– Не надо сожалеть. В чем здесь ваша вина? Вы не причинили бы им никакого вреда, если бы на них не было вины. Я провела расследование, которое вы предложили. Я не хотела заниматься этим. Но я наткнулась на некоторые сведения здесь, в моем собственном доме, которые подтвердили мне кое-что из того, что вы говорили. После этого я выяснила…
– Ну и?..
– Я выяснила, что вы не произнесли ни одного слова неправды. Что они действительно убили вашего отца и того еврея – с помощью чудовищных пыток. Сам Господь Бог не сможет простить им того, что они сделали с жителями Рецци. С дядей Иоланты. С ее матерью – косвенно. С ее отцом и братьями почти наверняка – с помощью яда. Я приказала повесить того лекаря. Я, конечно, сожалею, но ведь я тоже Синискола – и я вам ничего не обещала…
Пьетро смотрел на нее. Он внезапно ощутил холодную дрожь.
– Когда я смотрю на вас, я ничего не могу понять. Вы действительно добры – или вы самый лукавый демон, когда-либо существовавший на земле? Вы не стали никого пытать. Вы остановили большую часть своих превосходящих сил и сражались с ними на равных. Вы отпустили Энцио – хотя если бы вы убили его, то наверняка получили бы Ио. Вы отпустили Андреа. Вы истратили целое состояние на мессы по душам моих кузенов – оказали им эту честь после смерти… Мне это представляется чем-то большим, чем доброта…
– Тогда что же это?
– Я не знаю. Что происходит в вашей голове, сир Пьетро? Вы ведь не безумец. Старые солдаты рассказали мне, что вы сражаетесь с большим искусством и хитростью. Что вы перехитрили, перебороли и превзошли моих кузенов во всем. Вероятно, в таком случае, вы нашли путь превзойти их и в жестокости…
Глаза Пьетро потемнели от удивления. Он предугадал ход ее мыслей. Была ли она не права? Он не был в этом уверен.
– Они умерли бы под пытками без стона. Синискола самые храбрые люди на земле н самые гордые. Даже умирая, они победили бы вас своим мужеством. Но вы не дали им этой возможности, не так ли? Вместо этого вы оказали им почет, проявили рыцарскую вежливость, заставили принять от сына серва самое коварное из поражений, самую жестокую пытку – осознание того, что человек, которого они презирают, превзошел их в рыцарстве, преподал им урок достойного поведения – человек, не имеющий права на благородство…
Пьетро сидел, выжидая.
– Объяснить это может только Священное Писание. Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую. Этим достигается истинная жестокая цель – уничтожается в человеке гордость. Ибо, платя человеку добром за зло, вы заставляете его мучиться угрызениями совести. Но почему я должна мучиться тоже – в сердце своем?
Она склонила голову, плача.
Пьетро подошел и очень осторожно обнял ее.
Она не отстранилась, не стала сопротивляться. Она припала лицом к его груди и только всхлипывала, как ребенок. Потерявшийся ребенок, испуганный темнотой.
Он запрокинул рукой ее голову и нашел ее рот. Она не сопротивлялась и этому. Но губы ее были холодны как лед. Безответны, как сама смерть. Постепенно она успокоилась.
– Я не знаю, – шептал Пьетро, все еще держа ее в своих объятиях, – правы вы или нет. Я сам не знаю, почему я вел себя так. Мои поступки зачастую непонятны мне самому. Сейчас мне ясно одно – я могу полюбить вас, если вы мне это позволите. Вы можете заставить меня забыть Ио и обрести мир в душе…
Она подняла голову и смотрела на него.
– Вы, – прошептала она, – вы держите меня в своих объятиях. Вы поцеловали меня… Еще час назад я скорее умерла бы, чем позволила такое. Я могу поверить, что вы не знаете себя – потому что я сама тоже не могу разобраться в своих чувствах. Я должна ненавидеть вас, а я не могу. Я должна презирать вас за вашу крестьянскую кровь. А я не могу даже думать об этом – или верить этому, когда я вижу вас… Вы красивы, как принц, и так же хорошо воспитаны – и я… и я… о Боже, я боюсь!
– Боитесь, что полюбите меня? – прошептал Пьетро.
– Да, – всхлипнула она. – Да, да!
– Не бойтесь, – нежно сказал Пьетро. – Я думаю, что вы никогда об этом не пожалеете. Это только вы думаете, что, выходя за меня замуж, вы бесчестите себя; людей уже больше не интересует, как, где и от кого я рожден…
Она не двигалась, голова ее лежала на его плече.
– Говорят, – прошептала она, – что вы были посвящены в рыцари королем Франции за то, что спасли ему жизнь на поле боя. А потом вас посвятил сам император Фридрих за заслуги перед короной. Это правда?
– Да, – сказал Пьетро. – Но в этом вопросе, как и во всех остальных, вы не должны верить мне на слово.
– Вы не стали бы лгать, – устало сказала она. – Вы не могли получить Хеллемарк без согласия императора. Теперь вы барон, и ваши сыновья будут баронами, а через какое-то время никто не будет ставить под сомнение их знатность…
– Примерно так, – сухо сказал Пьетро, – рождается аристократия.
– Я знаю. А теперь оставьте меня до завтра. Уже поздно, и я хочу подумать…
– Вы дадите мне завтра ответ? – спросил Пьетро.
– Вряд ли. Мне нужно время, чтобы подумать. Может, месяц… или два. В это время вы здесь желанный гость. Возможно, таким образом я привыкну к вам…
Пьетро еще раз поцеловал ее. Она напряглась, но и только. Она не оттолкнула его, не отвернулась.
Месяц, подумал Пьетро. Или два. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем Фридрих своим нетерпением испортит мне все дело?
Помоги мне Бог, если Фридрих не подождет, подумал Пьетро и последовал за слугой в отведенную ему комнату.
10
Теперь их отношения стали спокойными. Спокойными и зыбкими, как вода. И меняющимися, как вода. Иногда Пьетро казалось, что в ее глазах чувствуется теплота, когда она приветствует его. А в иных случаях он сталкивался с неожиданными, пугающими вспышками отвращения. Но каждый раз, когда она обрушивалась на него, обзывая конюхом, выскочкой из крестьян, рыцарем из простонародья, она при следующем его визите смиренно просила прощения. Когда это случилось в первый раз, Пьетро перестал к ней ездить. Тогда она послала за ним, сопроводив приглашение очаровательным письмом, написанным ее собственной рукой, полным детской непосредственности, орфографических ошибок, неловко построенных фраз.
Пьетро был почти уверен, что теперь она уже любит его. Он всем сердцем надеялся, что император не вмешается. Фридрих был очень занят. Во время коронации он принял крест из рук кардинала Гуго из Остин и обещал в августе 1221 года отплыть в Святую Землю. Пьетро знал, что выполнить это обещание немыслимо. Оставалась еще проблема с графом Молизе, который упорно отказывался подчиниться. Кроме того, Фридрих намеревался удалить всех сарацинов с острова Сицилия. Мало-помалу он, не скрывая своих намерений, создавал монолитное государство. Теперь в Роккабланке стоял его гарнизон, как и в других замках, захваченных им. Даже Пьетро был уведомлен, что в течение двух лет он должен отдать Хеллемарк и построить у себя в поместье удобный жилой дом. Поместье оставалось ему, но замки и все другие укрепления могли принадлежать только императору. Это означало конец феодализма в Италии. Пьетро не сожалел, что становится свидетелем этого процесса. Вместе со строителями он разработал такой замечательный проект виллы, что, гордясь делом своих рук, послал копию проекта Фридриху.
Ответ Фридриха последовал немедленно и оказался характерным для императора.
“Мы, – писал он, – сняли копии с твоего проекта и послали их всем знатным людям, которые сдали нам свои замки. Нам твой проект представляется замечательным произведением строительного искусства. Мы известили наших подданных, что будем разрешать отклонения от твоего проекта, но только в незначительных деталях, настолько этот проект устраивает нас Когда ты закончишь строительство, сообщи нам об этом, ибо, если государственные дела не будут держать нас, мы нанесем тебе визит и лично осмотрим все.
Кроме того, мы поручаем тебе разработать проект замка-крепости, который мы намерены построить в Фоджии. Он должен быть недоступен для нападения и в то же время внутри удобен для жилья, как ты предусмотрел это для своей виллы.
Мы отметили с некоторым неудовольствием, что ты ничего не пишешь относительно женитьбы на госпоже Элайн. Мы хотели бы напомнить тебе, что осталось совсем немного времени до окончания срока, который мы поставили тебе”.
В этом письме было и многое другое, но Пьетро только пробежал остальное глазами. Он долго и с чувством ругался. Гордость еще раз подвела его. Он мог бы предвидеть, чем это кончится. Он совсем не хотел, чтобы его вилла повторялась по всей Италии, и, уж конечно, не желал, чтобы Фридрих вмешивался в его отношения с Элайн. Однако помешать императору он был бессилен.
Он подумал было, не рассказать ли Элайн, что Фридрих может взять дело в свои руки. Но он до боли отчетливо представил себе, какова будет ее реакция: все, чего он добился, весь постепенный осторожный процесс завоевания ее доверия, ее расположения рухнет в один момент перед лицом того, что она может рассматривать только как неприкрытую демонстрацию силы.
Пока что он был занят работой над проектом замка в Фоджии. Фридрих уехал из Фоджии, он вообще покинул Апулию и жил в Калабрии – на самом носке итальянского сапога. Пьетро знал, что торопиться нет необходимости, пройдут годы, прежде чем Фридрих соберется строить замок в Фоджии, но проект был конкретным делом, отвлекал от мыслей, которые терзали и беспокоили его.
Он сидел над проектом, советуясь со своими строителями о некоторых деталях, когда – это произошло второго марта – вошел его сенешал Манфред, почти лишившийся дара речи от изумления.
– Господин! – еле выговорил он. – Господин!
– Ты уже дважды сказал “господин”, – сухо заметил Пьетро. – Кончай с этим и говори, что тебя беспокоит?
– Внизу! Во дворе… госпожа! С большой свитой! Я впустил их – я знаю, что вы не хотели бы заставлять ее ждать…
– О Святой Боже! – вырвалось у Пьетро.
– С ней настоятель аббатства! Видит Бог, мой господин, это выглядит как свадебная процессия! Сопровождающие ее женщины украшены цветами – один Бог знает, где они нашли цветы в это время года… Не мог ли мой господин забыть?
– Не будь задницей, Манфред. Как я мог забыть день моей свадьбы? Госпожа еще только должна дать согласие…
Он сбежал по лестнице во двор. Элайн сидела на белоснежной кобыле, богато украшенная. В волосах у нее были цветы, а платье… Матерь Божья! – это было свадебное платье…
Пьетро протянул ей навстречу руки и помог спешиться. Он смотрел на нее, его темные глаза расширились от изумления.
– Я приехала, чтобы обвенчаться с вами, – произнесла Элайн. В ее голосе звенели льдинки.
– Но… – прошептал Пьетро.
– Конечно, – четко выговорила Элайн, – мой господин не столь безрассуден, чтобы не подчиняться приказам Его Величества Фридриха, императора Римской империи!
Пьетро задохнулся. “Святой Боже, сын Святой Марии! – подумал он. – Почему Ты не предотвратил это?”
– Я напишу ему, – поспешно сказал Пьетро, – и буду умолять его отменить этот приказ…
Голубые глаза Элайн были широко открыты и прозрачны и полны разрушительным сладким женским ядом.
– Почему? – спросила она. – Разве господин больше не желает жениться на мне?
– Да, я хочу. Да, да, Святой Боже! Только… Элайн… я хотел, чтобы вы пришли ко мне по доброй воле, а не по приказу короля…
– Сейчас это уже не имеет значения, – благозвучно произнесла она.
Слишком благозвучно. В ее голосе звучала нотка, которую он однажды уже слышал, но не мог припомнить, при каких обстоятельствах…
– Не будем заставлять Его Преосвященство ждать, – сказала она. – Мне сообщили, что чем скорее исполняются приказы короля, тем лучше
Теперь он вспомнил эту интонацию. Когда она сказала об Артуро-лекаре: “Я его повесила…” – ее голос звучал так же. Ледяной голос.
– Тогда, – спокойно сказал он, – мои служанки отведут ваших людей в комнаты. Мне нужно время, чтобы переодеться. И Манфреду тоже потребуется время, чтобы подготовить все необходимое. Вы ведь понимаете, это несколько неожиданно…
– Неужели? – спросила Элайн.
Голос ее звенел, как стальной клинок, наполовину вынутый из ножен и сверкающий на солнце нестерпимым блеском.
Опять, вздохнул Пьетро, я должен жениться на женщине, которая не любит меня, и на этот раз все еще хуже, чем тогда… Антуанетта не ненавидела меня, она хотела полюбить меня, пыталась, а эта ненавидит меня ненавистью холодной и беспощадной, как смерть… Я побеждал мало-помалу, я постепенно преодолевал эту ненависть, но теперь – о, Небесный Сын Марии! – теперь…
Когда он спустился в маленькую часовню, на нем был не яркий наряд жениха, а скромный черный костюм. Правда, этот костюм был из венецианской парчи и украшен черным жемчугом. Даже в его перстне виднелся черный агат, а на шляпе красовались черные перья.
Элайн с некоторым удивлением посмотрела на него, но ничего не сказала.
Церемония была относительно короткой. Даже настоятель чувствовал, что чего-то здесь не хватает.
Они сидели на возвышении за праздничным столом. Оба они ничего не ели, не обменялись ни единым словом, не касались друг друга руками. Манфред почти рыдал оттого, что пиршество не соответствует событию. На самом деле он сумел за короткое время совершить чудеса, но он-то планировал пир, который затмит все свадебные пиры в Италии. А этот пир оказался не так уж хорош, что-то из еды не успели приготовить, другие блюда, особенно мучные, подгорели.
Он хотел пригласить из деревни менестрелей, но там не оказалось таких мастеров, чтобы они своими песнями о нежной любви заставили женщин прослезиться.
Столы ломились он вин и всяческих блюд. И все-таки все это скорее походило на съезд гостей, приехавших на поминки…
Свадебные пиры зачастую тянутся несколько дней. Но не этот. Когда наступила ночь, гости, наскоро приглашенные, начали разъезжаться. И женщины неприлично рано начали готовить Элайн к брачному ложу, а знатные молодые люди облачили Пьетро в шелковый халат и проводили его к большой постели под балдахином. Варварский обычай того времени требовал, чтобы они ожидали в той же спальне до тех пор, пока он не выглянет из-за занавески и не сообщит во всеуслышание, что брачные отношения осуществились. Матроны могли потребовать, чтобы им предоставили доказательства девственности молодой жены. Но когда замуж выходит вдова, этот обычай был необязателен. Пьетро благодарил Бога за это.
Настоятель, благословив брачное ложе, поспешно отбыл. По звукам, доносившимся в спальню, Пьетро знал, что и все остальные последовали его примеру.
Он лежал не двигаясь. Тело его было холодным как лед. На другом краю постели лежала Элайн, неподвижная, как мраморная статуя. Он даже не слышал ее дыхания.
Он не делал попыток прикоснуться к ней, привлечь к себе.
Потом в темноте, в тишине, он понял, что она плачет.
– Не надо, – прошептал он. – Пожалуйста, Элайн, не плачьте.
– Вы не могли подождать, – всхлипывала она. – У вас не хватило терпения… Вы побеждали, Пьетро, – с каждым днем я приближалась к тому, чтобы полюбить вас, а теперь…
– Что теперь? – спросил Пьетро.
– Браки заключаются на небесах, не так ли? Все, кроме нашего. Наш брак, мой господин, заключен в самой глубине ада!
– Элайн, – сказал Пьетро, – я не писал императору. Поверьте мне. Я каждую ночь молился, чтобы он не вмешался.
– Откуда же он узнал?
– Около года назад он приказал мне жениться. Я просил его дать мне время, зная его нетерпеливость мне становилось тошно от одной мысли, что мой господин Фридрих просто выберет какую-нибудь незнакомую мне девушку и скажет: “Пьетро, получай свою невесту!” И я рассказал ему о вас – что с юности мечтал о вас. Я просил его разрешить мне повидать вас – предпочитая жениться на женщине, которую я могу полюбить, о которой храню нежные воспоминания – чем на какой-нибудь незнакомке…
Элайн замолчала.
– Пожалуйста, – прошептал Пьетро, – разве это нельзя понять? Разве такой путь не оказывал вам честь?
Элайн перестала плакать. Теперь она лежала спокойно.
– Почему? – прошептала она. – Почему Его Величество хочет, чтобы вы женились?
– Потому, – грустно сказал Пьетро, – что Фридрих и я родились в один и тот же день и в одном н том же месте. Наши жизни связаны с самого детства. Было множество странных параллелей между событиями его жизни и моей. Император, как человек суеверный, верит в то, что эти параллели должны сохраняться. У него есть сыновья – у меня их нет. Он боится за безопасность своих сыновей, пока я тоже не подчинюсь велению наших общих звезд…
Элайн неожиданно рассмеялась.
– Однако, – сказала она, – осуществление этих параллелей по его приказу невозможно. Во всяком случае, что касается меня…
Пьетро в темноте уставился на нее.
– Вы, господин, никогда не будете иметь сыновей от меня. Отправляйтесь к вашим служанкам и просите их родить вам сыновей той же подлой крови, как кровь их отца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46