А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

С тех пор как мы виделись последний раз, он превратился из подполковника в полковника. Я с удовольствием поздравил бы его с повышением, но меня уже тащили в сторону ребята в масках.
– Этого оставить! – вдруг прогремел полковник, и сильные руки, державшие меня, разжались.
Гузеев неторопливо подошел ко мне и смерил не очень дружелюбным взглядом.
– Ну что, Ладыгин, опять с Юрием Николаевичем развлекаетесь? – язвительно поинтересовался он. – Ну ладно, он на пенсии, от скуки бесится. Так у вас-то работа ответственная! Светя, как говорится, другим…
– Так я сейчас в отпуске! – брякнул я.
– А! – только и сказал полковник и отошел в сторону.
Тем временем бандиты один за другим исчезали в кузове белого фургона. Их довольно бесцеремонно подталкивали автоматами.
– Петров! Пускай джипы отгонят на площадку! – зычно крикнул кому-то полковник.
Милицейский майор в скрипучей кожаной куртке, прилетевший на вертолете вместе с Гузеевым, обратился к нему:
– Подкинуть обратно, товарищ полковник? Или здесь остаетесь?
– Ага, минуточку! – проворчал полковник, пристально всматриваясь в подходящего к нему человека.
Чехов ухмылялся и вертел в пальцах папиросу. Остановившись напротив Гузеева, он сунул папиросу в рот и чиркнул спичкой. Я подошел поближе. Полковник обвел нас уничтожающим взглядом и произнес голосом судьи, выносящего приговор:
– Ну вот что, голубчики! Заявляю вам решительно и бесповоротно – с вас ящик коньяка! Понятно? И еще пол-литра!
– А пол-литра-то за что?! – возмущенно воскликнул Чехов.
Полковник заговорщицки переглянулся с милицейским майором и веско сказал:
– За скорость!
Глава 11
Прогулки по ночному кладбищу не проходят бесследно. До дому меня подвез Чехов, до квартиры я добрался сам. Но едва я переступил порог, как организм дал сбой. Я как-то внезапно и круто заболел, причем болело у меня, кажется, все. Разламывалась голова, ручьем текло из носа, беспрерывный кашель сотрясал все тело и не давал дышать. До сорока подскочила температура, и я, как говорится, спекся.
Хорошо еще, мы договорились с Юрием Николаевичем, что он навестит меня вечером. Когда он появился, ему поневоле пришлось осваивать профессию, которая была ему столь ненавистна. Собрав последние силы, я отправил Юрия Николаевича в аптеку за лекарствами, а потом изложил ему общие принципы лечения. В результате благодаря лошадиным дозам антибиотиков и неусыпной заботе Юрия Николаевича через три дня я почувствовал себя гораздо лучше и смог уже передвигаться вертикально.
Однако наше расследование на эти три дня застопорилось, и, разумеется, никто не навещал в клинике Марину. Чехов только позвонил туда и сообщил о моей болезни.
– Только не волнуйтесь, – успокоил он Марину. – Его лечу я!
Наконец я почувствовал себя достаточно сносно, чтобы спросить у Чехова, что же дальше.
– Эти гангстеры в чем-то признались? – с надеждой поинтересовался я.
Юрий Николаевич посмотрел на меня с недоумением.
– Признались? – удивленно спросил он. – Да их в тот же день всех выпустили!
– Как же так? – воскликнул я. – А похищение, а перестрелка, а оружие?
Теперь взгляд Чехова был наполнен сочувствием.
– Болезнь, наверное, повредила тебе мозг, – сказал он. – Какое похищение? Они в один голос утверждают, что ты сам попросился к ним в машину, а потом стал буянить, и они собирались отвезти тебя в милицию… Никакой перестрелки не было, а на оружие у них наверняка оформлено разрешение… Так что ты зря надеешься. Эти ребята отделались легким, я бы даже сказал, не испугом, а неудовольствием… – Юрий Николаевич таинственно понизил голос и добавил: – Кстати, частным порядком этот самый Щука сказал мне напоследок, что стрельбу-то устроил ты и даже продырявил одному кадру ухо… Это правда?
Я смущенно кивнул и сказал:
– У меня не было другого выхода. Да и стрельнуть-то я собирался всего один-два раза, но в этом пистолете оказалось столько патронов, что я думал – они уже никогда не кончатся…
– Наверное, тебе попался «стечкин», – авторитетно заявил Чехов. – В принципе ты мог перестрелять всю банду. Хорошо еще, что отделался только ухом…
– И в ухо попал случайно! – сказал я. – Я никуда особенно не целился. Может, у этого типа большие уши?
– Тебе лучше знать, – философски заметил Чехов. – Кстати, вот еще… Этот Щука был столь великодушен, что даже пообещал не выставлять тебе счет за продырявленные автомобили… Однако к разговору о Бухгалтере собирался вернуться в самое ближайшее время. Нам придется быть осторожнее.
– Все, что я знал про их паршивого Бухгалтера, я им уже выложил! – с обидой ответил я. – Ты должен был им прямо сказать, чтобы с этим вопросом обращались к тебе!
Чехов усмехнулся.
– Я этого не сказал, потому что в самое ближайшее время хочу поделиться информацией с тобой, и мы опять будем в равном положении… Но, между прочим, нам с тобой от этого Бухгалтера будет мало толку, потому что он знает, кто его положил в клинику, но он не знает, кто его заложил. А ведь этот вопрос является кардинальным, не так ли? Миллер принимает, конечно, решение, когда берет на операцию подозрительных субъектов, – но это еще полбеды. Вот если он затем принимает решение избавиться от своих пациентов, то это уже попахивает соучастием в убийстве.
Я пристально уставился на Чехова и хлопнул себя по лбу.
– Как же я забыл! Наверное, у меня, и в самом деле пострадал мозг. Ведь я совершенно точно знаю, кто заложил! Малиновская! Мне об этом сказал один из гангстеров, когда мы с ним катались на «Мерседесе».
– И ты думаешь, ему можно верить? – спросил Чехов.
– Не вижу причин сомневаться в его искренности, – важно заявил я. – Во-первых, к тому времени у него уже было прострелено ухо, а во-вторых, он согласился дать эти сведения в обмен на одну очень интимную услугу. Нет, не думаю, чтобы он врал!
Чехов посмотрел на меня с большим интересом.
– Вот как! – крякнул он. – И… какого же рода была эта… гм… услуга?
– Я разбил ему череп пистолетом.
Чехов только покрутил головой.
– Да-а, это серьезно… К сожалению, вряд ли этот твой приятель согласится подтвердить свои показания в суде. В крайнем случае, он всегда сможет сослаться на поврежденную голову.
– Дело в том, что Малиновская действовала не самостоятельно, – сказал я. – За ней кто-то стоит. Возможно, сам Миллер, возможно, кто-то из его врачей. Из тех, кто хорошо осведомлен о его делишках… Гангстер не знает его имени. Возможно, знает Щука, но вряд ли он будет делиться с нами этим знанием…
– Разве что в обмен на адрес Бухгалтера? – задумчиво проговорил Чехов. – Но мне не хотелось бы чувствовать себя невольным убийцей… Нет-нет! С этим Щукой я вообще предпочел бы больше не встречаться… Мы опять возвращаемся к Малиновской – никуда от нее не деться! Как ты думаешь, за эти дни она могла выйти на работу? – На моем лице появилась, видимо, довольно кислая мина, потому что он тут же сказал: – Вот и я думаю то же самое! Но кое о чем я позаботился. У нас есть номер ее машины, и я попросил приятеля выяснить домашний адрес владелицы. Сегодня я ему позвоню, а завтра мы можем туда наведаться.
– Ты позвони, – сказал я. – Но завтра прежде всего надо съездить в клинику. Я должен навестить Марину, иначе получается уже полное свинство.
– Ну что ж! Малиновская никуда от нас не убежит, – согласился Юрий Николаевич. – Тем более что она, кажется, уже убежала.
Мы договорились встретиться на следующий день и вместе съездить в Измайлово.
– Не забывай, что нам с тобой еще нужно раздобыть ящик коньяку, – строго сказал Чехов. – При всей нашей скаредности это обойдется тысячи в четыре… Две я, пожалуй, сумею наскрести, но ты тоже думай!
– Может быть, пол-ящика будет нормально? – с тоской спросил я, потому что последние деньги уже извел на антибиотики. – Тогда в следующий раз спасать будут кого-то одного, – безжалостно ответил Юрий Николаевич. – И я, кажется, догадываюсь, кого… В общем, думай!
С его стороны было не слишком милосердно так нагружать больного человека, но у этих силовиков свои представления о гуманизме. Мне пришлось выпить снотворного, чтобы выбросить из головы все эти зловещие размышления. Зато я спал как младенец и к утру чувствовал себя на удивление хорошо. Это заметил и Чехов, который появился у меня часов в десять.
– Мое лечение творит чудеса! – хвастливо заявил он.
– Кажется, ты входишь во вкус нашей профессии, Юрий Николаевич? – невинно поинтересовался я.
Он возмущенно замахал руками и независимо сказал:
– Вовсе нет! Я просто хочу подчеркнуть, что в этом наукообразном шаманстве ничего хитрого нет. Просто нужно делать умное лицо и причинять пациенту как можно больше боли… Но ты уже в состоянии выйти из дома?
Я был в состоянии. Мы вышли, сели в «Москвич» и поехали. Было солнечно и холодно. Ветер уже смел с деревьев последние листья, и теперь они стали похожи на манекены без одежды. Дым из выхлопных труб казался густым и почти осязаемым. Улицы словно выцвели под лучами бледного солнца.
После болезни я тоже чувствовал себя будто поблекшим и почти невесомым. От быстрой езды немного кружилась голова. И еще было такое чувство, что я еду к Марине после долгой-предолгой разлуки.
Чехов тоже впал в лирическое состояние и всю дорогу вдохновенно рассуждал о мостах, подвесках, дисках сцепления и шипованной резине. Ни о каких убийствах, ни о каких погонях мы даже не обмолвились.
Лишь подъезжая к больничной автостоянке, Юрий Николаевич окинул оценивающим взглядом площадку и заметил:
– Итак, предварительный осмотр показывает нам наличие отсутствия интересующей нас «Тойоты». Что ж, отчаиваться не будем!
Он развернулся и поехал обратно. Затормозив у ворот клиники, он выпустил меня из машины и напутствовал следующими словами:
– Если нападешь там внезапно на след, предварительно свистни! Второй ящик коньяка нам точно не осилить!
Доложив дежурной в вестибюле цель своего посещения, я, как законопослушный гражданин, оставил в раздевалке свой плащ и получил белый халат. Строгого графика посещений в этом заведении не было, но я давно обратил внимание, что здешних пациентов навещают нечасто. Может быть, виной тому была отдаленность больницы. С каменным лицом я поднялся на второй этаж и направился в палату. Лицо предназначалось всякому, кто мог узнать меня и насторожиться. Но пока я не встретил ни доктора Маслова, ни главу клиники, ни каких-либо еще знакомых.
Прежде чем войти в палату, я постучался и с волнением услышал голос Марины:
– Да-да, войдите!
Я толкнул дверь и сразу увидел Марину. Она стояла посреди комнаты, одетая не в пижаму, а в длинную зауженную юбку черного цвета и пушистый темно-синий свитер. На постели лежала ее кожаная курточка, пижама и еще какая-то одежда.
Увидев меня, она ахнула и повисла у меня на шее. Я заметил, что движения ее стали гораздо свободнее.
– Куда же ты пропал? – пробормотала она. – Я чуть не уехала без тебя.
Я заглянул ей в глаза и спросил:
– А что случилось? Неужели тебя выписали?
– Да! Меня полностью заштопали! – со смущенной гордостью заявила Марина. – Маслов превзошел самого себя. Это он сам так признался. Правда, я должна еще три дня носить повязку, и еще мне выписали кучу всяких мазей… Но, в общем, все позади!
– Я страшно рад за тебя! – сказал я. – Значит, мы прибыли вовремя. Я тут на машине с Чеховым.
– Он звонил мне и сказал, что ты болен! Я так расстроилась…
– Это была легкая простуда, – соврал я. – Просто не хотелось тащить сюда инфекцию.
– Вообще-то выглядишь ты неважно, – сочувственно заметила Марина. – Наверное, ты слишком рано вышел.
– Ты, кажется, тоже выходишь досрочно! – засмеялся я. – Хотя, надо признать, ты-то выглядишь великолепно!
– Ой, Володя! – таинственным шепотом произнесла вдруг Марина. – Ты знаешь, как меня стараются отсюда выпроводить! Ведь мне даже сделали перерасчет и вернули четыре тысячи! Это уже ни в какие ворота не лезет…
– В самом деле? Вернули? – поразился я. – Это фантастика! Похоже на взятку. Плата за молчание?
– Я сначала не хотела даже их брать… – призналась Марина. – Но они на меня чуть не накричали, и я плюнула и взяла!
Я тут же вспомнил про ящик коньяка и с жаром сказал:
– Ты поступила совершенно правильно! Но мне интересно, кто именно упрашивал тебя принять деньги?
– Сначала доктор Маслов, потом бухгалтер и, наконец, сам босс… При этом он сердился и прятал глаза. Я понимаю, что совесть у него не чиста, но интуиция мне подсказывает, что к убийству он не причастен. Он больше похож на человека, который ждет удара, но не знает, откуда он последует… В конце концов, что он такого сделал? Помогал изменить внешность людям, за которыми охотились убийцы…
– Ого! – заметил я. – Что значит небольшая денежная компенсация! Мировоззрение меняется просто на глазах! Между прочим, убийцы охотились не за безобидными скаутами, смею тебя уверить!
– Да-а! У меня совсем все в голове перемешалось! – с виноватым видом сказала Марина. – Я даже не поинтересовалась, чем закончилось твое ночное приключение! А ведь я не спала тогда до утра!
– Нам тоже не удалось поспать. Но зато мы выяснили, что второй пациент был материально ответственным лицом в одном очень закрытом акционерном обществе. Но не выдержал этой ответственности и бежал. Вместе с кассой. Наверное, ему не хватало денег на операцию…
– Вы разговаривали с ним? – спросила Марина.
– Немного, – ответил я, невольно ощупывая затылок. – В общем, он оказался очень скромным парнем. Его биографию нам рассказали его товарищи, которые пришли навестить больного. Они принесли апельсины и не знали, кому их отдать, потому что он опять сбежал. Совершенно не выносит человеческого общества!
Глаза Марины расширились.
– Как, опять? – ахнула она. – Здесь опять намечалось убийство? Но… Если ты видел этих людей, – подозрительно спросила она, – как же ты остался жив? Ты что-то недоговариваешь!
– Ну, знаешь! В общем, нам удалось договориться, – смущенно сказал я. – Мы сошлись на ящике коньяка. Тогда они обещали закрыть глаза. Причем Чехов согласился оплатить половину…
– Что ты мне голову морочишь! – рассердилась Марина. – Рассказывай правду! Ты был ранен? Где ты был эти три дня?
– Все окончилось легкой простудой! – клятвенно заверил я. – О какой ране ты говоришь?
– Ладно, потом разберемся! – сверкнув глазами, сказала Марина. – Сейчас я сложу вещи, и мы пойдем…
Она укладывала в сумку одежду и заметно нервничала. Взгляд у нее был при этом отсутствующим – видимо, она перебирала в уме все известные ей формы ранений.
– Я готова! – сказала наконец она, строго на меня посмотрев.
С короткой стрижкой, в узкой юбке и кожаной курточке она была похожа на роковую женщину из немого кинофильма двадцатых годов – из тех, что безжалостно разбивают мужские сердца. Я невольно залюбовался ею.
– Пойдем же! – уже жалобным голосом сказала Марина, сразу делаясь похожей на обиженного ребенка. – Честно говоря, я так устала от этой больницы, что еще бы день-другой, и я сама бы заплатила еще четыре тысячи, лишь бы отсюда вырваться.
– Вот видишь, значит, у тебя двойной выигрыш! – сказал я и взял у Марины сумку.
Мы вышли из палаты и зашагали по коридору, провожаемые завистливыми взглядами больных. Откровенно говоря, я тоже был рад покинуть это несчастливое здание. Может быть, даже с удовольствием выбросил бы из головы все, что с ним было связано, и никогда больше к этому не возвращался, но я понимал – обстоятельства завязались слишком тугим узлом, чтобы можно было надеяться, будто они развяжутся сами собой. Даже если я позволю себе роскошь забыть, кто-то из участников этой драмы рано или поздно напомнит о себе сам.
И как бы в подтверждение моих мыслей один из участников напомнил о себе, едва мы спустились на первый этаж. Михал Михалыч Миллер, высокомерно выслушивающий через плечо объяснения какого-то юнца в белом халате, увидев нас, вдруг моргнул, ссутулился и, отстранив коротенькой ручкой юнца, быстро пошел нам наперерез.
– Добрый день! Добрый день! – через силу улыбаясь, проговорил он, делая округлый жест руками. – Я бы очень просил вас заглянуть ко мне в кабинет! Надеюсь, вы не будете возражать? Я вас долго не задержу!
Я внимательно посмотрел на него. Взгляд МММ был полон какой-то неизбывной горечи. Щеки-булочки его заметно опали и не отличались завидным румянцем. Он действительно напоминал человека на распутье, где направо пойдешь – коня потеряешь, а налево – и вовсе голову… Кажется, ему не терпелось поговорить и, может быть, попытаться хоть одним глазком заглянуть в наши карты.
В общем, это совпадало с моими намерениями, и я согласно кивнул. Нельзя сказать, что на лице Миллера отразилась радость или хотя бы удовлетворение, скорее это можно было назвать возросшим нетерпением.
– Тогда прошу! – сказал он с легким полупоклоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31