Мысль о возможности сжульничать, к примеру, сказать, что участковому плачено значительно больше, не приходила в голову. Не потому, что действовали некие моральные законы — одолевала боязнь расправы. Слищком уж жестоко карал Пудель за более мелкие прегрешения. Узнает — под молотки. Так отделают провинившегося — ни одна больница не излечивает…
Дни шли за днями, недели — за неделями.
Иванчишин с помощниками вкалывал по черному. Старик поднимал Ковригину и Коврова в шесть утра. Торопливо пили поданный боевиками кофе с булочками и усаживались за столы. Часовой перерыв на обед и послеобеденный отдых, получасовой — на ужин. Отбой — в одинадцать.
Никаких телевизоров, никаких прогулок. Работать, друзья, работать, подгонял помощников генерал, отдыхать будем на том свете — времени отведено предостаточно.
Судя по веселому настроению старика, что-то у них получается, что-то склеивается. Ходит он, подпрыгивая, прищелкивая пальцами, напевая невесть какую игривую песенку.
Однажды, когда в коттедж доставили с какого-то завода небольшой продолговатый предмет, похожий по форме и по размерам на граненный стакан, ученые потребовали шампанского. Чокались, пили, произносили малопонятные тосты, смеялись.
Завирюхи все это — до фени. Он откровенно скучал. Охранять ученых бездельников с поехавшей крышей, следить за ними, наводить в особняке порядок — разве это можно называть работой, достойной настоящего мужчины?
Бурный, взрывчатый характер парня настойчиво требовал более активной жизни. Пусть с опасностями, но — жизни, а не прозябания.
Серые будни немного скрашивало общение с Евдокией, глупой и наивной бабой, которая верила в трепотню любовника. Только перед ней можно рисовать фантастические картины своего, якобы, высокого происхождения.
Но телка, похоже, вошла во вкус сексувльных упражнений и требовала многократного их повторения.
— Что я тебе бык-производитель? — не выдержал однажды Завирюха. — Получаешь два раза в неделю — хватит. Думаешь легко заполнить такую емкость, — раздраженно шлепал он по жирному, оплывшему животу. — Кормила бы салом да мясом — ладно, а то даешь одни любимые, черт бы их жрал, яблочки…
— Когда приманивал, што обещал? — обиженно верещала сторожиха, наваливаясь на парня. — Все вы — козлы вонючие, только и добиваетесь справить свое удовольствие. Бабы, мол, все стерпят, им так природой дадено — терпеть, наслаждаться не обязательно…А я вот хочу! — заканчивала она страстный монолог на самой высокой ноте.
— Наслаждайся на здоровье, разве я запрещаю? Только два раза в неделю, не больше, — устало отбрехивался Завирюха. — От твоих «наслаждений» скоро копыта отброшу, уже не хожу — передвигаюсь. С пшенки да макарон разве на любовь потянет?
— Говоришь, кормлю плохо? — наседала сторожиха. — А на прошлой неделе нахваливал жаркое… Сказано, целуй! — переходила она на приказную форму обольщения. — Покрепче и послаще! После накормлю — пельмени накрутила!
Пришлось подчиниться. Ради пельменей, по части приготовления которых Евдокия была настоящей мастерицей. Звериный вой, потное бабье тело, жирные груди — все это уже не возбуждало любовника — приелось.
Дошло до того, что Завирюха постепенно сократил общение с излишне страстной телкой сначала до одного раза в неделю, после — двух раз в месяц.
По вечерам Евдокия заявлялась в соседний особняк, отлавливала неверного мужика, красноречиво кивала ему в сторону своего коттеджа. Шагай, дескать, милок, ожидает тебя и мясцо и сальцо, и все остальное.
Угрюмые боевики многозначительно переглядывались, ехидно ухмылялись. Не подменить ли тебя, братан, на ночку другую? Мы со всем нашим удовольствием, постараемся, не подведем.
Отощавший и поблекший Завирюха отчаянно матерился, но, подстегиваемый повелительными взглядами сторожихи, плелся в её осточертевшую комнату. Не устраивать же «семейный» скандал!
Скоро произошли события, заставившие героя-любовника позабыть все свои горести. На третий или на четвертый день после праздника на верхотуре, Иванчишин потребовал к себе Завирюху.
— Подавай мне твоего бандитского босса, — счастливо улыбаясь, потребовал он. — Да поскорей, дело не терпит…
Глава 21
Если Окунев и его супруга благополучно отсиживались в подмосковном санатории, то Федорчук мучился от вынужденного безделья. Он бродил по санаторному парку, ненавидяще провожал взглядами озабоченных врачей, порхающих медсестричек и балдеющих отдыхающих.
Пока Екатерина, запыхавшись, бегала по лечебному корпусу — то к врачам-консультантам, то на процедуры — Владимир Иванович посиживал на лавочке, делая вид — увлечен очередными газетными байками. Держал газету перед лицом, будто отгородившись ею от мерзкой обыденности. Не читал — мучительно думал, выискивая между газетными строчками ответы на поставленные им самим вопросы.
— Почему ты не ходишь на ванны? — грозно спрашивала жена. — Тебе же прописано. Так же, как физиотерапия, массаж… Ты не забыл, что завтра утром — кардиограмма?
— Отстань, — беззлобно просил Федорчук. — Лечишься, вот и лечись, а меня оставь в покое.
— Но у тебя такой букет болячек — страшно…
— Не бери в голову… Гуляю, дышу свежим воздухом. Тоже — лечение.
— Поберегся бы. Один инфаркт уже заработал.
— У меня свой метод. Второго инфаркта не будет.Коньякотерапия — самое лучшее средство.
Тут же демонстрировалась заветная бутылочка с коньяком. Три капли на язык и сердце успокаивалось, входило в норму. Иного лечения отставной полковник не признавал.
Подобные короткие стычки происходили почти каждый день. С одинаковым успехом. Федорчук не злился, не шипел рассерженной кошкой — отделывался смешками и обкатанными, как камушки на морском берегу, словечками. Типа знаменитого: не бери в голову.
Причина дурного настроения Федорчука заключалась в том, что он не привык лечиться, посещать поликлинику, ахать и охать, читая в медицинской книжке страшные вычурные диагнозы и рекомендуемые способы борьбю с ними. Все это — безделье, докторские выкрутасы, призванные оправдать получаемые ими ученые звания и зарплаты. Нет у него ни остеохондрозов, ни язв, ни нарушений обмена. А что касается «мотора» — сам справится, без помощи медиков.
Единственная мучающая Федорчука болезнь — вынужденная «безработица». В санатории нет трудноразрешимых проблем, не просматриваются сладостные трудности, отсутствует необходимость за что-то бороться, что-то доказывать.
Все это осталось в Москве.
Владимир Иванович снова и снова перебирал в памяти события последнего года. Вспоминал застреленного неизвестно кем Стасика Новикова, перепуганного угрозами преступников Оглоблю, сидящего за семью хитроумными замками Федуна. Из головы не выходила последняя встреча с Андреем и сопровождающими его друзьями.
Все— таки зря он послушался Андрея и уехал из Москвы. Похоже, там события приближаются к точке кипения -уже появляются «пузырьки», началось угрожающее «бульканье». И в это время сидеть в санатории, принимать ванны и массажи, подставляться при осмотрах врачам, терять дорогое время на трепотню в столовой?
— Владимир Иванович, почему вы не принимаете физиотерапевтические процедуры… Может быть, забываете делать отметку в санаторной книжке?
Врачиха, как и весь остальной медперсонал санатория, внимательна до тошноты. Наверно, бездетная холостячка, надоедливой заботой компенсирует отсутствие семьи.
— Забываю, — «признался» Федорчук. — Восстановлю… Да и зачем мне разные массажи? Давление — космическое, сердце бьется, как ему положено, желудок работает регулярно… Здоров я, доктор, здоров…
— И все же попрошу вас следовать моим рекомендациям, — построжавшим голосом выговорила докторша. — Я отвечаю за состояние вашего здоровья… Будьте же серьезны, Владимир Иванович, перестаньте резвиться молодым жеребенком…
Слава Богу, что подобные воспитательные беседы происходят редко — через неделю. Федорчук боялся сорваться, проявить взбаламошный свой нрав. Негодуя и поругиваясь, стал посещать физиотерапевтический кабинет. На ванны и прочую дребедень его так и не хватило.
Докрасна натирая бедную свою лысину, полковник пришел к однозначному выводу: без его участия в Москве может произойти непоправимое несчастье. Какое именно несчастье, с кем, когда и по какой причине — все эти вопросы оставались «за кадром», казались несущественными. «Работала» интуиция.
Впрочем, на один «закадровый» вопрос все же ответ нашелся.
В»едливый отставник с»умел все же «расколоть» сына Федуна и выудить из него туманное признание: бывший сыщик ищет некоего Пуделя. Сама по себе кликуха ничего не говорит. Тем более, непрофессионалу. Но в качестве некой отправной точки вполне пригодна к употреблению.
Во время второй встречи Андрей ещё больше «расщедрился» — показал полковнику фоторобот преступника. Небольшой рост, усики, прижатые к голове уши, прищуренные глаза. И — главное — огромный лоб мыслителя.
Итак, речь идет о главаре некой преступной группировки, который похитил старика-ученого. Мало того — генерала, возглавлющего некий закрытый научно-исследовательский институт. Уж не о приятеле ли погибшего Стаса идет речь? Надо разведать. Если подтвердится — приоткроется завеса над таинственным убийством генерала Новикова.
Плюс — непонятное похищение двух сотрудников института — мужчины и женщины. Они-то зачем понадобились бандитам? Решили создать филиал института? Для чего?
Не зря же хитроумные сыщики нацелили трусливого Оглоблю на иванчишинский институт? Определенно, что-то назревает — типа больнючего нарыва, который вот-вот лопнет, извергнув кровь и гной.
И ещё один, казалось бы, малозначащий фактик — поездка Андрея в Сибирь. Якобы, за женой. Будто женушка сыщика — младенец, не может самостоятельно сесть в самолет и прилететь в Москву.
Кто угодно поверит в это, Федорчук не верит.
Единственная версия, заслуживающая внимание: Андрей помчался в Сибирь вслед за сбежавшим туда Пуделем, и тот в очередной раз ускользнул от сыщиков. Где спрятался? Конечно, в Москве или в Подмосковье. Почему? Ответ напрашивается простой, как облупленное яйцо: связь с институтом.
Недаром же Панкратов возвратился в Москву хмурый и явно недовольный.
Короче, назрела необходимость срочно вмешаться в процесс созревания опасного конфликта. И не кому-нибудь, а именно Федорчуку с его умением анализировать и прогнозировать ситуацию.
Все логично, все правильно. Остается найти решение почти неразрешимой задачки со множеством неизвестных: с какой стороны подобраться к неуловимому преступнику с собачьей кличкой, если поймать его не могут многоопытные сотрудники уголовного розыска? Не станешь же бродить по улицам Москвы и по множеству городов и поселков Подмосковья в поисках приземистого лобастого мужика с ушами, прижатыми к голове! Глупо!
Неожиданно помог «господин случай».
— И чего ты все мучаешься? — Екатерине надоело постоянное молчание мужа и она твердо решила растормошить его. — Пошли примешь ванну — сразу повеселеешь. А то похудел, с лица спал…
— Не бери в голову…
— Кому сказано? Завтра — суббота, процедур нет, поведу тебя на рынок. Яблочек купим, селедочки, винца. Говорят, вино продают классное…
По опыту многолетнего общения с женой Федорчук знал — не отстанет. Характер у Кати покрепче мужского, вцепится — не отвяжешься, прилипнет листом от банного веника, но своего добьется. Лучше не теребить и без того истрепанные нервишки.
— Ладно, так и быть, пойдем.
Ванна не помогла, не сняла засевших в голову мыслей. Лежал в ней Владимир Иванович и не ощущал ни теплоты, ни обещанных покалываний. Все заслонили раздумья. А вот рынок возвратил Владимира Ивановича к жизни.
Импровизированный базарчик приютился неподалеку от главного входа в санаторий. Рассчитан он, конечно, не на местных жителей — на отдыхающих. Торгуют всякой всячиной. Яблоки и хрен в баночках соседствуют с пуховыми платками и модной обувью, расфасованные в полиэтиленовых пакетах конфеты лежат рядом с детскими игрушками и наручными часами…
— Смотри, Володя, какая прелесть!
Действительно, прелесть. Будто сбрызнутые росой, разложенны краснобокие, кажется, улыбающиеся, яблочки. Федорчук обреченно вздохнул и отвернулся. Заставит сейчас жена пробовать и нахваливать, а у него ничего в рот не лезет.
— Берите, не пожалеете, — расхваливала свой товар розовощекая, толстая женщина. — Не яблоки — дар Божий. Думаю, наша прародительнмица Ева именно их спробовала. Знаете, мои соседи приехали из самой Сибири, так они никак не наедятся этими яблочками — каждый день прибегают…
Упоминание о Сибири ударило по Федорчуку не хуже пастушьего бича… Неужели, ему повезло!… Нет, не может такого быть, мало ли людей приезжают из Сибири, почему это должны быть именно разыскиваемые Андреем преступники? А вдруг? Случаются же в жизни везения!
Пока женщина взвешивала яблоки, а Екатерина копалась в кошельке, Федорчук, как можно равнодушней, посомневался.
— Что у них в Сибири яблок не видели… Когда приехали ваши соседи?
— Таких, как мои, не видели, — поджала губы обиженная женщина. — А приехали с полгода тому назад. Старик-богатей с дочерью и с зятем. Вроде, предприниматель. Ему ли удивляться, когда по карману разные деликатесы? А вот удивляется. Посылает своих парней ко мне за яблочками…
— Тогда и я стану навещать ваш сад, — заставил себя улыбнуться Владимир Иванович. — Только подскажите куда приезжать?
Продавщица расплылась в довольной улыбке, прошлась ладонями по прическе.
— Адрес простой — не ошибетесь. На любом автобусе, остановка «Дачи», спросите Евдокию — покажут… Конечное дело, коттедж не мой — сторожу там, убираюсь. А яблочки сама собирала, опилками перекладывала, в ящичках сохраняла. Но эти — нынешнего урожая, свеженькие… Приезжайте, хорошие люди, отдам вам дешевше. Мне тоже выгода — не мотаться на базары, не платить бессовестным шоферюгам…
Федорчук не слышал болтовню женщины, он вообще ничего не слышал. В голове тяжело поворачивалось одно и то же слово: повезло.
Все сходится. Старик — почти наверняка генерал-ученый, дочка и зять — похищенные сотрудники института, парни — охранники…
Остается съездить, убедиться, потом — к Андрею. Торопись, мол, сыщик, вяжи преступников, освобождай похищенных ученых, получай ордена и славу…
Что касается славы, придется Андрюхе потесниться на пьедестале, освободить часть места для отставного полковника. Ведь без его помощи не видать Панкратову ни наград, ни благодарностей.
За многолетнюю службу Федорчук орденов так и не заслужил, облагодетельствовали его одними медалями да и то — юбилейными. Лавровых венков тоже не навесили. В газетах ни портретов не печатали, ни хвалебных статей. Стройки, которыми он руководил, как правило, считались секретными — о них помалкивали. Соответственно находились в тени строители и проектировщики.
А вот сейчас шестидесятипятилетнему полковнику вдруг захотелось славы и почета. В виде мизерной компенсации за пережитое, за потерянное здоровье и перенесенные лишения.
Катя аппетитно откусывала яблоко, что-то говорила, предлагала мужу попробовать. Федорчук отмалчивался, рисовал картины одна заманчивей другой, наслаждался ими…
Автобус двигался на удивление ходко и доставил полковника на остановку «Дачи» через пятнадцать минут. Всю дорогу Федорчук волновался, «прорабатывая» различные варианты разговора с продавщицей яблок. Просто купить и уйти — зряшная потеря времени. Нужно завести доверительнвй разговор, направив его на подозрительных обитателей соседнего особняка.
Как это сделать?
Все оказалось намного проще, нежели он думал. Проще и…сложней. Ибо первая неприятность ожидала сыщика-любителя сразу же после того, как он покинул автобус.
В остановочном павильончике дремал старичок. Но Владимиру Ивановичу показалось, что дед только делает вид, что спит, а на самом деле внимательно изучает вышедших из автобуса пассажиров. По неопытности он видел в любом человеке «пастуха» бандитов. Поэтому, решил играть роль этакого наивняка, разыскивающего продавщицу яблок. Тем более, что это не так уж далеко от действительности.
— Не подскажете, как найти Евдокию?
Дедок не пошевелился, только приоткрыл один глаз. И…снова закрыл. Пришлось потрогать его за плечо.
— Какую-такую Евдокию? — открыл оба любопытных глаза старик. — У нас что евдокий, что марий — полная котомка.
— Мне нужна та, которая торгует яблоками.
— Так бы и сказал, — неизвестно на что обозлился дед. — Енто Евдокия-сторожиха… А по какой надобности ищешь ее? Ежели побаловаться — зря, она баба нравственная, спит только с одним мужиком. Так что, мил-человек, ничего у тебя не получится…
— Мне — яблок…
— Знаем мужчинские яблоки, — на неожиданно высокой ноте заверещал растревоженный старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39