Ну, что скажешь?
— Здорово!
— Ну, а сливочная подливка?
— Ее я хочу слизать с тарелки под самый конец!
Томи не помнил, когда он в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Он даже не разговаривал за едой, а с жадностью уплетал свою долю, пока она еще не успела остыть.
Только вылизав тарелку и выпив молоко, Томи выразил свою мысль вслух:
— Вот уж не подумал бы, что ты умеешь так здорово готовить.
— Отец был хороший повар. Я с пятилетнего возраста ходил с ним на рыбалку и на охоту. И дома был при нем повсюду, где что-нибудь делалось. Вплоть до убоя скотины. Отец учил меня всему… Как будто предчувствовал, что недолго уже ему быть моим наставником.
— Когда он умер?
— Три года назад. Мне тогда было двенадцать лет.
После долгого молчания Томи спросил:
— Как же вы перебиваетесь?
Уголки рта Йони тронула улыбка.
— Ничего. Бабушка получает народную пенсию, а я подрабатываю на сборе утиля и доставке газет. Будущим летом я приведу все это хозяйство в полный порядок.
Утеплю окна, заделаю щели в стенах и окрашу избушку снаружи. Бабушке здесь хорошо. Все у нас почти так же, как когда-то дома… Пока бабушка жива, мы останемся здесь. А потом я уеду в Швецию.
Томи изумился:
— Лауронен думает о том же. Он, вероятно, уедет уже нынешней весной, когда занятия в школе кончатся.
Томи хотел было добавить, что Лауронена поджидает там отец, но в последний момент проглотил свои слова.
— Вот почему я учусь шведскому так упорно, как только могу.
— Но ведь ты прекрасный математик!
— Я люблю математику и хорошо считаю в уме. Другие предметы меня ни капельки не интересуют. По истории и географии я читаю все, что касается Швеции, остальное меня не интересует.
— Разве что Финляндия.
Йони перестал почесывать Роя. Томи послышалось, что его одноклассник вздохнул:
— Финляндия интересует меня не больше, чем вот эта сосулька.
Йони пинком отшвырнул в тающий снег упавшую с крыши и вмерзшую в землю сосульку.
— Учителя в школе могут говорить, что хотят, но они прекрасно знают, что Финляндия для нас никакая не родина. Во всяком случае, не для меня. Нам уже не раз официально объявляли, что иметь от шести до восьми процентов безработных целесообразно, что безработица имеет тенденцию повышаться до восьми процентов. Ты, наверно, читал?
Томи смешался:
— Я читаю в газетах только спортивные новости. Да и то не всегда.
— И конечно, смотришь по телику все эти дурацкие многосерийные фильмы.
До Томи дошла ирония Йони.
— Более или менее.
— Так из тебя довольно скоро получится настоящий дурак.
— Возможно… Я не питаю никаких иллюзий насчет себя. Если они когда и были, то все испарились в школе!
Йони уставился на него.
— Ты предвидишь будущее так же, как и я, но не смеешь признаться себе в этом… — Йони огляделся вокруг. Скользнул взглядом по крыше бани. Затем еще ниже склонился к Томи… — Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен бежать!
— Бежать?
Томи мельком взглянул на Роя, как бы ожидая от него подтверждения услышанному. Но конечно, ничего не прочел на его морде.
— Бежать откуда? — уточнил он свой вопрос.
— Из Алькатраса! «Неужто Йони сошел с ума?»
— Пойдем подбросим дров в очаг, и я тем временем расскажу тебе все.
Йони встал. Томи и Рой последовали за ним в баню. Баня уже начала прогреваться. Влажность чувствовалась сильнее, по мере того как тепло растапливало пней и лед в углах и на полу.
Дрова уже почти прогорели. Томи и Йони подложили еще дров и стали глядеть на пламя под котлом с водой, бившее из очага, перед которым была съемная дверца. Йони оставил очаг открытым.
— Садись на эту табуретку, чтобы тебе было теплей от огня. И попробуй усадить Роя на дрова. Лед растаял, но пол скользкий и холодный.
Томи ждал, ничего не говоря.
— Ты можешь считать меня рехнувшимся. Или форменным щенком. Но теперь, когда… Я затеял эту игру, когда мне было лет двенадцать, после того как я прочитал где-то о беглеце из тюрьмы Алькатраса.
— Об этом даже фильм поставили.
— Я смотрел… Фильм чем-то меня захватил… Мне всю жизнь было отвратительно всяческое рабство. Будь то кандалы или власть одного над другим… Я теперь уже позабыл, из-за чего они вообще попали в заключение, и думаю лишь о той ситуации. И о побеге. — Йони бросил на Томи беглый взгляд. — До тебя не доходит?
— Нет, пока не доходит, — отозвался тот. — Моя любимая книга — «Граф Монте Кристо». Была в то время, когда я еще читал.
— Та книга написана с таким же блеском… Меня она сразу захватила. В восьмилетнем возрасте я решил, что непременно убегу.
— Откуда?
Йони засмеялся:
— Я и сам не знал этого в течение нескольких лет…
Томи был взволнован. Йони молодец во всех отношениях, с какой стороны ни взять. Человек совершенно иной породы, чем наш брат. Но конечно, ему с бабушкой приходилось туго. И это неудивительно. Сперва он шел в школу, потом хлопотал по хозяйству, а потом разносил газеты, чтобы прокормить себя, а также и бабушку, конечно, — разве одной пенсии хватит…
— Ты слушаешь?
Томи покраснел.
— Прости, похоже, я был занят своими мыслями…
Йони внимательно изучал выражение его лица.
— Ты думал о том, что парень не в своем уме.
Лицо Томи выдало его.
Йони ткнул Томи пальцем в колено.
— Постарайся запомнить, что я сказал: вначале была игра.
— Вначале?
— Да! — Йони кивнул и носком башмака протолкнул несколько поленьев дальше в очаг под котел. — Но чем старше я становился, тем яснее видел, что восьмилетний мальчик был до жути прав… Тебе еще неясно?
Томи все это время пытался ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.
«Вначале была игра…»
А теперь уже нет?
Томи повертел пальцем. При этом Рой заинтересованно поднял голову и пошевелил ушами.
— Сиди спокойно, старик!.. Так ты имеешь в виду все это — здесь, вокруг, в твоей жизни? Ужасно трудная жизнь: один за все в ответе, после того как отец умер и ты с бабушкой оставил родной дом.
Йони поднялся с табуретки.
— Нет, как раз наоборот. Все эти твои красотки с картинок, Бони М, мопеды всех этих яксю и стереобарахло всего мира, похожее как две капли одно на другое. Это и есть твоя тюрьма, Томи.
— Как так?
Йони вздохнул.
— Человек не видит своей тюрьмы, когда его самого заставляют возводить ее стены. Скажи, был ли ты хотя бы день свободен с тех пор, как научился говорить? «Хочу вот это!» — были первые слова, которые ты произнес. И этого было достаточно: тебя научили хотеть джинсы «Ли Купер», автомашины, кока-колу… В последующие два года ты будешь думать только о том, чтобы получить водительские права.
Томи слушал всем своим нутром. Да что же это он говорит?
Из чувства глубочайшего противоречия Томи сказал резче, чем хотел:
— Может статься, ты и уйдешь из здешнего Алькатраса. — Томи поднялся со своей скамеечки. — И куда ты денешься? Где все устроено по-другому?… Во всяком случае, не в Швеции, где новая техника только на то и нужна, чтобы производить больше барахла…
— Я вовсе этого не думаю. Я уеду в Швецию только потому, что в Финляндии мы не нужны… А народ там такой же… Учителя навязывают ученикам принципы конкуренции и грезы о преуспеянии, а торгаши свое барахло.
— И ты сможешь отказаться от всего этого?
Йони толчком открыл дверь бани.
— Обшарь весь мой дом! Я отработаю тебе неделю за каждую кассету и долгоиграющую пластинку, которые ты найдешь у меня. За каждую пару джинсов «Ли Купер». Я простою час на голове в передней, если ты найдешь хотя бы одну фотографию модной певицы у меня на стене или бутылку из-под пива где-нибудь в углу.
Они вышли в маленький предбанник, и Йони толчком закрыл дверь, после того как Рой шмыгнул наружу. В бане становилось жарко.
— Можешь заглянуть в наш ящик для ложек, в шкафы. Ты не найдешь там ни одной премиальной ложки или кружки. Я, говорят, могу выполнить требования класса «А» по трем видам спорта, но я ни с кем не соревнуюсь.
— Юсси Скуг из той же породы. Он прекрасный пловец и, наверное, лучший спортсмен в школе в каждом втором виде спорта, но не принимает участия ни в каких соревнованиях.
Йони сверкнул глазами.
— Желание убежать охватывает все больше людей. Хоть ты и не веришь в это… У меня сохранились записки отца. Как-нибудь можешь почитать их. Я понимаю в них очень немногое, но все же понимаю, что человек, как писал отец, должен жить более разумно, чем собирать как полоумный барахло вокруг себя. Посмотри!
Йони открыл дверцу шкафа, стоявшего в прихожей. На кромке полки примерно на уровне глаз была приклеена бумажка с надписью: «Не обгоняй свою жизнь».
— Мне растолковал это один автомобилист… Понимаешь ли, мимо своей жизни можно проехать не только на автомобиле. Вот почему я держу здесь эти банки, помогающие мне идти в ногу со временем.
На двух полках стояли стеклянные банки. Одна большая, литра на три. Другая поменьше, примерно на литр. И третья, совсем маленькая, до блеска отмытая банка из-под селедки.
В каждой банке лежали камешки. В самой большой — камни четырех цветов, в двух других, поменьше, одного цвета.
— Отгадай, что это!
Томи тряхнул головой и отпихнул от себя Роя — он протиснулся в чулан и сердито заворчал. Собаку пришлось приласкать, чтобы она не утратила чувства собственного достоинства.
Повернувшись опять к полкам, Томи вынужден был признаться:
— Понятия не имею!
Йони постучал по самой большой банке.
— Это банка годов. Зеленые означают молодость. От двенадцати до двадцати. Остается еще пять камешков. Красные — возмужалость, от двадцати одного до сорока. Желтые от сорока одного до пятидесяти — средний возраст. А синие — старость, от пятидесяти до семидесяти.
В самом низу лежало десять синих камешков.
— А почему только десять?
— Человеческий век — это примерно семьдесят лет. А если проживешь дольше, считай, что тебе повезло.
Йони заметил, что взгляд Томи скользнул по верхней полке. Там в большой банке еще оставалось два синих камешка. Можно было не спрашивать, чья это банка.
Палец Йони коснулся банки средней величины.
— Месяцы. В начале года всегда двенадцать камней. Зеленые — весна. Красные — лето. Черные — осень. И белые — зима.
Томи не мог собраться с мыслями. Его взгляд скользнул обратно к банке годов.
Еще пять зеленых камешков молодости — и все прошло. Вся молодость. И ничто никогда не возвратится…
Йони скривил нижнюю губу.
— Большинство ни о чем таком и не подозревает. Они лишь обтачивают нас, как на токарном станке, чтобы мы подошли к их тонкой системе. Школа — это их решето, с его помощью они все время пропускают по одному поколению через столько решеток и сеток, сколько они сочтут нужным. Ты никогда не видел, как работает машина для забора гравия?
— Нет, никогда.
— Тогда ты не знаешь, что случается с теми камнями, которые не проходят через решето.
— Нет, не знаю.
— Их заталкивают в дробилку и превращают в щебенку.
Томи ухмыльнулся:
— Как нас, например!
Лицо Йони посерьезнело.
— Я больше не хочу, чтобы меня заталкивали здесь в дробилку. Но если мне придется еще раз менять школу, это будет так далеко отсюда, что я не смогу ухаживать за бабушкой и подрабатывать.
— Конечно, тебе удастся окончить школу, если только ты не вступишь в открытую войну с Ээвой или Мари. Честолюбие Ээвы не позволяет ей уступать. Ну, а Мари просто дрянь.
— С ними надо ловчить, вести себя то так, то этак… Но давай не будем портить субботний день и добрую баню размышлениями об учителях. Я думаю, скоро можно идти в парилку.
— Замечательно! Уж не помню, сколько времени я не парился в такой бане.
— И обязательно будем купаться в проруби после парилки? — спросил Йони.
— Конечно! Даже если примерзнем ко льду!
Йони похлопал его по плечу.
— Тогда давай раздевайся. Я иду за полотенцами и фруктовым соком.
Рой отправился вместе с Йони. Томи ему не препятствовал. Пусть и его «старик» получит удовольствие от такого дня.
Глава седьмая
Что-то удивительное произошло в отношениях класса с Муурикки после совместного визита в класс Роя и господ из школьного управления. Что именно — было трудно определить, но, слушая в физическом кабинете объяснения Муурикки относительно таинственных свойств электричества, Томи мысленно готов был поклясться: что-то произошло.
И в нем самом тоже.
Вчера вечером он дважды прочел в учебнике задание по физике и заметки в тетради. И стоило ему оглянуться вокруг, как он видел перед каждым учеником аккуратные рисунки схемы, данной Муурикки на прошлом уроке.
И у Томи тоже был такой же рисунок. К своему удивлению, он обнаружил, что потратил на него вчера более получаса.
Прежде достаточно было любого листка бумаги, чтобы «содрать» на перемене вариант у какого-нибудь усердного ученика. Кроме того, теперь Муурикки слушали. Слушал ее и Томи, несмотря на одолевавшие его мысли. И даже регистрировал поток знаний, который она выдавала.
Похоже, учительница и сама сознавала: что-то произошло. Она словно испытывала прилив новых сил. Нечто вроде уверенности в себе. Она и брюзжала много меньше. Со своей стороны, класс ни словом не упоминал больше о потерянной письменной работе Пярри. Несомненно, шестерка для Пярри очень хорошая отметка. И у него была возможность поднять ее еще выше. Так что он сидел, навострив уши, слушал, что говорит Муурикки, и делал заметки, как заправский первый ученик.
Когда взгляд Томи упал на Яану Скуг, сестру Юсси, на сердце у него потеплело. В Яане было много общего с Хеленой — ее еще называли Хессу, — проживавшей в Хельсинки родственницей бабушки Сааринен.
Яана тоже была красивой девчонкой. Но к тому же еще и приятной. Многие девчонки с более скромными внешними данными воображали о себе гораздо больше. Временами Томи казалось, что Яана готова заговорить с ним. И в этом не было ничего от стремления найти дружка — стоило ей захотеть, и парней у нее появилось бы хоть отбавляй, — это было, похоже, желание настоящей дружбы. Но Томи не хотел рисковать. Он мало-помалу отходил и от Хессу. Замедлял переписку. Оставлял письма без ответа. В телефонных разговорах был немногословен.
Хотя никто об этом никогда не говорил, истина состояла в том, что парням их круга не стоило встречаться с самыми качественными девчонками класса. Как Яана, так и Хессу были от него дальше, чем Земля от Юпитера. Летом они уезжали за границу в лагеря по изучению языка. Они вели переписку со знакомыми и друзьями от Новой Зеландии до Бразилии. Они блестяще пройдут в гимназии и университеты. И увидят совсем других ребят, чем середнячки средней школы высшей ступени…
— Есть здесь кто-нибудь?
Томи вздрогнул.
Из коридора послышался голос директора.
— Барышня Столе! Барышня Столе!
Так звали секретаршу.
Муурикки прервала свои объяснения. Что там стряслось?
Голос директора прозвучал так громко, что все вздрогнули.
— Сейчас же позвони дворнику и скажи, чтобы он немедля шел сюда! Вся школа скоро потонет.
Муурикки была уже у двери. Последние слова директора прозвучали в классе еще отчетливее прежнего, так как учительница распахнула дверь. И пронзительный крик секретарши:
— Господи боже, что случилось?
— Пусть он перекроет магистральный водопровод! Сейчас же!
Ученики, сидевшие ближе всех к двери, ринулись вслед за Муурикки в коридор.
Это был знак к поголовному бегству из класса.
В коридоре Томи директора не увидел. И в актовом зале тоже. Его голос раздавался из другого коридора, откуда-то из-за актового зала.
— А вдруг там пожар! — ужаснулась одна из девочек, усугубляя всеобщую панику.
— Ха! Скорее, потоп, — сказал Йони. — Наверное, там разорвало трубу.
— Надо бы сбегать посмотреть! — оживился один из мальчишек.
Муурикки колебалась.
Все с надеждой ожидали решения учительницы. Как соблазнительно было убежать с последнего урока учебной недели! Во всей школе в это время занимались только два класса: физкультурой — мальчишки восьмого «В» и вот половина девятого «В» в физическом кабинете. И все это потому, что Ларе не отстоял их. Если бы классным руководителем был учитель поэнергичнее, Маса или кто-либо вроде него, не говоря уже об Ээве, он постоял бы за свой класс. Но Ларе это не трогало. Ему было все равно, если б даже они занимались в школе и в субботу.
Секретарша своим сообщением испортила благоприятную ситуацию:
— Дворник уже отправился перекрывать водопровод.
Вся группа «физиков» разочарованно вздохнула.
— Вернемся в класс и продолжим занятия! — решила Муурикки.
Не успел класс мало-мальски успокоиться, как последовал новый перерыв.
Резкий стук в дверь, которая тут же открылась.
Все встали — это был директор.
Серьезный вид директора заставил класс утихомириться.
На памяти Томи не было случая, чтобы он видел Хеку Харьюлу таким серьезным.
И в голосе его тоже звучали незнакомые нотки, когда он произнес:
— Я надеюсь, виновный сейчас же назовет себя!
Взгляды всего класса устремились на директора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Здорово!
— Ну, а сливочная подливка?
— Ее я хочу слизать с тарелки под самый конец!
Томи не помнил, когда он в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Он даже не разговаривал за едой, а с жадностью уплетал свою долю, пока она еще не успела остыть.
Только вылизав тарелку и выпив молоко, Томи выразил свою мысль вслух:
— Вот уж не подумал бы, что ты умеешь так здорово готовить.
— Отец был хороший повар. Я с пятилетнего возраста ходил с ним на рыбалку и на охоту. И дома был при нем повсюду, где что-нибудь делалось. Вплоть до убоя скотины. Отец учил меня всему… Как будто предчувствовал, что недолго уже ему быть моим наставником.
— Когда он умер?
— Три года назад. Мне тогда было двенадцать лет.
После долгого молчания Томи спросил:
— Как же вы перебиваетесь?
Уголки рта Йони тронула улыбка.
— Ничего. Бабушка получает народную пенсию, а я подрабатываю на сборе утиля и доставке газет. Будущим летом я приведу все это хозяйство в полный порядок.
Утеплю окна, заделаю щели в стенах и окрашу избушку снаружи. Бабушке здесь хорошо. Все у нас почти так же, как когда-то дома… Пока бабушка жива, мы останемся здесь. А потом я уеду в Швецию.
Томи изумился:
— Лауронен думает о том же. Он, вероятно, уедет уже нынешней весной, когда занятия в школе кончатся.
Томи хотел было добавить, что Лауронена поджидает там отец, но в последний момент проглотил свои слова.
— Вот почему я учусь шведскому так упорно, как только могу.
— Но ведь ты прекрасный математик!
— Я люблю математику и хорошо считаю в уме. Другие предметы меня ни капельки не интересуют. По истории и географии я читаю все, что касается Швеции, остальное меня не интересует.
— Разве что Финляндия.
Йони перестал почесывать Роя. Томи послышалось, что его одноклассник вздохнул:
— Финляндия интересует меня не больше, чем вот эта сосулька.
Йони пинком отшвырнул в тающий снег упавшую с крыши и вмерзшую в землю сосульку.
— Учителя в школе могут говорить, что хотят, но они прекрасно знают, что Финляндия для нас никакая не родина. Во всяком случае, не для меня. Нам уже не раз официально объявляли, что иметь от шести до восьми процентов безработных целесообразно, что безработица имеет тенденцию повышаться до восьми процентов. Ты, наверно, читал?
Томи смешался:
— Я читаю в газетах только спортивные новости. Да и то не всегда.
— И конечно, смотришь по телику все эти дурацкие многосерийные фильмы.
До Томи дошла ирония Йони.
— Более или менее.
— Так из тебя довольно скоро получится настоящий дурак.
— Возможно… Я не питаю никаких иллюзий насчет себя. Если они когда и были, то все испарились в школе!
Йони уставился на него.
— Ты предвидишь будущее так же, как и я, но не смеешь признаться себе в этом… — Йони огляделся вокруг. Скользнул взглядом по крыше бани. Затем еще ниже склонился к Томи… — Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен бежать!
— Бежать?
Томи мельком взглянул на Роя, как бы ожидая от него подтверждения услышанному. Но конечно, ничего не прочел на его морде.
— Бежать откуда? — уточнил он свой вопрос.
— Из Алькатраса! «Неужто Йони сошел с ума?»
— Пойдем подбросим дров в очаг, и я тем временем расскажу тебе все.
Йони встал. Томи и Рой последовали за ним в баню. Баня уже начала прогреваться. Влажность чувствовалась сильнее, по мере того как тепло растапливало пней и лед в углах и на полу.
Дрова уже почти прогорели. Томи и Йони подложили еще дров и стали глядеть на пламя под котлом с водой, бившее из очага, перед которым была съемная дверца. Йони оставил очаг открытым.
— Садись на эту табуретку, чтобы тебе было теплей от огня. И попробуй усадить Роя на дрова. Лед растаял, но пол скользкий и холодный.
Томи ждал, ничего не говоря.
— Ты можешь считать меня рехнувшимся. Или форменным щенком. Но теперь, когда… Я затеял эту игру, когда мне было лет двенадцать, после того как я прочитал где-то о беглеце из тюрьмы Алькатраса.
— Об этом даже фильм поставили.
— Я смотрел… Фильм чем-то меня захватил… Мне всю жизнь было отвратительно всяческое рабство. Будь то кандалы или власть одного над другим… Я теперь уже позабыл, из-за чего они вообще попали в заключение, и думаю лишь о той ситуации. И о побеге. — Йони бросил на Томи беглый взгляд. — До тебя не доходит?
— Нет, пока не доходит, — отозвался тот. — Моя любимая книга — «Граф Монте Кристо». Была в то время, когда я еще читал.
— Та книга написана с таким же блеском… Меня она сразу захватила. В восьмилетнем возрасте я решил, что непременно убегу.
— Откуда?
Йони засмеялся:
— Я и сам не знал этого в течение нескольких лет…
Томи был взволнован. Йони молодец во всех отношениях, с какой стороны ни взять. Человек совершенно иной породы, чем наш брат. Но конечно, ему с бабушкой приходилось туго. И это неудивительно. Сперва он шел в школу, потом хлопотал по хозяйству, а потом разносил газеты, чтобы прокормить себя, а также и бабушку, конечно, — разве одной пенсии хватит…
— Ты слушаешь?
Томи покраснел.
— Прости, похоже, я был занят своими мыслями…
Йони внимательно изучал выражение его лица.
— Ты думал о том, что парень не в своем уме.
Лицо Томи выдало его.
Йони ткнул Томи пальцем в колено.
— Постарайся запомнить, что я сказал: вначале была игра.
— Вначале?
— Да! — Йони кивнул и носком башмака протолкнул несколько поленьев дальше в очаг под котел. — Но чем старше я становился, тем яснее видел, что восьмилетний мальчик был до жути прав… Тебе еще неясно?
Томи все это время пытался ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.
«Вначале была игра…»
А теперь уже нет?
Томи повертел пальцем. При этом Рой заинтересованно поднял голову и пошевелил ушами.
— Сиди спокойно, старик!.. Так ты имеешь в виду все это — здесь, вокруг, в твоей жизни? Ужасно трудная жизнь: один за все в ответе, после того как отец умер и ты с бабушкой оставил родной дом.
Йони поднялся с табуретки.
— Нет, как раз наоборот. Все эти твои красотки с картинок, Бони М, мопеды всех этих яксю и стереобарахло всего мира, похожее как две капли одно на другое. Это и есть твоя тюрьма, Томи.
— Как так?
Йони вздохнул.
— Человек не видит своей тюрьмы, когда его самого заставляют возводить ее стены. Скажи, был ли ты хотя бы день свободен с тех пор, как научился говорить? «Хочу вот это!» — были первые слова, которые ты произнес. И этого было достаточно: тебя научили хотеть джинсы «Ли Купер», автомашины, кока-колу… В последующие два года ты будешь думать только о том, чтобы получить водительские права.
Томи слушал всем своим нутром. Да что же это он говорит?
Из чувства глубочайшего противоречия Томи сказал резче, чем хотел:
— Может статься, ты и уйдешь из здешнего Алькатраса. — Томи поднялся со своей скамеечки. — И куда ты денешься? Где все устроено по-другому?… Во всяком случае, не в Швеции, где новая техника только на то и нужна, чтобы производить больше барахла…
— Я вовсе этого не думаю. Я уеду в Швецию только потому, что в Финляндии мы не нужны… А народ там такой же… Учителя навязывают ученикам принципы конкуренции и грезы о преуспеянии, а торгаши свое барахло.
— И ты сможешь отказаться от всего этого?
Йони толчком открыл дверь бани.
— Обшарь весь мой дом! Я отработаю тебе неделю за каждую кассету и долгоиграющую пластинку, которые ты найдешь у меня. За каждую пару джинсов «Ли Купер». Я простою час на голове в передней, если ты найдешь хотя бы одну фотографию модной певицы у меня на стене или бутылку из-под пива где-нибудь в углу.
Они вышли в маленький предбанник, и Йони толчком закрыл дверь, после того как Рой шмыгнул наружу. В бане становилось жарко.
— Можешь заглянуть в наш ящик для ложек, в шкафы. Ты не найдешь там ни одной премиальной ложки или кружки. Я, говорят, могу выполнить требования класса «А» по трем видам спорта, но я ни с кем не соревнуюсь.
— Юсси Скуг из той же породы. Он прекрасный пловец и, наверное, лучший спортсмен в школе в каждом втором виде спорта, но не принимает участия ни в каких соревнованиях.
Йони сверкнул глазами.
— Желание убежать охватывает все больше людей. Хоть ты и не веришь в это… У меня сохранились записки отца. Как-нибудь можешь почитать их. Я понимаю в них очень немногое, но все же понимаю, что человек, как писал отец, должен жить более разумно, чем собирать как полоумный барахло вокруг себя. Посмотри!
Йони открыл дверцу шкафа, стоявшего в прихожей. На кромке полки примерно на уровне глаз была приклеена бумажка с надписью: «Не обгоняй свою жизнь».
— Мне растолковал это один автомобилист… Понимаешь ли, мимо своей жизни можно проехать не только на автомобиле. Вот почему я держу здесь эти банки, помогающие мне идти в ногу со временем.
На двух полках стояли стеклянные банки. Одна большая, литра на три. Другая поменьше, примерно на литр. И третья, совсем маленькая, до блеска отмытая банка из-под селедки.
В каждой банке лежали камешки. В самой большой — камни четырех цветов, в двух других, поменьше, одного цвета.
— Отгадай, что это!
Томи тряхнул головой и отпихнул от себя Роя — он протиснулся в чулан и сердито заворчал. Собаку пришлось приласкать, чтобы она не утратила чувства собственного достоинства.
Повернувшись опять к полкам, Томи вынужден был признаться:
— Понятия не имею!
Йони постучал по самой большой банке.
— Это банка годов. Зеленые означают молодость. От двенадцати до двадцати. Остается еще пять камешков. Красные — возмужалость, от двадцати одного до сорока. Желтые от сорока одного до пятидесяти — средний возраст. А синие — старость, от пятидесяти до семидесяти.
В самом низу лежало десять синих камешков.
— А почему только десять?
— Человеческий век — это примерно семьдесят лет. А если проживешь дольше, считай, что тебе повезло.
Йони заметил, что взгляд Томи скользнул по верхней полке. Там в большой банке еще оставалось два синих камешка. Можно было не спрашивать, чья это банка.
Палец Йони коснулся банки средней величины.
— Месяцы. В начале года всегда двенадцать камней. Зеленые — весна. Красные — лето. Черные — осень. И белые — зима.
Томи не мог собраться с мыслями. Его взгляд скользнул обратно к банке годов.
Еще пять зеленых камешков молодости — и все прошло. Вся молодость. И ничто никогда не возвратится…
Йони скривил нижнюю губу.
— Большинство ни о чем таком и не подозревает. Они лишь обтачивают нас, как на токарном станке, чтобы мы подошли к их тонкой системе. Школа — это их решето, с его помощью они все время пропускают по одному поколению через столько решеток и сеток, сколько они сочтут нужным. Ты никогда не видел, как работает машина для забора гравия?
— Нет, никогда.
— Тогда ты не знаешь, что случается с теми камнями, которые не проходят через решето.
— Нет, не знаю.
— Их заталкивают в дробилку и превращают в щебенку.
Томи ухмыльнулся:
— Как нас, например!
Лицо Йони посерьезнело.
— Я больше не хочу, чтобы меня заталкивали здесь в дробилку. Но если мне придется еще раз менять школу, это будет так далеко отсюда, что я не смогу ухаживать за бабушкой и подрабатывать.
— Конечно, тебе удастся окончить школу, если только ты не вступишь в открытую войну с Ээвой или Мари. Честолюбие Ээвы не позволяет ей уступать. Ну, а Мари просто дрянь.
— С ними надо ловчить, вести себя то так, то этак… Но давай не будем портить субботний день и добрую баню размышлениями об учителях. Я думаю, скоро можно идти в парилку.
— Замечательно! Уж не помню, сколько времени я не парился в такой бане.
— И обязательно будем купаться в проруби после парилки? — спросил Йони.
— Конечно! Даже если примерзнем ко льду!
Йони похлопал его по плечу.
— Тогда давай раздевайся. Я иду за полотенцами и фруктовым соком.
Рой отправился вместе с Йони. Томи ему не препятствовал. Пусть и его «старик» получит удовольствие от такого дня.
Глава седьмая
Что-то удивительное произошло в отношениях класса с Муурикки после совместного визита в класс Роя и господ из школьного управления. Что именно — было трудно определить, но, слушая в физическом кабинете объяснения Муурикки относительно таинственных свойств электричества, Томи мысленно готов был поклясться: что-то произошло.
И в нем самом тоже.
Вчера вечером он дважды прочел в учебнике задание по физике и заметки в тетради. И стоило ему оглянуться вокруг, как он видел перед каждым учеником аккуратные рисунки схемы, данной Муурикки на прошлом уроке.
И у Томи тоже был такой же рисунок. К своему удивлению, он обнаружил, что потратил на него вчера более получаса.
Прежде достаточно было любого листка бумаги, чтобы «содрать» на перемене вариант у какого-нибудь усердного ученика. Кроме того, теперь Муурикки слушали. Слушал ее и Томи, несмотря на одолевавшие его мысли. И даже регистрировал поток знаний, который она выдавала.
Похоже, учительница и сама сознавала: что-то произошло. Она словно испытывала прилив новых сил. Нечто вроде уверенности в себе. Она и брюзжала много меньше. Со своей стороны, класс ни словом не упоминал больше о потерянной письменной работе Пярри. Несомненно, шестерка для Пярри очень хорошая отметка. И у него была возможность поднять ее еще выше. Так что он сидел, навострив уши, слушал, что говорит Муурикки, и делал заметки, как заправский первый ученик.
Когда взгляд Томи упал на Яану Скуг, сестру Юсси, на сердце у него потеплело. В Яане было много общего с Хеленой — ее еще называли Хессу, — проживавшей в Хельсинки родственницей бабушки Сааринен.
Яана тоже была красивой девчонкой. Но к тому же еще и приятной. Многие девчонки с более скромными внешними данными воображали о себе гораздо больше. Временами Томи казалось, что Яана готова заговорить с ним. И в этом не было ничего от стремления найти дружка — стоило ей захотеть, и парней у нее появилось бы хоть отбавляй, — это было, похоже, желание настоящей дружбы. Но Томи не хотел рисковать. Он мало-помалу отходил и от Хессу. Замедлял переписку. Оставлял письма без ответа. В телефонных разговорах был немногословен.
Хотя никто об этом никогда не говорил, истина состояла в том, что парням их круга не стоило встречаться с самыми качественными девчонками класса. Как Яана, так и Хессу были от него дальше, чем Земля от Юпитера. Летом они уезжали за границу в лагеря по изучению языка. Они вели переписку со знакомыми и друзьями от Новой Зеландии до Бразилии. Они блестяще пройдут в гимназии и университеты. И увидят совсем других ребят, чем середнячки средней школы высшей ступени…
— Есть здесь кто-нибудь?
Томи вздрогнул.
Из коридора послышался голос директора.
— Барышня Столе! Барышня Столе!
Так звали секретаршу.
Муурикки прервала свои объяснения. Что там стряслось?
Голос директора прозвучал так громко, что все вздрогнули.
— Сейчас же позвони дворнику и скажи, чтобы он немедля шел сюда! Вся школа скоро потонет.
Муурикки была уже у двери. Последние слова директора прозвучали в классе еще отчетливее прежнего, так как учительница распахнула дверь. И пронзительный крик секретарши:
— Господи боже, что случилось?
— Пусть он перекроет магистральный водопровод! Сейчас же!
Ученики, сидевшие ближе всех к двери, ринулись вслед за Муурикки в коридор.
Это был знак к поголовному бегству из класса.
В коридоре Томи директора не увидел. И в актовом зале тоже. Его голос раздавался из другого коридора, откуда-то из-за актового зала.
— А вдруг там пожар! — ужаснулась одна из девочек, усугубляя всеобщую панику.
— Ха! Скорее, потоп, — сказал Йони. — Наверное, там разорвало трубу.
— Надо бы сбегать посмотреть! — оживился один из мальчишек.
Муурикки колебалась.
Все с надеждой ожидали решения учительницы. Как соблазнительно было убежать с последнего урока учебной недели! Во всей школе в это время занимались только два класса: физкультурой — мальчишки восьмого «В» и вот половина девятого «В» в физическом кабинете. И все это потому, что Ларе не отстоял их. Если бы классным руководителем был учитель поэнергичнее, Маса или кто-либо вроде него, не говоря уже об Ээве, он постоял бы за свой класс. Но Ларе это не трогало. Ему было все равно, если б даже они занимались в школе и в субботу.
Секретарша своим сообщением испортила благоприятную ситуацию:
— Дворник уже отправился перекрывать водопровод.
Вся группа «физиков» разочарованно вздохнула.
— Вернемся в класс и продолжим занятия! — решила Муурикки.
Не успел класс мало-мальски успокоиться, как последовал новый перерыв.
Резкий стук в дверь, которая тут же открылась.
Все встали — это был директор.
Серьезный вид директора заставил класс утихомириться.
На памяти Томи не было случая, чтобы он видел Хеку Харьюлу таким серьезным.
И в голосе его тоже звучали незнакомые нотки, когда он произнес:
— Я надеюсь, виновный сейчас же назовет себя!
Взгляды всего класса устремились на директора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22