А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

У ног незадачливого певца стояла большая медная кружка, соединенная при помощи цепочки с железным кольцом у него в носу.
— Ага, — сказала Гера.
— Чего? — не понял старик, прекратив петь.
— Цып-цып-цып, — позвала богиня.
— Караул! — закричал старик, и Гера сообразила, что слепота у него была липовая.
— Не уйдешь, — взревела богиня.
— На помощь! — завизжал бродяга и бросился на четвереньках в ручей.
Гера, проворно схватив его за шиворот, вытащила из воды.
— Чупокабра! — орал старик, нелепо размахивая руками. — Помогите!…
Седой парик и накладная борода остались в руке у богини, и Гера с удивлением узнала в бродяге друга Париса, героя Энея.
— Так-так, — сказала жена Зевса, — кажется, я поймала дезертира.
— Нет, — испуганно ответил Эней, — я не я и эола не моя.
Получив мощный пинок под зад, парень кубарем полетел обратно в ручей.
— Пожалуйста, о великая, — взмолился Эней, — не выдавай меня.
Гера задумалась:
— Хорошо, но за это тебе придется мне заплатить.
— Что? — спросил Эней, чувствуя в словах богини некий подвох.
— А вот что! — зарычала изголодавшаяся по мужчинам Гера, стягивая с перепуганного парня красные шаровары, (здесь и далее авторский реверанс перед великим украинским юмористом Иваном Котляревским. — Авт.)
— Отстань, тетка, — закричал Эней, но все его усилия вырваться из страстных объятий богини были обречены на провал.
Ну что еще оставалось несчастному Энею, кроме как подчиниться всемогущему Року.
И он подчинился и, к слову сказать, не пожалел об этом.
Глава 9
ТРОЯНСКАЯ ВОЗНЯ
Многим казалось, что в Мизии греки застряли надолго. Но не тут-то было.
Внезапно забурлило море у самого берега, и на поверхности показался гигантский железный кит самого Посейдона. Вспенивая бурлящую воду, кит подплыл к берегу.
Большая часть героев уже сидела на ближайших деревьях. Лишь хитроумный царь Итаки Одиссей да бесстрашный Агамемнон остались на берегу.
В спине кита откинулась круглая железная крышка, и из образовавшегося отверстия появился сам Посейдон, на этот раз вместо рыбьего хвоста надевший себе нормальные человеческие ноги.
В серебристом, сияющем блестящими чешуйками наряде, со светящимся трезубцем в руках спустился он по специальной лесенке с кита на берег и, поглаживая синюю бороду, приблизился к застывшим на берегу грекам.
— Кого я вижу?! — воскликнул бог морей, узрев Одиссея. — Хитроумный царь Итаки. Помню, помню, как там было в сочиненном тобой анекдоте обо мне и трепангах: возвращается жена Посейдона Амфитрита из командировки и видит…
— Дальше, пожалуй, не надо, — перебил бога Одиссей.
Посейдон добродушно рассмеялся:
— Ладно, что было, то уже зажило. Я зла на смертных долго не держу.
Говорил бог морей как-то странно в нос, хотя оно и понятно, поскольку к его ноздрям шли, начинаясь от некоего непонятного прибора за спиной, две зеленые трубочки.
Одиссей с Агамемноном смогли рассмотреть эти трубочки лишь вблизи, поскольку те были скрыты густой бородой владыки морей.
— Что смотрите? — хохотнул Посейдон. — По трубкам подается морская вода прямо мне в легкие. Долго находиться на воздухе мне нельзя, поэтому буду краток.
Греки приготовились внимательно слушать.
— Можете смело снимать свои корабли с якорей, — продолжил повелитель морской пучины. — Меня просил за вас Арес. Я помогу вам быстро достичь Трои. Ничего не бойтесь — ни ветра, ни шторма, домчу вас в целости и сохранности.
— Благодарим тебя, о великий. — Греки поклонились.
— А помнишь этот? — Посейдон хлопнул перепончатой рукой Одиссея по плечу. — Поймал однажды рыбак в сети Посейдона, а тот ему и говорит: отпусти меня, смертный, и тогда я исполню любые твои три желания…
Одиссей впервые в жизни покраснел, ибо в анекдоте рыбак оказался немым, и Посейдон в итоге засох.
— Да ладно тебе, — усмехнулся бог морей. — Залился краской, как жрица-девственница из храма Афины при виде голого грека. Я же сказал, зла не держу.
Посейдон величественным шагом вернулся на спину железного кита и, не погружая его под воду, уплыл.
— Скорее! — закричал Агамемнон героям. — Пора плыть. Грузитесь на корабли.
Но герои на деревьях словно приросли к веткам, пришлось пару сосен спилить под грязную ругань Телефа, который совершенно справедливо требовал очередную компенсацию за повреждение его частного имущества.
В общем, за какие-то сутки достигли греки Трои.
Подплыли к берегу, смотрят, а там их уже войско троянцев под предводительством великого Гектора дожидается, в кости режется от нечего делать.
Софоклюс немедленно извлек из заплечной сумки очередную чистую дощечку Прищурился, быстро пересчитал войско троянцев — получалось тридцать человек вместе с Гектором. Острая палочка ловко заскользила по мягкому воску.
“Сильное войско троянцев во главе с могучим сыном царя Приама Гектором собралось на берегу, — быстро царапал историк. — От самого горизонта протянулась цепочка троянских воинов, всего их было где-то около…”
Историк задумался, как бы не переврать.
— А, ладно. — Софоклюс махнул рукой и быстро написал: “Всего их было где-то около ста пятидесяти тысяч. Великие герои выступали против греков”.
Командовать высадкой был назначен Одиссей. Но ситуация, надо сказать, была весьма неприятной, поскольку и ежу (морскому) было понятно, что первого, кто ступит на троянский берег, ждет неминуемая смерть.
Что же делать?
Но Одиссей был бы не Одиссей, если б не нашел выхода и из этой тупиковой ситуации.
Понятно, что умирать в этой войне никому не хотелось. Герои с обеих сторон рассчитывали просто набить друг другу морды или, в крайнем случае, подраться на мечах, естественно, до первого пореза. Например, было общеизвестно, что Ахилл при виде крови терял сознание, ему даже клюквенный сок боялись подавать.
Подумал Одиссей, подумал и решил, что первым на троянский берег сойдет сам царь Спарты Менелай. Менелай, понятно, не хотел этого делать, но его заставили, пригрозив, что в случае отказа силой выкинут за борт.
Пришлось Менелаю первому ступить на вражескую землю.
Немая сцена, последовавшая за этим, была достойна отдельной главы в героическом повествовании Софоклюса, дощечек этак на десять.
Троянцы в изумлении и растерянности взирали, как, согнувшись под тяжестью мощных лосиных рогов, мрачно сходил на берег царь Спарты Менелай.
Грянувший после немой сцены раскат заливистого хохота достиг аж самого Олимпа, разбудив дремавшего на троне Зевса.
Словно сраженный наповал вражеской стрелой, рухнул на землю великий Гектор. Побросав оружие, троянцы, сотрясаясь от хохота и хватаясь за животы, катались по песку.
Греки, наблюдавшие эту сцену со своих кораблей, тоже не сдержались, заразившись троянским смехом.
Не до смеха было лишь одному Менелаю. Выхватив из-за пояса меч и издав громкий, полный ненависти вопль, он погнался за хитроумным Одиссеем, опрометчиво сошедшим на берег вслед за царем Спарты.
Включив на Олимпе телевизориус, боги с интересом следили за историческими событиями. У бедняги Ареса от смеха началась икота, и ему пришлось выпить чуть ли не весь фонтан ржавой воды, чтобы эту икоту прекратить. Сотрясавшийся от хохота Эрот подавился солеными орешками, а Гермес чуть не свалился с Олимпа, нечаянно включив правую, вечно барахлящую сандалию.
Короче, никакого сражения в этот день не было. Подобрав оружие и утирая катившиеся из глаз слезы, троянцы вернулись за стены своего великого города. Можно сказать, что первую битву греки выиграли со счетом один ноль. По полю несостоявшегося сражения бегал лишь площадно матерившийся Одиссей, преследуемый разъяренным Менелаем.
— Да-а-а-а… — протянул Громовержец. — И смех и грех. А мы волновались, что они тут нам большую часть населения перебьют, сорвут демографический взрыв, запланированный Эротом на будущий год.
— Кхэ-кхэ, — кашлял Эрот. — Ой, не могу, умора…
Гефест чинил у фонтана правую сандалию босому Гермесу. Вторую сандалию надел Арес и теперь задумчиво висел вниз головой под потолком тронного зала.
— Полезная вещь, — философски заметил он, — располагает к длительным размышлениям.
— Зевс, — сказал Гермес, вдруг вспомнив мучившую его в последнее время мысль, — ты знаешь, Гера пропала.
— Ну и сатир с ней, — огрызнулся Громовержец. — Надеюсь, что она пропала навсегда.
— Кто знает, — хмыкнул Гермес, осторожно разглядывая золотые бараньи рога на голове владыки Олимпа.
Естественно, боги не могли не заметить сие чудесное украшение Громовержца, появившееся вчера вечером, но все благоразумно молчали, зная, каков Зевс бывает во гневе, тем более что его настроение в последние дни сложно было назвать мажорным. Умница Гефест успел убрать на Олимпе все зеркала, не дожидаясь, пока Тучегонитель проснется.
Многие уже догадывались, куда и зачем отлучилась Гера.
На Олимпе назревала очередная буря.
— С этого дня, — заявил Громовержец, грустно глядя на экран телевизориуса, — я запрещаю вам помогать этим придуркам. Пусть сами между собой разбираются. Кто меня ослушается, за ноги вниз головой в Тартар. Два раза, вы знаете, я повторять не буду.
“Лишь бы он не заметил эти проклятые рога, — испуганно подумал Гермес. — Не дай Крон, заметит”.
Тем временем на земле Софоклюс все творил бессмертную историю.
“Десять лет осаждали греки Трою, — написал он, услышав, как Одиссей сказал Агамемнону, что войну они закончат в два дня. — Много героев полегло с обеих сторон. Обагрилась Земля-матушка Гея кровью смертных”.
— Как назовешь свою книгу? — поинтересовался Ахилл, проходя мимо камня, на котором сидел историк.
— Как назову? — переспросил Софоклюс, отрываясь от работы. — Пожалуй, назову я ее: “Троянская возня”.
— Как-то уж не очень величественно, — заметил герой.
— Ну так вы же сами просили ничего не приукрашивать! — удивился историк.
— И то верно, — согласился Ахилл. — Ну ты, это, пиши давай, пиши…
И Софоклюс писал. Так писал, что у потомков глаза от этой писанины лезли на лоб, а их историки кончали с собой, не в силах разобраться, была ли на самом деле такая война или нет.
А на флагманском корабле не просыхавший ни на час прорицатель Калхас внезапно стал буйствовать, вопя, что на него сошло очередное знамение прямо с Олимпа. Прорицателя связали и хотели уже окунуть в море, но Одиссей остановил греков, различив в пьяном лепете оракула часто повторявшиеся два ключевых слова: “Менелай” и “рога”.
Послали за царем Спарты, и когда Менелай вышел из трюма, Калхас вдруг начал вещать чужим голосом (голосом прикалывавшегося на Олимпе Ареса. — Авт.).
— И тогда падут рога у царя Спарты, — бормотал прорицатель, — когда он ранит в поединке Париса в известное мужское место.
— В задницу, что ли? — не понял Менелай.
— Нет, — удивился Калхас и на себе показал куда. Представив себе подобное ранение, греки поморщились.
— Отрезать бы тебе твой длинный язык, — зло бросил Одиссей. — От тебя одни неприятности: то Ахилла ищи, то Париса кастрируй.
— Вот-вот, — согласился Ахилл, — сидел бы я сейчас на острове Скиросе в гостях у царя Ликомеда и забот никаких не знал.
— Я готов внять предсказанию, — кивнул Менелай и сошел с мечом на берег.
Его, конечно, тут же поймали и уложили спать. Утро вечера, как говорится, длиннее, но на следующий день мешать царю Спарты сразиться с Парисом никто уже не смел. А что, если и вправду рога отпадут? Нельзя мужика такого шанса лишать, никак нельзя.
Парис вызов с радостью принял, ибо еще не успел сделать утреннюю зарядку.
Вместе с Парисом к кораблям греков пришел, позевывая, Гектор. Ему было любопытно посмотреть на битву героев. Старший сын царя Трои тут же поспорил с Ахиллом на мешок золота, что Парис победит Менелая.
И вот поединок начался.
С первой же минуты стало ясно, что Менелаю страшно мешают сражаться его рога, креня царя Спарты все время куда-то назад и вправо. С Парисом же дела обстояли и того хуже. Испугавшись за жизнь юноши, Гектор даже был готов сбегать в Трою за мешком золота, признав победу Менелая и прекратив таким образом поединок. Парис был не то пьян, не то еще не совсем проснулся, но вместо Менелая он все время тыкал мечом в уворачивавшегося от него Одиссея, взявшего на себя роль арбитра (секунданта. — Авт.).
Менелай пыхтел и страшно потел, борясь одновременно и с Парисом, и с рогами, мешавшими нормально держать равновесие. В этой ситуации ранить юношу в известное место представлялось абсолютно невозможным, как бы Менелай того страстно ни желал. Один раз он даже сделал очень рискованный выпад, чуть не выколов себе при этом глаз собственным мечом и еще раз пожалев о том, что из чистого упрямства не согласился драться на копьях, как с самого начала предлагал Парис.
Окончательно отчаявшись ранить юношу, Менелай попросил Одиссея подержать Париса, но арбитр гневно, в грубой форме отказал, мотивируя это вопиющим нарушением правил поединка.
Но случилось непредвиденное (или предвиденное? — Авт.).
Непонятно, как Парису это удалось, но он, немыслимым образом изловчившись, одним метким ударом снес Менелаю его позорный лосиный атрибут. От неожиданной свободы и внезапно навалившейся легкости Менелай, не удержав равновесия, упал на землю.
— Ура! — закричал Гектор.
— Ё-моё, — прошептал Ахилл и пошел к кораблям за обещанным Гектору мешком золота. Обнялись великие герои.
— Спаситель мой, — сказал Менелай, по-отечески в лоб целуя недавнего врага.
— Но на Трою мы все равно нападем, — философски заметил Одиссей, наполняя чаши героев вином.
— Держи свой выигрыш, приятель, — сказал Ахилл, отдавая довольному Гектору мешок с золотом.
Богиня Афина, проигнорировавшая угрозу Зевса по поводу невмешательства и подговорившая продажного Калхаса сделать сенсационное предсказание, гневно топнула на Олимпе изящной ножкой. Она все-таки надеялась, что Менелай ранит Париса, и тогда не миновать грекам скорого сражения с троянцами.
Но планы ее с треском провалились.
Когда Гектор с Парисом ушли (Гектор с мешком золота, а Парис с рогами Менелая, которые царь Спарты подарил юноше в знак их дружбы), Одиссей, глядя вслед троянским героям, сообщил Ахиллу, что у него уже есть план и что завтра они Трою наконец возьмут.
— Кстати, Парис ничего с Еленой не имел, — радостно сообщил друзьям Менелай. — Он носит обувь сорок первого номера, а та сандалия, что я нашел под подушкой Елены, принадлежала, оказывается, Энею. Это только у него во всей Греции, при росте метр сорок с шлемом в прыжке, обувь пятьдесят второго размера. Парис сказал, что Эней уже несколько дней как куда-то пропал, и это также подтверждает подозрения против него.
— Но Трою мы все равно разрушим, — кивнул Одиссей.
— До основанья, а затем… —хохотнул Ахилл, вспомнив слова знаменитого боевого гимна эфиопов.
— А затем построим вторую Итаку, — ответил Одиссей и под недоуменными взглядами приятелей направился искать Агамемнона, дабы поделиться с ним своим хитроумным планом взятия Трои.
— Чего это он? — удивился Ахилл. — Так упорно рвется в бой…
— Чего-чего, — передразнил Менелай, через столько дней снова получивший возможность надеть на голову боевой шлем. — Будто сам не знаешь. Агамемнон ему за участие в войне жемчужину пообещал во-о-о-о-т такую… — И Менелай показал какую.
— Ого! — изумился Ахилл. — Пожалуй, ради такой жемчужины можно и Спарту заодно разрушить.
— Но-но, — пригрозил герою Менелай. — Ты это, смотри, говори, говори, да не заговаривайся.
— Да я только предположил, — смутился Ахилл.
— Тоже мне коринфский мечтатель нашелся, — фыркнул царь Спарты и с оскорбленным видом направился к кораблям.
Ахилл задумчиво потеребил кучерявую бородку.
— Это что ж получается? — удивленно пробормотал он. — Из-за чего весь сыр-бор, из-за какой-то жемчужины или из-за Елены?
Первое явно выглядело правдоподобнее, чем второе. Хотя Софоклюс, конечно, рассудит по-своему, ну, оно и понятно, историк все-таки человек творческий, с масштабным полетом фантазии.
Профессионал, короче.
План взятия Трои Одиссеем был придуман гениальный. Он абсолютно и полностью строился на природной тупости троянцев, сыгравшей с ними в конечном счете злую шутку.
Вдохновил же царя Итаки на этот план не кто иной, как царь Спарты Менелай, за последние дни буквально доставший всех своими рогами.
Итак, хитроумный Одиссей придумал Троянского лося.
— Вот, — Одиссей продемонстрировал сомневавшемуся Агамемнону дощечку, — я все здесь нарисовал. Это подробный чертеж лося. За ночь мы быстро соорудим его, разобрав пару кораблей.
— Это что? — взвился Менелай, гневно тыча пальцем в карикатурный рисунок. — Очередная твоя издевка надо мной? Сколько можно трепать эту тему, и так анекдоты обо мне уже всю Аттику обошли.
— Меня, успокойся, — проговорил Одиссей, — завтра мы возьмем Трою.
— Я что-то не совсем понимаю, — сказал Агамемнон, внимательно изучая дощечку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30