И добавил, помолчав и комкая свои бумаги:
-- Одно против нас.
6.
Когда Кос принес Заррахида, Сая и Дзю, я по-быстрому разъяснил им, что к
чему; а потом принялся рассказывать уже для всех о Совете Высших, Совете
старейшин и глав родов Мэйланя, и о тех Блистающих, кто входил в него
сотню лет тому назад.
Тринадцать их было -- входивших в Совет. Тринадцать. И я невольно вспомнил
рассказ Коблана о Повитухе Мунире, уходящем от ручья испытания с дюжиной
свидетелей. И еще я вспомнил, что Тусклых -- порождений яростного Масуда --
тоже тринадцать.
Я говорил и вновь видел Блистающих Совета, словно не век назад происходила
наша последняя встреча, а лишь вчера; и память была свежа, как свежа бывает
рана Придатка.
Рана человека.
... Двое глав рода Прямых Мечей -- широкий обоюдоострый Кханда
Вьянчасена и мой родич-близнец Дан Гьен по прозвищу Скользящий Перст;
старейшина сабельных семейств Шамшер иль-Самак и глава Кривых мечей --
могучий Цзюваньдао, меч "девяти колец", правитель Мэйланя;
многочисленные ножи и кинжалы были представлены в Совете Бадеком ханг-
Туном, чье лезвие имело прямую спинку, но было выгнуто в виде рыбьего
брюха, и Ландинг Терусом, более похожим на прямой короткий меч; копье
Катакама Яри, Белый тигр, потом двузубец Ма, Язык кобры... и дальше --
боевой серп Кама Мотогари, властный и неуступчивый, двойная палица Убан,
устрашающе огромный топор Масакири-кай, Нагината Катори сан-Кесе и веер
Сунь-Павли... Тринадцать их было, Блистающих Совета.
Я закончил, и Чэн с трудом перевел дух.
-- Я так понимаю,-- прозвенел Заррахид,-- что твоего земляка и дальнего
родича Большого Да прошлым летом отозвали из Кабира именно в связи с
гибелью правителя Цзюваньдао?
-- Да,-- ответил Я-Чэн.-- И Большой Да стал вместо него главой рода Кривых
мечей по потомственному праву или по прихоти нынешнего Совета... но
правителем он не стал.
-- Ясно,-- отозвался Заррахид.
-- А мне вот ничего не ясно! -- заявил Сай, обращаясь к невозмутимому эстоку.
-- И мне,-- успокоил его Заррахид.-- Это я так, к слову...
-- Давайте-ка еще раз...-- начал было Дзю, а я вдруг подумал, что мы с Чэном
скоро до такой степени привыкнем любой разговор переводить сразу на два
языка, что в обществе обычных Блистающих или обычных людей это может
сослужить нам плохую службу.
А что делать? Иначе мы -- все шестеро -- по очереди будем то глухими, то
немыми...
-- Давайте-ка еще раз посмотрим,-- повторил Обломок.-- Прошлым летом
правитель Цзюваньдао попадает под оползень. Кто виноват? Да никто не
виноват, сам полез в ущелье... За десять лет до того ломается Белый тигр.
Катакама Яри, и наконечник его теряется в колодце. Опять никто не виноват.
Разве что неумелый Придаток -- так купец этот, небось, не из неумех был!
Ладно, отсчитываем назад еще десяток!.. Шамшер иль-Самак попадает в
колесо, на чем его жизненный путь заканчивается... Так?
-- Так? -- повторил Я-Чэн для Коса.
То есть, конечно, повторил всю тираду Обломка.
-- Так,-- кивнул ан-Танья.-- И опять случайность. Советник Ван будто бы
споткнулся, Шамшер из ножен выпал -- и все! Ловить и наказывать некого,
кроме, разве что, нерадивого орбакеша, не успевшего придержать лошадей.
-- Угу,-- пробурчал Дзю.-- Некого... Это у нас уже трое из Совета Высших.
Скользящий Перст до сих пор живет и здравствует, чего и нам желает... Кто
еще жив?
-- Я на празднестве у Эмейских спиц заметил двойную палицу Убан,-- стал
припоминать я.-- Потом еще Бадека ханг-Туна из клана ножей... Все, кажется.
Нет, не все -- еще Кханда! Кханда Вьячасена! Ну, помнишь, Дзю -- ты еще с ним
возрастом мерился!
Кос покопался в своих записях.
-- Двое здешних чиновников -- сказал он,-- уехали в Верхний Вэй за десять с
половиной лет до сломанного Шамшера. Вот, здесь у меня запрос из Вэя -- где,
мол, чиновники, почему не объявляются?! Значит, из Мэйланя они выехали, а
до Вэя не доехали... Причем один из чиновников имел при себе кинжал Ландинг
Терус, взятый им у отца, а второй вез двузубец Ма, Язык Кобры. Хвала
мэйланьской обстоятельности -- все записано!
-- Еще бы не записано! -- добавил я от себя.-- Небось, Хамидаси проследил, чтоб
переезд старейшин в Вэй был описан, как следует!
Заррахид поймал на клинок солнечный луч, в котором танцевали невесомые
пылинки, задумчиво поиграл зайчиками и вновь нахмурился.
-- Четверо живы,-- подвел черту эсток,-- трое погибли, двое пропали без вести...
Это девять. Что с остальными Четырьмя. Их же тринадцать было в Совете?
-- За давностью лет сведенья стали обрывочными,-- развел руками ан-Танья.--
Но кое-что узнать удалось... Братья Бэнкей и Акиро из семьи Маури-охотников
ушли в солончаки, что близ Кулхана -- это было за пятьдесят лет до гибели
правителя Ю Шикуаня и меча Цзюваньдао -- и не вернулись. Через год за ними
пошел сын Бэнкея и, соответственно, племянник Акиро, молодой Нух Маури --
и тоже не вернулся. Вот выписка из свода уложений и переписи населения.
Раздел "квартал Фа-линь", год соответствующий...
Кос демонстративно помахал в воздухе одной из бумажек.
-- Хороший у меня человек Кос ан-Танья,-- веско сказал эсток Заррахид.--
Обстоятельный...
Я-Чэн перевел ан-Танье слова его меча, и случилось невероятное: польщенный
Кос покраснел.
-- Вот...-- еще раз повторил он.-- Бэнкей и Акиро Маури, а при них...
-- А при них,-- внезапно вмешался Сай,-- при Акиро и Бэнкее, были Сунь-
Павлин и Масакири-кай. Маленький боевой веер, пестро раскрашенный по
всем пластинам, и огромный топор с рукоятью в рост высокого Придатка. Как
же, как же... на лезвии топора еще гравировка -- прыгающий барс...
-- Ты их видел? -- встрепенулся Я-Чэн.-- Где?
-- Где я их мог видеть? -- удивился Сай.-- Они ж полвека назад в солончаки
ушли! Слышал я о них... по ту сторону Кулхана слышал, в Шулме, в шатре
племенном! Клевец один на нашей кошме -- на пунцовой кошме -- помнил, как
притащили давным-давно в племя двоих Придатков и двоих Блистающих.
Придатков он, понятное дело, не запомнил, а вот Блистающих... Говорил --
веер с павлиньей раскраской и топор с гравировкой. Вот и понимаю я так, что
это и были Масакири-кай и Сунь-Павлин, старейшины Совета!
-- Значит, в Шулме их искать надо,-- сам себе звякнул Обломок.-- Интересные
дела...
-- Не надо их искать,-- глухо буркнул Сай.-- В священном водоеме они, в тени
плаща Желтого бога Мо, будь он трижды неладен! С белой кошмы два пути
ведут -- или на кошму пунцовую, или в священный водоем... Говорил клевец,
что не смогли ни веер, ни топор самих себя переделать. Не пролили крови
старейшины Мэйланя Сунь-Павлин и Масакири-кай, а за гордость в Шулме
платить полагается! У них наша гордость трусостью зовется.
Мы помолчали. Толстая сумасшедшая муха, жужжа, носилась от стены к окну и
обратно; стенные панели из ореха "драконов глаз" отливали коричневым и
черным, отчего комната слегка рябила, как вода озера под легким ветром.
Было тихо. И даже Придаток на гравюре присмирел, потупил взгляд и закусил
в раздумьи клок бороды.
-- Предположим, что я найду оставшихся,-- первым нарушил молчание я.-- Я
найду старейшин Каму Мотогари и Нагинату Катори сан-Кесе, и выясню, что
они пребывают в добром здравии. Или что их сожгли в кузнечном горне,
утопили в колодце или украли сто лет тому назад. Ну и что? В Кабире хоть
были виновные в убийствах -- я не хочу тебя задеть, Сай! -- а здесь сплошные
совпадения и случайности...
-- И всего раз в десятилетие,-- добавил Кос.-- Довольно-таки редко.
-- Это для вас, людей, редко,-- оборвал его Дзюттэ, а Я-Чэн послушно
переводил слова обоих.-- А для нас, Блистающих, с нашим сроком жизни это
даже очень часто. Более чем часто... В Кабире были виновные в убийствах,
Единорог. Я опасаюсь, не найдем ли мы здесь виновных в самоубийствах. Вот
чего я опасаюсь.
Было тихо. И лишь жужжала несчастная муха, мотаясь туда-сюда, от стены к
окну, от Кабира к Мэйланю; и не находя выхода.
Никакого выхода.
Глава пятнадцатая.
1.
-- Есть хочу,-- вдруг заявил Кос.-- С утра не успел, до полудня с бумагами
провозился, теперь вот говорим и говорим... Вам, Блистающим, хорошо, вы от
полировки сыты! Ничего, сто лет ждали, пока мы приедем и во всем разберемся
-- могут еще час подождать!
Уверенность ан-Таньи в том, что весь Мэйлань сотню лет ждал исключительно
нас и того, что именно мы разберемся в загадках происходящего -- эта
уверенность показалась Мне-Чэну напускной, но, как ни странно, сильно
приободрила.
"И впрямь хороший человек у Заррахида,-- с теплой усмешкой подумал я.--
Хороший человек Кос ан-Танья. Обстоятельный, неунывающий и... и
голодный! Надо бы покормить..."
"Я тоже хороший человек,-- ответно подумал Чэн.-- Меня тоже надо
покормить. В конце концов, Кос -- Придаток Заррахида, пусть о нем эсток и
заботится..."
Напоминание было излишним. Заррахид, безусловно, позаботился, да и сам
Кос не отстал -- они кликнули слуг и Малых Блистающих, и я понял, что
хороший дворецкий -- он и в Мэйлане хороший дворецкий. Потому что Малые
моего здешнего дома, вне всяких сомнений, больше побаивались Заррахида, чем
меня, их законного господина; а слуги-Придатки -- Коса.
Не прошло и десяти минут, как выяснилось, что Чэна и Коса (Высшего Чэна и
господина ан-Танью, и никак иначе!) ждет стол в трапезной на первом этаже, и
сам стол давным-давно накрыт, и не просто накрыт, а прямо-таки ломится от
явств кухонь кабирской, мэйланьской, верхневэйской, и какой-то еще...
Чэн пожалел бедный стол, махнул ан-Танье -- и они пошли спасать стол от
непосильной ноши; а я влез в ножны, прицепившись кольцами к Чэновому
поясу, и отправился с Чэном в трапезную.
Лестница.
Коридор.
А вот и трапезная.
Обед прошел в молчании. Люди жевали, я -- единственный Блистающий в
трапезной, поскольку даже слуги были одной расы с Чэном и Косом, а
Блистающие оставались за порогом -- лежал, как обычно, у Чэна на коленях,
прикрытый краем скатерти, лежал и обдумывал все, услышанное наверху.
Прав был Дзю, уж очень все, произошедшее в Мэйлане за сто лет моего
отсутствия, смахивало на заранее продуманные самоубийства. Самоубийства
Блистающих. И не просто Блистающих, а старейшин, входящих (входивших!) в
тот самый Совет Высших, который изгнал некогда знатную молодежь из
Мэйланя и не объяснил причины.
Старейшины, главы родов, и почти точно раз в десять лет... была, была
причина нашего изгнания, не могла не быть!..
... В дверях возник слуга-человек и со значением откашлялся.
Кос с неестественно раздутыми щеками, отчего его худое лицо выглядело
невообразимо странно, повернулся к дверям.
-- У?! -- спросил ан-Танья.-- У угу-у у-у-у?!
-- Осмелюсь доложить: спрашивают Высшего Чэна Анкора.
-- У гууу-у? -- поднял бровь Кос.
-- Старуха одна,-- слуга оказался на редкость понятливым.-- Назвалась
Матушкой Ци.
Правая рука Чэна с момента появления слуги лежала на мне, так что разговор
людей я слышал прекрасно -- вот только сказанное Косом понимал плохо, в
отличие от того же слуги.
Кадык на Косовой шее задвигался вверх-вниз.
-- Ага! -- радостно и уже членораздельно сообщил ан-Танья.-- На ловца и зверь
бежит!
-- Зверь-то, может, и бежит,-- осадил его Чэн-Я.-- Не суетись, Кос... бабка,
небось, за пергаментом своим пришла. Ну и что ты ей скажешь? В том
пергаменте всего-то и примечательного, что запись насчет родича Ляна и
Скользящего Перста. С которыми должно непонятно что случиться через
девять лет. Интересно все-таки, что ты скажешь старухе по этому поводу?
-- А что, этого мало?! -- разволновался Кос.
-- Не просто мало, а, почитай, вообще ничего. Бабка тебе в глаза рассмеется, и
на этом все закончится. Не пытать же нам ее! Тут тоньше надо... чтоб сама
проговорилась и не заметила. А дальше -- по обстоятельствам.
-- Пожалуй, Высший Чэн, вы правы,-- после долгого раздумья произнес ан-
Танья, выразительно указывая взглядом на слугу, ожидавшего решения.-- Эй,
ты -- поди скажи Матушка Ци, что Высший Чэн ждет ее.
Слуга кивнул и вышел.
2.
Матушка Ци со времени нашей последней встречи ничуть не изменилась -- что
было неудивительно в ее возрасте.
-- Приятной вам трапезы, молодые господа,-- затараторила она с порога,--
приятной трапезы, и доброго здоровья, и радости в ваш дом, и мудрости в вашу
голову, а особенно -- в вашу драгоценную голову. Высший Чэн, ибо слышала я,
что, возможно, вскорости многострадальный Мэйлань обретет в вашем лице
достойного правителя!.. ах да, поговаривают, что у вас еще и свадьба скоро --
так что мудрости в вашу голову, и счастья с молодой женой, и силы в ваши
чресла, и деток побольше, и...
Старуха на этот раз явилась без Чань-бо, так что я полностью перешел на
восприятие Чэна и теперь волей-неволей должен был выслушивать
нескончаемую болтовню говорливой Матушки Ци.
-- Здравствуйте, Матушка,-- вставил наконец Чэн-Я, когда старуха на
мгновенье умолкла, переводя дух и готовясь к очередному словоизвержению.
-- Прошу присаживаться за стол,-- поспешил добавить Кос, явно пытаясь
заткнуть рот Матушки Ци изрядной порцией еды.
Дважды упрашивать старуху не пришлось. Поминутно рассыпаясь в
благодарностях, она тут же уселась напротив Чэна-Меня, пододвинула к себе
сразу три чашки гречневой лапши, пиалу с соевым соусом по-вэйски, блюдо с
полосками тушеного мяса, четыре блюда с грибами, маринованной морковью,
рисом и бобами -- и действительно ненадолго умолкла.
Пока старуха лихо расправлялась с угощением, Кос сбегал наверх и принес
утерянный ею список.
Чэн-Я даже не сомневался, что ан-Танья успел сделать со свитка копию.
-- Вы ведь за этим пришли, Матушка? -- спросил Кос, демонстративно
выкладывая свиток на стол.
К счастью, вне пределов досягаемости цепких лапок Матушки Ци -- а то Я-Чэн
почему-то стал опасаться, что старуха сейчас схватит свой пергамент и вылетит
в окно.
-- Ой, спасибо вам, молодые господа! -- немедленно засуетилась старуха,
поспешно дожевывая последнюю полоску мяса.-- Вот спасибо так спасибо,
прямо всем спасибам спасибо, уж я и не знаю, что бы я без вас делала! Видать,
обронила во время Беседы, растеряха старая, а сразу и не заметила -- уже потом
спохватилась, да поздно... я и в плач, я и в вой, а там думаю -- господа
молодые, глазастые, небось найдут непременно и вернут непременно,-- а и не
застанут старушку, так с собой заберут, не выкинут, нет, не выбросят зазря, и
будет свиточек мой у благородных молодых господ в полной сохранности, аж
до самого Мэйланя, и как только глупая Матушка Ци объявится...
Кос ловко пододвинул Матушке второе блюдо с солеными колобками: старуха
машинально сунула один из них в рот -- и Чэн-Я успел вклиниться в случайно
образовавшуюся паузу.
-- Вы уж простите нас, любопытных молодых господ, Матушка, но только мы
осмелились заглянуть в ваш свиток... думали, разузнаем, где вы проживаете -- а
там и не удержались! Простите великодушно...
Старуха перестала жевать и настороженно покосилась в нашу сторону.
-- Очень, очень интересные записи! -- как ни в чем не бывало продолжал Чэн-Я.-
- Особенно там, где про Антару... я как-то беседовал с Друдлом, и он тогда еще
пел мне "Касыду о взятии Кабира" самого аль-Мутанабби -- мы потом с
Друдлом долго спорили...
"О чем мы могли с Друдлом спорить?!" -- воззвал ко мне Чэн.
"Понятия не имею!" -- откликнулся я.
Ах, жаль, Обломок наверху остался...
-- Спорили... о многом,-- уклончиво закончил Чэн-Я.
При упоминании о Друдле взгляд старухи заметно смягчился.
-- Да, Друдл...-- задумчиво поджала губы она.-- В наших кругах его звали
Пересмешником. А вы были его другом? Или, осмелюсь спросить -- учеником?
Простите за дерзость, но иначе вам вряд ли довелось слышать от Друдла
"Касыду о взятии Кабира" да еще потом спорить с Пересмешником... о многом.
"Сказать ей?" -- спросил Чэн.
"Скажи..." -- шевельнулся я.
-- Вы, наверное, слышали, что я убил в Кабире человека? -- напрямик спросил
Чэн-Я.
-- Ну...-- замялась Матушка Ци.-- Вроде этого... Только кто ж в такую ложь
поверит -- чтобы такой молодой да благородный господин...
-- Это не ложь. Это правда. Я убил убийцу Друдла. И Пересмешник успел
увидеть его смерть.
То, что произошло потом, потрясло Чэна-Меня. Матушка Ци встала из-за
стола, подошла к нам и, откинув скатерть, опустилась на колени и поцеловала
Чэну руку.
Правую.
Руку аль-Мутанабби.
И приложилась лбом к моему клинку, слегка сдвинув ножны.
После этого старуха вернулась обратно и стала вертеть в пальцах палочки для
еды, как если бы ничего не случилось.
-- Друдл... хитрый умница, любивший звать себя дураком в присутствии
подлинных дураков,-- она говорила тихо и внятно.-- Помню, мы редко
встречались, но часто хвастались в письмах друг перед другом новыми
открытиями, а при встречах наскоро переписывали и заучивали найденные
тексты -- хотя каждый, конечно же, хотел иметь оригинал... Впрочем, меня
всегда интересовало начало становления Кабирского эмирата, а Пересмешник
больше увлекался эпохой уль-Кайса Старшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57