А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Между прочим, она на тридцать лет моложе его…
— А откуда у Тараданкина такие средства?
— Цветочки, Захар Петрович. Летом — гладиолусы, розы, зимой — гвоздики. Между прочим, даже в областной центр возят. А в «ЗИМ» знаете сколько помещается? Удобрения можно возить мешками. У Тараданкина были «Жигули», сменял на этого битюга… Соседи говорят, свою старуху эксплуатировал почище помещика. У него до теперешней гренадерши была другая жена. Надорвалась, говорят, на цветах. Померла года четыре назад. В общем, куркуль, каких поискать. Богато живёт. В квартире хрустальные люстры, шикарная обстановка, дорогие ковры. Но, сдаётся, он не только с цветочков нектар снимает. Когда мы производили обыск, в мебельной стенке нашли тысячу восемьсот двадцать четыре рубля. И что странно, вся сумма рублями… Считать устали…
— Рублями? — удивился я.
— Вот именно. Железными и бумажными. Я спрашиваю у Тараданкиной: почему одни рубли? А она в ответ: такими Кузьме Платоновичу дают. Я спрашиваю: кто, за что? Она спохватилась, что явно сболтнула лишнее. Я стал настойчивее, строже. В конце концов она заявила: теперь, говорит, везде давать надо… Телевизор починить — пятёрку мастеру, в ателье — закройщику дай. А за семена и луковицы дерут как хотят… Все, по её словам, «берут». А вот Тараданкину сами дают. Те, кто воруют на сотни.
— Ну а кто именно? — спросил я.
— Так конкретно и не сказала. И без этого ясно: дело тут нечистое… Старший лейтенант отвёл меня в сторонку и сказал, как это он сразу не вспомнил, что в прошлом году была одна история, связанная с именем Тараданкина. Он увидел на стене фотографию, и история всплыла в памяти. Как объяснил Фадеев, в прошлом году к ним в ОБХСС поступил акт, подписанный вахтёром Тараданкиным. О том, что на проходной спиртового завода был задержан рабочий с двумя бутылками спирта. Звать этого рабочего Егор Суржиков. Вызвали его в милицию. Суржиков клянётся-божится, что не воровал. Как попали бутылки в его сумку, не знает.
— А кем работает Суржиков?
— Техником… В общем, в милиции решили дела не заводить, передали в товарищеский суд. И ещё Фадеев вспомнил, что Тараданкин старался утопить парня. Очень старался. Теперь эта история показалась инспектору подозрительной. Тем более Суржикову дали отличную характеристику, в «комсомольском прожекторе» состоял. Только из армии вернулся. Имеет значок отличника боевой и политической подготовки.
Следователь замолчал.
— Ну и что вы решили? — спросил я.
— Фадеев поехал разыскивать этого Суржикова. А я — вот сюда. С Тараданкиной. Сказал ей: надо кое-что уточнить. Понимаете, не хочется, чтобы она встретилась с мужем или созвонилась и рассказала об обыске.
Я одобрил тактику следователя и инспектора ОБХСС. Потому что и нам, и в милицию поступали сигналы, что с завода уходил налево спирт. В нашем городе он стал чем-то вроде конвертируемой валюты. Спиртом расплачиваются за ремонт квартиры, за другие услуги. И ещё одна беда: как заберёт милиция пьяных подростков, они говорят, что пили спирт…
Я попросил следователя зайти вместе с Фадеевым, как только он объявится. Инспектор приехал через полчаса. Орлов и Фадеев зашли ко мне с невысоким пареньком в выгоревшей солдатской гимнастёрке.
Он был взволнован. И опять стал оправдываться, что те бутылки спирта, с которыми его задержали на проходной, он не воровал.
— Как же вы не почувствовали тяжести этих бутылок в сумке? — спросил следователь.
— Так у меня там были книги, продукты…
— Что вы сами думаете по этому поводу? — спросил я.
— Подсунули, товарищ прокурор. И голову даю наотрез, это дело Тараданкина! Отомстил мне.
— За что? — поинтересовался я.
— Да за то, что я рассказал на собрании о его делишках. Если Тараданкин стоит на проходной, выноси спирта сколько душе угодно!
— Как это? — удивился следователь.
— Опусти рубль в щёлочку и иди себе спокойно. Он все здорово оборудовал…
Я, Орлов и Фадеев переглянулись. А Суржиков объяснил:
— Значит, у вахтёра будочка при выходе. Сверху до половины — стекло. Со стороны заводского двора в деревянной стенке Тараданкин проделал отверстие, щель такую. Сидит, смотрит через стекло, кто идёт на выход. Если бросили рубль в Ту щель, обыскивать не будет. Под этим отверстием у него мешочек приспособлен… Раньше ребята издевались: кто болт бросит, кто бумажку с ругательными словами. Так Тараданкин заменил мешочек целлофановым пакетом. Чтобы видно было, деньги ли бросают или что другое…
— Невероятно! — вырвалось у Орлова.
— Ну и прохвост, — подхватил старший лейтенант.
— Почему же вы не выведете его на чистую воду? — спросил я.
— Как же, выведешь, — хмуро произнёс Суржиков. — Я вот высунулся на собрании… А что из этого получилось? Тараданкин и его дружки, которые вёдрами тащат спирт, устроили мне такое… — Он стал загибать пальцы. — Из «прожектористов» меня выгнали. Тринадцатой зарплаты лишили. Да ещё опозорили на весь город. А Пашке Звягинцеву, что тоже выступил против Тараданкина, в переулке тёмную устроили. Отделали так, что месяц бюллетенил.
— Так вы бы пошли к директору, — сказал Орлов.
— Наш директор у Тараданкина на именинах и по праздникам коньячком балуется…
…В тот же вечер работниками ОБХСС была проведена операция по разоблачению Тараданкина. К ней привлекли несколько добровольцев-помощников из числа работников завода. Им раздали обработанные особым составом деньги — железные и бумажные рубли. Под светом специальной лампы этот состав начинал светиться.
Около одиннадцати часов вечера я с Орловым поехал на завод. К этому времени туда был вызван начальник охраны, приглашены понятые.
Тараданкин уже успел наверняка собрать свою «дань». Его попросили пройти в помещение, примыкающее к проходной. В тёплой дежурке уютно кипел на электроплитке чайник, тихо звучало радио. Вахтёр, видимо, собирался вскоре поужинать.
Понятым объяснили, зачем их просят присутствовать при обыске вахтёра. Затем Тараданкину предложили выложить на стол содержимое карманов. Он выложил на стол несколько скомканных бумажных, а также металлических рублей.
Включили специальную лампу. И тут же в напряжённой тишине раздался смешок: не выдержали понятые. Руки у вахтёра светились. Брюки и тужурка тоже. Он от волнения вытер рукой лоб. И тот тоже засветился. Скоро Тараданкин весь фосфорисцировал.
— Как ангел небесный, — произнёс один из понятых.
Вначале Тараданкин пытался отрицать вымогательство рублей у «несунов», а потом вынужден был признать, что после каждой вечерней смены он приносил домой пятьдесят, а то и больше рублей. Так продолжалось не один год. Вот почему он не спешил на пенсию, хотя давно мог бы уйти… Признал и факт провокации с Суржиковым… Оказывается, у Тараданкина было два-три «своих человека», которых он не проверял, но зато они готовы были выполнить его любое «задание» — устроить провокацию, а то и просто избить того, кто попытается Тараданкину сказать нелицеприятное или взглянуть на него не так…
Я слушал и удивлялся: как же все это могло длиться годами? Почему? Почему люди терпели, молчали, соглашались? Почему не сообщали, в частности, в прокуратуру? Неужели больше верили в силу Тараданкиных и меньше в силу закона? Надо же завтра прийти сюда на завод и во всем разобраться, поговорить с коллективом, с администрацией и представителями общественных организаций. Непременно. И доложить об этом в райком партии…
На допросе Тараданкин признался и в том, что преподнёс председателю ЖСК «Салют» Щербакову магнитофон «Весна». Корнеев за посредничество получил двести пятьдесят рублей. Он же и намекнул вахтёру, что Дроздов желал бы заиметь иностранный магнитофон. Корнеев показал Тараданкину фирменную кассету от «Грюндига» и «пошутил»: есть, мол, уздечка, только лошади к ней не хватает. Тараданкин специально поехал в Москву. Ему пришлось несколько дней потолкаться по комиссионкам, прежде чем он отыскал то, что так возжелал заполучить Дроздов. Тараданкина арестовали.
Вот так, по следам одного письма честного, принципиального человека, который не представляет себе жизнь без поиска справедливости, удалось вытащить на свет божий и довести до суда целый «букет» преступников. Опасных преступников.
Но и после вынесения им приговора рано было ставить точку. Следовало разобраться: почему, из-за чьего упущения все эти преступления могли быть совершены? Чья бдительность, по словам секретаря райкома партии Железнова, затянулась тиной? Как получилось, что те, кто обязан был проверять деятельность горжилуправления и работу предприятий торговли, ослабили свой контроль?
Особую тревогу вызывало то, что Дроздов проворачивал свои тёмные дела в горжилуправлении, где вопросы распределения жилья решаются рядом инстанций и комиссий. Может быть, беззаконие смогло осуществиться потому, что там процветал формализм и бюрократизм? И преступник, прикрываясь коллегиальностью решений исполкома, творил свои гнусные дела и чувствовал себя вольготно? Да и на спиртовом заводе картина не лучше…
Все эти вопросы было не под силу решить только нам, работникам прокуратуры и милиции. Вот почему об этих проблемах шёл острый разговор и на сессии городского Совета и на пленуме районного комитета партии.
Только после этого я смог, наконец, послать ответ в редакцию «Учительской газеты», переславшей мне письмо Бабаева. А в школу, где работал, я направил представление, в котором благодарил учителя географии за честность, принципиальность, а также за помощь в разоблачении преступников.
Город наш не очень большой, и не удивительно, что иногда я встречал Олега Орестовича Бабаева. Мы раскланивались.
Однажды осенью я встретил его на улице. Он был такой заразительно радостный, что я невольно поинтересовался отчего?
— Сегодня получил от Юры Бобошко телеграмму. Он поступил в медицинский институт! Вы не представляете, Захар Петрович, как я счастлив. Так счастлив, как бывало тогда, когда вертолёт опускал нас на очередной неизведанный ледник…
«ФЕДОТ ДА НЕ ТОТ»
Дело это гражданское, а о них, увы, пишут крайне редко. Да и сам я вдруг обнаружил, что в своих записках касался чаще уголовных историй. И это беда, признаться, не только писателей. Мои собратья-юристы, берясь за перо, не знаю почему забывают, что за скучными словами «гражданский процесс» порой стоят такие человеческие столкновения, такие коллизии, головоломки и страсти, каких не меньше, чем в запутанных делах о кражах или загадочных убийствах. Вот я и решил в какой-то степени заполнить в моих записках этот пробел.
…Чуть более года тому назад в один из октябрьских дней позвонил мне председатель нашего райпотребсоюза.
— Понимаете, Захар Петрович, — начал он издалека, — минувшей пятницей был я на семейном торжестве у одной нашей работницы. Толковая, знающая дело. Заведует овощехранилищем. Мой актив, можно сказать… Обидели человека, если тут что не похуже кроется.
Он стал рассказывать, какая у этой женщины крепкая семья, отличный муж, сын-трудяга. Речь и шла о свадьбе сына. Но вот в чем и как обидели заведующую овощехранилищем, я в толк взять не мог. А виновата была, выходило, невеста.
— Какой из меня тут советчик? — сказал в заключение председатель райпотребсоюза. — По-моему, вы лучше в этом разберётесь.
— Ну и посоветовали бы зайти в прокуратуру, — сказал я.
— Так я и сделал… Она уже идёт к вам. Бурмистрова Екатерина Прохоровна.
…Высокая, румяная и вообще вся пышущая здоровьем и силой, Бурмистрова пришла не одна. С мужем, Евсеем Аристарховичем. Но я очень скоро понял, почему председатель райпотребсоюза сказал, что у меня будет один посетитель. Если Бурмистров за все время произнёс десяток слов — и то хорошо. Выглядел он рядом со своей крупной женой, одетой в ярко-оранжевый кримпленовый костюм, как-то незаметно и тихо.
— Ну и девицы нынче пошли, — гремел чуть ли не на всю прокуратуру густой голос Екатерины Прохоровны, словно она была в огромном зале. — Ни скромности, ни совести! Одно у них на уме: как бы сорвать с парня побольше! Или прописку, или машину! Так и зырят, кого бы облапошить!.. Господи, и чего ей ещё надо было? Мой-то Федя как только не изгалялся перед ней. Платье не платье для загса, у турков купил: сплошные кружева, а по ним золотая нитка…
— Погодите, — перебил я её, — у каких турков?
— В Константинополе, в Турции, — негромко пояснил Евсей Аристархович.
— Во-во! — громко, как помпа, вздохнула его жена. — Матери даже платочка не привёз. Или отцу… Туфли ей на вот таком каблучище — из самой Греции!
— Италии, — тихо поправил Бурмистров.
— А шут его знает! Главное, за тридевять земель вёз… Ладно, думаю, любовь и свадьба — раз в жизни… Мы с Евсешей, — кивнула она на супруга, — тоже вовсю выложились. Две тысячи отвалили. Из трудовых, горбом заработанных… Уж о том, какую закуску и выпивку соорудили для гостей, не говорю. Неделю не разгибалась. И курей, и индюков, и жареного-пареного — завались! Ради единственного-то сына! И все вот этими руками, — показала она крупные загорелые руки, унизанные кольцами. — Теперь в моде в ресторанах справлять. А там разве поешь? Да и облапошивают нашего брата почём зря! Икру, к примеру, запишут в счёт тридцать порций, а на самом деле десять подадут — и то спасибо!.. А мы хотели по-настоящему, по-семейному. Думали, гулять так гулять! Дня три веселиться собрались. Родственники издалека приехали… — Она опять издала низкий грудной вздох. — Повеселились… Из загса приехали, сели чин по чину… Сами знаете, все от души желали счастья жениху и невесте. За них и пили, поди… Часу во втором разошлись. Мы с Евсешей к моей сестре ночевать отправились. Как говорится, чтобы молодых оставить наедине, не стеснять. Утром приходим — дома один Федя. Где невеста, спрашиваю. А он говорит: я думал, она с вами ушла. Мы туда, мы сюда — нету её… И по сей день…
Я невольно взглянул на календарь — вторник. Значит, новобрачная исчезла три дня назад.
— В копеечку влетело! — продолжала Бурмистрова. — А сраму-то на весь город! Стыдно людям в глаза смотреть. — В слове «людям» она сделала ударение на последнем слоге. — И за что, товарищ прокурор? Я вот спрашиваю: за что мы должны страдать?
Я поинтересовался, откуда невеста, кто её родители, где работает.
— В том-то и дело! Без роду без племени, прости господи! — возмущённо произнесла Екатерина Прохоровна.
— Катя… — попытался осторожно урезонить супругу Бурмистров.
— А что, неправда? — гневно обрушилась она на мужа. — Отец с перепою окочурился, потом мать померла. Тётка её приютила. Однако же она от тётки в город сбежала. И тётка даже на свадьбу не приехала, так, видать, любит свою племянницу!
Видя, что посетительница входит все в большее возбуждение, я посоветовал ей успокоиться и попросил рассказать об исчезнувшей Бурмистрова.
Валентина Рябинина — так звали новобрачную — из Лосиноглебска, города, расположенного в часе езды на поезде от Зорянска. Жила в деревне у тётки, которая работает учительницей в средней школе. После восьмилетки Валентина поступила в Лосиноглебское медучилище, закончила его этим летом и пошла работать в больницу.
С сыном Бурмистровых Федей она познакомилась полгода назад в поезде, перед самым отъездом того в загранплавание. Бурмистров-младший рыбачил на сейнере (вот откуда турецкий свадебный наряд и итальянские подвенечные туфли).
Невеста была совсем молоденькая — едва минуло восемнадцать лет, а жених уже успел отслужить в армии, несколько сезонов плавал в советской рыболовной флотилии. Ему было двадцать восемь…
— Как убивается парень, смотреть больно! — Бурмистрова достала из большой кожаной лакированной сумки крошечный платочек и приложила к повлажневшим глазам. — Мотался уже к ней. Ни в общежитии, ни у тётки её нет.
— Может быть, Валентина записку оставила или кому-нибудь сказала, куда и почему она?.. — спросил я.
— Валентина позвонила и сказала, что уезжает навсегда и пусть Федя её не ищет, — сказал Евсей Аристархович.
— Жаль, не на меня нарвалась! — прокомментировала Бурмистрова. — Я бы ей выдала!
— А что она взяла с собой? — поинтересовался я.
— Подарки! — воскликнула Екатерина Прохоровна. — Что сын привёз. А расходы на свадьбу разве не считаются? Пусть возместит!
Я попросил изложить жалобу в письменном виде. И заметил, что не мешало бы мне побеседовать с Федей.
— Ой, не надо бы теперь растравлять парня, — взмолилась Бурмистрова. — Ему и так небо с овчинку…
…После ухода посетителей я призадумался. Что бы все это значило?
На ум почему-то пришла история, происшедшая несколько лет назад с официанткой нашего ресторана. А было это так.
Появился в ресторане «Зоря» элегантный мужчина лет сорока, с изысканными манерами и приятной наружностью. Раз он пообедал, на другой день задержался за ужином до закрытия и, когда ушли все посетители, вдруг объявляет той самой официантке, что с первого взгляда покорён её красотой и обаянием (девушка действительно была очень привлекательна собой).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36