Н. Медведева
Николай Бондарчук
Иван Николаевич Владимирцев, капитан воздушного лайнера, на котором перебрасывались из Москвы в тыл врага партизаны-медведевцы
Владимир Иванович Ступин, разведчик отряда Д. Н. Медведева
— Нет, Володя, — возразила мать. — Как я обойдусь без тебя? Отец велел тебе дома быть. Ты теперь мой помощник.
— Хорошо! — согласился Володя.
Со дня нашего побега в селе часто появлялись незнакомцы. Многие из них выдавали себя за советских военнопленных.
— Бежали из лагеря, — просили подаяния. — Посмотрите, до чего фашисты нас довели…
И в самом деле, вид у них был ужасный: худые, бледные, обросшие, они ходили в грязном обмундировании, рваных кирзовых сапогах.
За такими пришельцами незаметно для окружающих следили наши люди — Казимир, Зигмунд, мать, Янчук. Нам удалось установить, что «бежавшие из плена» посещали дом Косолапого.
Бывало, пришельцы просились на ночлег в наш дом, но мать не впускала их. Поведение неизвестных выдавало их с головой, и люди вскоре поняли, что это агенты, подосланные гитлеровцами.
В один из тех дней в наш двор зашёл высокий, слегка сутулый мужчина.
Мать силилась вспомнить, где встречала его раньше?
Незнакомец поздоровался.
— Видите, не забыл дорогу к вашему дому, Марфа Ильинична, всегда с благодарностью вспоминаю вас.
— Ваня! — обрадовалась мать, с опаской оглядываясь по сторонам. — Здесь сейчас опасно. Немного уляжется — обязательно приходи. Будем ждать.
— Спасибо, Марфа Ильинична!
Это был Ваня Пихур.
МИНУТЫ ВЕЛИ СВОЙ СЧЁТ
Зачастили дожди. Промокшая насквозь одежда приставала к телу. Ночью коченели ноги, руки…
Скрываясь в кустарниках, мы через каждые два часа меняли дежурных. На одном месте долго не задерживались, чтобы предатели не обнаружили нас.
Погода не улучшалась, и это всех огорчало.
Усевшись на чудом уцелевшую небольшую копну сена, мы совещались, как быть дальше, что следует предпринять в связи с наступлением холодов.
— Без привычки в такую слякоть долго не протянем, — поёживался отец. — Оставаться здесь нет смысла.
Не успели обменяться мыслями, как Жорж вскрикнул:
— Облава!
Все повернулись в сторону леса. Между деревьями мелькали фигуры. Они направлялись к копне. Убегать было бессмысленно. И тут, как никогда, проявилась выдержка и предприимчивость отца. Он безошибочно определил, что каратели прочёсывают местность, но нас ещё не заметили.
— Все на деревья! — скомандовал отец. — За мной!
Пригибаясь к земле, мы побежали к деревьям, вскарабкались на них и замерли, словно слились воедино со стволами. Теперь враги могли обнаружить нас лишь в том случае, если бы близко подошли к этим деревьям. Тревожила мысль: только бы не сорваться. Иначе…
Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, волнение охватывает меня. Легко сказать — подбежали, вскарабкались, замерли… А может ли читатель представить, какие чувства испытывали мы тогда? Руки окоченели, казалось, они стали чужими, росла неуверенность в прочности веток, за которые мы держались. А тревога за отца… Вдруг он сорвётся. Нет, нет, об этом, было страшно даже подумать. Мы, сыновья, готовы были погибнуть в неравной схватке, но уберечь его.
Минуты вели свой счёт. Поиск продолжался. Вот уже слышно шуршание кустов… Проходит один жандарм… второй… шестой… десятый… Часа через полтора всё стихло. Но мы не шелохнулись: авось кто-то из карателей отстал? Вдруг послышались шаги.
— Их здесь нет! Нас обманули, а возможно, они успели скрыться, чёрт побери!
Голос человека, который чертыхался в наш адрес, показался мне знакомым. Кто он?
Охотник за людскими душами продолжал:
— Вот этот участок прочешем, и — на сегодня хватит!
Теперь я вспомнил: Тарнавский!
Гортанная немецкая речь наполнила лес. Цепь карателей развернулась, они направились в сторону смолярни. Опасность миновала. Обессиленные, мы спустились на землю. В глазах у каждого светилась благодарность отцу. Да, это он спас от верной гибели.
С сумерками отец появился на хуторе Флора Матвеевича Ляшецкого. На цепи бесновался лохматый пёс. Из дома вышел хозяин и прикрикнул на неугомонного пса. Увидя непрошеного гостя, уставился глазами на него.
— Не узнаете, Флор Матвеевич? — отозвался отец на его немой взгляд.
— Постой, постой! Не Владимир ли? Вспоминаю, в школу вместе ходили. Прошу в хату, — пригласил Ляшецкий.
— Нет, спасибо, друг, — лучше за огородом потолкуем. Флор согласился.
Они сели на бревно в ольховой поросли. Флор внимательно слушал собеседника и сочувственно поддакивал.
— Что требуется от меня? — спросил он. Тут же спохватился:— Дело делом, а накормить тебя надо! Я сейчас! — поднялся он с бревна и ушёл. Возвратился с большим кувшином молока и буханкой хлеба.
— Наливайте! — извлёк из кармана гранёный стакан. — Чем богат, тем и рад, прошу!
После короткой паузы отец спросил:
— Флор Матвеевич, как родному, говорю, оружия у нас мало.
Искренним голосом Ляшецкий ответил:
— Одну «драгунку» имею, храню её, как зеницу ока, но вам, для борьбы с фашистами, — отдам!
— Спасибо, друг!
— Кто же с тобой в лесу? — поинтересовался Флор.
— Мои сыновья!
— Твои сыновья? — недоверчиво переспросил земляк.
— Да. Со мной три сына!
По сигналу отца мы подошли. Познакомились. Ляшецкий окинул всех внимательным взглядом.
— Старшего узнаю. Кажись, с моим Володей дружил.
— А где же твой сын, Флор Матвеевич?
— В Красной Армии. Призвали на действительную в сорок первом. Да вот никаких вестей от него нет… — Помолчал. — А для кого ещё вы просите оружие? Я вижу, у всех есть!
— «Драгунка» будет четвёртому сыну, Владимиру.
— Обещание своё сдержу! — с этими словами Флор Матвеевич удалился.
Мы молча ожидали возвращения добродушного человека. Прошло немного времени, и он появился с «драгункой» в руках. Уверил — бьёт без промаха! Дал он и двадцать патронов.
— У меня ещё есть. Целый ящик! — признался. — Но они зарыты, в другой раз заберёте.
В порыве благодарности отец обнял Флора Матвеевича и поцеловал в щёку.
— А как у вас с куревом? — не отпускал нас Ляшецкий.
— Есть малость самосада. Вот бумага — на исходе! Ляшецкий достал из кармана свежий номер «Волыни».
— Почитайте, и на курево сгодится.
На другой день отец просмотрел газету и возмутился:
— Смотрите, какой подлый епископ! Призывает юношей и девушек уезжать на работу в Германию. Утверждает, что это необходимо для уничтожения большевиков. Вместо того, чтобы призывать к оружию, бить фашистов, духовный отец толкает их на каторгу! Где его совесть?!
Ночью мы переместились ближе к хуторам. В одном из них проживали братья Брусило — Станислав и Виктор, а в другом — братья Войцеховские — Роман и Александр. Те и другие хорошо знали нас, были дальними родственниками.
И тогда, когда Тарнавский с лесниками и шуцманами бродил по отдалённым участкам в поиске нашей группы, мы жили, что называется, у него под носом. Братья Брусило и Войцеховские снабжали нас продуктами, информировали о положении. Они доставали также боеприпасы, а однажды принесли бельгийский браунинг.
— Пригодится, — сказали друзья.
Почти каждую ночь к нам приходили связные Зигмунд, Казимир и Тамара. Были определены пункты и для бесконтактной связи: на границе Невирковского и Казённого леса, у двухствольной сосны, и на опушке Невирковского леса, у дуба-гиганта.
Все как будто наладилось, но внезапно заболел отец. Мы развели костёр, просушили его одежду и портянки. Нарубили берёзовых веток и расставили их вокруг костра для маскировки. Затем насобирали сухих листьев и вымостили постель. У наших друзей достали бутылку крепкого самогона, настоянного на перце. Лечили отца народным способом.
На третий день он был уже на ногах.
НА ЛЕСНЫХ ТРОПАХ
Земля уже покрылась снежным пушистым ковром.
Мы с Жоржем пробирались из села Буды в Гуту. Вглядывались в каждое дерево. Враг хитёр и коварен, и мы могли столкнуться с ним в любом месте.
В нашем деле осторожность — сестра отваги! Поэтому шли боевым порядком: я — впереди, с наганом наготове, Жорж с винтовкой под плащом — позади. В шутку брат называл себя «всевидящим арьергардом».
Тропинка, на которую мы свернули с дороги, убегала в густые заросли. Внезапно из-за поворота на ней показался мужчина в шапке-ушанке, тёплой куртке с меховым воротником и хромовых, начищенных до блеска сапогах.
Незнакомец, видимо, не думал встретить здесь посторонних и старался нас обойти. Он свернул в кусты и принялся срезать перочинным ножом ветки.
За поворотом мы встретились с другим мужчиной. Правую руку он держал в кармане, пиджака, так же, как и я. «Напарник первого, — подумал я, — прикрывает его. Возможно, это переодетые каратели? Западня? — сверлила мысль. — Пройти мимо или, приблизившись, выстрелить в упор? Я взвесил все. Силы равные. Стрелять нельзя, а вдруг это партизаны?» — Поравнявшись со мной, рослый незнакомец поздоровался.
— Добрый день, — ответил я.
Мы разошлись. Я оглянулся: не вздумал ли он выстрелить мне в спину? Оглянулся и незнакомец.
— Подозрительные типы околачиваются тут, — встревожился Жорж, — давай перейдём на другую сторону Медведовского тракта.
— Согласен.
— Чего они бродят в наших краях? — не успокаивался брат. — Кто они?
— На полицейских вроде не похожи.
В тот раз до Гуты мы не дошли, свернули к Янчукам. Здесь застали Зигмунда Гальчука и Казимира Галинского. Они уже знали о появлении в этих местах неизвестных лиц.
Спустя два дня мы с Жоржем снова пошли к Янчуку. Бушевала снежная метель.
— Постой у дома, Жорж, я долго не задержусь!
Когда я вошёл в дом, Мария Александровна Янчук возилась с керосиновой лампой. В полутьме я увидел два мужских силуэта. Присмотрелся и узнал незнакомцев, которых видел на лесной тропе. Они сидели на скамейке под стеной. Мой приход смутил их. Разговор у нас не клеился, и я решил уйти, сказав хозяйке, будто заглянул только для того, чтобы осведомиться о её здоровье.
— Спасибо, все здоровы, посиди с нами, — удерживала Мария Александровна.
— Спешу домой, зайду в другой раз.
Жорж удивился моему быстрому возвращению:
— Что-то недоброе случилось?
Я рассказал о неожиданной встрече с неизвестными.
— Идём отсюда, — взял меня за руку брат.
В лесной глуши мы присели на ствол сваленной берёзы. Вокруг стояла мрачная тишина.
— Много таких, как мы, скрывается от фашистов и бродит по лесам и болотам, — рассуждал Жорж.
— Обидно только, что все мы действуем врозь. А представляешь, что получится, если патриоты соединятся?…
— Кто же их соединит?
— Коммунисты!
— Они же все на фронте!
— Не все, Жора. Кое-кто, хотя и молчит, что он коммунист, а дело делает так, как подсказывает партийная совесть.
— Совесть!… А фронт эта совесть не удержала…
— Да…
— Неужели фашисты всю Россию так пройдут?
— Помнишь, мы читали в газете «Волынь», что фронт продвинулся до Харькова.
— И ты думаешь, это правда? Нет! Этому не бывать!
— К сожалению, правда. Связные советское радио слушали.
В тот день в наши руки попала газета «Волынь». В глаза бросился жирный заголовок: «Послание высокопреосвященнейшего администратора святой православной церкви на Украине и в рейхскомиссариате».
В этом послании, адресованном главному фашистскому палачу на Украине Эриху Коху, говорилось:
«Господин рейхскомиссар!
…Понимая историческое значение событий, происходящих ныне в восточной Европе, как и во всём мире, сознавая, что лучшее будущее моего народа неотделимо от победы великого немецкого народа, выражаю вам, господин рейхскомиссар, готовность лояльно сотрудничать в великом деле. При этом случае прошу вас, господии рейхскомиссар, принять пожелания духовного и физического здоровья великому вождю немецкого народа Адольфу Гитлеру. Да пошлёт бог окончательную победу над врагами на востоке и западе. За эту победу буду… молиться…»
Нашу беседу прервал своим приходом Никифор Янчук. Он был в радушном настроении.
— Интересно, угадаете, кто посетил меня? — обнажил он в широкой улыбке ровный ряд белых зубов.
— Полицейские?
— Нет!
— Советские военнопленные?
— Нет!
— Парашютисты!
— Не угадали! Ладно, скажу. Сам «атаман» Тарас Бульба.
— Ого! Важный гусь!
— Он сколачивает войска из украинских националистов, — рассказывал Янчук, — а прикидывается сторонником Советской власти.
— Так поступают многие предатели, — вставил отец.
— Бульба интересовался вашей семьёй. Просил меня свести его с вами. Передайте, говорит, пусть зря не беспокоятся, есть деловой разговор.
— И что вы советуете, Никифор Яковлевич?
Янчук задумался. Действительно, что посоветуешь в таком случае? Знал он лишь одно: Бульба — хитрый и коварный человек. Заманывает к себе пряником, а потом розгами порет.
— Если он готов сражаться с фашистами, надо с ним поговорить. Только бы не обманул!
— Нет, о встрече с атаманом пока не может быть и речи, — возразил отец и обратился не то ко мне, не то ко всем присутствовавшим: — А что, если он в самом деле намерен бить оккупантов?
— Я же сказал — обещает! — повторил Янчук.
— Раз серьёзно обещает, то, конечно, неплохо бить фашистов одним крепким кулаком, но связываться с ним рановато, тем более, что мы ещё не уверены в искренности его намерений. Подобные атаманы предают народ, когда им за это хорошо платят. Отличается ли от них Бульба? Выясним…
С доводами отца все согласились. Решили немного повременить со встречей.
В районах Ровенщины появились и другие вооружённые группы, называвшие себя партизанскими. Эти группы, занимавшиеся грабежом, были созданы гестапо с целью скомпрометировать советских партизан. Наш связной Казимир Янковский рассказал о таком случае. Как-то ночью на отдалённом хуторе к одному из крестьян зашли трое вооружённых. Они назвались советскими партизанами, и хозяин открыл им дверь. Неизвестные ограбили его дочиста, избили, после чего скрылись.
Крестьянин пожаловался в полицию. Но старший полицейский накричал на пострадавшего.
— Ты сам впустил большевиков в дом, вот и пеняй на себя.
Механик Будлянского лесопильного завода Гортат огорчил нас ещё больше. Он предупредил, что под маркой советских партизан орудуют гестаповские агенты, переодетые полицаи. Однажды, возвращаясь из Хмелёвки, он в густом ельнике наткнулся на вооружённых людей, которые делили между собой награбленное добро. Они расспросили Гортата, кто он такой, проверили документы и отпустили. Среди бандитов Гортат узнал одного полицейского из Межирич.
— Здорово же наши люди досаждают фашистам, если они прибегают к таким провокациям, — заметил отец.
Зигмунд информировал нас и о других преступлениях полицейских.
— В Межиричском лесу я увидел почти донага раздетых мужчин. Ну, думаю, сумасшедшие. Когда разговорился, оказалось, то были евреи, бежавшие из лагеря. Беглецов схватили вооружённые бандиты. Под общее гигиканье раздели несчастных, забрали обувь, одежду. Главарь бахвалился: «Мы строим такую власть, какая была в Польше, но с той разницей, что тогда хозяйничали поляки, а теперь хозяйничать будем мы, украинцы».
Один из беглецов осмелился возразить, что те, кто стремится к власти, грабежами не занимаются. «Ах ты, проклятая тварь!» — заорал бандит и ударил его в переносицу так, что бедняга упал и залился кровью. Вот такой «почерк» у бульбашей!
…Тамаре Янчук удалось установить явку атамана. Он дважды заходил на хутор к Сергею.
При встрече с Сергеем я спросил у него:
— Когда ждёшь атамана в гости?
Сергей не ожидал такого вопроса и смутился.
— С такими не вожусь…
Я понял, что Сергей связан с бульбашами. Этот неграмотный человек поддался обману атамана, был им запуган и боялся сказать правду.
Установилась тёплая погода. На полянке мы сушили одежду, обсуждали дальнейший план действий.
— Необходимо создать сильный отряд, — предложил отец. — Иначе погибнем. Гестаповцы прибегают к провокациям. Медлить нельзя. Я пойду в разведку в Рясники и Гораньград, узнаю обстановку, — безапелляционно объявил он, — а вы добывайте оружие и боеприпасы.
Солнце клонилось к закату. Мы проводили отца за предел Пустомытовской зоны и, простившись, долго смотрели ему вслед.
ТАЙНОЕ ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Тайное подземелье строили в Свирках. Так назывался небольшой молодой ельник. Свирки избрали потому, что в ближайших хуторах жили наши связные — Янчук, Галинский, Гальчуки. Строительные материалы и необходимый инструмент — топоры, лопаты, молотки, гвозди — хранили в дубовой роще.
Работали по двое. Двое других с оружием в руках выдвигались к самой опушке Свирок на фланги и вели наблюдение за просекой.
Пришлось выкапывать с корнями молодые деревья для будущей маскировки. Мы работали так старательно, что ночью у нас ныли руки и ноги. И вот встала задача: куда девать выбрасываемый из ямы грунт? Относить его подальше было рискованно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Николай Бондарчук
Иван Николаевич Владимирцев, капитан воздушного лайнера, на котором перебрасывались из Москвы в тыл врага партизаны-медведевцы
Владимир Иванович Ступин, разведчик отряда Д. Н. Медведева
— Нет, Володя, — возразила мать. — Как я обойдусь без тебя? Отец велел тебе дома быть. Ты теперь мой помощник.
— Хорошо! — согласился Володя.
Со дня нашего побега в селе часто появлялись незнакомцы. Многие из них выдавали себя за советских военнопленных.
— Бежали из лагеря, — просили подаяния. — Посмотрите, до чего фашисты нас довели…
И в самом деле, вид у них был ужасный: худые, бледные, обросшие, они ходили в грязном обмундировании, рваных кирзовых сапогах.
За такими пришельцами незаметно для окружающих следили наши люди — Казимир, Зигмунд, мать, Янчук. Нам удалось установить, что «бежавшие из плена» посещали дом Косолапого.
Бывало, пришельцы просились на ночлег в наш дом, но мать не впускала их. Поведение неизвестных выдавало их с головой, и люди вскоре поняли, что это агенты, подосланные гитлеровцами.
В один из тех дней в наш двор зашёл высокий, слегка сутулый мужчина.
Мать силилась вспомнить, где встречала его раньше?
Незнакомец поздоровался.
— Видите, не забыл дорогу к вашему дому, Марфа Ильинична, всегда с благодарностью вспоминаю вас.
— Ваня! — обрадовалась мать, с опаской оглядываясь по сторонам. — Здесь сейчас опасно. Немного уляжется — обязательно приходи. Будем ждать.
— Спасибо, Марфа Ильинична!
Это был Ваня Пихур.
МИНУТЫ ВЕЛИ СВОЙ СЧЁТ
Зачастили дожди. Промокшая насквозь одежда приставала к телу. Ночью коченели ноги, руки…
Скрываясь в кустарниках, мы через каждые два часа меняли дежурных. На одном месте долго не задерживались, чтобы предатели не обнаружили нас.
Погода не улучшалась, и это всех огорчало.
Усевшись на чудом уцелевшую небольшую копну сена, мы совещались, как быть дальше, что следует предпринять в связи с наступлением холодов.
— Без привычки в такую слякоть долго не протянем, — поёживался отец. — Оставаться здесь нет смысла.
Не успели обменяться мыслями, как Жорж вскрикнул:
— Облава!
Все повернулись в сторону леса. Между деревьями мелькали фигуры. Они направлялись к копне. Убегать было бессмысленно. И тут, как никогда, проявилась выдержка и предприимчивость отца. Он безошибочно определил, что каратели прочёсывают местность, но нас ещё не заметили.
— Все на деревья! — скомандовал отец. — За мной!
Пригибаясь к земле, мы побежали к деревьям, вскарабкались на них и замерли, словно слились воедино со стволами. Теперь враги могли обнаружить нас лишь в том случае, если бы близко подошли к этим деревьям. Тревожила мысль: только бы не сорваться. Иначе…
Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, волнение охватывает меня. Легко сказать — подбежали, вскарабкались, замерли… А может ли читатель представить, какие чувства испытывали мы тогда? Руки окоченели, казалось, они стали чужими, росла неуверенность в прочности веток, за которые мы держались. А тревога за отца… Вдруг он сорвётся. Нет, нет, об этом, было страшно даже подумать. Мы, сыновья, готовы были погибнуть в неравной схватке, но уберечь его.
Минуты вели свой счёт. Поиск продолжался. Вот уже слышно шуршание кустов… Проходит один жандарм… второй… шестой… десятый… Часа через полтора всё стихло. Но мы не шелохнулись: авось кто-то из карателей отстал? Вдруг послышались шаги.
— Их здесь нет! Нас обманули, а возможно, они успели скрыться, чёрт побери!
Голос человека, который чертыхался в наш адрес, показался мне знакомым. Кто он?
Охотник за людскими душами продолжал:
— Вот этот участок прочешем, и — на сегодня хватит!
Теперь я вспомнил: Тарнавский!
Гортанная немецкая речь наполнила лес. Цепь карателей развернулась, они направились в сторону смолярни. Опасность миновала. Обессиленные, мы спустились на землю. В глазах у каждого светилась благодарность отцу. Да, это он спас от верной гибели.
С сумерками отец появился на хуторе Флора Матвеевича Ляшецкого. На цепи бесновался лохматый пёс. Из дома вышел хозяин и прикрикнул на неугомонного пса. Увидя непрошеного гостя, уставился глазами на него.
— Не узнаете, Флор Матвеевич? — отозвался отец на его немой взгляд.
— Постой, постой! Не Владимир ли? Вспоминаю, в школу вместе ходили. Прошу в хату, — пригласил Ляшецкий.
— Нет, спасибо, друг, — лучше за огородом потолкуем. Флор согласился.
Они сели на бревно в ольховой поросли. Флор внимательно слушал собеседника и сочувственно поддакивал.
— Что требуется от меня? — спросил он. Тут же спохватился:— Дело делом, а накормить тебя надо! Я сейчас! — поднялся он с бревна и ушёл. Возвратился с большим кувшином молока и буханкой хлеба.
— Наливайте! — извлёк из кармана гранёный стакан. — Чем богат, тем и рад, прошу!
После короткой паузы отец спросил:
— Флор Матвеевич, как родному, говорю, оружия у нас мало.
Искренним голосом Ляшецкий ответил:
— Одну «драгунку» имею, храню её, как зеницу ока, но вам, для борьбы с фашистами, — отдам!
— Спасибо, друг!
— Кто же с тобой в лесу? — поинтересовался Флор.
— Мои сыновья!
— Твои сыновья? — недоверчиво переспросил земляк.
— Да. Со мной три сына!
По сигналу отца мы подошли. Познакомились. Ляшецкий окинул всех внимательным взглядом.
— Старшего узнаю. Кажись, с моим Володей дружил.
— А где же твой сын, Флор Матвеевич?
— В Красной Армии. Призвали на действительную в сорок первом. Да вот никаких вестей от него нет… — Помолчал. — А для кого ещё вы просите оружие? Я вижу, у всех есть!
— «Драгунка» будет четвёртому сыну, Владимиру.
— Обещание своё сдержу! — с этими словами Флор Матвеевич удалился.
Мы молча ожидали возвращения добродушного человека. Прошло немного времени, и он появился с «драгункой» в руках. Уверил — бьёт без промаха! Дал он и двадцать патронов.
— У меня ещё есть. Целый ящик! — признался. — Но они зарыты, в другой раз заберёте.
В порыве благодарности отец обнял Флора Матвеевича и поцеловал в щёку.
— А как у вас с куревом? — не отпускал нас Ляшецкий.
— Есть малость самосада. Вот бумага — на исходе! Ляшецкий достал из кармана свежий номер «Волыни».
— Почитайте, и на курево сгодится.
На другой день отец просмотрел газету и возмутился:
— Смотрите, какой подлый епископ! Призывает юношей и девушек уезжать на работу в Германию. Утверждает, что это необходимо для уничтожения большевиков. Вместо того, чтобы призывать к оружию, бить фашистов, духовный отец толкает их на каторгу! Где его совесть?!
Ночью мы переместились ближе к хуторам. В одном из них проживали братья Брусило — Станислав и Виктор, а в другом — братья Войцеховские — Роман и Александр. Те и другие хорошо знали нас, были дальними родственниками.
И тогда, когда Тарнавский с лесниками и шуцманами бродил по отдалённым участкам в поиске нашей группы, мы жили, что называется, у него под носом. Братья Брусило и Войцеховские снабжали нас продуктами, информировали о положении. Они доставали также боеприпасы, а однажды принесли бельгийский браунинг.
— Пригодится, — сказали друзья.
Почти каждую ночь к нам приходили связные Зигмунд, Казимир и Тамара. Были определены пункты и для бесконтактной связи: на границе Невирковского и Казённого леса, у двухствольной сосны, и на опушке Невирковского леса, у дуба-гиганта.
Все как будто наладилось, но внезапно заболел отец. Мы развели костёр, просушили его одежду и портянки. Нарубили берёзовых веток и расставили их вокруг костра для маскировки. Затем насобирали сухих листьев и вымостили постель. У наших друзей достали бутылку крепкого самогона, настоянного на перце. Лечили отца народным способом.
На третий день он был уже на ногах.
НА ЛЕСНЫХ ТРОПАХ
Земля уже покрылась снежным пушистым ковром.
Мы с Жоржем пробирались из села Буды в Гуту. Вглядывались в каждое дерево. Враг хитёр и коварен, и мы могли столкнуться с ним в любом месте.
В нашем деле осторожность — сестра отваги! Поэтому шли боевым порядком: я — впереди, с наганом наготове, Жорж с винтовкой под плащом — позади. В шутку брат называл себя «всевидящим арьергардом».
Тропинка, на которую мы свернули с дороги, убегала в густые заросли. Внезапно из-за поворота на ней показался мужчина в шапке-ушанке, тёплой куртке с меховым воротником и хромовых, начищенных до блеска сапогах.
Незнакомец, видимо, не думал встретить здесь посторонних и старался нас обойти. Он свернул в кусты и принялся срезать перочинным ножом ветки.
За поворотом мы встретились с другим мужчиной. Правую руку он держал в кармане, пиджака, так же, как и я. «Напарник первого, — подумал я, — прикрывает его. Возможно, это переодетые каратели? Западня? — сверлила мысль. — Пройти мимо или, приблизившись, выстрелить в упор? Я взвесил все. Силы равные. Стрелять нельзя, а вдруг это партизаны?» — Поравнявшись со мной, рослый незнакомец поздоровался.
— Добрый день, — ответил я.
Мы разошлись. Я оглянулся: не вздумал ли он выстрелить мне в спину? Оглянулся и незнакомец.
— Подозрительные типы околачиваются тут, — встревожился Жорж, — давай перейдём на другую сторону Медведовского тракта.
— Согласен.
— Чего они бродят в наших краях? — не успокаивался брат. — Кто они?
— На полицейских вроде не похожи.
В тот раз до Гуты мы не дошли, свернули к Янчукам. Здесь застали Зигмунда Гальчука и Казимира Галинского. Они уже знали о появлении в этих местах неизвестных лиц.
Спустя два дня мы с Жоржем снова пошли к Янчуку. Бушевала снежная метель.
— Постой у дома, Жорж, я долго не задержусь!
Когда я вошёл в дом, Мария Александровна Янчук возилась с керосиновой лампой. В полутьме я увидел два мужских силуэта. Присмотрелся и узнал незнакомцев, которых видел на лесной тропе. Они сидели на скамейке под стеной. Мой приход смутил их. Разговор у нас не клеился, и я решил уйти, сказав хозяйке, будто заглянул только для того, чтобы осведомиться о её здоровье.
— Спасибо, все здоровы, посиди с нами, — удерживала Мария Александровна.
— Спешу домой, зайду в другой раз.
Жорж удивился моему быстрому возвращению:
— Что-то недоброе случилось?
Я рассказал о неожиданной встрече с неизвестными.
— Идём отсюда, — взял меня за руку брат.
В лесной глуши мы присели на ствол сваленной берёзы. Вокруг стояла мрачная тишина.
— Много таких, как мы, скрывается от фашистов и бродит по лесам и болотам, — рассуждал Жорж.
— Обидно только, что все мы действуем врозь. А представляешь, что получится, если патриоты соединятся?…
— Кто же их соединит?
— Коммунисты!
— Они же все на фронте!
— Не все, Жора. Кое-кто, хотя и молчит, что он коммунист, а дело делает так, как подсказывает партийная совесть.
— Совесть!… А фронт эта совесть не удержала…
— Да…
— Неужели фашисты всю Россию так пройдут?
— Помнишь, мы читали в газете «Волынь», что фронт продвинулся до Харькова.
— И ты думаешь, это правда? Нет! Этому не бывать!
— К сожалению, правда. Связные советское радио слушали.
В тот день в наши руки попала газета «Волынь». В глаза бросился жирный заголовок: «Послание высокопреосвященнейшего администратора святой православной церкви на Украине и в рейхскомиссариате».
В этом послании, адресованном главному фашистскому палачу на Украине Эриху Коху, говорилось:
«Господин рейхскомиссар!
…Понимая историческое значение событий, происходящих ныне в восточной Европе, как и во всём мире, сознавая, что лучшее будущее моего народа неотделимо от победы великого немецкого народа, выражаю вам, господин рейхскомиссар, готовность лояльно сотрудничать в великом деле. При этом случае прошу вас, господии рейхскомиссар, принять пожелания духовного и физического здоровья великому вождю немецкого народа Адольфу Гитлеру. Да пошлёт бог окончательную победу над врагами на востоке и западе. За эту победу буду… молиться…»
Нашу беседу прервал своим приходом Никифор Янчук. Он был в радушном настроении.
— Интересно, угадаете, кто посетил меня? — обнажил он в широкой улыбке ровный ряд белых зубов.
— Полицейские?
— Нет!
— Советские военнопленные?
— Нет!
— Парашютисты!
— Не угадали! Ладно, скажу. Сам «атаман» Тарас Бульба.
— Ого! Важный гусь!
— Он сколачивает войска из украинских националистов, — рассказывал Янчук, — а прикидывается сторонником Советской власти.
— Так поступают многие предатели, — вставил отец.
— Бульба интересовался вашей семьёй. Просил меня свести его с вами. Передайте, говорит, пусть зря не беспокоятся, есть деловой разговор.
— И что вы советуете, Никифор Яковлевич?
Янчук задумался. Действительно, что посоветуешь в таком случае? Знал он лишь одно: Бульба — хитрый и коварный человек. Заманывает к себе пряником, а потом розгами порет.
— Если он готов сражаться с фашистами, надо с ним поговорить. Только бы не обманул!
— Нет, о встрече с атаманом пока не может быть и речи, — возразил отец и обратился не то ко мне, не то ко всем присутствовавшим: — А что, если он в самом деле намерен бить оккупантов?
— Я же сказал — обещает! — повторил Янчук.
— Раз серьёзно обещает, то, конечно, неплохо бить фашистов одним крепким кулаком, но связываться с ним рановато, тем более, что мы ещё не уверены в искренности его намерений. Подобные атаманы предают народ, когда им за это хорошо платят. Отличается ли от них Бульба? Выясним…
С доводами отца все согласились. Решили немного повременить со встречей.
В районах Ровенщины появились и другие вооружённые группы, называвшие себя партизанскими. Эти группы, занимавшиеся грабежом, были созданы гестапо с целью скомпрометировать советских партизан. Наш связной Казимир Янковский рассказал о таком случае. Как-то ночью на отдалённом хуторе к одному из крестьян зашли трое вооружённых. Они назвались советскими партизанами, и хозяин открыл им дверь. Неизвестные ограбили его дочиста, избили, после чего скрылись.
Крестьянин пожаловался в полицию. Но старший полицейский накричал на пострадавшего.
— Ты сам впустил большевиков в дом, вот и пеняй на себя.
Механик Будлянского лесопильного завода Гортат огорчил нас ещё больше. Он предупредил, что под маркой советских партизан орудуют гестаповские агенты, переодетые полицаи. Однажды, возвращаясь из Хмелёвки, он в густом ельнике наткнулся на вооружённых людей, которые делили между собой награбленное добро. Они расспросили Гортата, кто он такой, проверили документы и отпустили. Среди бандитов Гортат узнал одного полицейского из Межирич.
— Здорово же наши люди досаждают фашистам, если они прибегают к таким провокациям, — заметил отец.
Зигмунд информировал нас и о других преступлениях полицейских.
— В Межиричском лесу я увидел почти донага раздетых мужчин. Ну, думаю, сумасшедшие. Когда разговорился, оказалось, то были евреи, бежавшие из лагеря. Беглецов схватили вооружённые бандиты. Под общее гигиканье раздели несчастных, забрали обувь, одежду. Главарь бахвалился: «Мы строим такую власть, какая была в Польше, но с той разницей, что тогда хозяйничали поляки, а теперь хозяйничать будем мы, украинцы».
Один из беглецов осмелился возразить, что те, кто стремится к власти, грабежами не занимаются. «Ах ты, проклятая тварь!» — заорал бандит и ударил его в переносицу так, что бедняга упал и залился кровью. Вот такой «почерк» у бульбашей!
…Тамаре Янчук удалось установить явку атамана. Он дважды заходил на хутор к Сергею.
При встрече с Сергеем я спросил у него:
— Когда ждёшь атамана в гости?
Сергей не ожидал такого вопроса и смутился.
— С такими не вожусь…
Я понял, что Сергей связан с бульбашами. Этот неграмотный человек поддался обману атамана, был им запуган и боялся сказать правду.
Установилась тёплая погода. На полянке мы сушили одежду, обсуждали дальнейший план действий.
— Необходимо создать сильный отряд, — предложил отец. — Иначе погибнем. Гестаповцы прибегают к провокациям. Медлить нельзя. Я пойду в разведку в Рясники и Гораньград, узнаю обстановку, — безапелляционно объявил он, — а вы добывайте оружие и боеприпасы.
Солнце клонилось к закату. Мы проводили отца за предел Пустомытовской зоны и, простившись, долго смотрели ему вслед.
ТАЙНОЕ ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Тайное подземелье строили в Свирках. Так назывался небольшой молодой ельник. Свирки избрали потому, что в ближайших хуторах жили наши связные — Янчук, Галинский, Гальчуки. Строительные материалы и необходимый инструмент — топоры, лопаты, молотки, гвозди — хранили в дубовой роще.
Работали по двое. Двое других с оружием в руках выдвигались к самой опушке Свирок на фланги и вели наблюдение за просекой.
Пришлось выкапывать с корнями молодые деревья для будущей маскировки. Мы работали так старательно, что ночью у нас ныли руки и ноги. И вот встала задача: куда девать выбрасываемый из ямы грунт? Относить его подальше было рискованно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20