Как только ритуальные вопросы иссякли и можно было переходить ко второй части беседы, коротко звякнул «прямой» телефон и дежурный порадовал Волгина:
– Тебя РУВД ищет. Муженек супружницу ножом запорол. Катышев сказал тебя подключать.
– Взяли мужика?
– В том-то и дело, что нет. Сам заяву по «ноль два» сделал, но пока к нему ехали, одумался и слинял. Пиши адрес…
Можно было бы отвертеться, но Волгин все же поехал, за что и проклинал впоследствии себя, а еще больше – Катышева с его неуемной энергией.
Ситуация была очевидной, но злодей, и правда, подался в бега, так что Волгин застрял до позднего вечера, проверяя адреса его возможного появления. Сергей по телефону связался с Родионовым, и тот пообещал держать ситуацию с Кольской под контролем.
– На экспертизу еще не повезли, машины нет, но никуда она не денется. «Герыч» там чистый, отвечаю. И мужика продержим, сколько надо. Не переживай…
Родионову можно было верить.
Поиски женоубийцы окончились ночью. Он прятался у двоюродной сестры. Пожилая испуганная женщина молча кивнула на шкаф в коридоре, и Катышев, расправив плечи, одним ударом вышиб фанерную створку:
– Вылазь, артист! Пришел твой аншлаг…
В отделении ББ разок врезал мокрушнику в печень, после чего утратил интерес к происходящему и удалился, чтобы грамотно написать сводку о раскрытии.
– Сергеич, ты без меня справишься?
– Будет трудно.
– Опроси его пока, штаны изыми – видишь, все кровью заляпаны. Я распоряжусь, чтобы следака сюда быстрее доставили, он на месте давно уже отработал… Кстати, что за бабу ты утром притащил?
– Подругу Локтионова.
– А на хрена?
– Нам что, «палки» по наркоте не нужны?
– Тоже верно. Правильно мыслишь, Шарапов! Кстати, что с нашим Казариным?
– Удрал ваш Казарин, Анатолий Василич. Не успел я на него дерьма накопать.
– Ё… Ладно, потом разберемся. Баба в каком отделе? Я присмотрю, чтобы не напортачили.
– Присмотри. Там с ней мальчик сидит, так пусть меня дождется.
Опрос задержанного длился недолго.
– Что ж ты так?
– А что я? Она сама первая начала. И не специально я, так получилось!
– Тринадцать ножевых в шею и грудь – не специально. Сама, что ли, на нож падала?
– Начальник! Ну что я, душегуб какой, что ли? Проучить хотел, чтоб не гуляла…
Поперечный давно приехал и сидел в соседнем кабинете, балуясь чаем с баранками.
– Разобрались?
– Ага. Более или менее.
– Признается? Впрочем, может и молчать. Адвокат ему нужен?
– Он и слова-то такого не знает.
– Все равно я вызову дежурного. Чтоб потом никто ничего… Доказухи навалом. Люблю такие дела!
Волгин привел задержанного к следователю, приковал наручниками к батарее и вернулся обратно. Его роль закончилась. Только сейчас он обратил внимание на головную боль и ломоту в спине на месте ушибов, которыми наградил Казарин. Вспомнил и о том, что весь день не ел. Закурил, надеясь никотином перебить голод и боль, сел к телефону.
Родионов ушел домой, но дежурный подтвердил, что Кольская с шофером тоскуют в соседних камерах, а наркота отправлена на экспертизу.
– Давно повезли?
– Да только что. Не знаю, как обратно забирать станем. Бензина пять литров осталось, и уже две заявки «по скандалам» висят…
Экспертно-криминалистическое управление, где проводился экспресс-анализ наркотических веществ, располагалось на окраине города, так что каждый рейс туда превращался в настоящую пытку для дежурного, вынужденного полтора-два Часа выкручиваться без транспорта. Зачастую именно в такие часы на отделение обрушивался шквал всевозможных заявок, от бытовых скандалов до серьезных преступлений, и ссылки на отсутствие автомашины никем не принимались.
– Витя, я все понимаю, но там реальный героин. Много-много героина.
– На дело-то хватит?
– Даже лишнее останется. «Палку» срубите. Волшебное слово «палка». С дежурного их не спрашивают, но все же приятно, когда за смену удается «нарубить» несколько штук. Можно попасть в сводку за успешную организацию работы, на почетное место между начальством и опером, который непосредственно произвел задержание.
– Да? А наш Борисов смотрел, и ему не понравилось.
– Ваш Борисов, извини меня, не эксперт.
– Ладно, сделаем в лучшем виде. Что я, не понимаю, что ли? И Катышев звонил, предупреждал. Водилу тоже придержим, Родионов рапорт написал, что тот сопротивление оказывал. А то сейчас подъезжай, поработаешь до утра.
Ехать не хотелось. Организм требовал горячей пищи, контрастного душа и мягкой постели. Волгин посмотрел на часы: стрелки расплывались перед глазами.
– Нет, не приеду. Дома буду. Если что – звони, тогда сразу подскочу…
* * *
…Сергей проснулся от звонка телефона. Отбросил одеяло и сразу вскочил, думая, что это – дежурный. Чертыхнулся, когда, нашаривая аппарат, столкнул на пол пепельницу.
– Да!
Звонил Родионов. Волгин не сразу его узнал – младший опер был возбужден и почти кричал:
– Их отпустили, обоих.
– Кого? Как отпустили?
– Молча, бля! Якобы экспертиза ничего не дала. Лекарственный препарат с сахарной пудрой. Я что, похож на идиота? Да я героина нюхал больше, чем этот долбаный эксперт! Что они там, обкурились, что ли?
– Я же просил позвонить… – Сергей присел на кровать, чувствуя, как в голове что-то лопнуло и затылок охватила тягучая боль. – Дождись меня, я через полчаса буду.
Когда Волгин приехал, Родионов с мрачным видом стоял на крыльце отделения, демонстративно, с пренебрежением ко всему на свете, пил из бутылки пиво и дымил «Беломором», сплевывая табачные крошки под ноги. Заметив машину, махнул рукой, сбежал по ступеням и сел рядом с Волгиным; одним глотком прикончил бутылку и бросил ее на газон.
– Ур-роды!
– Может, ее саму напарили? Бывает же такое…
– Бывает с пэтэушниками, которые на рынке берут. Я же смотрел – там нормальный героин, грамма на три. И потом, минут двадцать назад встречаю я такого Борисова, местного опера. Не сталкивался с ним? Редкая падаль! «Крышует» по-мелкому, взятки берет, вещдоки у него пропадают… Так вот, он мне навстречу попался, пальчиком погрозил и ухмыляется: «Невинного человека посадить хотели? Знаю я ваши штучки! У Волгина героина нет, он по „убоям“ работает, а у вас, у „наркоманов“, этого добра навалом. Подбрасываете всем подряд, лишь бы „палку“ срубить. Я теперь всех ваших агентов пересажаю». Серега, ты меня знаешь – я в жизни «палки» не рубил! Ни-ког-да! И не буду, не заставит никто, ни Катышев, ни министр. Я работаю, потому что гниль эту ненавижу, и если когда чего и подбрасывал, то всяко не для того, чтобы показатели сделать.
– Успокойся, эмоциями…
– Не успокоюсь я! Не ус-по-ко-юсь!!! Я его чуть не прибил. Повезло ему: начальник мимо проходил, разнял нас. Удавил бы суку! Этот говнюк года не отработал, а уже вторую «девяносто девятую» сменил, с «трубой» ходит, цепь на пузе вот такой толщины. По кабакам центровым шляется, и все ему – как с гуся вода. Когда такое было, Серега? Ладно, я понимаю: зацепили твоего «человека», так подойди по-тихому, попроси. Неужто не договорились бы? Всегда общий язык находили. Но чтобы так, внагляк, подмены строить, да еще и выступать после этого! Да кто он такой? Петух лагерный, он у меня, падла, под шконкой жить будет!
– У него была возможность героин подменить?
– В том-то и дело, что была. Борисов этот, по графику, вчера до одиннадцати дежурил, но раньше времени смотался, а к двенадцати опять подрулил и полночи здесь ошивался. С помдежем о чем-то шептался. Витька, дежурный, нормальный мужик, а помощник у него – еще та падаль.
– А на фига Борисову это надо?
– Ну, извини меня, это только он и Кольская знают. Она тебе вчера денег не предлагала? Вот и думай. А может, и еще что. Она же на его «земле» живет, могли по всяким делам пересекаться. А героин этот наверняка сам кому-то толкнет. Эх, поймать бы его на этом деле!
– Как ты его поймаешь? Разве что морду набить.
– Серега, еще три года назад я такого и представить не мог!
– Посмотрим, что ты еще через три скажешь.
– Я скажу? Да я сегодня же рапорт на пенсию напишу. Хватит с меня этого дерьма. Нахлебался. Вот оно где! На черта мне это терпеть? Петька звал, у него кореш в охранной фирме. Сутки на воротах стоишь, трое пьянствуешь. Значит, так: если Борисов героин толкнуть захочет, мне люди шепнут. Попробуем его прихватить.
Волгин подумал, что начальство в случае «залета» Борисова выносить сор из избы не захочет и предпочтет уволить его «по собственному», не привлекая внимания. Это в том случае, если ситуация будет очевидной. А при малейшей «непонятке» и соответственно последующей «разборке» тот же Катышев, скорее всего, займет сторону молодого перспективного кадра, нежели старого ворчуна.
– Будешь? – Родионов сковырнул пробку с новой бутылки пива.
– Нет. Я еще и не завтракал…
– Одно другому не мешает. Нет, ты подумай… Родионов продолжал бушевать, но Волгин его уже не слушал. Отвернулся к окну, курил и размышлял: «Сам виноват. Как изъяли, надо было не выпускать из рук, самому тащить к экспертам и стоять над душой до результата. Не отвертелась бы, села как миленькая. Или не села – если б разговор состоялся. А что сейчас? Мудак самоуверенный! Если Борисов при делах, то он ей, конечно, растрепал, кто я такой и чем занимаюсь. Тем более, если взял деньги. А может, он и в кабинете водилу предупредить пытался?»
– Сергеич, до прокуратуры подбросишь?
– Чего это ты с утра пораньше?
– По жалобе объясняться. Наркоша один, трижды судимый, накатал, что я у него дверную ручку спер.
– Чего это ты по беспределу пошел?
– Да в хату к нему ломился, он не открыл. Вот я, значит, в отместку и постарался.
– Ты уж поосторожней, без свидетелей работай. Вон, у Борисова постажируйся.
– Да пошел он! Так как, подбросишь? Хотелось зайти в отделение, наехать на дежурного и дождаться Борисова. Но что это даст? Дежурный еще, может, и стреманется для приличия, а Борисова можно пронять только прямым в челюсть. Так что пусть уж лучше все думают, что «убойщик» Волгин пытался срубить побочную, не по его профилю, «палку» и обломался. Может, кто и обманется.
– Поехали.
Оказавшись в прокуратуре, Волгин решил зайти к Поперечному, взять протоколы допросов Казарина и других свидетелей, чтобы сделать копии для себя. Следователя не было, на двери кабинета висела записка: «Буду после обеда», и Волгин хотел уйти, когда услышал голос Катышева.
ББ находился у заместителя прокурора, курировавшего вопросы следствия. Говорил, по своей привычке, громко и убедительно:
– Казарина надо объявлять в розыск. Волгин там кое-что не доработал, но ситуацию можно исправить. Я ему уже сделал втык.
– У Волгина есть какие-то новые соображения.
– Какие? Вы же его знаете, он не умеет признавать свои ошибки. Сплошной бой с тенью! Работник он, конечно, грамотный, и недочеты бывают у всех, но только он упирается до последнего и гнет свою линию. Ему бы напарника толкового, чтоб было с кем спорить, а то варится в своем котле… Так как насчет розыска? Скорее всего, конечно, не найдем мы его никогда, будет вечный «глухарь» висеть, но мало ли.
– Хорошо, я посмотрю еще раз дело. Может, следователь мне не доложил о каких-то обстоятельствах.
– Я очень прошу…
Когда Волгин вышел на улицу, Родионов уже прохаживался возле машины и даже успел разжиться новой бутылочкой пива. Сказывалась старая закалка: количество выпитого никак не отражалось на внешнем облике.
– Выкрутился? – Волгин отключил сигнализацию.
– А то!
– Странно, я всегда считал, что менты, как гнилые орехи, колются.
– Смотря какие менты. Если сами гнилые – то и колются соответственно… А все-таки ты, Сергеич, не по средствам живешь!
– Бывает, грешен.
Приличная автомашина, трехкомнатная квартира, радиотелефон и другие, недоступные при милицейской зарплате, вещи имелись не у одного Волгина – как минимум треть оперов могла похвастаться тем же, но неприятные вопросы почему-то задавались одному Сергею, хотя как раз с ним, казалось бы, все было понятно. При этом никто не считал, сколько денег у него вылетает на работу. Бензин и амортизация машины, оплата труда информаторов – не те копейки, что подкидывает государство, а реальные, соответствующие результату суммы, другие оперрасходы… Когда ехидничал тот же ББ – не волновало, но косые взгляды работяг, вроде Родионова, задевали за живое.
– Не обижайся, Сергеич. Настроение плохое, вот и сказал. Я-то вижу, что ты не на свой карман пашешь. Все равно день загублен – может, сядем где-нибудь, примем по чуть-чуть?
– Нет, Миша, в другой раз. Извини. Сам знаешь, мне лучше не развязываться. Не остановиться будет, а надо еще кое-что сделать.
– Смотри… А я сейчас, если честно, нырну под корягу. С людьми только встречусь, пошепчусь по поводу Борисова. Высади меня здесь, как раз удобно…
* * *
…Катя Багрова, рекомендованная Ларисой как лучшая подруга покойной сестры, вела себя скромно. Без пререканий пустила в квартиру, предложила кофе и коньяк, потом устроилась на диване, поджав под себя ноги, и настроилась больше слушать, чем говорить. Волгин сел в неудобное, футуристического дизайна, жесткое кресло и принялся задавать вопросы, одновременно рассматривая комнату. Жилье может сказать о человеке очень много, в особенности если это не временное пристанище, а своя крепость. По этой причине опер предпочитал опрашивать свидетелей по месту жительства и только потом, если возникала необходимость, вызывать в официальные стены. Впрочем, такой подход хорош при постоянном наличии автотранспорта и времени, чем опера «с земли», заваленные сообщениями о кражах, грабежах, телесных повреждениях и разбоях, как правило, похвастать не могут.
– Жаль Инку. Но ничего удивительного в этом нет. Я, наверное, так же закончу.
– Отчего такой пессимизм?
– От жизни, исключительно от жизни. Хотя мне сейчас, кажется, грех жаловаться. Через три дня умотаю в солнечную Италию и не буду видеть благословенную родину несколько лет. После смерти матери меня здесь уже ничего не держит. Или, по-вашему, я должна голодать, но плакать у родных осин?
– Каждый устраивается как может.
– Вот именно. Один убивает, другие ловят убийцу, а третьи устраиваются. Инна тоже была из тех, кто устраивается. Обычно у нее получалось. Не думаю, что она могла влезть во что-то серьезное. Понятно, что бандиты знакомые у нее были и наверняка при ней о чем-то трепались, но ее эти темы не волновали.
– Я слышал, она вела нечто вроде дневника, в который заносила компромат на своих любовников.
– Весь компромат касался их постельных способностей. Даже если бы они стали говорить о каких-то аферах, Инка ничего бы не поняла. Ее это просто не интересовало. Она искала в жизни удовольствия, а не проблемы.
– Тем не менее не исключено, что при ней могли сболтнуть что-то лишнее. О каком-нибудь банальном убийстве, которое замолотили ее знакомые братки.
– Вы сами в это верите? Ну, сболтнули, допустим. Мало они болтают? Она что, сразу закладывать их побежит?
– А не могла она, при таком раскладе, слегка заняться шантажом?
– Слегка заняться? Хм… Вы мои чувства щадите? Слегка заняться! Ее интересовали не многие вещи, но ими она занималась в полную силу. Никаких слегка.
– Она не собиралась развестись с мужем?
– Был разговор, перед самым моим отъездом. Где-то в первой половине августа. Эдуард нанял какого-то психа следить за ней. Она это заметила, не знаю каким образом, и попросила своих знакомых его проучить. Дяде намяли бока, он после этого пропал, но успел нащелкать какие-то фотографии, которыми Эдик потом ее упрекал. Узнал кого-то из знакомых, я так это поняла. Тогда они и поскандалили. Инка пригрозила, что разведется. Не знаю, насколько это было серьезно. Она и раньше об этом подумывала, но ленилась начинать. В принципе, Эдик ее устраивал. Когда спал зубами к стенке.
– Меня интересуют ее знакомые.
– Тут вам никто не поможет. Ну, ездила я с ней несколько раз в ночной клуб, в сауне бывали, на дискотеке. Я обычно со своими знакомыми приезжала. Видела ее парней, но что толку? Одни имена помню…
– Никогда в это не поверю. Катя. Что, ни с кем никогда?
– Ну, было с одним. Так он сейчас сидит. Летом еще подсел.
– Статья, наверное, веселая? Не пролетарская?
– Изнасилование, кажется. Не помню. Ему там много чего навешали.
– Скажи все-таки, как его звали. Будет возможность – навещу мальчика в тюрьме.
– Да ради Бога! Только от меня привет не передавайте.
– Он, часом, не из Эдиковой «крыши»?
– Кстати, по-моему, оттуда, – впервые за весь разговор Катя посмотрела на опера с интересом. – Кажется, у него какой-то «Филин» старший. Говорили про него… А как вы догадались?
– Случайно. А фотографа эти же ребята отрихтовали?
– Не знаю. Наверное. Но Женя к тому времени уже сидел. Не знаю, сказать или нет?
– Решай сама. Могу только пообещать, что информация, которая может тебе навредить, останется между нами. Если нельзя будет ее использовать, не подставив тебя, я ее в ход не пущу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Тебя РУВД ищет. Муженек супружницу ножом запорол. Катышев сказал тебя подключать.
– Взяли мужика?
– В том-то и дело, что нет. Сам заяву по «ноль два» сделал, но пока к нему ехали, одумался и слинял. Пиши адрес…
Можно было бы отвертеться, но Волгин все же поехал, за что и проклинал впоследствии себя, а еще больше – Катышева с его неуемной энергией.
Ситуация была очевидной, но злодей, и правда, подался в бега, так что Волгин застрял до позднего вечера, проверяя адреса его возможного появления. Сергей по телефону связался с Родионовым, и тот пообещал держать ситуацию с Кольской под контролем.
– На экспертизу еще не повезли, машины нет, но никуда она не денется. «Герыч» там чистый, отвечаю. И мужика продержим, сколько надо. Не переживай…
Родионову можно было верить.
Поиски женоубийцы окончились ночью. Он прятался у двоюродной сестры. Пожилая испуганная женщина молча кивнула на шкаф в коридоре, и Катышев, расправив плечи, одним ударом вышиб фанерную створку:
– Вылазь, артист! Пришел твой аншлаг…
В отделении ББ разок врезал мокрушнику в печень, после чего утратил интерес к происходящему и удалился, чтобы грамотно написать сводку о раскрытии.
– Сергеич, ты без меня справишься?
– Будет трудно.
– Опроси его пока, штаны изыми – видишь, все кровью заляпаны. Я распоряжусь, чтобы следака сюда быстрее доставили, он на месте давно уже отработал… Кстати, что за бабу ты утром притащил?
– Подругу Локтионова.
– А на хрена?
– Нам что, «палки» по наркоте не нужны?
– Тоже верно. Правильно мыслишь, Шарапов! Кстати, что с нашим Казариным?
– Удрал ваш Казарин, Анатолий Василич. Не успел я на него дерьма накопать.
– Ё… Ладно, потом разберемся. Баба в каком отделе? Я присмотрю, чтобы не напортачили.
– Присмотри. Там с ней мальчик сидит, так пусть меня дождется.
Опрос задержанного длился недолго.
– Что ж ты так?
– А что я? Она сама первая начала. И не специально я, так получилось!
– Тринадцать ножевых в шею и грудь – не специально. Сама, что ли, на нож падала?
– Начальник! Ну что я, душегуб какой, что ли? Проучить хотел, чтоб не гуляла…
Поперечный давно приехал и сидел в соседнем кабинете, балуясь чаем с баранками.
– Разобрались?
– Ага. Более или менее.
– Признается? Впрочем, может и молчать. Адвокат ему нужен?
– Он и слова-то такого не знает.
– Все равно я вызову дежурного. Чтоб потом никто ничего… Доказухи навалом. Люблю такие дела!
Волгин привел задержанного к следователю, приковал наручниками к батарее и вернулся обратно. Его роль закончилась. Только сейчас он обратил внимание на головную боль и ломоту в спине на месте ушибов, которыми наградил Казарин. Вспомнил и о том, что весь день не ел. Закурил, надеясь никотином перебить голод и боль, сел к телефону.
Родионов ушел домой, но дежурный подтвердил, что Кольская с шофером тоскуют в соседних камерах, а наркота отправлена на экспертизу.
– Давно повезли?
– Да только что. Не знаю, как обратно забирать станем. Бензина пять литров осталось, и уже две заявки «по скандалам» висят…
Экспертно-криминалистическое управление, где проводился экспресс-анализ наркотических веществ, располагалось на окраине города, так что каждый рейс туда превращался в настоящую пытку для дежурного, вынужденного полтора-два Часа выкручиваться без транспорта. Зачастую именно в такие часы на отделение обрушивался шквал всевозможных заявок, от бытовых скандалов до серьезных преступлений, и ссылки на отсутствие автомашины никем не принимались.
– Витя, я все понимаю, но там реальный героин. Много-много героина.
– На дело-то хватит?
– Даже лишнее останется. «Палку» срубите. Волшебное слово «палка». С дежурного их не спрашивают, но все же приятно, когда за смену удается «нарубить» несколько штук. Можно попасть в сводку за успешную организацию работы, на почетное место между начальством и опером, который непосредственно произвел задержание.
– Да? А наш Борисов смотрел, и ему не понравилось.
– Ваш Борисов, извини меня, не эксперт.
– Ладно, сделаем в лучшем виде. Что я, не понимаю, что ли? И Катышев звонил, предупреждал. Водилу тоже придержим, Родионов рапорт написал, что тот сопротивление оказывал. А то сейчас подъезжай, поработаешь до утра.
Ехать не хотелось. Организм требовал горячей пищи, контрастного душа и мягкой постели. Волгин посмотрел на часы: стрелки расплывались перед глазами.
– Нет, не приеду. Дома буду. Если что – звони, тогда сразу подскочу…
* * *
…Сергей проснулся от звонка телефона. Отбросил одеяло и сразу вскочил, думая, что это – дежурный. Чертыхнулся, когда, нашаривая аппарат, столкнул на пол пепельницу.
– Да!
Звонил Родионов. Волгин не сразу его узнал – младший опер был возбужден и почти кричал:
– Их отпустили, обоих.
– Кого? Как отпустили?
– Молча, бля! Якобы экспертиза ничего не дала. Лекарственный препарат с сахарной пудрой. Я что, похож на идиота? Да я героина нюхал больше, чем этот долбаный эксперт! Что они там, обкурились, что ли?
– Я же просил позвонить… – Сергей присел на кровать, чувствуя, как в голове что-то лопнуло и затылок охватила тягучая боль. – Дождись меня, я через полчаса буду.
Когда Волгин приехал, Родионов с мрачным видом стоял на крыльце отделения, демонстративно, с пренебрежением ко всему на свете, пил из бутылки пиво и дымил «Беломором», сплевывая табачные крошки под ноги. Заметив машину, махнул рукой, сбежал по ступеням и сел рядом с Волгиным; одним глотком прикончил бутылку и бросил ее на газон.
– Ур-роды!
– Может, ее саму напарили? Бывает же такое…
– Бывает с пэтэушниками, которые на рынке берут. Я же смотрел – там нормальный героин, грамма на три. И потом, минут двадцать назад встречаю я такого Борисова, местного опера. Не сталкивался с ним? Редкая падаль! «Крышует» по-мелкому, взятки берет, вещдоки у него пропадают… Так вот, он мне навстречу попался, пальчиком погрозил и ухмыляется: «Невинного человека посадить хотели? Знаю я ваши штучки! У Волгина героина нет, он по „убоям“ работает, а у вас, у „наркоманов“, этого добра навалом. Подбрасываете всем подряд, лишь бы „палку“ срубить. Я теперь всех ваших агентов пересажаю». Серега, ты меня знаешь – я в жизни «палки» не рубил! Ни-ког-да! И не буду, не заставит никто, ни Катышев, ни министр. Я работаю, потому что гниль эту ненавижу, и если когда чего и подбрасывал, то всяко не для того, чтобы показатели сделать.
– Успокойся, эмоциями…
– Не успокоюсь я! Не ус-по-ко-юсь!!! Я его чуть не прибил. Повезло ему: начальник мимо проходил, разнял нас. Удавил бы суку! Этот говнюк года не отработал, а уже вторую «девяносто девятую» сменил, с «трубой» ходит, цепь на пузе вот такой толщины. По кабакам центровым шляется, и все ему – как с гуся вода. Когда такое было, Серега? Ладно, я понимаю: зацепили твоего «человека», так подойди по-тихому, попроси. Неужто не договорились бы? Всегда общий язык находили. Но чтобы так, внагляк, подмены строить, да еще и выступать после этого! Да кто он такой? Петух лагерный, он у меня, падла, под шконкой жить будет!
– У него была возможность героин подменить?
– В том-то и дело, что была. Борисов этот, по графику, вчера до одиннадцати дежурил, но раньше времени смотался, а к двенадцати опять подрулил и полночи здесь ошивался. С помдежем о чем-то шептался. Витька, дежурный, нормальный мужик, а помощник у него – еще та падаль.
– А на фига Борисову это надо?
– Ну, извини меня, это только он и Кольская знают. Она тебе вчера денег не предлагала? Вот и думай. А может, и еще что. Она же на его «земле» живет, могли по всяким делам пересекаться. А героин этот наверняка сам кому-то толкнет. Эх, поймать бы его на этом деле!
– Как ты его поймаешь? Разве что морду набить.
– Серега, еще три года назад я такого и представить не мог!
– Посмотрим, что ты еще через три скажешь.
– Я скажу? Да я сегодня же рапорт на пенсию напишу. Хватит с меня этого дерьма. Нахлебался. Вот оно где! На черта мне это терпеть? Петька звал, у него кореш в охранной фирме. Сутки на воротах стоишь, трое пьянствуешь. Значит, так: если Борисов героин толкнуть захочет, мне люди шепнут. Попробуем его прихватить.
Волгин подумал, что начальство в случае «залета» Борисова выносить сор из избы не захочет и предпочтет уволить его «по собственному», не привлекая внимания. Это в том случае, если ситуация будет очевидной. А при малейшей «непонятке» и соответственно последующей «разборке» тот же Катышев, скорее всего, займет сторону молодого перспективного кадра, нежели старого ворчуна.
– Будешь? – Родионов сковырнул пробку с новой бутылки пива.
– Нет. Я еще и не завтракал…
– Одно другому не мешает. Нет, ты подумай… Родионов продолжал бушевать, но Волгин его уже не слушал. Отвернулся к окну, курил и размышлял: «Сам виноват. Как изъяли, надо было не выпускать из рук, самому тащить к экспертам и стоять над душой до результата. Не отвертелась бы, села как миленькая. Или не села – если б разговор состоялся. А что сейчас? Мудак самоуверенный! Если Борисов при делах, то он ей, конечно, растрепал, кто я такой и чем занимаюсь. Тем более, если взял деньги. А может, он и в кабинете водилу предупредить пытался?»
– Сергеич, до прокуратуры подбросишь?
– Чего это ты с утра пораньше?
– По жалобе объясняться. Наркоша один, трижды судимый, накатал, что я у него дверную ручку спер.
– Чего это ты по беспределу пошел?
– Да в хату к нему ломился, он не открыл. Вот я, значит, в отместку и постарался.
– Ты уж поосторожней, без свидетелей работай. Вон, у Борисова постажируйся.
– Да пошел он! Так как, подбросишь? Хотелось зайти в отделение, наехать на дежурного и дождаться Борисова. Но что это даст? Дежурный еще, может, и стреманется для приличия, а Борисова можно пронять только прямым в челюсть. Так что пусть уж лучше все думают, что «убойщик» Волгин пытался срубить побочную, не по его профилю, «палку» и обломался. Может, кто и обманется.
– Поехали.
Оказавшись в прокуратуре, Волгин решил зайти к Поперечному, взять протоколы допросов Казарина и других свидетелей, чтобы сделать копии для себя. Следователя не было, на двери кабинета висела записка: «Буду после обеда», и Волгин хотел уйти, когда услышал голос Катышева.
ББ находился у заместителя прокурора, курировавшего вопросы следствия. Говорил, по своей привычке, громко и убедительно:
– Казарина надо объявлять в розыск. Волгин там кое-что не доработал, но ситуацию можно исправить. Я ему уже сделал втык.
– У Волгина есть какие-то новые соображения.
– Какие? Вы же его знаете, он не умеет признавать свои ошибки. Сплошной бой с тенью! Работник он, конечно, грамотный, и недочеты бывают у всех, но только он упирается до последнего и гнет свою линию. Ему бы напарника толкового, чтоб было с кем спорить, а то варится в своем котле… Так как насчет розыска? Скорее всего, конечно, не найдем мы его никогда, будет вечный «глухарь» висеть, но мало ли.
– Хорошо, я посмотрю еще раз дело. Может, следователь мне не доложил о каких-то обстоятельствах.
– Я очень прошу…
Когда Волгин вышел на улицу, Родионов уже прохаживался возле машины и даже успел разжиться новой бутылочкой пива. Сказывалась старая закалка: количество выпитого никак не отражалось на внешнем облике.
– Выкрутился? – Волгин отключил сигнализацию.
– А то!
– Странно, я всегда считал, что менты, как гнилые орехи, колются.
– Смотря какие менты. Если сами гнилые – то и колются соответственно… А все-таки ты, Сергеич, не по средствам живешь!
– Бывает, грешен.
Приличная автомашина, трехкомнатная квартира, радиотелефон и другие, недоступные при милицейской зарплате, вещи имелись не у одного Волгина – как минимум треть оперов могла похвастаться тем же, но неприятные вопросы почему-то задавались одному Сергею, хотя как раз с ним, казалось бы, все было понятно. При этом никто не считал, сколько денег у него вылетает на работу. Бензин и амортизация машины, оплата труда информаторов – не те копейки, что подкидывает государство, а реальные, соответствующие результату суммы, другие оперрасходы… Когда ехидничал тот же ББ – не волновало, но косые взгляды работяг, вроде Родионова, задевали за живое.
– Не обижайся, Сергеич. Настроение плохое, вот и сказал. Я-то вижу, что ты не на свой карман пашешь. Все равно день загублен – может, сядем где-нибудь, примем по чуть-чуть?
– Нет, Миша, в другой раз. Извини. Сам знаешь, мне лучше не развязываться. Не остановиться будет, а надо еще кое-что сделать.
– Смотри… А я сейчас, если честно, нырну под корягу. С людьми только встречусь, пошепчусь по поводу Борисова. Высади меня здесь, как раз удобно…
* * *
…Катя Багрова, рекомендованная Ларисой как лучшая подруга покойной сестры, вела себя скромно. Без пререканий пустила в квартиру, предложила кофе и коньяк, потом устроилась на диване, поджав под себя ноги, и настроилась больше слушать, чем говорить. Волгин сел в неудобное, футуристического дизайна, жесткое кресло и принялся задавать вопросы, одновременно рассматривая комнату. Жилье может сказать о человеке очень много, в особенности если это не временное пристанище, а своя крепость. По этой причине опер предпочитал опрашивать свидетелей по месту жительства и только потом, если возникала необходимость, вызывать в официальные стены. Впрочем, такой подход хорош при постоянном наличии автотранспорта и времени, чем опера «с земли», заваленные сообщениями о кражах, грабежах, телесных повреждениях и разбоях, как правило, похвастать не могут.
– Жаль Инку. Но ничего удивительного в этом нет. Я, наверное, так же закончу.
– Отчего такой пессимизм?
– От жизни, исключительно от жизни. Хотя мне сейчас, кажется, грех жаловаться. Через три дня умотаю в солнечную Италию и не буду видеть благословенную родину несколько лет. После смерти матери меня здесь уже ничего не держит. Или, по-вашему, я должна голодать, но плакать у родных осин?
– Каждый устраивается как может.
– Вот именно. Один убивает, другие ловят убийцу, а третьи устраиваются. Инна тоже была из тех, кто устраивается. Обычно у нее получалось. Не думаю, что она могла влезть во что-то серьезное. Понятно, что бандиты знакомые у нее были и наверняка при ней о чем-то трепались, но ее эти темы не волновали.
– Я слышал, она вела нечто вроде дневника, в который заносила компромат на своих любовников.
– Весь компромат касался их постельных способностей. Даже если бы они стали говорить о каких-то аферах, Инка ничего бы не поняла. Ее это просто не интересовало. Она искала в жизни удовольствия, а не проблемы.
– Тем не менее не исключено, что при ней могли сболтнуть что-то лишнее. О каком-нибудь банальном убийстве, которое замолотили ее знакомые братки.
– Вы сами в это верите? Ну, сболтнули, допустим. Мало они болтают? Она что, сразу закладывать их побежит?
– А не могла она, при таком раскладе, слегка заняться шантажом?
– Слегка заняться? Хм… Вы мои чувства щадите? Слегка заняться! Ее интересовали не многие вещи, но ими она занималась в полную силу. Никаких слегка.
– Она не собиралась развестись с мужем?
– Был разговор, перед самым моим отъездом. Где-то в первой половине августа. Эдуард нанял какого-то психа следить за ней. Она это заметила, не знаю каким образом, и попросила своих знакомых его проучить. Дяде намяли бока, он после этого пропал, но успел нащелкать какие-то фотографии, которыми Эдик потом ее упрекал. Узнал кого-то из знакомых, я так это поняла. Тогда они и поскандалили. Инка пригрозила, что разведется. Не знаю, насколько это было серьезно. Она и раньше об этом подумывала, но ленилась начинать. В принципе, Эдик ее устраивал. Когда спал зубами к стенке.
– Меня интересуют ее знакомые.
– Тут вам никто не поможет. Ну, ездила я с ней несколько раз в ночной клуб, в сауне бывали, на дискотеке. Я обычно со своими знакомыми приезжала. Видела ее парней, но что толку? Одни имена помню…
– Никогда в это не поверю. Катя. Что, ни с кем никогда?
– Ну, было с одним. Так он сейчас сидит. Летом еще подсел.
– Статья, наверное, веселая? Не пролетарская?
– Изнасилование, кажется. Не помню. Ему там много чего навешали.
– Скажи все-таки, как его звали. Будет возможность – навещу мальчика в тюрьме.
– Да ради Бога! Только от меня привет не передавайте.
– Он, часом, не из Эдиковой «крыши»?
– Кстати, по-моему, оттуда, – впервые за весь разговор Катя посмотрела на опера с интересом. – Кажется, у него какой-то «Филин» старший. Говорили про него… А как вы догадались?
– Случайно. А фотографа эти же ребята отрихтовали?
– Не знаю. Наверное. Но Женя к тому времени уже сидел. Не знаю, сказать или нет?
– Решай сама. Могу только пообещать, что информация, которая может тебе навредить, останется между нами. Если нельзя будет ее использовать, не подставив тебя, я ее в ход не пущу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22