнить не могли. Нападали в этом районе как и везде, били, снимали куртки и рвали сумки, но чтобы ноги ломать – такого не случалось.
Ничего, маленькая ложь пойдет только на пользу.
– Свидетелей не нашли?
– Откуда?
Хмаров понимающе вздохнул.
– Когда-нибудь этим должно было кончиться. Можно сказать, еще легко отделался.
Из больницы Волгин поехал на работу. Посидел, разбираясь с бумагами, подремал в кресле под мерный стук дождя по подоконнику. Встрепенулся за секунду до того, как подал голос радиотелефон. Сон улетел моментально, еще до того, как послышался голос Валета:
– У меня мало времени. Комсомольская, двенадцать, сорок два. Там двое наших и Паша, его взяли час назад. К вечеру приедет Филин.
– Они с оружием? – спросил Волгин, но Валет уже отключился.
Сорок вторая квартира была на четвертом этаже. Родионов, у которого в этом доме жили знакомые, ушел на разведку. Волгин и Катышев сидели в новой «десятке» ББ, еще четыре опера и два участковых прятались в микроавтобусе, спешно вытребованном у районных экспертов. Катышев волновался, то и дело поглядывая на окна, за которыми что-то происходило: горел свет, мелькали плечистые тени. Теней было две, повыше и пониже.
– Информация верная?
– Посмотрим. – Волгин не испытывал обычного в таких случаях возбуждения, хотелось спать, и он сидел, откинув спинку кресла, следил, как сгорает в пальцах сигарета.
Родионов отсутствовал долго. Подошел к машине сзади – очевидно, из дома выбирался черным ходом и потом кружил по дворам.
– Ну что там? – спросил Катышев.
– Похоже, в точку. Хата съемная, хозяева живут в другом городе. Обычно стоит пустая, иногда но ночам заваливается компания с девочками, гуляют двое-трое суток, потом опять тишина. Сегодня, часа в два, приехали на джипе впятером. Четверо – типично бандитской наружности, и с ними дядька пожилой, то ли пьяный, то ли уколотый чем-то. Двое вскоре уехали, остальные не выходили. Телефона в квартире нет, дверь железная. Я посмотрел: дом рассыплется, она устоит; нечего и думать с той стороны подобраться.
– Да? А что тогда? В окна прыгать у нас пока оснований нет. Да и веревок не найдем.
– Надо спецназ звать. Они запрыгнут.
– А если ошибемся? Мало ли, кто кого привез… И так УСБ треплет.
– Тогда сидим и ждем. – Родионов демонстративно зевнул и, сложив на груди руки, закрыл глаза.
Не прошло и минуты, как ББ получил на пейджер сообщение и, воспользовавшись «трубкой» Волгина («Извини, Серега, свою в кабинете забыл»), позвонил в дежурную часть РУВД. По мере того как он слушал информацию, лицо вытягивалось.
– Ни хрена себе дела! Кто-то позвонил по «02», якобы в этой квартире удерживается заложник.
– В сорок второй? – удивился Волгин, хотя уже понял, в чем дело.
– Ну, блин! Родионов! Твои, что ли, шутки?
– Очень мне надо!
– Спецназа не будет. Дежурный взвод уже задействован в другом районе, остальные выступают перед иностранцами. Иваныч вызвал нам пожарников с лестницей.
– Правильно. Не задержим – так помоемся, – сказал Родионов, приоткрыв один глаз.
– У меня пистолетика нет, – заметил Волгин, глядя в потолок. – Что делать?
– Возьмешь у участковых автомат.
– Пока огнеборцы приедут, станет совсем темно. Что ж, может что-нибудь путное и получится.
– Родионов! – одернул ББ. – Хватит скулить. Иди, проинструктируй остальных. Чтоб под дверь встали и под окна с той стороны, мало ли чего сбросить попытаются. Шагай! И автомат не забудь прихватить.
– Рано суетимся, – вздохнул Родионов, но из машины вышел.
Красный, с белыми полосами ЗИЛ появился только через сорок минут. Натужно ревя мотором, он смял кусты, развернулся на детской площадке и встал у соседнего дома. Выскочившие из кабины пожарники принялись бодро разворачивать брезентовые рукава.
– Зачем нам бочка? – схватился за голову Волгин.
Подошедший незадолго до этого Родионов нетактично заржал.
Катышев скрипнул зубами и побежал разбираться с командиром расчета.
Привлеченные шумом жильцы вставали у окон, но в «нехорошей» квартире пока ничего не происходило: бандиты любопытством не страдали и на улицу не смотрели, занятые своим бандитским делом.
Знать бы, каким именно.
Зажглись первые фонари, и вернулся Катышев, злой и красный.
– У них всего одна лестница на весь город.
– И по ней уже кто-то лазает?
– Не смешно.
– Опять ждем?
– А у тебя есть другие варианты?
– Оставить им повестку.
Зашипела радиостанция. На связь вышел один из участковых, стоявших в подъезде:
– Ну чего, вы скоро?
– Услышишь.
– У меня, между прочим, уже рабочий день кончился.
Дошедший до точки кипения Катышев обложил делового старлея такими матюгами, что не только у него, но и у тех, кто прослушивал милицейскую волну в радиоцентрах главка и ФСБ, у газетчиков и телевизионщиков, искавших в эфире «горячие» новости, завяли уши.
– Зря ты так, Василич. Только внимание привлечем.
– Уже привлекли. «Буря в пустыне», бля! С блеском мигалок, но без сирен, во двор вкатились два патрульных автомобиля.
– А эти куда?
Родионов ржал, не переставая.
– Пускай, хуже не будет. Откуда-то возникла «скорая помощь», встала вплотную к УАЗам. Белые халаты и серые бронежилеты сошлись вместе, перекурили; медсестра осталась с постовыми, врач вернулся в «рафик» и стал читать журнал.
Проблесковые маячки на крышах трех машин работали, не переставая. Посмотрев на это дело, врубил свою мигалку и водитель «пожарки».
– Интересно, они сами что-нибудь понимают? – спросил Волгин.
Катышев смотрел остекленевшим взглядом и тихо ругался.
– Шел четвертый год войны, – сказал Родионов.
– За дверью шевелятся, – сообщил участковый из подъезда. – Что мне делать?
– Улыбайся, – посоветовал Катышев, выходя из ступора.
Когда ожидание стало совсем невыносимым, появилась пожарная лестница. Все проявили активность, даже врач «скорой помощи» вышел, чтобы принять участие в совещании. Его отправили обратно. Медсестру, успевшую подружиться с комвзвода ППС, оставили.
За окнами сорок второй квартиры все было спокойно.
– А они еще там? – усомнился кто-то из оперов.
– Не залезешь – не узнаешь, – отрезал Катышев и выдал Волгину куртку от спецкомплекта «Тень» с яркой надписью «Милиция» на спине. – Одень, пойдешь первым.
– Мне к ним что, задом поворачиваться, чтобы они прочитали?
– Звуком представишься.
– Ты хотел сказать, голосом?
В кухне «сорок второй», до того темной, зажегся свет, и все затаили дыхание. Дважды на занавески легла тень, и во второй раз все разглядели, что человек держит в руках кастрюлю.
– Кипяток готовят. Или смолу.
– Спасибо, друг, – Волгин похлопал незнакомого коллегу по плечу и облачился в «Тень», специально разработанную для операций в условиях ограниченной освещенности; бронежилет, как и прежде, он надевать не стал.
Лестница медленно поднималась к окнам четвертого этажа.
– Как только увидите, что мы подошли, начинайте ломиться в дверь, – отдал последнее указание Катышев и истово, с размахом, перекрестился. – Э-эх! Пошли.
Казалось, что лестница сделана из проволоки. Она гнулась, раскачивалась, скрипела в сочленениях. С детства боявшийся высоты Волгин старался не смотреть вниз, но взгляд то и дело цеплял кусок двора, плоские, задранные кверху лица оставшихся, быстро уменьшавшиеся в размерах крыши патрульных УАЗов, а до окна оставалось еще так далеко…
Позади Сергея тяжело, но неумолимо, как рок, двигался Катышев.
Волгин промахнулся ногой мимо ступени, и сердце оборвалось. Медленно, очень медленно он нащупал стопой перекладину и замер, задержав дыхание.
– Сергеич, – донесся шепот ББ, – Сергеич! Все нормально, ты слышишь меня? Все о'кей.
Если голова кружится – пристегнись наручником, передохни. Чего ты, здесь же невысоко! У тебя, наверное, еще голова от сотряса не отошла. Дыши глубже и вниз не смотри. Все нормально будет.
Дымка в глазах растаяла. Что-то мешало, било по нервам. Повернув голову, Волгин увидел, что приложился щекой к запястью, на котором громко тикают часы. Когда стрелка прошла четверть круга, он полез дальше.
Осторожно поднял голову над подоконником и через щель в занавесках посмотрел в комнату.
В дальнем углу, привязанный к подлокотникам, сидел в кресле пожилой мужчина в толстом свитере и джинсах. На лбу у него была ссадина, из угла рта к подбородку протянулась дорожка запекшейся крови.
На диване, выставив в сторону окна обтянутый зелеными спортивными штанами зад, лежал парень с короткой стрижкой, белобрысый, кажется, один из тех, с кем встречались в овраге. Парень листал журнал.
Волгин встал на ступеньку выше.
– Что там? – прошептал Катышев.
– Идиллия.
В дверь квартиры позвонили. Белобрысый встрепенулся, сел, нашарил под диваном кроссовки. Вошел второй – невысокого роста, плотный, в футболке с портретом Бэтмена.
О чем они говорили, было не слышно.
Снова раздалась трель звонка, потом по железу громыхнули ногами.
Парни открывать не собирались. Белобрысый нервно закурил, «Бэтмен» почесал брюхо и подошел к окну.
Наверное, решил взглянуть, что происходит во дворе.
Потрясение его было велико.
«Бэтмен» попятился и замер, парализованный.
Сделав страшное лицо, Волгин упер ствол автомата в стекло. О высоте он больше не думал.
Команда была понятна без слов, и «Бэтмен», лишенный воли, открыл створки окна.
– Ты чего? – весело удивился белобрысый, шнуруя кроссовки.
«Бэтмен», горестно пожав плечами, отошел в сторону.
Волгин перемахнул подоконник; следом за ним, раскорячившийся как краб, в проеме окна возник Бешеный Бык.
«Бэтмен», неотрывно глядя на автомат, просеменил в угол.
Белобрысый выпрямился возле дивана. Он еще мало что понимал.
– Работает УР! – громыхнул басом ББ и прыгнул.
Его полет был невысок, но страшен по силе разрушительного воздействия. Коленом согнутой ноги он въехал белобрысому в грудь, и белобрысый ушел в аут.
Ста пятнадцатью килограммами веса Катышев потряс рассохшийся паркет, крутанулся на спине, выделывая нечто среднее между кун-фу и брейк-дансом, отколол еще один кульбит и, оказавшись перед сжавшимся «Бэтменом», с такой силой вогнал кулак ему под ребра, что даже Волгину стало больно.
Под окнами, оказывая на задерживаемых психологическое воздействие, взвыли сирены.
– Наручники давай! – проорал Катышев, оседлав «Бэтмена». – Быстрее!
Волгин поторопился. Потом, перекинув автомат за спину, занялся белобрысым.
Когда открыли дверь и впустили остальных членов группы захвата, все было кончено. Когда развязали потерпевшего, запыхавшийся ББ чуть не припаял и ему, но вовремя опомнился и, похлопав мужчину по плечу, произнес:
– Мужайтесь. Самое страшное позади. Напрасно ругают милицию… – И столько было в его голосе праведной горечи, что бывший пленник потупился, покраснел и пробормотал слова благодарности. – Проводите гражданина в машину. И чаем горячим напоите.
Где найти чай, Катышев не пояснил. Закончившего рабочий день участкового он, в отместку за нытье, посадил писать протокол осмотра квартиры. Несколько человек отправились опрашивать соседей, постовые вывели задержанных.
– Надо засаду ставить, – подсказал Волгин. – Хотя мы, конечно, столько шума наделали, что в Москве было слышно.
– Ничего, поставим. Может, и заявится кто-нибудь интересный. Не переоценивай ту публику, Серега. Если б они все были такие умные, то никогда бы не садились.
Гоголем пройдя по опустевшим комнатам, Катышев опрокинул пару стульев, вытряхнул содержимое комода и, опять-таки с волгинской «трубки», отдал распоряжение начальнику УР местного отделения:
– Три человека. С оружием. До утра. Об исполнении доложить.
Ответ зампоура, сославшегося на нехватку личного состава, – они всегда на это ссылаются – воспринят не был.
– Пошли, Серега. Мы свое ело сделали. Оправив камуфляж, Катышев молодцевато перескочил подоконник и начал быстро спускаться по пожарной лестнице.
Удивленный Волгин спустился на лифте.
Ночь прошла очень быстро.
Так бывает, когда ты с любимой женщиной.
А еще так бывает на работе, сколь бы некорректным такое сравнение ни было. На той работе, которая не дает расслабиться, которая требует постоянного внимания, мгновенной реакции, которая заключается в борьбе – физической, интеллектуальной, эмоциональной, – на той работе, к которой привыкаешь, но не становишься к ней равнодушным, потому что ненавидишь и любишь ее одновременно. Система сама выталкивает людей посторонних, а те, кто остался, кто выдержал первый круг, хоть и кричат постоянно: «Да на фига мне это надо? Я себе что, другого места не найду?!» – не уходят, несмотря на мизерную зарплату, постоянные стрессы, неустроенность… Несмотря ни на что.
Прав был старик О'Генри в далеком девятьсот десятом году, хотя и говорил совсем о другом.
Только что за окном была темнота, и город спал. Волгин мотался на обыски, «колол» задержанных, работал с «терпилой», обрывал телефон, составлял документы.
Ночь прошла очень быстро.
Она была отдана борьбе. Той, к которой не становишься равнодушным, той, которая посильнее наркотика.
И в этой борьбе Сергей проиграл.
Под утро ему удалось минут сорок вздремнуть.
Встряхнувшись, он помассировал лицо руками, собрал разбросанные по столу бумаги и отправился на доклад к Катышеву. До начала «сходки» оставалось меньше часа, но начальнику не терпелось узнать результат. Он ночевал дома, но переживать за дело не переставал, кажется, и во сне.
Катышев сидел за столом – в пиджаке с воротником-стоечкой и белой косоворотке, выглядел свежим и отдохнувшим. Как будто и не лазал несколько часов назад по пожарной лестнице, не прыгал в окна. На тумбочке рядом с ним кипел электрочайник.
– Устраивайся поудобнее. – Начальник бросил в чашки пакетики с заваркой. – Вижу, что не массу давил, работал. Как результаты?
– Никак.
Рука с чайником дрогнула, вода пролилась на стол.
– В чем проблемы?
– Во всем. На, почитай.
Катышев посмотрел на бумаги, нахмурился:
– Ты мне так доложи. Так оно, понимаешь, яснее. В чем дело?
– «Терпила» от заявления отказался. Он его не похищал и насильно не удерживал. Старые друзья сыграли добрую шутку, претензий он не имеет.
– А что они?
– Обычное, тупое мясо. Расходный материал из бригады Филина. Бубнят про адвокатов и жалуются на здоровье. Не судимы, из бывших спортсменов. Можно, конечно, укатать их на пятнадцать суток за неповиновение, да что толку? Живут в общаге; мы всю их комнату поставили на уши, но ничего, кроме окаменевших носков, не нашли. В квартиру, где они «терпилу» удерживали, так никто и не приехал, засада впустую отсидела.
– Хреново… Дежурный уже следователя вызвал, прокурорского. Опять, кстати, Костю Поперечного. Должен скоро подъехать.
– Можно давать отбой. Никто этим шахматистам обвинения не предъявит. А хотя – пусть приезжает, все равно этого Пашу надо по делу Локтионовой допрашивать, он же ведь – близкая связь Варламова. Близкая и интересная.
– Говорит что-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22