Мы обесценили их слишком частым употреблением, тем, что прикрываем ими множество наших грехов. Но эти понятия существуют. И Бог есть. Клятва, которую я дал перед ним, беря в жены Элайн, – это святая клятва, которую даже жар в крови, даже страстное желание не могут порушить. Поэтому я страдаю. Бог дает не напрасно…
Он пытался разобраться в своих мыслях. Сначала на арабском, потом на греческом. Но его знание греческого языка оказалось недостаточным для такой задачи, а язык сарацинов совершенно по-иному трактовал такие понятия, как честь и вера, чем христиане. Народ, который оборудовал свой рай фонтанами вина н услужливыми гуриями, девственность которых восстанавливается каждый раз после того, как они удовлетворяют похоть правоверных последователей пророка, не обладал словами, которые могли бы объяснить и придать достоверность добродетели самоотречения. Сарацин может быть и мистиком, и стоиком, если это необходимо, но он не видит добродетели в самих этих понятиях.
Она ушла от него в слезах, ужасно обиженная. И у него болело сердце, и он был полон сомнений, все его высокие помыслы клочьями путались у него под ногами.
На какое-то время его спасло то, что аль Муктафи почти тут же послал его в Индию. Это путешествие отняло у него более двух лет. Когда в 1224 году он вернулся, то в ночь приезда, прежде чем провести Пьетро в его покои, рабы увлекли его в бани. Пьетро чувствовал себя слишком усталым, чтобы чему-нибудь удивляться. Но когда он вошел в свою комнату, он почуял запах благовоний… Она натерла свое тело амброй и мускусом, накрасила губы ярко-красной помадой. Кроме рта, накрасила и некоторые другие части тела. Впечатление было потрясающее.
Пьетро слишком долго не был дома. У его стойкости оказался предел. И этот предел он перешагнул. В эту ночь Пьетро узнал, что такое рай пророка, понял, что европейцы просто дети. Зенобия была артисткой. Великой артисткой. Только спустя несколько недель он с чувством боли понял, как она обрела свое дьявольское искусство.
Они встречались, но редко. Из-за Харуна. Притом что к его услугам были сотни женщин, Харун все еще преследовал Зенобию – только потому, что она отвергла его, пользуясь поддержкой его отца.
Пьетро очень скоро убедился, что служанка в его покоях шпионит за ним. Да и Юсуф советовал быть осторожными.
То, что происходило теперь между ним и Зенобией, было очень нежным и хрупким: торопливые слова, сказанные во время вроде бы случайной встречи в саду, записки, совсем по-детски оставлямые в пустой урне около женской половины дворца, и – от случая к случаю, с помощью Юсуфа – встречи в снятой в городе комнате, ночи украденного блаженства.
Потом Пьетро опять уезжал – в Яздигир и Самарканд, в Дамаск и Багдад.
А между этими поездками – торопливое пожатие руки в ночном саду, теплые губы, прижавшиеся к его губам, потом звук убегающих шагов. И в урне обрывки пергамента с прелестной арабской вязью:
О, мой господин, более прекрасный, чем горный олень! Такой быстрый, быстрее леопарда, который преследует газель… Мое сердце, о Пьетро, как газель, слабеет при виде тебя. Мой повелитель, солнце моего услаждения, как долго еще?
Как долго? У Пьетро начинало болеть сердце, когда он думал об этом. В их безрассудных отношениях таилась опасность. Конечно, Ахмад предлагал ему эту женщину. Но он отказался от нее. И теперь, если его когда-нибудь поймают на том, что он тайно пользуется тем, от чего публично отказался, честь обяжет шейха казнить его.
Помимо этой опасности существовало еще одно обстоятельство. Он уехал от Элайн, чтобы дать ей возможность принять его в свое сердце. Теперь он нарушал самую святую из всех клятв. Хоть он и был вольнодумцем, Пьетро не так далеко ушел от своих современников. Он любил Элайн. Но Зенобия поработила его. Он никогда не знал, что искусство сластолюбия может достигать таких высот утонченности. Его ночи с Зенобией походили на пытку, она, единственная из женщин, которых он знал, умела сохранить страсть от спада. В тот момент, когда она удовлетворяла его потребность, и прежде, чем та страсть успевала остыть, она разжигала в нем новое желание. Потом его охватывал стыд, и он наказывал свое тело.
Этот стыд разрастался и смущал его днем и ночью. Особенно поскольку шейх постоянно удивлялся его предполагаемому целомудрию. Для Ахмада было предметом изумления и насмешек то, что его сагиб аль Хараи, управляющий финансами – таков был внушительный титул Пьетро – отказывается от любой красивой рабыни, которую ему предлагают в наложницы. А когда кто-то намекал, что вкусы франка лежат в другой плоскости, Ахмад мог ответить, что Пьетро отказывается и от накрашенных и надушенных гильмани, прекрасно вышколенных хорошеньких мальчиков, столь популярных среди арабской знати.
– Я говорю вам, это чудо! – смеялся Ахмад. – В погоне за дичью он как лев, не хуже нас научился охотиться с леопардом. Соколиную охоту он знал раньше, поскольку она давно известна франкам. На скачках он не уступает моим лучшим наездникам. Я видел, как он выиграл пари в тысячу динаров в скачке с сотником моей кавалерии. Он играет в молл с моими старшими сыновьями и побеждает их, прогоняя мяч через ворота так, словно он и его лошадь единое целое. И тем не менее – он не хочет иметь женщину…
Пьетро, конечно, не разубеждал его.
Жизнь Пьетро в промежутках между путешествиями протекала в странном взвешенном состоянии. Он развлекался с Зенобией, балансируя над пропастью. Вместе с сыновьями хозяина он сиживал у ног хаджи, знакомясь с мудростью Корана. Тренировался в обращении с кривым ятаганом. Защищаться от него можно было только встречным ударом. Европейцы с их тяжелыми мечами, которые держат двумя руками, почти всегда проигрывали дуэль с сарацинскими воинами, чье проворство и хитрость в схватке сводили на нет силу могучих ударов франков. Он учился у сарацин искусству верховой езды, учился скакать без узды на прекрасных кобылах, ибо в этом деле, как и во многих других, европейцы и сарацины придерживались совершенно противоположных точек зрения: европейцы считали недостойным мужчины ездить на кобылах, а арабы предпочитали чуткость и быстроту кобылы, которой можно управлять, слегка сжимая ее бока коленями. Он мог теперь проделывать упражнения с копьем, когда один всадник преследует другого на сумасшедшей скорости, вонзая ему в спину копье. Фокус заключался в том, чтобы развернуться в седле, поймать одной рукой копье и начать преследовать противника… Он мечтал об Элайн. Об Ио.
В конце 1225 года аль Муктафи отправил Пьетро в самое большое, самое опасное из всех его путешествий. Холодным зимним днем в начале 1229 года Пьетро, возвращаясь, был уже почти в виду Каира.
Он плотнее укутал лицо бурнусом и ссутулился на высоком седле верблюда. Сзади, теряясь среди дюн, тянулся караван. По бокам караван охраняли высокие турки на великолепных быстроногих дромадерах с острыми ятаганами, готовые отразить любое нападение бедуинов.
Через два часа они наконец добрались до складского двора, миновав каирские улицы с их многолюдьем; Пьетро с удовольствием взирал на ученых кадишей, сидящих на своих осликах под зонтиками, которые держат ученики, и толкующих Коран. Ему было приятно увидеть толстых торговцев в полосатых халатах, с тяжелыми кошельками, свисающими с пояса, одетых во все черное бедуинов из пустыни, не сводящих глаз с этих торговцев и не снимающих рук со своих клинков. Святые праведники с обритыми головами сидели в пыли и протягивали грязные миски, чтобы им туда бросили какую-нибудь еду, дервиши медленно кружились под звук барабанов, нищие выставляли напоказ свои зловонные язвы, не обращая внимания на мух, которые облепляли их глаза и уголки рта. Мамлюки в усеянных драгоценностями халатах сталкивали со своего пути туркменов и курдов, одетых в овечьи шкуры, а рослые евнухи сопровождали носилки с красотками из гаремов какого-нибудь шейха или эмира…
Вечером он уже лежал голый на тахте, а его раб Абдулла брил его тело. Поначалу его удивлял этот обычай, но потом он понял, что он обеспечивает чистоту, прохладу и защиту от насекомых, которых даже самый чистоплотный человек может подхватить в грязной толпе на каирских улицах, и он привык. Потом он долго нежился в ванне, где благоухающая вода вымывала усталость из его тела, и ел маленькие миндальные печенья, а Абдулла рассказывал ему египетские новости.
Он почти не слушал болтовню Абдуллы, думая совсем о другом, когда до его сознания дошло, что Абдулла произнес арабский вариант имени Фридрих, причем не один раз, а дважды.
Он сел в своей огромной мраморной ванне.
– Что ты сказал, Абдулла? – воскликнул он. – Что ты сказал про Фридриха?
– Если бы мой господин изволил слушать своего почтительного слугу, – сказал Абдулла, – мне не пришлось бы повторять. Франки опять появились здесь под водительством их султана Фридриха, чтобы завоевать наши святые места…
Пьетро выскочил из ванны.
– Где они? – потребовал он ответа. – В каком порту они высадились?
Абдулла взял большое полотенце и принялся вытирать худощавое тело Пьетро.
– Конечно, в Акре, мой господин. Где же еще они могут высадиться, кроме этого проклятого города, провонявшего свиньями и потом франков?
Акра. Но Акра находится на сирийском побережье, на расстоянии многих лье отсюда. Однако должна же быть какая-то возможность бежать и присоединиться к Фридриху. Можно отправиться туда морем, хотя бы на фелуке. Но этот путь шейх Ахмад будет контролировать. Путешествие по суше утомительно. Но если он оседлает Шебу, своего быстрого дромадера, который бегает быстрее любого коня, он может ускользнуть под тем предлогом, что отправляется в пустыню поохотиться…
Но Абдулла тут же разрушил его надежды.
– Наш господин калиф аль Камил двинул свои войска из Наблуса к морю, полностью перекрыв все подступы к Иерусалиму. У этого Фридриха нет никаких шансов. У него меньше тысячи рыцарей.
Пьетро застонал.
– Принеси мне мою одежду, – приказал он.
Абдулла одел его в шелковые одежды, умело пристроил на голове тюрбан, продолжая болтать.
– Весь мир дивится, почему султан все еще не напал на этого франкского пса, – продолжал Абдулла. – Султан аль Муадзам, властитель Дамаска, умер, а его малолетний сын не в силах противостоять нашему великому властелину. Кроме того, наш калиф уже заключил договоры с Месопотамией и захватил часть земель Дамаска, включая Иерусалим. Франкский властелин больше ему не нужен, хотя люди и говорят, будто аль Камил призвал его в наши земли, чтобы он помог нам в борьбе с Муадзамом, прежде чем Ангел Смерти прибрал этого предателя из Дамаска…
Пьетро мысленно оценил ситуацию. Из-под дверей его тюрьмы забрезжил свет. Если существует какой-то союз – тайный или иной – между Фридрихом и аль Камилом и если Фридрих здесь, то какие-то шансы у Пьетро есть…
Пьетро повесил украшенный серебром ятаган на пояс и направился в зал, где находился его хозяин, чтобы доложить о результатах своего путешествия. Но когда он уже собирался перешагнуть порог, он услышал голоса – Харуна и его отца.
– Говорю тебе, отец, – услышал Пьетро голос Харуна, – это единственный выход. Я знаю, что этот франк тебе дорог и полезен, но кто еще может сделать это? Посуди, федаины шейха аль Джебала очень искусно умеют обманывать стражу, но часовые у пиршественного зала, без сомнения, будут франки. Какое объяснение могут дать убийцы людям, которые не говорят по-арабски? Неужели ты не понимаешь? Этот твой франк, одетый в франкскую одежду, улыбающийся и красивый…
– Он не пойдет на это, – проворчал Ахмад. – Я не могу заставить его, и, кроме того, он ценен на том посту, на котором служит мне. Где я найду другого такого?
– Надо идти на жертвы, отец! На карту поставлена судьба наших Святых мест! Что ты за мусульманин, если ставишь личные цели выше святынь Пророка!
– Ты прав, сын мой, – вздохнул Ахмад. – Прости меня. Сегодня же после пира старый шейх может начать…
Пьетро отпрянул в тень, когда мимо него прошел Харун. Пьетро лихорадочно обдумывал все только что услышанное, но мысли его путались. Он и раньше слыхал о шейхе аль Джебале, но что? Даже слова федаин – преданный и гашишин – потребитель гашиша были знакомы ему. Вместе эти слова составляли некую схему: старик с гор, преданные, потребители разрушающего мозг наркотика, извлекаемого из гашиша. Но что это за схема? И какое место в ней предназначено ему? Франкская стража, пиршественный зал…
Он отбросил все свои догадки. Ему нужна информация, и только тогда он сможет решить эту головоломку. Но судя по тому, что он слышал, ему нужно заполучить эту информацию поскорее.
Шейх Ахмад обнял его, приветствуя, но при этом он избегал смотреть Пьетро в глаза. Пьетро почуял что-то неладное.
Пьетро начал свой отчет. Его миссия завершилась таким успехом, какого он и не ожидал. На складе уже лежат бесчисленные кипы желтого китайского шелка, изделия из нефрита и слоновой кости, достойные любого властелина, и он привез даже изящных девушек с раскосыми глазами для услаждения своего господина. Привез он, конечно, пряности, лакированное дерево и необыкновенные благовония, а также изделия из бронзы и меди, включая благозвучные гонги, драгоценности, золотые и серебряные украшения.
– Ты хорошо потрудился, сын мой, – сказал Ахмад, но голос у него был напряженным. – Поэтому сегодня вечером я окажу тебе честь. Сегодня мой второй сын Наджмуд женится на Бурун, дочери Великого Визиря. Хотя ты раб и франк, ты будешь сидеть вместе с моей семьей, а после пира я хочу обсудить с тобой планы твоего будущего.
Они торопятся, подумал Пьетро. Он низко поклонился, приложив руку ко лбу, к губам и к сердцу.
– Для меня это большая честь, господин, и, хотя твой слуга недостоин такого благодеяния, я буду там, чтобы увидеть, как соединятся твой возвышенный и счастливый сын и прекрасная дочь мудрого и уважаемого визиря…
С этими словами он удалился. Наступил уже вечер, и когда он проходил по цветущему саду мимо женской половины, сильная рука ударила его по плечу. Он обернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо Юсуфа, старшего евнуха гарема.
– Туда, господин, – кивнул Юсуф в сторону маленькой пагоды в китайском стиле, расположенной в дальнем уголке сада. – Она ждет тебя. Но только торопись, потому что через пять минут я должен отвести ее обратно…
– Ах ты, черный и безобразный сводник! – простонал Пьетро.
Юсуф рассмеялся.
– Нет, господин, – сказал он, – она только хочет сказать тебе несколько слов.
Пьетро перешагнул порог пагоды. Здесь было темно и пахло мускусом, амброй и фиалками. Эти запахи обволокли его. Ее мягкий рот впился в его губы.
– Пьетро! – прошептала она, и голос ее дрогнул. – Тебе грозит опасность, страшная опасность, о, любовь моя, а я… Боже, помоги мне, я не знаю, что это за опасность.
– Откуда ты про нее знаешь? – спросил Пьетро.
– Зубейда, любимица Харуна, сказала мне. Она насмехалась надо мной и сказала, что вот теперь наконец ее господин избавится от тебя! Кроме этого я ничего не знаю. Но ты, мой господин, мой сладкий, будь осторожен!
– Я буду осторожен, Зенобия. Я тоже слышал об этом. Я знаю так же мало, как и ты, но понимаю, что они хотят поручить мне какое-то опасное дело. Сегодня вечером они намерены сказать мне. Но я перехитрю их, потому что Иисус сильнее их Пророка…
– Иногда, любовь моя, – прошептала Зенобия, – я начинаю сомневаться…
– Не сомневайся, – сказал Пьетро и поцеловал ее. – Спи спокойно, моя любимая. Не бойся за меня…
– Спи! – воскликнула Зенобия. – Пока я не буду знать, что тебе не грозит опасность, я не смогу заснуть!
Когда Пьетро вернулся к себе, Абдулла подхлестнул его любопытство тем, что и ему приказано было явиться на пир вместе с Пьетро. Это что-то означало. Рабы такого низкого ранга, как Абдулла, не присутствовали на пирах своих хозяев.
Абдулла одел Пьетро в широкие белые шаровары из тяжелого шелка, украшенного серебряными нитями. Далее следовала короткая куртка, оставляющая грудь голой; с шеи свешивалось тяжелое ожерелье. Поверх наброшена джубба, мантия, спускавшаяся до полу, белая, как и все его одеяние, украшенная жемчужинами. На пальцы Пьетро Абдулла нанизал кольца, повесил на пояс отделанный серебром ятаган и два кинжала и отступил, чтобы полюбоваться делом своих рук.
– Пройдись, мой господин, – попросил он, – а теперь повернись.
Пьетро выполнил его просьбу, хотя и не без труда, потому что его туфли были так богато украшены серебром, что трудно было ходить.
– Айя! – завопил Абдулла. – Сегодня ты выглядишь как принц и сын принцев!
– Спасибо, – улыбнулся Пьетро, увидев, что Абдулла смотрит мимо него в открытую дверь и лицо его застыло в маске ужаса.
Пьетро обернулся. По коридору медленно шел старик, его сопровождали рабы с факелами в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Он пытался разобраться в своих мыслях. Сначала на арабском, потом на греческом. Но его знание греческого языка оказалось недостаточным для такой задачи, а язык сарацинов совершенно по-иному трактовал такие понятия, как честь и вера, чем христиане. Народ, который оборудовал свой рай фонтанами вина н услужливыми гуриями, девственность которых восстанавливается каждый раз после того, как они удовлетворяют похоть правоверных последователей пророка, не обладал словами, которые могли бы объяснить и придать достоверность добродетели самоотречения. Сарацин может быть и мистиком, и стоиком, если это необходимо, но он не видит добродетели в самих этих понятиях.
Она ушла от него в слезах, ужасно обиженная. И у него болело сердце, и он был полон сомнений, все его высокие помыслы клочьями путались у него под ногами.
На какое-то время его спасло то, что аль Муктафи почти тут же послал его в Индию. Это путешествие отняло у него более двух лет. Когда в 1224 году он вернулся, то в ночь приезда, прежде чем провести Пьетро в его покои, рабы увлекли его в бани. Пьетро чувствовал себя слишком усталым, чтобы чему-нибудь удивляться. Но когда он вошел в свою комнату, он почуял запах благовоний… Она натерла свое тело амброй и мускусом, накрасила губы ярко-красной помадой. Кроме рта, накрасила и некоторые другие части тела. Впечатление было потрясающее.
Пьетро слишком долго не был дома. У его стойкости оказался предел. И этот предел он перешагнул. В эту ночь Пьетро узнал, что такое рай пророка, понял, что европейцы просто дети. Зенобия была артисткой. Великой артисткой. Только спустя несколько недель он с чувством боли понял, как она обрела свое дьявольское искусство.
Они встречались, но редко. Из-за Харуна. Притом что к его услугам были сотни женщин, Харун все еще преследовал Зенобию – только потому, что она отвергла его, пользуясь поддержкой его отца.
Пьетро очень скоро убедился, что служанка в его покоях шпионит за ним. Да и Юсуф советовал быть осторожными.
То, что происходило теперь между ним и Зенобией, было очень нежным и хрупким: торопливые слова, сказанные во время вроде бы случайной встречи в саду, записки, совсем по-детски оставлямые в пустой урне около женской половины дворца, и – от случая к случаю, с помощью Юсуфа – встречи в снятой в городе комнате, ночи украденного блаженства.
Потом Пьетро опять уезжал – в Яздигир и Самарканд, в Дамаск и Багдад.
А между этими поездками – торопливое пожатие руки в ночном саду, теплые губы, прижавшиеся к его губам, потом звук убегающих шагов. И в урне обрывки пергамента с прелестной арабской вязью:
О, мой господин, более прекрасный, чем горный олень! Такой быстрый, быстрее леопарда, который преследует газель… Мое сердце, о Пьетро, как газель, слабеет при виде тебя. Мой повелитель, солнце моего услаждения, как долго еще?
Как долго? У Пьетро начинало болеть сердце, когда он думал об этом. В их безрассудных отношениях таилась опасность. Конечно, Ахмад предлагал ему эту женщину. Но он отказался от нее. И теперь, если его когда-нибудь поймают на том, что он тайно пользуется тем, от чего публично отказался, честь обяжет шейха казнить его.
Помимо этой опасности существовало еще одно обстоятельство. Он уехал от Элайн, чтобы дать ей возможность принять его в свое сердце. Теперь он нарушал самую святую из всех клятв. Хоть он и был вольнодумцем, Пьетро не так далеко ушел от своих современников. Он любил Элайн. Но Зенобия поработила его. Он никогда не знал, что искусство сластолюбия может достигать таких высот утонченности. Его ночи с Зенобией походили на пытку, она, единственная из женщин, которых он знал, умела сохранить страсть от спада. В тот момент, когда она удовлетворяла его потребность, и прежде, чем та страсть успевала остыть, она разжигала в нем новое желание. Потом его охватывал стыд, и он наказывал свое тело.
Этот стыд разрастался и смущал его днем и ночью. Особенно поскольку шейх постоянно удивлялся его предполагаемому целомудрию. Для Ахмада было предметом изумления и насмешек то, что его сагиб аль Хараи, управляющий финансами – таков был внушительный титул Пьетро – отказывается от любой красивой рабыни, которую ему предлагают в наложницы. А когда кто-то намекал, что вкусы франка лежат в другой плоскости, Ахмад мог ответить, что Пьетро отказывается и от накрашенных и надушенных гильмани, прекрасно вышколенных хорошеньких мальчиков, столь популярных среди арабской знати.
– Я говорю вам, это чудо! – смеялся Ахмад. – В погоне за дичью он как лев, не хуже нас научился охотиться с леопардом. Соколиную охоту он знал раньше, поскольку она давно известна франкам. На скачках он не уступает моим лучшим наездникам. Я видел, как он выиграл пари в тысячу динаров в скачке с сотником моей кавалерии. Он играет в молл с моими старшими сыновьями и побеждает их, прогоняя мяч через ворота так, словно он и его лошадь единое целое. И тем не менее – он не хочет иметь женщину…
Пьетро, конечно, не разубеждал его.
Жизнь Пьетро в промежутках между путешествиями протекала в странном взвешенном состоянии. Он развлекался с Зенобией, балансируя над пропастью. Вместе с сыновьями хозяина он сиживал у ног хаджи, знакомясь с мудростью Корана. Тренировался в обращении с кривым ятаганом. Защищаться от него можно было только встречным ударом. Европейцы с их тяжелыми мечами, которые держат двумя руками, почти всегда проигрывали дуэль с сарацинскими воинами, чье проворство и хитрость в схватке сводили на нет силу могучих ударов франков. Он учился у сарацин искусству верховой езды, учился скакать без узды на прекрасных кобылах, ибо в этом деле, как и во многих других, европейцы и сарацины придерживались совершенно противоположных точек зрения: европейцы считали недостойным мужчины ездить на кобылах, а арабы предпочитали чуткость и быстроту кобылы, которой можно управлять, слегка сжимая ее бока коленями. Он мог теперь проделывать упражнения с копьем, когда один всадник преследует другого на сумасшедшей скорости, вонзая ему в спину копье. Фокус заключался в том, чтобы развернуться в седле, поймать одной рукой копье и начать преследовать противника… Он мечтал об Элайн. Об Ио.
В конце 1225 года аль Муктафи отправил Пьетро в самое большое, самое опасное из всех его путешествий. Холодным зимним днем в начале 1229 года Пьетро, возвращаясь, был уже почти в виду Каира.
Он плотнее укутал лицо бурнусом и ссутулился на высоком седле верблюда. Сзади, теряясь среди дюн, тянулся караван. По бокам караван охраняли высокие турки на великолепных быстроногих дромадерах с острыми ятаганами, готовые отразить любое нападение бедуинов.
Через два часа они наконец добрались до складского двора, миновав каирские улицы с их многолюдьем; Пьетро с удовольствием взирал на ученых кадишей, сидящих на своих осликах под зонтиками, которые держат ученики, и толкующих Коран. Ему было приятно увидеть толстых торговцев в полосатых халатах, с тяжелыми кошельками, свисающими с пояса, одетых во все черное бедуинов из пустыни, не сводящих глаз с этих торговцев и не снимающих рук со своих клинков. Святые праведники с обритыми головами сидели в пыли и протягивали грязные миски, чтобы им туда бросили какую-нибудь еду, дервиши медленно кружились под звук барабанов, нищие выставляли напоказ свои зловонные язвы, не обращая внимания на мух, которые облепляли их глаза и уголки рта. Мамлюки в усеянных драгоценностями халатах сталкивали со своего пути туркменов и курдов, одетых в овечьи шкуры, а рослые евнухи сопровождали носилки с красотками из гаремов какого-нибудь шейха или эмира…
Вечером он уже лежал голый на тахте, а его раб Абдулла брил его тело. Поначалу его удивлял этот обычай, но потом он понял, что он обеспечивает чистоту, прохладу и защиту от насекомых, которых даже самый чистоплотный человек может подхватить в грязной толпе на каирских улицах, и он привык. Потом он долго нежился в ванне, где благоухающая вода вымывала усталость из его тела, и ел маленькие миндальные печенья, а Абдулла рассказывал ему египетские новости.
Он почти не слушал болтовню Абдуллы, думая совсем о другом, когда до его сознания дошло, что Абдулла произнес арабский вариант имени Фридрих, причем не один раз, а дважды.
Он сел в своей огромной мраморной ванне.
– Что ты сказал, Абдулла? – воскликнул он. – Что ты сказал про Фридриха?
– Если бы мой господин изволил слушать своего почтительного слугу, – сказал Абдулла, – мне не пришлось бы повторять. Франки опять появились здесь под водительством их султана Фридриха, чтобы завоевать наши святые места…
Пьетро выскочил из ванны.
– Где они? – потребовал он ответа. – В каком порту они высадились?
Абдулла взял большое полотенце и принялся вытирать худощавое тело Пьетро.
– Конечно, в Акре, мой господин. Где же еще они могут высадиться, кроме этого проклятого города, провонявшего свиньями и потом франков?
Акра. Но Акра находится на сирийском побережье, на расстоянии многих лье отсюда. Однако должна же быть какая-то возможность бежать и присоединиться к Фридриху. Можно отправиться туда морем, хотя бы на фелуке. Но этот путь шейх Ахмад будет контролировать. Путешествие по суше утомительно. Но если он оседлает Шебу, своего быстрого дромадера, который бегает быстрее любого коня, он может ускользнуть под тем предлогом, что отправляется в пустыню поохотиться…
Но Абдулла тут же разрушил его надежды.
– Наш господин калиф аль Камил двинул свои войска из Наблуса к морю, полностью перекрыв все подступы к Иерусалиму. У этого Фридриха нет никаких шансов. У него меньше тысячи рыцарей.
Пьетро застонал.
– Принеси мне мою одежду, – приказал он.
Абдулла одел его в шелковые одежды, умело пристроил на голове тюрбан, продолжая болтать.
– Весь мир дивится, почему султан все еще не напал на этого франкского пса, – продолжал Абдулла. – Султан аль Муадзам, властитель Дамаска, умер, а его малолетний сын не в силах противостоять нашему великому властелину. Кроме того, наш калиф уже заключил договоры с Месопотамией и захватил часть земель Дамаска, включая Иерусалим. Франкский властелин больше ему не нужен, хотя люди и говорят, будто аль Камил призвал его в наши земли, чтобы он помог нам в борьбе с Муадзамом, прежде чем Ангел Смерти прибрал этого предателя из Дамаска…
Пьетро мысленно оценил ситуацию. Из-под дверей его тюрьмы забрезжил свет. Если существует какой-то союз – тайный или иной – между Фридрихом и аль Камилом и если Фридрих здесь, то какие-то шансы у Пьетро есть…
Пьетро повесил украшенный серебром ятаган на пояс и направился в зал, где находился его хозяин, чтобы доложить о результатах своего путешествия. Но когда он уже собирался перешагнуть порог, он услышал голоса – Харуна и его отца.
– Говорю тебе, отец, – услышал Пьетро голос Харуна, – это единственный выход. Я знаю, что этот франк тебе дорог и полезен, но кто еще может сделать это? Посуди, федаины шейха аль Джебала очень искусно умеют обманывать стражу, но часовые у пиршественного зала, без сомнения, будут франки. Какое объяснение могут дать убийцы людям, которые не говорят по-арабски? Неужели ты не понимаешь? Этот твой франк, одетый в франкскую одежду, улыбающийся и красивый…
– Он не пойдет на это, – проворчал Ахмад. – Я не могу заставить его, и, кроме того, он ценен на том посту, на котором служит мне. Где я найду другого такого?
– Надо идти на жертвы, отец! На карту поставлена судьба наших Святых мест! Что ты за мусульманин, если ставишь личные цели выше святынь Пророка!
– Ты прав, сын мой, – вздохнул Ахмад. – Прости меня. Сегодня же после пира старый шейх может начать…
Пьетро отпрянул в тень, когда мимо него прошел Харун. Пьетро лихорадочно обдумывал все только что услышанное, но мысли его путались. Он и раньше слыхал о шейхе аль Джебале, но что? Даже слова федаин – преданный и гашишин – потребитель гашиша были знакомы ему. Вместе эти слова составляли некую схему: старик с гор, преданные, потребители разрушающего мозг наркотика, извлекаемого из гашиша. Но что это за схема? И какое место в ней предназначено ему? Франкская стража, пиршественный зал…
Он отбросил все свои догадки. Ему нужна информация, и только тогда он сможет решить эту головоломку. Но судя по тому, что он слышал, ему нужно заполучить эту информацию поскорее.
Шейх Ахмад обнял его, приветствуя, но при этом он избегал смотреть Пьетро в глаза. Пьетро почуял что-то неладное.
Пьетро начал свой отчет. Его миссия завершилась таким успехом, какого он и не ожидал. На складе уже лежат бесчисленные кипы желтого китайского шелка, изделия из нефрита и слоновой кости, достойные любого властелина, и он привез даже изящных девушек с раскосыми глазами для услаждения своего господина. Привез он, конечно, пряности, лакированное дерево и необыкновенные благовония, а также изделия из бронзы и меди, включая благозвучные гонги, драгоценности, золотые и серебряные украшения.
– Ты хорошо потрудился, сын мой, – сказал Ахмад, но голос у него был напряженным. – Поэтому сегодня вечером я окажу тебе честь. Сегодня мой второй сын Наджмуд женится на Бурун, дочери Великого Визиря. Хотя ты раб и франк, ты будешь сидеть вместе с моей семьей, а после пира я хочу обсудить с тобой планы твоего будущего.
Они торопятся, подумал Пьетро. Он низко поклонился, приложив руку ко лбу, к губам и к сердцу.
– Для меня это большая честь, господин, и, хотя твой слуга недостоин такого благодеяния, я буду там, чтобы увидеть, как соединятся твой возвышенный и счастливый сын и прекрасная дочь мудрого и уважаемого визиря…
С этими словами он удалился. Наступил уже вечер, и когда он проходил по цветущему саду мимо женской половины, сильная рука ударила его по плечу. Он обернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо Юсуфа, старшего евнуха гарема.
– Туда, господин, – кивнул Юсуф в сторону маленькой пагоды в китайском стиле, расположенной в дальнем уголке сада. – Она ждет тебя. Но только торопись, потому что через пять минут я должен отвести ее обратно…
– Ах ты, черный и безобразный сводник! – простонал Пьетро.
Юсуф рассмеялся.
– Нет, господин, – сказал он, – она только хочет сказать тебе несколько слов.
Пьетро перешагнул порог пагоды. Здесь было темно и пахло мускусом, амброй и фиалками. Эти запахи обволокли его. Ее мягкий рот впился в его губы.
– Пьетро! – прошептала она, и голос ее дрогнул. – Тебе грозит опасность, страшная опасность, о, любовь моя, а я… Боже, помоги мне, я не знаю, что это за опасность.
– Откуда ты про нее знаешь? – спросил Пьетро.
– Зубейда, любимица Харуна, сказала мне. Она насмехалась надо мной и сказала, что вот теперь наконец ее господин избавится от тебя! Кроме этого я ничего не знаю. Но ты, мой господин, мой сладкий, будь осторожен!
– Я буду осторожен, Зенобия. Я тоже слышал об этом. Я знаю так же мало, как и ты, но понимаю, что они хотят поручить мне какое-то опасное дело. Сегодня вечером они намерены сказать мне. Но я перехитрю их, потому что Иисус сильнее их Пророка…
– Иногда, любовь моя, – прошептала Зенобия, – я начинаю сомневаться…
– Не сомневайся, – сказал Пьетро и поцеловал ее. – Спи спокойно, моя любимая. Не бойся за меня…
– Спи! – воскликнула Зенобия. – Пока я не буду знать, что тебе не грозит опасность, я не смогу заснуть!
Когда Пьетро вернулся к себе, Абдулла подхлестнул его любопытство тем, что и ему приказано было явиться на пир вместе с Пьетро. Это что-то означало. Рабы такого низкого ранга, как Абдулла, не присутствовали на пирах своих хозяев.
Абдулла одел Пьетро в широкие белые шаровары из тяжелого шелка, украшенного серебряными нитями. Далее следовала короткая куртка, оставляющая грудь голой; с шеи свешивалось тяжелое ожерелье. Поверх наброшена джубба, мантия, спускавшаяся до полу, белая, как и все его одеяние, украшенная жемчужинами. На пальцы Пьетро Абдулла нанизал кольца, повесил на пояс отделанный серебром ятаган и два кинжала и отступил, чтобы полюбоваться делом своих рук.
– Пройдись, мой господин, – попросил он, – а теперь повернись.
Пьетро выполнил его просьбу, хотя и не без труда, потому что его туфли были так богато украшены серебром, что трудно было ходить.
– Айя! – завопил Абдулла. – Сегодня ты выглядишь как принц и сын принцев!
– Спасибо, – улыбнулся Пьетро, увидев, что Абдулла смотрит мимо него в открытую дверь и лицо его застыло в маске ужаса.
Пьетро обернулся. По коридору медленно шел старик, его сопровождали рабы с факелами в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46