А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И бежать не пыталась, даже когда Дмитрий избавил ее от цепи.
Он спас ее, повинуясь порыву, и, пожалуй, только в обществе Зоррах немного оттаивал и улыбался, просто наблюдая за нею. Девчонка оказалась смышленой, не хуже, скажем, Джафара, и сообразительность ее давала надежду, что в конце концов она поймет: он вытащил ее из-под насильника не затем, чтобы самому воспользоваться, а просто спас.
Чтобы она всякий раз не шарахалась при его приближении, словно пуганая ворона от куста, Дмитрий время от времени на ночь брал Зоррах к себе в палатку. В первый раз она буквально обмирала от страха, но с покорностью отданной на заклание овцы стояла, теребя завязки на вороте платья, словно не зная, что делать: самой ли снять или ждать, пока он сорвет с нее одежду. Но Дмитрий показал на заранее приготовленную постель в другом углу палатки. Он долго не спал, чувствуя, что и Зоррах не смыкает глаз, ожидая, что хозяин все-таки придет к ней. Девушка не выдержала и заснула первой.
А утром преподнесла сюрприз: в брошенном исподтишка беглом ее взгляде Дмитрий успел прочитать презрение. Но ему и в голову не пришло обидеться. Участь женщины в эти времена решалась просто — делить с мужчиной ложе, рожать ему детей; и если рядом есть мужчина — кем бы он ни был, — женщина должна принадлежать ему. Иного не дано. Дмитрий даже не представлял себе, сколько Зоррах лет: ему-то она представлялась девчушкой, однако по здешним меркам, возможно, считалась уже взрослой, созревшей для замужества женщиной. Презрение скорее изумило его: еще, можно сказать, вчера она потеряла все — дом, семью и даже свободу. А теперь негодует, что ею пренебрегли.
Однако сложившаяся ситуация его не устраивала. И потому он взял Зоррах за подбородок и взглянул прямо в глаза. “Ты, пигалица, — говорил его взгляд, — ты принадлежишь мне вся без остатка, со всеми своими потрохами. В моей власти твоя жизнь, и твоя смерть тоже в моей власти. И я буду поступать с тобой так, как того захочу, и тогда, когда захочу… ” Держал он крепко, — вырваться девушка не могла, — но вместе с тем осторожно, чтобы ненароком не раздавить челюсть. И ждал. Первоначальное удивление сменилось в ее черных глазах замешательством, затем неприкрытым испугом и, наконец, животным ужасом. Не в силах выдержать его взгляда, она смежила веки. И лишь тогда Дмитрий отпустил ее. Девушка стояла с закрытыми глазами и тряслась как осиновый лист. Он провел ладонью по ее шелковистым волосам и отвел к Джафару.
Напугал ее Дмитрий совершенно сознательно. Страх в конце концов пройдет, а вот презирать его в будущем она поостережется. Полностью переиначить ее средневековый ум он был, конечно, бессилен; а вот дать понять, что на его счет она заблуждается, — мог. Пусть бьется над его загадкой сама, а он уж постарается навести ее на правильное решение…
В дальнейшем Дмитрий вел себя с ней так, словно Зоррах была не пленницей, а его младшей сестрой: дарил разные побрякушки и баловал помаленьку. Даже вырезал из дерева куклу… Он вел психологическую игру и сам удивлялся, с каким терпением и хладнокровием добивается своей цели.
* * *
Когда Дмитрий показал ей серебряную гривну, у Зоррах невольно вырвалось восхищенное восклицание.
— Нравится?
— Да, господин, — смущенно потупилась девочка.
Она смешно коверкала слова, но Дмитрий не смеялся над этим — сам говорил ненамного лучше. “Сейчас бы встать в позу и заявить, как товарищ Сухов: „Зоррах, не зови меня господином!” — подумал он, внутренне усмехаясь. — Господи, до чего же тихий и до невозможности покорный голосок произносит это: „Господин”!”
А гривна была хороша: тонкая — как раз по ее шее; с десяток гибких серебряных усов винограда переплетались самым причудливым образом и были усыпаны крохотными гроздьями ягод. Тонкая, красивая работа.
* * *
Гривну Дмитрию принес Сук, солдат его десятка. Верный пес, к которому ревновал Арслан, считавший себя в десятке вторым после Дмитрия. Сук проигрался в кости. Проигрался крупно: ему то ли уха лишиться грозило, то ли еще что-то позорное — Дмитрий в подробности не вникал. Просто увидел, что на солдате нет лица, и встревожился.
Сук был, пожалуй, самым неказистым из подначальных Дмитрию рубак. Низкорослый, гораздо ниже своих товарищей, с необычно длинным торсом, короткими ногами и широкой, бочкообразной грудью. Тихий, молчаливый, всегда погруженный в одному ему известные потаенные думы человечек с куцей, пегой бороденкой, редкие волосики которой торчали клинышком под подбородком. Дрался он всегда молча, не подбадривая себя воинственным криком, по-волчьи ощерившись; но — весьма умело. Особенно хорошо орудовал булавой на длинной рукояти.
И азартнее игрока в кости, наверное, еще не видывал свет.
Кости у солдат почитались игрой номер один. Играли в любую минуту, где придется и как придется. Играли с запалом, иной раз ставя на кон собственную жизнь и свободу. Сук был как раз из тех, кто способен спустить все до нитки и продолжать игру под залог собственной шкуры. Удержу не знал никакого. Когда бывал в выигрыше, ходил довольный, выпятив грудь, а проигравшись в пух и прах, мрачнел и зло щерился.
В день злополучного проигрыша он увидел, что Сук сидит у костра и смотрит в пламя остекленевшим взглядом; не человек уже, а тень. Дмитрий даже не стал спрашивать, что произошло, — знал, сколь пристрастен к игре и азартен Сук. Просто велел ему идти за собой в палатку, а там достал из мешка горсть серебра и золота.
— Этого хватит?
Сук долго озирал протянутые ему побрякушки, словно не понимая, о чем его спрашивают, а затем поднял на Дмитрия глаза — светло-карие, с желтыми искорками вокруг зрачка.
— Хватит? — повторил Дмитрий.
Сук молчал. Дмитрий добавил еще пригоршню.
— Хватит? — снова спросил он.
На этот раз Сук качнул головой: нет, не хватит.
— Ладно, — сказал Дмитрий, подумав про себя: “Да, брат, в этот раз ты что-то перехватил…”
Секунду поразмыслив, он извлек из мешка золотой кубок — подарок Халиль-Султана — и ссыпал туда украшения.
— А теперь?
Не веря собственным глазам, Сук переводил взгляд с Дмитрия на кубок и обратно: подарок юного царевича он видел, как и все в десятке. Вместе обмывали.
— Бери и заплати, — сказал Дмитрий. — Не отыгрывайся — снова проиграешь. Просто заплати.
Сук громко скрипнул зубами и тихо сказал:
— Нет.
— Бери, — велел Дмитрий. — Дурак будешь, если не возьмешь, — и всунул кубок в пальцы солдата. — Иди.
И отвернулся. Легкий шорох дал понять, что Сук выскользнул из палатки.
Долгое время после этого случая Сук не поднимал на Дмитрия глаз и даже сторонился ун-баши. Но тот заметил, что в бою солдат теперь старался держаться рядом, и не в поисках прикрытия — наоборот, прикрывая.
Шли дни. Дмитрий уже привык, что Сук всегда поблизости. А в один прекрасный вечер, войдя в палатку, увидел лежащий прямо посередине земляного пола грубо завязанный узелок и нашел в нем свой золотой кубок. На следующее утро Сук встретил его с поднятой головой.
— Отыграл? — поинтересовался Дмитрий.
— Нет, ун-баши, — ответил Сук и жестко улыбнулся.
Дмитрий понял. Где и как Сук расправился с обидчиком, он выяснять не стал. Он, правда, опасался, что убийство не сойдет солдату с рук, но Сук, видимо, обтяпал дельце так, что и комар носу не подточит.
Так у Арслана появился соперник. Вернув долг, Сук, видимо, решил, что этого недостаточно. Что творилось в его башке, Дмитрий мог только догадываться; но следующей ночью, выбираясь по нужде, он чуть не полетел кувырком через Сука, который улегся на земле поперек входа.
— Ты что тут делаешь?
Солдат глухо пробурчал в ответ что-то про долг.
— Ты вернул.
— Не-е… — Сук пренебрежительно сплюнул и вдруг окрысился: — Гонишь, ун-баши?
— Нет, — спокойно возразил Дмитрий. — Не гоню.
Сук успокоился так же неожиданно, как и озлился.
— Не гони, не надо, — сказал он хрипло. — Сук знает, что ему делать. Тебе недолго ун-баши быть. Скоро юз-баши будешь, а потом мин-баши. Я не стану, а ты станешь. А я при тебе буду, верный, как собака. Не гони.
Озадаченный, Дмитрий полез пятерней в затылок: отзыв о себе из уст подчиненного ему приходилось выслушивать впервые. В искренности слов он не усомнился ни на йоту; чутье подсказывало: солдат не притворяется, а верит в это. Но какой логикой руководствовался Сук, предрекая ему быструю карьеру? Получить звание тысячника — означает войти в близкое Тамерланово окружение.
Дмитрий ухватил Сука за плечо и повернул к себе.
— Почему ты думаешь, что я стану мин-баши? — спросил он. — Я чужак.
— Чужак, — буркнул Сук, высвобождая плечо. — Но ты умен. Умнее всех, кого я знал. Мансур, что был ун-баши, перед тобой что мальчишка. Сотник Желаддин, и тот… — Сук снова пренебрежительно сплюнул. — Ты видишь то, что другие не видят. Я не вижу, никто не видит… Скажешь что о человеке, то — правда… Ты станешь мин-баши. Сам это знаешь. Знаешь ведь?
— Знаю, — спокойно согласился Дмитрий. Сук довольно ухмыльнулся.
— А я при тебе буду. Любому горло перегрызу, слышишь, ун-баши?
— Слышу.
— Я к тебе присматривался, — доверительно сообщил Сук. — Сначала думал, ты или дурак или хитрец, а потом понял: ты ни тот и ни другой.
— А кто же? — поинтересовался Дмитрий. Сук задумался.
— В тебе дух есть, — сказал после долгой заминки и умолк.
О каком духе говорил Сук, оставалось только догадываться. Вернувшись в палатку, Дмитрий улегся, но сон не шел. Поворочавшись с боку на бок, он сел и стал легонько постукивать кулаком по колену.
— Мин-баши, — шептал он по-русски. — Нет, Сук, бери выше. Не тысячником, а… шут его знает кем, но стану. Язык… Зараза! Язык надо лучше знать — не о цене за барана говорить ведь буду. О времени… Ты же, Сук, баранья твоя головушка, наверняка даже слова такого не ведаешь — время…
Заснул он только перед самым рассветом, а Сук так и провел всю ночь у входа в его палатку. И с тех пор спал только там.
* * *
Дмитрий протянул гривну Зоррах.
— Надень.
— Надень ты, господин, — сказала девочка и повернулась спиной, поднимая руками волосы, чтобы не мешали надевать украшение.
Он снова усмехнулся и осторожно надел серебряный обруч ей на шею.
Зоррах не видела от него зла — он был очень добрым хозяином. И привыкала к нему все больше и больше. Дмитрий даже не ожидал, что процесс “приручения” пойдет столь стремительно, но таков уж оказался характер девушки — запаса жизнелюбия ей хватило, чтобы быстро оправиться от шока, а податливости — чтобы безропотно принять долю рабыни. С другой стороны, Дмитрий и раньше легко находил общий язык с женщинами. Девушки на него всегда заглядывались: падок слабый пол на все интересное и оригинальное. А тут… “Глыба мороженого с виноградинами вместо глаз”, — как охарактеризовала его одна из многочисленных подружек по имени Татьяна. Дмитрий легко сближался и легко расставался — неизменно без ссор и дрязг, без обиженного или разъяренного хлопанья дверью: отношения просто переходили из разряда “дружба с постелью” в разряд “дружба без постели”. Велимир только диву давался, как ему это удается.
Зоррах расправила волосы и посмотрелась в им же подаренное бронзовое зеркало.
— Господин, почему ты теперь не брать меня к своя? — спросила она. — Может, я виноватая?
— Провинилась. — машинально поправил он.
Зоррах смелела день ото дня, и Дмитрий был уверен, что без Фатимы дело тут не обходится. В этой рабыне и наложнице Джафара вдруг проснулись материнские чувства, и она стала опекать девочку, квохча над нею, как наседка над цыпленком. И, естественно, учила ее уму-разуму, то бишь надлежащему рабыне образу мыслей и жизни. И с некоторых пор девчонку буквально подменили: она стала заявлять на Дмитрия права. Поначалу, правда, робко…
Беда в том, что девчонка волей-неволей начала будить в нем часть сознания, казалось бы, погребенную под грузом навалившихся на него невозможных событий. В обозе тащились за армией не только маркитанты да осадные орудия — шлюх, за малую плату готовых доставить солдату большие радости, также имелось в избытке. Этих Дмитрий вовсе не воспринимал. Но и не только шлюх, отдающихся любому, кто заплатит. Он мог бы найти удовольствие в объятьях служанки или рабыни, сопровождавших сановных дам, которые, в свою очередь, сопровождали в походе мужей. Но женщины словно находились за чертой восприятия мира: все они остались там, за сотни лет вперед, а здесь их нет и быть не может. Дмитрий словно забыл, что он мужчина, и непривычное долгое воздержание переносил легко, даже не задумываясь об этом. Его часто пытались завлечь — взглядами, знаками, а он лишь равнодушно, как на пустое место, смотрел на смазливую мордашку, на блестящие, вымытые кислым молоком волосы, на грудь, приподнимающую платье…
И проходил мимо.
А эта средневековая нимфетка пробуждала воспоминания о том, что он человек и мужчина и ничто человеческое и мужское ему не чуждо: Дмитрий спас ее и потому относился к ней совсем иначе. Но она-то была не женщиной — девочкой. Он понимал, что переносит на Зоррах внутреннюю потребность хоть какой-то, пусть даже мельчайшей частью, оставаться прежним Дмитрием. Что для любого солдата из его десятка, из всего Тамерланова войска было в порядке вещей, для него являлось надругательством. И перешагнуть через себя, через этот последний барьер он не мог.
Из-за этой девочки ему и так пришлось сломать в себе еще один стержень, чтобы окончательно подстроиться под это время и воспринять его порядки. Дмитрий пока даже представить себе не мог, что будет делать с Зоррах дальше, но чтобы у него появилась хоть какая-то возможность что-нибудь сделать с нею и для нее, гордая личина юродивого бессребреника не годилась. Или девчонку следовало, закрыв на все глаза, отдать тому же сотнику, например, — и забыть.
В который уже раз он пересилил себя — и стал после боя, как и все, собирать добычу: и с мертвых тел, и входя в опустевший без хозяев дом, чтобы рыться там в поисках чего-нибудь дорогостоящего. Золото, серебро, монеты, кувшины, одежда — он брал все, что имело мало-мальскую ценность. Оставалось только начать резать ради драгоценной бирюльки обезумевших от страха уцелевших мирных жителей. Какая, в сущности, разница — их ведь все равно убьют. Но этого он все-таки не мог. И также не мог позволить себе спать с девчонкой. Последний барьер…
А Зоррах делала все, чтобы понравиться: прихорашивалась, ласкалась. И вела себя порой, как капризная маленькая интриганка, которая прекрасно знает, какие из ее капризов наказуемы, а какие нет. Дмитрий не строил иллюзий, будто девчонка вдруг прикипела к нему душой. Нет, она просто узнала, как должно вести себя послушной рабыне с добрым хозяином. И с удовольствием играла в послушную рабыню, желанную наложницу, но попробуй и впрямь овладеть ею — наверняка ударилась бы в истерику.
Дмитрий был готов придушить Фатиму за ее поучения. В конце концов он нашел выход и насел на Джафара, потребовав урезонить Фатиму. У маркитанта отвисла челюсть: зачем же Дмитрий тогда купил девчонку?
— Ты посмотри на нее и посмотри на меня, — отрезал Дмитрий. — Что с нею будет, как ты думаешь, Джафар? Пусть вырастет сначала…
Джафар сначала хлопал веками, а потом захохотал, раскачиваясь дородным телом.
— Вздумал буйвол покрыть газель, а она лопнула, — просипел торговец сквозь смех.
Разговор, однако, имел положительные последствия: Зоррах стала готовиться доставлять удовольствие господину в будущем. С немалым, надо сказать, для себя облегчением… Фатиму тоже проняло. И Дмитрий, в очередной раз проведывая девочку, с удивлением обнаружил, что Джафарова наложница заискивает перед ним, чего раньше в заводе не было.
Зоррах стояла перед ним, сжимая зеркальце.
— Когда ты брать меня в своя? — настойчиво повторила она.
— Не сегодня, — ответил он, улыбаясь неправильностям ее речи.
— Ты всегда так говорить, — Зоррах насупилась. — А вон она идет, — сказала она вдруг и обиженно отвернулась. — Ты проводить с ним много время. Больше много, чем с моя…
Дмитрий оглянулся. Обходя кибитки торговцев, к ним, метя пыль длинными полами рубища, направлялся Як Безумец.
— Иди, Зоррах, — велел он.
Та обиженно надула губы и упорхнула. Послушная все-таки девочка. “Ничего, — успокоил себя Дмитрий. — Кончится поход, а там скажу ей, что просто спас ее, и отпущу на все четыре стороны. Узнаю только, каким макаром она сможет безопасно добраться до родных мест. С каким караваном… Или выдам замуж”, — и сам удивился: он впервые подумал, что может выдать девчонку замуж.
Зоррах ушла в кибитку Джафара, а Дмитрий пошел навстречу дервишу.
Войско Тамерлана было огромным — несколько сот тысяч человек, а вот круг общения у Дмитрия невелик: подначальный десяток, девочка и Джафар, с которым он регулярно садился за шахматную доску. И совершенно неожиданно в этот круг вошел еще один человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37