Они так мило разговаривали. Она-то уже начала надеяться, что, может быть, понравится ему. Она повернулась к нему лицом, словно желая загладить непонятную ей вину, но он сидел еще более напряженно и прямо, чем раньше.
Росс уже убедил себя, что раз она стрижет ему волосы, то, очевидно, ей необходимо ворошить их этак вот пальцами. Решил, что ей необходимо гладить его по щеке, чтобы заставить повернуть голову. И даже сказал себе, что — нравится это ему или нет — по крайней мере в этом нет ничего неприятного, и нужно попытаться сидеть спокойно и наслаждаться ее вниманием.
Но когда он ощутил теплый и влажный аромат ее дыхания, ему показалось, что в него ударила молния. Ее огонь пошел через голову и тело прямо к бедрам — и они словно воспламенились.
В довершение всего сейчас она стояла между его раздвинутыми коленями — хотя, в общем, это было вполне естественно, она просто хотела подойти ближе, чтобы удобнее было тянуться к его голове. Грудь ее при этом оказалась на уровне его глаз и выглядела как два спелых персика, только и ждущих, чтобы их сорвали. Боже, понимает ли она сама, что делает? Неужели она не видит — по каплям пота, стекавшим с его лица, — что медленно сводит его с ума? Каждое ее движение обдавало его волнами ее запаха, искушало грацией ее тела, шорохом одежды, скрывавшей тайны, ради раскрытия которых он бы не пожалел ничего.
— Почти готово, — сказала она, когда он уже начал ерзать на табурете. Ее колени между тем оказались в опасной близости к самому уязвимому месту между ног.
Боже, нет! Она наклонилась ниже, чтобы состричь прядь волос на макушке. Подняла руки; он видел, как поднялась при этом и грудь. Подавшись на дюйм вперед, он мог утонуть носом, подбородком, ртом в ее колышущемся тепле и дышать, упиваться ею. Его губы, нежно покусывая, нашли бы ее соски…
Он проклинал себя. Изо всех сил напрягая память, он пытался вспомнить, соблазняла ли так же его Виктория, желал ли он когда-либо обхватить ладонями ее грудь — просто ради наслаждения ощущать ее в своих ладонях. Нет, ничего такого он не мог вспомнить. Да и было ли это?
Нет. Виктория была не из тех, кто сознательно искушает мужчину, превращая его в стонущее от страсти животное. Каждый раз, когда Росс ею обладал, это было скорее актом поклонения, безграничного уважения к этой женщине. Он входил в ее тело, как входят в храм, стыдясь своего невежества, моля сжалиться над ним, недостойным из недостойных, простить за то, что это святилище осквернял он своим присутствием.
В том, что чувствовал он сейчас, не было ничего возвышенного. Желание его было абсолютно телесным. Лидия из тех женщин, которые способны возбуждать это чувство в мужчине — может быть, даже умышленно, хотя сама она делает вид, что это не так. Пробует на нем свои уловки — и в то же время пытается выглядеть идущей под венец девственницей.
Ничего, Бог свидетель, это у нее не сработает!
— Усы тоже бы надо подстричь.
— Что? — тупо спросил он, на миг совершенно потерявшись. Все, что он видел — это колыхавшуюся перед ним ее грудь, и слышал лишь биение собственного пульса.
— Я говорю, усы. Не шевелитесь. — Нагнувшись, она ловко срезала несколько торчавших волосков в его усах, повторяя губами движения его рта.
Если продолжать смотреть на то, как забавно движутся ее губы, он неминуемо расхохочется. Поэтому, опустив глаза, он стал смотреть на изгиб ее горла. Кожа на нем была сливочно-белой, становилась более бархатистой ближе к груди, скрывавшейся в вырезе блузки… На что больше похож ее запах — на жимолость или магнолию?
Все, что было чувствительного в его теле, буквально воспламенилось, когда она легонько дотронулась до его губ, стряхивая прилипшие волоски. В одну сторону, затем в другую — скользил ее палец по влажному его рту. Дело было за ним. Либо остановить ее, либо… Отведя ее руку, он резко сказал:
— Все, хватит.
— Но тут еще…
— Я сказал, хватит, черт побери! — крикнул он; сорвав с шеи полотенце, он кинул его на пол и встал с табурета. — Прибери тут.
Вначале Лидию просто изумила его грубость и отрывистое приказание, но вскоре удивление затмил гнев. Схватив его за руку, она сунула в нее звякнувшие ножницы.
— Вот сами и убирайте. Это ведь ваши волосы. Слово «спасибо» вам раньше слышать не приходилось?
С этими словами она отвернулась и, сняв и аккуратно сложив юбку и блузку, забралась под одеяло, натянув его по самые плечи и повернувшись к нему спиной.
Не в силах вымолвить ни слова от ярости, несколько секунд смотрел он на нее, а затем молча потянулся за щеткой.
Весь следующий день ярко светило солнце. А еще через день они переправились через Миссисипи.
Каждый чувствовал себя на седьмом небе, когда фургоны друг за другом начали съезжать по крутому берегу к кромке мутной воды. Мистер Грейсон сам собрал с каждого фургона плату за перевоз, которая, как и на все после войны, заметно повысилась. Перевозили на двух паровых паромах, все сразу — и фургоны, и лошадей, и семьи переселенцев.
Лидия, как и все, была в радостном волнении. До тех пор, пока не увидела реку. Даже океан, наверное, не показался бы ей таким огромным, безграничным и угрожающим. Прижав Ли, словно желая защитить его, к бешено бьющемуся сердцу, она смотрела, как первые фургоны въехали на паром и колеса их закрепили скобами. Лидия встревоженно наблюдала, как мутные волны хлещут по бортам парома.
И снова нахлынули страшные воспоминания детства. Она вновь почувствовала на губах солоноватый вкус речной воды. Перехватило дыхание. Все как тогда.
В тот день они предприняли одну из их редких вылазок в город. Старик Расселл в кои веки согласился взять с собой ее и мать. Этого дня она ждала всю неделю. Чтобы попасть туда, им нужно было пересечь приток реки Теннесси на пароме с конной тягой. Перегнувшись через ограждение борта, она смотрела, как пляшут на воде солнечные зайчики. Клэнси, подойдя сзади, толкнул ее — вроде случайно, но вполне достаточно для того, чтобы она, потеряв равновесие, свалилась в воду.
Она вынырнула на поверхность, отплевываясь и жалобно крича, не думая уже ни о мокрой юбке, ни о единственной блузке, безнадежно погубленной, и увидела на палубе Отиса и Клэнси, которые довольно ржали, хлопая себя по бедрам и потешаясь над ее беспомощностью. Мать, схватившись за голову, кричала, чтобы они немедленно ее вытащили. Ей удалось ухватиться за ржавый край палубы, но Клэнси сбил ее руку носком сапога. С минуту она отчаянно боролась, пытаясь удержаться на поверхности, — и никто из них не двинулся, чтобы помочь ей. Когда мать кинулась к ней, Клэнси оттащил ее от борта. Наконец, схватив ее за волосы, он выволок ее на паром.
— Как, хорошо искупалась?
Ей было тогда лет одиннадцать, но до сих пор она помнила ужас, который испытала, когда вода заливала ей глаза, ноздри, рот, лишая остатков воздуха. И теперь она с тем же ужасом смотрела на мутные волны Миссисипи, и думала, удастся ли ей заставить себя хотя бы подойти к парому.
Она, все еще дрожа, думала об этом, когда Росс, который все это время помогал закреплять колеса фургонов, подошел к ней.
— Наш фургон следующий. Ты с Ли встанешь вой там, у машинной рубки. Вместе с нами отправятся Лэнгстоны.
— Росс! — позвала она, когда он уже собрался уходить.
— Да? — Он нетерпеливо обернулся.
— А… а где будете вы?
— С лошадьми.
Она кивнула, бледная и испуганная.
— Ах да, конечно.
С минуту он смотрел на нее, затем торопливо пошел к парому — нужно было как можно быстрее закрепить два фургона, готовых к отправке. Лидия взошла на слегка покачивавшуюся палубу, пробралась поспешно к машинной рубке и прислонилась к ее подрагивавшей стене, крепко прижимая к себе тельце ребенка. Вскоре к ней присоединилась Ма, — дети же заняли места как можно ближе к ограждениям борта. Для них это было приключение, которое запомнится на всю жизнь. Приказав им быть поосторожнее, Ма предоставила им вволю наслаждаться увиденным.
Паром преодолел уже примерно две трети пути, когда Лидию позвала Мэринелл.
— Иди сюда, Лидия! Глянь! — Она показывала ей на что-то, плывшее по течению, и, видно, немало забавлявшее ребят тем, что то и дело всплывало и погружалось, как поплавок.
— Не могу, я должна оставаться с Ли.
— Иди, иди, — подтолкнула ее Ма, беря Ли у нее из рук. Давно ли сама-то была девчонкой. Иди, там у них весело.
Не желая показаться трусихой, Лидия придвинулась поближе к ограждению борта. Ей хотелось увидеть, где сейчас Росс, но он словно пропал куда-то. Хотя она дрожащими губами улыбнулась стоявшим у борта детям, корзина из-под яблок, нырявшая в струе воды за паромом, не избавила ее от страха. Увидев так близко жуткую глубину, бурлящее течение, волны, лизавшие борта, Лидия начала дрожать снова. И снова чувствовала, как смыкается мутная вода над головой и захлестывает легкие.
Охваченная самой неподдельной паникой, она кинулась от борта в поисках укрытия. Едва не сбив с ног изумленное младшее поколение Лэнгстонов, она побежала к фургону — глаза широко раскрыты, воздух через раздувшиеся ноздри с трудом попадает в легкие. Обхватив фургонное колесо, она взобралась через откинутый задний полог и повалилась на пол, тяжело и часто дыша.
Ма, видевшая все это, успела прикрикнуть на детей, которые, как испуганные цыплята, бросились вслед за Лидией, чтобы те оставались на месте.
— Сбегай за мистером Коулмэном, Атланта. Пусть он пока оставит с лошадьми Люка.
Как раз в этот момент Бубба обхаживал коренника из упряжки Росса, в то время как его отец занимался их собственной.
Через несколько секунд Росс уже бежал по шаткой паромной палубе. Рука по привычке ощупывала кобуру на бедре.
— Что случилось?
— Лидия. Там, в фургоне.
— А Ли?
— С ним все в порядке. Позаботьтесь о жене, мистер Коулмэн.
Поймав его взгляд, Ма в упор смотрела на него секунду, прежде чем он полез в фургон. Перемахнув через борт и ступив внутрь, он увидел ее, лежавшую в углу, обхватив голову руками. Тело ее сотрясали рыдания.
— Лидия! — взревел он. — Какого черта… — Отбросив в сторону шляпу, он шагнул к ней и опустился на колени. Протянув руку, он хотел коснуться ее плеча, чтобы успокоить ее. Но… замерев на секунду в воздухе, рука отдернулась.
— Лидия, — сказал он уже мягче. Рыдания были горькими — словно плакала томящаяся в преисподней душа. — Ты всех до смерти перепугала. Что такое с тобой?
Как и для большинства мужчин, слезы без очевидной причины были вне пределов его понимания. И как большинство мужчин, он начинал сердиться, если не мог найти этой причины.
— Лидия, Бога ради, скажи, в чем дело. Ты ударилась? Болит что-нибудь?
Может, стукнулась головой? Почему она закрывает ее руками? Он пытался отнять ее руки от головы, но она держалась за нее мертвой хваткой.
Отчаявшись, он взял ее за плечо и тряс, пока наконец она не отняла руки от головы. Она взглянула на него невидящими глазами и вцепилась в ворот его рубашки.
— Пожалуйста… не толкайте меня… в воду… в реку… Не толкайте… пожалуйста…
Росс в немом оцепенении уставился на нее. Он видел людей, смотревших в дуло пистолета за секунду до того, как мозг их должен был разлететься в мелкие брызги, но и на их лицах не помнил он выражения такого темного, неприкрытого ужаса. Зрачки ее так расширились, что их окружала лишь узкая желтая полоса. Губы побелели, как мел; во всем лице, казалось, не было ни кровинки.
— Лидия, Лидия, — произнес он успокаивающим полушепотом и непроизвольно взял ее лицо в ладони. — О чем это ты?
— В реку… в реку… — повторяла она, как в бреду, еще крепче сжимая ворот его рубахи.
— Никто не собирается тебя толкать в реку. Ты здесь в безопасности.
Она сглотнула. Он словно видел, как она проталкивает свой страх глубже в горло. Между губами показался кончик языка. Грудь бурно вздымалась и опадала с каждым трудным и редким вздохом.
— Росс? — Она глубоко заглянула в его глаза, как будто силясь его узнать.
— Да, это я.
Тело ее разом ослабло, и голова упала ему на грудь. Руки его были все еще прижаты к ее щекам, и он потянул ее к себе, пока вся она не приникла к нему. Они замерли, не двигаясь; дыхание ее мало-помалу становилось нормальным.
— К чему кому-то толкать тебя в реку? — спросил он хриплым шепотом.
Она подняла на него глаза, но ничего не сказала, только смотрела на него взглядом, который раздражал его и в то же время притягивал.
— Ну-ну, все в порядке. — Он увидел, как глаза ее наполнились вновь слезами, но на этот раз причиной тому был не страх. Просто ее янтарного цвета глаза стремились избавиться от кошмара, который пришлось ей пережить вновь. — Ма не позволит… — его большие пальцы гладили ее губы, они были влажными, она облизнула их, влажными стали и его пальцы, — …чтобы что-нибудь случилось с тобой.
Он знал, что сейчас поцелует ее, и ничего с этим не поделаешь. У него уже давно нет выбора. Момент этот был уготован ему, предопределен, и пытаться противиться значило бы спорить с судьбой. Он подчинился воле богов — и его голова медленно склонилась к ее ожидающим, полураскрытым губам.
Сначала он просто коснулся их своими губами. Ее пальцы плотнее прижались к его груди. Он ждал — пока не утратил окончательно возможность с собой бороться. Затем, чуть отогнув назад ее голову, он впился губами в ее ждущий рот, лаская его шелковистыми усами, прижимаясь сильнее — пока губы ее не раскрылись.
Его сердце, казалось, выпрыгнет из груди, но он не шевельнулся. Он стоял на коленях, вдыхая ее аромат, и думал, что ждет его за этой первой дверью рая.
Кончиком языка он коснулся ее верхней губы — нежно, так нежно, что вроде бы вовсе не коснулся ее, пока не почувствовал теплую волну дыхания, сорвавшегося с ее губ и увлажнившего его губы.
Появление на реке другого судна заставило капитана парома дать громкий гудок. От неожиданности они оба потеряли равновесие; Росс стоял на коленях, и, когда она упала на стопку постельного белья, его тело последовало за нею. Взгляд горящих зеленых глаз ощупывал ее лицо, волосы, скользил по ее шее, груди, снова вверх, ко рту. Она лежала молча, неподвижно, как бы отдавая себя целиком в его власть.
Пальцы его правой руки перебирали ее волосы. Левая гладила подбородок. Целоваться его научила в тринадцать лет одна из товарок матери по борделю. В один из серых осенних дней она затащила парнишку к себе в комнату и, раздразнив его, преподала все тонкости поцелуйной науки.
Она научила его легонько посасывать, чтобы плотнее прижать губы друг к другу, водить языком, как будто собирая мед, находить и отталкивать язык партнера — то быстро, то медленно. Учеником он оказался превосходным. У него явно был к этому природный талант, и еще до полудня он сумел превзойти свою наставницу. Кое-чему она и сама от него научилась.
Все свои познания — и годы практики — вложил Росс в этот поцелуй, потому что никогда ни один не пугал его так и в то же время не был столь желанен.
Но никакое желание нельзя было сравнить с тем восторгом, который переполнял сейчас его душу. Он превзошел все границы его воображения. Боже, что за губы были у нее! Он весь тонул в их сладкой и влажной бездне. Он вбирал в себя их вкус — и не мог утолить голод. Его язык скользил вдоль ровного ряда ее зубов, ощупывал небо, бархатную изнанку губ, играл с напряженным кончиком ее языка, Нежно посасывая, он словно хотел перелить в себя ее всю — если бы только смог сделать это.
Он даже не слышал низких, хрипловатых стонов, вырывавшихся из его горла. Когда паром ударился о причальную стенку — берег Арканзаса, этот звук достиг наконец его слуха, и он удивился, откуда бы он мог идти.
Осознав внезапно его источник, он с силой оторвал свое тело от нее. Глаза ее показались ему такими же огромными и изумленными, как и до поцелуя, но в них больше не было страха. Рот, алый и влажный, словно сиял после его поцелуев. Кожа вокруг губ чуть порозовела от уколов его усов.
Он словно растворился в этом поцелуе — и в ней самой. Она заставила его забыть обо всем — кем был он, кем — она… и кем была Виктория.
Поднявшись на ноги, он нашарил в стороне шляпу. Надев ее и не осмеливаясь взглянуть в ту сторону, где лежала Лидия, он шагнул на палубу парома, как раз когда к фургону подошла Ма.
— Ну? — требовательно спросила она.
— С ней все в порядке, — бросил он, направляясь к борту.
На лице Ма расплылась широкая улыбка.
В эту ночь в лагере был праздник. Рубеж был перейден — и все радовались, что оставили его позади. Из пыльных сундуков достали давно дожидавшиеся того скрипки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Росс уже убедил себя, что раз она стрижет ему волосы, то, очевидно, ей необходимо ворошить их этак вот пальцами. Решил, что ей необходимо гладить его по щеке, чтобы заставить повернуть голову. И даже сказал себе, что — нравится это ему или нет — по крайней мере в этом нет ничего неприятного, и нужно попытаться сидеть спокойно и наслаждаться ее вниманием.
Но когда он ощутил теплый и влажный аромат ее дыхания, ему показалось, что в него ударила молния. Ее огонь пошел через голову и тело прямо к бедрам — и они словно воспламенились.
В довершение всего сейчас она стояла между его раздвинутыми коленями — хотя, в общем, это было вполне естественно, она просто хотела подойти ближе, чтобы удобнее было тянуться к его голове. Грудь ее при этом оказалась на уровне его глаз и выглядела как два спелых персика, только и ждущих, чтобы их сорвали. Боже, понимает ли она сама, что делает? Неужели она не видит — по каплям пота, стекавшим с его лица, — что медленно сводит его с ума? Каждое ее движение обдавало его волнами ее запаха, искушало грацией ее тела, шорохом одежды, скрывавшей тайны, ради раскрытия которых он бы не пожалел ничего.
— Почти готово, — сказала она, когда он уже начал ерзать на табурете. Ее колени между тем оказались в опасной близости к самому уязвимому месту между ног.
Боже, нет! Она наклонилась ниже, чтобы состричь прядь волос на макушке. Подняла руки; он видел, как поднялась при этом и грудь. Подавшись на дюйм вперед, он мог утонуть носом, подбородком, ртом в ее колышущемся тепле и дышать, упиваться ею. Его губы, нежно покусывая, нашли бы ее соски…
Он проклинал себя. Изо всех сил напрягая память, он пытался вспомнить, соблазняла ли так же его Виктория, желал ли он когда-либо обхватить ладонями ее грудь — просто ради наслаждения ощущать ее в своих ладонях. Нет, ничего такого он не мог вспомнить. Да и было ли это?
Нет. Виктория была не из тех, кто сознательно искушает мужчину, превращая его в стонущее от страсти животное. Каждый раз, когда Росс ею обладал, это было скорее актом поклонения, безграничного уважения к этой женщине. Он входил в ее тело, как входят в храм, стыдясь своего невежества, моля сжалиться над ним, недостойным из недостойных, простить за то, что это святилище осквернял он своим присутствием.
В том, что чувствовал он сейчас, не было ничего возвышенного. Желание его было абсолютно телесным. Лидия из тех женщин, которые способны возбуждать это чувство в мужчине — может быть, даже умышленно, хотя сама она делает вид, что это не так. Пробует на нем свои уловки — и в то же время пытается выглядеть идущей под венец девственницей.
Ничего, Бог свидетель, это у нее не сработает!
— Усы тоже бы надо подстричь.
— Что? — тупо спросил он, на миг совершенно потерявшись. Все, что он видел — это колыхавшуюся перед ним ее грудь, и слышал лишь биение собственного пульса.
— Я говорю, усы. Не шевелитесь. — Нагнувшись, она ловко срезала несколько торчавших волосков в его усах, повторяя губами движения его рта.
Если продолжать смотреть на то, как забавно движутся ее губы, он неминуемо расхохочется. Поэтому, опустив глаза, он стал смотреть на изгиб ее горла. Кожа на нем была сливочно-белой, становилась более бархатистой ближе к груди, скрывавшейся в вырезе блузки… На что больше похож ее запах — на жимолость или магнолию?
Все, что было чувствительного в его теле, буквально воспламенилось, когда она легонько дотронулась до его губ, стряхивая прилипшие волоски. В одну сторону, затем в другую — скользил ее палец по влажному его рту. Дело было за ним. Либо остановить ее, либо… Отведя ее руку, он резко сказал:
— Все, хватит.
— Но тут еще…
— Я сказал, хватит, черт побери! — крикнул он; сорвав с шеи полотенце, он кинул его на пол и встал с табурета. — Прибери тут.
Вначале Лидию просто изумила его грубость и отрывистое приказание, но вскоре удивление затмил гнев. Схватив его за руку, она сунула в нее звякнувшие ножницы.
— Вот сами и убирайте. Это ведь ваши волосы. Слово «спасибо» вам раньше слышать не приходилось?
С этими словами она отвернулась и, сняв и аккуратно сложив юбку и блузку, забралась под одеяло, натянув его по самые плечи и повернувшись к нему спиной.
Не в силах вымолвить ни слова от ярости, несколько секунд смотрел он на нее, а затем молча потянулся за щеткой.
Весь следующий день ярко светило солнце. А еще через день они переправились через Миссисипи.
Каждый чувствовал себя на седьмом небе, когда фургоны друг за другом начали съезжать по крутому берегу к кромке мутной воды. Мистер Грейсон сам собрал с каждого фургона плату за перевоз, которая, как и на все после войны, заметно повысилась. Перевозили на двух паровых паромах, все сразу — и фургоны, и лошадей, и семьи переселенцев.
Лидия, как и все, была в радостном волнении. До тех пор, пока не увидела реку. Даже океан, наверное, не показался бы ей таким огромным, безграничным и угрожающим. Прижав Ли, словно желая защитить его, к бешено бьющемуся сердцу, она смотрела, как первые фургоны въехали на паром и колеса их закрепили скобами. Лидия встревоженно наблюдала, как мутные волны хлещут по бортам парома.
И снова нахлынули страшные воспоминания детства. Она вновь почувствовала на губах солоноватый вкус речной воды. Перехватило дыхание. Все как тогда.
В тот день они предприняли одну из их редких вылазок в город. Старик Расселл в кои веки согласился взять с собой ее и мать. Этого дня она ждала всю неделю. Чтобы попасть туда, им нужно было пересечь приток реки Теннесси на пароме с конной тягой. Перегнувшись через ограждение борта, она смотрела, как пляшут на воде солнечные зайчики. Клэнси, подойдя сзади, толкнул ее — вроде случайно, но вполне достаточно для того, чтобы она, потеряв равновесие, свалилась в воду.
Она вынырнула на поверхность, отплевываясь и жалобно крича, не думая уже ни о мокрой юбке, ни о единственной блузке, безнадежно погубленной, и увидела на палубе Отиса и Клэнси, которые довольно ржали, хлопая себя по бедрам и потешаясь над ее беспомощностью. Мать, схватившись за голову, кричала, чтобы они немедленно ее вытащили. Ей удалось ухватиться за ржавый край палубы, но Клэнси сбил ее руку носком сапога. С минуту она отчаянно боролась, пытаясь удержаться на поверхности, — и никто из них не двинулся, чтобы помочь ей. Когда мать кинулась к ней, Клэнси оттащил ее от борта. Наконец, схватив ее за волосы, он выволок ее на паром.
— Как, хорошо искупалась?
Ей было тогда лет одиннадцать, но до сих пор она помнила ужас, который испытала, когда вода заливала ей глаза, ноздри, рот, лишая остатков воздуха. И теперь она с тем же ужасом смотрела на мутные волны Миссисипи, и думала, удастся ли ей заставить себя хотя бы подойти к парому.
Она, все еще дрожа, думала об этом, когда Росс, который все это время помогал закреплять колеса фургонов, подошел к ней.
— Наш фургон следующий. Ты с Ли встанешь вой там, у машинной рубки. Вместе с нами отправятся Лэнгстоны.
— Росс! — позвала она, когда он уже собрался уходить.
— Да? — Он нетерпеливо обернулся.
— А… а где будете вы?
— С лошадьми.
Она кивнула, бледная и испуганная.
— Ах да, конечно.
С минуту он смотрел на нее, затем торопливо пошел к парому — нужно было как можно быстрее закрепить два фургона, готовых к отправке. Лидия взошла на слегка покачивавшуюся палубу, пробралась поспешно к машинной рубке и прислонилась к ее подрагивавшей стене, крепко прижимая к себе тельце ребенка. Вскоре к ней присоединилась Ма, — дети же заняли места как можно ближе к ограждениям борта. Для них это было приключение, которое запомнится на всю жизнь. Приказав им быть поосторожнее, Ма предоставила им вволю наслаждаться увиденным.
Паром преодолел уже примерно две трети пути, когда Лидию позвала Мэринелл.
— Иди сюда, Лидия! Глянь! — Она показывала ей на что-то, плывшее по течению, и, видно, немало забавлявшее ребят тем, что то и дело всплывало и погружалось, как поплавок.
— Не могу, я должна оставаться с Ли.
— Иди, иди, — подтолкнула ее Ма, беря Ли у нее из рук. Давно ли сама-то была девчонкой. Иди, там у них весело.
Не желая показаться трусихой, Лидия придвинулась поближе к ограждению борта. Ей хотелось увидеть, где сейчас Росс, но он словно пропал куда-то. Хотя она дрожащими губами улыбнулась стоявшим у борта детям, корзина из-под яблок, нырявшая в струе воды за паромом, не избавила ее от страха. Увидев так близко жуткую глубину, бурлящее течение, волны, лизавшие борта, Лидия начала дрожать снова. И снова чувствовала, как смыкается мутная вода над головой и захлестывает легкие.
Охваченная самой неподдельной паникой, она кинулась от борта в поисках укрытия. Едва не сбив с ног изумленное младшее поколение Лэнгстонов, она побежала к фургону — глаза широко раскрыты, воздух через раздувшиеся ноздри с трудом попадает в легкие. Обхватив фургонное колесо, она взобралась через откинутый задний полог и повалилась на пол, тяжело и часто дыша.
Ма, видевшая все это, успела прикрикнуть на детей, которые, как испуганные цыплята, бросились вслед за Лидией, чтобы те оставались на месте.
— Сбегай за мистером Коулмэном, Атланта. Пусть он пока оставит с лошадьми Люка.
Как раз в этот момент Бубба обхаживал коренника из упряжки Росса, в то время как его отец занимался их собственной.
Через несколько секунд Росс уже бежал по шаткой паромной палубе. Рука по привычке ощупывала кобуру на бедре.
— Что случилось?
— Лидия. Там, в фургоне.
— А Ли?
— С ним все в порядке. Позаботьтесь о жене, мистер Коулмэн.
Поймав его взгляд, Ма в упор смотрела на него секунду, прежде чем он полез в фургон. Перемахнув через борт и ступив внутрь, он увидел ее, лежавшую в углу, обхватив голову руками. Тело ее сотрясали рыдания.
— Лидия! — взревел он. — Какого черта… — Отбросив в сторону шляпу, он шагнул к ней и опустился на колени. Протянув руку, он хотел коснуться ее плеча, чтобы успокоить ее. Но… замерев на секунду в воздухе, рука отдернулась.
— Лидия, — сказал он уже мягче. Рыдания были горькими — словно плакала томящаяся в преисподней душа. — Ты всех до смерти перепугала. Что такое с тобой?
Как и для большинства мужчин, слезы без очевидной причины были вне пределов его понимания. И как большинство мужчин, он начинал сердиться, если не мог найти этой причины.
— Лидия, Бога ради, скажи, в чем дело. Ты ударилась? Болит что-нибудь?
Может, стукнулась головой? Почему она закрывает ее руками? Он пытался отнять ее руки от головы, но она держалась за нее мертвой хваткой.
Отчаявшись, он взял ее за плечо и тряс, пока наконец она не отняла руки от головы. Она взглянула на него невидящими глазами и вцепилась в ворот его рубашки.
— Пожалуйста… не толкайте меня… в воду… в реку… Не толкайте… пожалуйста…
Росс в немом оцепенении уставился на нее. Он видел людей, смотревших в дуло пистолета за секунду до того, как мозг их должен был разлететься в мелкие брызги, но и на их лицах не помнил он выражения такого темного, неприкрытого ужаса. Зрачки ее так расширились, что их окружала лишь узкая желтая полоса. Губы побелели, как мел; во всем лице, казалось, не было ни кровинки.
— Лидия, Лидия, — произнес он успокаивающим полушепотом и непроизвольно взял ее лицо в ладони. — О чем это ты?
— В реку… в реку… — повторяла она, как в бреду, еще крепче сжимая ворот его рубахи.
— Никто не собирается тебя толкать в реку. Ты здесь в безопасности.
Она сглотнула. Он словно видел, как она проталкивает свой страх глубже в горло. Между губами показался кончик языка. Грудь бурно вздымалась и опадала с каждым трудным и редким вздохом.
— Росс? — Она глубоко заглянула в его глаза, как будто силясь его узнать.
— Да, это я.
Тело ее разом ослабло, и голова упала ему на грудь. Руки его были все еще прижаты к ее щекам, и он потянул ее к себе, пока вся она не приникла к нему. Они замерли, не двигаясь; дыхание ее мало-помалу становилось нормальным.
— К чему кому-то толкать тебя в реку? — спросил он хриплым шепотом.
Она подняла на него глаза, но ничего не сказала, только смотрела на него взглядом, который раздражал его и в то же время притягивал.
— Ну-ну, все в порядке. — Он увидел, как глаза ее наполнились вновь слезами, но на этот раз причиной тому был не страх. Просто ее янтарного цвета глаза стремились избавиться от кошмара, который пришлось ей пережить вновь. — Ма не позволит… — его большие пальцы гладили ее губы, они были влажными, она облизнула их, влажными стали и его пальцы, — …чтобы что-нибудь случилось с тобой.
Он знал, что сейчас поцелует ее, и ничего с этим не поделаешь. У него уже давно нет выбора. Момент этот был уготован ему, предопределен, и пытаться противиться значило бы спорить с судьбой. Он подчинился воле богов — и его голова медленно склонилась к ее ожидающим, полураскрытым губам.
Сначала он просто коснулся их своими губами. Ее пальцы плотнее прижались к его груди. Он ждал — пока не утратил окончательно возможность с собой бороться. Затем, чуть отогнув назад ее голову, он впился губами в ее ждущий рот, лаская его шелковистыми усами, прижимаясь сильнее — пока губы ее не раскрылись.
Его сердце, казалось, выпрыгнет из груди, но он не шевельнулся. Он стоял на коленях, вдыхая ее аромат, и думал, что ждет его за этой первой дверью рая.
Кончиком языка он коснулся ее верхней губы — нежно, так нежно, что вроде бы вовсе не коснулся ее, пока не почувствовал теплую волну дыхания, сорвавшегося с ее губ и увлажнившего его губы.
Появление на реке другого судна заставило капитана парома дать громкий гудок. От неожиданности они оба потеряли равновесие; Росс стоял на коленях, и, когда она упала на стопку постельного белья, его тело последовало за нею. Взгляд горящих зеленых глаз ощупывал ее лицо, волосы, скользил по ее шее, груди, снова вверх, ко рту. Она лежала молча, неподвижно, как бы отдавая себя целиком в его власть.
Пальцы его правой руки перебирали ее волосы. Левая гладила подбородок. Целоваться его научила в тринадцать лет одна из товарок матери по борделю. В один из серых осенних дней она затащила парнишку к себе в комнату и, раздразнив его, преподала все тонкости поцелуйной науки.
Она научила его легонько посасывать, чтобы плотнее прижать губы друг к другу, водить языком, как будто собирая мед, находить и отталкивать язык партнера — то быстро, то медленно. Учеником он оказался превосходным. У него явно был к этому природный талант, и еще до полудня он сумел превзойти свою наставницу. Кое-чему она и сама от него научилась.
Все свои познания — и годы практики — вложил Росс в этот поцелуй, потому что никогда ни один не пугал его так и в то же время не был столь желанен.
Но никакое желание нельзя было сравнить с тем восторгом, который переполнял сейчас его душу. Он превзошел все границы его воображения. Боже, что за губы были у нее! Он весь тонул в их сладкой и влажной бездне. Он вбирал в себя их вкус — и не мог утолить голод. Его язык скользил вдоль ровного ряда ее зубов, ощупывал небо, бархатную изнанку губ, играл с напряженным кончиком ее языка, Нежно посасывая, он словно хотел перелить в себя ее всю — если бы только смог сделать это.
Он даже не слышал низких, хрипловатых стонов, вырывавшихся из его горла. Когда паром ударился о причальную стенку — берег Арканзаса, этот звук достиг наконец его слуха, и он удивился, откуда бы он мог идти.
Осознав внезапно его источник, он с силой оторвал свое тело от нее. Глаза ее показались ему такими же огромными и изумленными, как и до поцелуя, но в них больше не было страха. Рот, алый и влажный, словно сиял после его поцелуев. Кожа вокруг губ чуть порозовела от уколов его усов.
Он словно растворился в этом поцелуе — и в ней самой. Она заставила его забыть обо всем — кем был он, кем — она… и кем была Виктория.
Поднявшись на ноги, он нашарил в стороне шляпу. Надев ее и не осмеливаясь взглянуть в ту сторону, где лежала Лидия, он шагнул на палубу парома, как раз когда к фургону подошла Ма.
— Ну? — требовательно спросила она.
— С ней все в порядке, — бросил он, направляясь к борту.
На лице Ма расплылась широкая улыбка.
В эту ночь в лагере был праздник. Рубеж был перейден — и все радовались, что оставили его позади. Из пыльных сундуков достали давно дожидавшиеся того скрипки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43